Список городов Огайо по численности населения

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

В данном списке представлены крупнейшие города американского штата Огайо.

Название
(англ.)
Округ Население</br>(Перепись 2010 года)[1] Площадь</br>(км²) Иллюстрация Примечание
1 Колумбус
(Columbus)
Франклин</br>Делавэр</br>Фэрфилд 787 033 578 Столица штата Огайо.</br>

Административный центр округа Франклин.

2 Кливленд
(Cleveland)
Кайахога 396 815 214 Административный центр округа.
3 Цинциннати
(Cincinnati)
Гамильтон 296 943 206 Административный центр округа.
4 Толидо
(Toledo)
Лукас 287 208 218 Административный центр округа.
5 Акрон
(Akron)
Саммит 199 110 162 Административный центр округа.
6 Дейтон
(Dayton)
Монтгомери 141 527 146 Административный центр округа.
7 Парма
(Parma)
Кайахога 81 601 52
8 Кантон
(Canton)
Старк 73 007 66 Административный центр округа.
9 Янгстаун
(Youngstown)
Махонинг 66 982 88 Административный центр округа.
10 Лорейн
(Lorain)
Лорейн 64 097 63
11 Гамильтон
(Hamilton)
Батлер 62 477 57 Административный центр округа.
12 Спрингфилд
(Springfield)
Кларк 60 608 66 Административный центр округа.
13 Кеттеринг
(Kettering)
Монтгомери</br>Грин 56 163 48
14 Элирия
(Elyria)
Лорейн 54 533 54 Административный центр округа.
15 Лейквуд
(Lakewood)
Кайахога 52 131 17
16 Каяхога-Фолс
(Cuyahoga Falls)
Саммит 49 652 67
17 Юклид
(Euclid)
Кайахога 48 920 30
18 Мидлтаун
(Middletown)
Батлер 48 694 68
19 Мэнсфилд
(Mansfield)
Ричленд 47 821 80 Административный центр округа.
20 Ньюарк
(Newark)
Ликинг 47 573 55 Административный центр округа.
21 Ментор
(Mentor)
Лейк 47 159 73
22 Кливленд-Хайтс
(Cleveland Heights)
Кайахога 46 121 21
23 Биверкрик
(Beavercreek)
Грин 45 193 68
24 Стронгсвилл
(Strongsville)
Кайахога 44 750 64
25 Фэрфилд
(Fairfield)
Батлер 42 510 55
26 Дублин
(Dublin)
Франклин</br>Делавэр</br>Юнион 41 751 64
27 Уоррен
(Warren)
Трамбулл 41 557 42 Административный центр округа.
28 Финдли
(Findlay)
Хэнкок 41 202 50 Административный центр округа.
29 Ланкастер
(Lancaster)
Фэрфилд 38 780 49 Административный центр округа.
30 Лайма
(Lima)
Аллен 38 771 36 Административный центр округа.
31 Хубер-Хайтс
(Huber Heights)
Монтгомери</br>Майами 38 101 58
32 Мэрион
(Marion)
Мэрион 36 837 31 Административный центр округа.
33 Уэстервилл
(Westerville)
Франклин</br>Делавэр 36 120 33
34 Рейнолдсберг
(Reynoldsburg)
Франклин</br>Фэрфилд</br>Ликинг 35 893 29
35 Гров-Сити
(Grove City)
Франклин 35 575 42
36 Стоу
(Stow)
Саммит 34 837 45
37 Делавэр
(Delaware)
Делавэр 34 753 49 Административный центр округа.
38 Брансуик
(Brunswick)
Медина 34 255 34
39 Аппер-Арлингтон
(Upper Arlington)
Франклин 33 771 26
40 Гаханна
(Gahanna)
Франклин 33 248 33
41 Уэстлейк
(Westlake)
Кайахога 32 729 41
42 Норт-Олмстед
(North Olmsted)
Кайахога 32 718 30
43 Фэрборн
(Fairborn)
Грин 32 352 34
44 Массиллон
(Massillon)
Старк 32 149 49
45 Мейсон
(Mason)
Уоррен 30 712 48
46 Норт-Ройалтон
(North Royalton)
Кайахога 30 444 55
47 Боулинг-Грин
(Bowling Green)
Вуд 30 028 33 Административный центр округа.

Напишите отзыв о статье "Список городов Огайо по численности населения"



Примечания

  1. Ohio Secretary of State. [www.sos.state.oh.us/SOS/publications.aspx#munros The Ohio Municipal, Township and School Board Roster].

Отрывок, характеризующий Список городов Огайо по численности населения

– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.