Список депутатов Верховного Совета СССР 7-го созыва
Поделись знанием:
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.
Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.
В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
(перенаправлено с «Список депутатов Верховного Совета СССР 7 созыва»)
Верховный совет СССР 7 созыва был избран 12 июня 1966, заседал с 1966 по 1970; Состав: 1517 депутатов — 750 членов Совета Союза, 767 членов Совета Национальностей.
А
- Абашидзе Ираклий Виссарионович
- Абдраимов, Апсамат
- Абдугулов, Капиза
- Абдуллаев, Абдукарим
- Абдуллаева, Джорахал
- Абдуллаева, Музаффара Абдугафаровна
- Абдуллаева, Рано Хабибовна
- Абдуллаева, Сафура Сенфулла
- Абдуразаков Малик Абдуразакович
- Абдылдаев, Мамбет
- Абраев, Хаиржан Темиржанович
- Авелян, Амаяк Оганесович
- Аверина, Юлия Александровна
- Аверьянов, Николай Давыдович
- Авраменко Степан Степанович
- Агайсенова, Загипа
- Агеева, Ирина Дмитриевна
- Агрба, Светлана Семёновна
- Адомавичюс, Винцас Казевич
- Азатян, Арус Амбарцумовна
- Айдынгалиев, Ибат
- Айрапетян, Светлана Татуловна
- Айтматов Чингиз
- Айтмуратов, Ережеп
- Акимжанова, Хабиба
- Акназаров Зекерия Шарафутдинович
- Аксёнов Александр Никифорович
- Алагов, Темирби Харитонович
- Александрова Галина Филипповна
- Алексеев, Евгений Михайлович
- Алексеев Дмитрий Фёдорович
- Алексеева, Елизавета Егоровна
- Алексеевский Евгений Евгеньевич
- Алиев, Мухамметмурат
- Алиева, Зарифа Фатулла кызы
- Алиева, Нарзиой
- Алиева, Тамаша Рустам кызы
- Али-заде, Алескер Исмаил оглы
- Алиханов, Расул
- Алиханов, Энвер Назарович
- Аллик, Хендрик Хансович
- Алмакунов, Тологон
- Амбарцумян Виктор Амазаспович
- Амелько, Николай Николаевич
- Амирасланова, Фируза Годжа кызы
- Амосов, Николай Михайлович
- Амрахова, Дурдана Гейбат кызы
- Андреев Александр Никитович
- Андреев, Геннадий Дмитриевич
- Андропов Юрий Владимирович
- Анилионис, Людвикас Пятрович
- (?) Анна Петровна
- Антонов Алексей Константинович
- Антонов, Анатолий Дмитриевич
- Антонов, Василий Иванович
- Антонов Олег Константинович
- Антонов Сергей Фёдорович
- Антонов, Спиридон Иванович
- Антосяк, Георгий Фёдорович
- Аппасова, Мугульсум Бираковна
- Апряткин Семён Семёнович
- Аракелян, Света Самсоновна
- Аракелян, Сократ Вагаршакович
- Арбузов Борис Александрович
- Арзуманян, Григорий Агафонович
- Арсланова, Магира Гариповна
- Ару, Артур Яанович
- Арутюнян, Нагуш Хачатурович
- Арутюнян, Офелия Степановна
- Архангельский, Сергей Николаевич
- Асамов, Салахитдин
- Асеева, Дарья Сергеевна
- Асимов Мухамед Сайфитдинович
- Аскаров Асанбай Аскарулы
- Аскарова, Салима
- Астайкин Иван Павлович
- Астапова, Лидия Дмитриевна
- Астафьев, Пётр Васильевич
- Асямолова, Валентина Семёновна
- Атабиева, Азиза Аллакаевна
- Атаев, Байры
- Атаев, Кандым
- Атласова, Аксиния Марковна
- Аулов, Григорий Максимович
- Афанасьев, Павел Яковлевич
- Афанасьев Сергей Александрович
- Ахмадуллин Исмагил Ибрагимович
- Ахмедова, Ханум Ибрагим кызы
- Ахохов Асланби Нахович
- Ахпашев, Вениамин Павлович
- Ахундов Вели Юсуфович
- Ахунов, Джурабай
- Ахунова Турсуной
- Аюбов, Хусейн
- Аюров, Бальжинима Тудупович
Б
- Бабаджанян, Амазасп Хачатурович
- Бабаев, Салых
- Бабахина, Елена Яковлевна
- Багдатов Болат
- Багиров, Аббас Мамедович
- Багиров, Тофик Масим оглы
- Баграмян Иван Христофорович
- Бадамянц, Георгий Арташесович
- Базовский Владимир Николаевич
- Байбаков Николай Константинович
- Байназарова, Турсын
- Байрамгельды, Гурбан
- Бакаев, Виктор Георгиевич
- Бакланов, Глеб Владимирович
- Баландин Анатолий Никифорович
- Балашенко, Елизавета Константиновна
- Балтабаева, Умут Джакеевна
- Балтаниязов, Усенбай
- Банников, Николай Васильевич
- Баран, Лидия Владимировна
- Барахоева, Лемка Эльбускиевна
- Бармин, Николай Сосипатрович
- Барташевич, Анатолий Антонович
- Барткевич, Леонард Леопольдович
- Бартуль, Антон Петрович
- Барышева, Нина Марковна
- Барышников, Илья Егорович
- Барьядаев, Константин Лаврентьевич]
- Басиев, Олег Александрович
- Батицкий, Павел Фёдорович
- Батурин, Николай Александрович
- Баязитов, Сагинтай
- Бедерханов, Исхак Магомедович
- Безнаева, Варвара Андреевна
- Безносов, Павел Александрович
- Безносова, Тамара Вениаминовна
- Бейбутов Рашид Маджид оглы
- Бейсебаев, Масымхан
- Бейшеналиева Бюбюсара
- Бекшаев, Кузьма Алексеевич
- Белая, Лидия Константиновна
- Белеуца, Екатерина Григорьевна
- Белобородов, Афанасий Павлантьевич
- Белоконева, Раиса Ивановна
- Белоусов, Андрей Фёдорович
- Белуха, Николай Андреевич
- Белявская, Вера Митрофановна
- Беляев, Иван Степанович
- Беляков, Виктор Осипович
- Белякова, Зинаида Парамоновна
- Белякова Антонина Ивановна
- Беман, Эльмар Карлович
- Бергезов, Нух Асланчериевич
- Бердиниязова, Айджамал
- Бескровный, Дмитрий Иванович
- Беспалько, Иван Григорьевич
- Бещев, Борис Павлович
- Бзишвили, Реваз Александрович
- Бибулатов, Эльмурза Алиевич
- Биешу Мария Лукьяновна
- Бильданова, Нина Алексеевна
- Бирюков, Евгений Аксентьевич
- Бисаригова, Татьяна Магомедовна
- Близоруков, Григорий Григорьевич
- Блинова, Галина Васильевна
- Блохин Николай Николаевич
- Блудару, Василий Михайлович
- Блюм, Виктор Адольфович
- Бобкова, Мария Кирилловна
- Бободжанов, Абдугафар
- Бобосадыкова, Булджихон
- Бобрышева, Надежда Герасимовна
- Богданов, Василий Семёнович
- Богданов, Павел Иванович
- Богданов, Фёдор Иванович
- Богданова, Анна Яновна
- Боголюбов Николай Николаевич
- Богун, Григорий Григорьевич
- Бодюл Иван Иванович
- Божий, Михаил Михайлович
- Бойко, Михаил Лукьянович
- Большухин, Василий Иванович
- Бондаренко Иван Афанасьевич
- Бондаренко, Раиса Леоновна
- Бонова, Наталья Сергеевна
- Борзова, Галина Александровна
- Борисенко, Николай Михайлович
- Борисов, Александр Васильевич
- Борисов, Владимир Дмитриевич
- Боровков, Владимир Петрович
- Бородин, Андрей Михайлович
- Бородин, Виктор Петрович
- Бородин, Леонид Александрович
- Бородкина, Раиса Григорьевна
- Ботвин, Александр Платонович
- Ботнарь, Фёдор Георгиевич
- Ботоев, Эргеш
- Бохадыров, Холходжа
- Боцу Павел Петрович
- Бочкарёв Александр Панкратьевич
- Брангале, Лилия Фрицевна
- Братков, Николай Михайлович
- Братченко Борис Фёдорович
- Брачкене, Елена Пилиповна
- Брегадзе, Отари Доротеевич
- Брежнев Леонид Ильич
- Брехов, Константин Иванович
- Бровка, Пётр Устинович
- Брыжин Александр Алексеевич
- Брылина, Екатерина Ивановна
- Брынцева, Мария Александровна
- Бубновский, Никита Дмитриевич
- Будённый, Семён Михайлович
- Бузницкий, Александр Григорьевич
- Булавский, Николай Александрович
- Булгаков, Александр Александрович
- Бультрикова, Балжан
- Бунина, Мария Семёновна
- Бурангалиева, Рахима
- Бурашников, Борис Филиппович
- Бурков, Борис Сергеевич
- Буров, Иван Михайлович
- Бутома, Борис Евстафьевич
- Бухрашвили, Шота Ефремович
- Буцких, Анна Николаевна
В
- Вадер Артур Павлович
- Валиханов, Агзам Валиханович
- Ванкеев, Жамсо Бальжинимаевич
- Варданян, Нина Мгеровна
- Варес, Лиа Карловна
- Вартанян Артём Мисакович
- Васильев Николай Фёдорович
- Васильева, Валентина Ивановна
- Васькова, Нина Александровна
- Васягин Семён Петрович
- Ватутин, Фёдор Егорович
- Ватченко Алексей Федосеевич
- Вахтра, Лейда Карловна
- Вашакашвили, Тамара Виссарионовна
- Ващенко Григорий Иванович
- Векуа Илья Несторович
- Вердзадзе, Александр Иосифович
- Верещагин, Александр Матвеевич
- Вершинин Константин Андреевич
- Виниченко, Лилия Алексеевна
- Висаидов, Ахмед Мациевич
- Виштак, Степанида Демидовна
- Вия, Вамбола Оскарович
- Власенко, Василий Прокофьевич
- Власова Мария Николаевна
- Воинов, Виктор Васильевич
- Воинов, Николай Семёнович
- Волков, Александр Петрович
- Волков Николай Александрович
- Волов, Василий Иванович
- Володова, Мария Захаровна
- Вольтовский, Борис Иовлевич
- Воробьёв, Иван Матвеевич
- Воробьёв, Иван Степанович
- Воробьёва, Наталья Илларионовна
- Воронов Геннадий Иванович
- Воронцева Мария Константиновна
- Воронцов, Владилен Емельянович
- Воропаев Михаил Гаврилович
- Ворошилов Климент Ефремович
- Восканян Грант Мушегович
- Восс Август Эдуардович
- Всеволожский Михаил Николаевич
- Вунк, Арнольд Артурович
- Вяльяс Вайно Иосипович
Г
- Габуния, Анзор Шалвович
- Гаврилица, Иван Спиридонович
- Гаврилова, Надежда Васильевна
- Гагарин Юрий Алексеевич
- Гайворонцев, Иван Петрович
- Гайдар Мария Лукинична
- Гайлит, Мария Рудольфовна
- Гайнанов, Жантимир Хамматович
- Гайрбеков, Муслим Гайрбекович
- Гайсин, Абдулхай Рахматович
- Галаншин Константин Иванович
- Галенко Иосиф Афанасьевич
- Галин, Антон Герасимович
- Галочкина, Надежда Николаевна
- Галуза, Анна Митрофановна
- Галузо, Надежда Ивановна
- Галушка, Дмитрий Фёдорович
- Галушко, Татьяна Владимировна
- Гамзатов Расул Гамзатович
- Гамсахурдия, Люся Гагалиевна
- Ганган, Андрей Ильич
- Гапуров Мухамедназар Гапурович
- Гарбузов Василий Фёдорович
- Гарибджанян Геворг Багратович
- Гарибджанян, Людвиг Папикович
- Гасанова, Фатьма
- Гасанова Шамама Махмудали кызы
- Гаспарян, Гоар Микаеловна
- Гафуров Бободжан Гафурович
- Гачечиладзе, Леван Михайлович
- Гедвилас, Мечисловас Александрович
- Гелястанов, Махмуд Зулкаевич
- Георгадзе, Михаил Порфирьевич
- Георгиев, Александр Васильевич
- Герайтите, Дануте Ионовна
- Герасимов Константин Михайлович
- Гетман, Александра Дмитриевна
- Гетман, Андрей Лаврентьевич
- Гирфанов, Вакиль Калеевич
- Гиталов Александр Васильевич
- Гиясов, Джалал
- Главатских, Антонина Матвеевна
- Гладчук, Антонина Фёдоровна
- Глазенко, Матрёна Аксентьевна
- Глушко Валентин Петрович
- Гнатович, Михаил Иванович
- Гненый, Пётр Демидович
- Головченко, Фёдор Петрович
- Гончар Александр Терентьевич
- Горбаченко, Людмила Ильинична
- Горбунов, Анатолий Фомич
- Гордеева, Валентина Васильевна
- Горева, Апполинария Сергеевна
- Горегляд Алексей Адамович
- Гори, Дмитрий Васильевич
- Горинов Трофим Иосифович
- Горкин Александр Фёдорович
- Городовиков Басан Бадьминович
- Горохова, Мария Павловна
- Горшков, Аким Васильевич
- Горшков Сергей Георгиевич
- Горюнов, Владимир Павлович
- Горюнов, Дмитрий Петрович
- Горюшкина, Елизавета Прокофьевна
- Горячев Фёдор Степанович
- Грабовский, Мирослав Васильевич
- Гравере, Луция Язеповна
- Гречко Андрей Антонович
- Грибушкин, Валентин Николаевич
- Григоренко, Алексей Семёнович
- Григорьев, Пётр Андреевич
- Григорьев, Пётр Михайлович
- Григорьева, Антонина Георгиевна
- Григорьева, Лидия Васильевна
- Григорян, Дживан Мнацаканович
- Григорян, Эмма Алексановна
- Гришанков, Алексей Андреевич
- Гришин, Василий Прохорович
- Гришин Виктор Васильевич
- Гришин Константин Николаевич
- Гришин, Леонид Александрович
- Гришманов, Иван Александрович
- Громов, Анатолий Александрович
- Громыко Андрей Андреевич
- Гроссу Семён Кузьмич
- Грушецкий Иван Самойлович
- Гугунишвили, Михаил Лаврентьевич
- Гудкова, Лидия Петровна
- Гузенко, Парфентий Васильевич
- Гуменюк, Анастасия Васильевна
- Гуменюк-Грицай, Пётр Анисимович
- Гурбан, Александр Дмитриевич
- Гурушкин Виктор Алексеевич
- Гусаковский Иосиф Ираклиевич
- Гусев Владимир Кузьмич
- Гусев, Николай Павлович
- Гусейнов, Аслан Ага оглы
- Гусейнова, Абухаят Якуб кызы
- Гусейнова, Зулейха Исмаил кызы
- Густов Иван Степанович
- Гюлиев, Гюли Магомед оглы
Д
- Давитадзе, Леван Михайлович
- Давыдов, Михаил Ефимович
- Давыдов, Василий Петрович
- Дагужиева, Кунац Сафарбиевна
- Дадашев, Кудрат Кулиевич
- Данзурун, Иван Симчитович
- Данилов, Александр Иванович
- Данилов Борис Матвеевич
- Даниялов, Абдурахман Даниялович
- Данковцев, Александр Георгиевич
- Данченко, Алексей Евгеньевич
- Дараселия, Михаил Константинович
- Дарбинян, Володя Саркисович
- Даташвили, Александр Иосифович
- Дегтярёв, Владимир Иванович
- Дегтяренко, Екатерина Николаевна
- Дедюкин, Михаил Николаевич
- Деканосидзе, Тамара Еремеевна
- Дементьев, Пётр Васильевич
- Демиденко Василий Петрович
- Демиденко Ефросиния Афанасьевна
- Демичев Пётр Нилович
- Демченко, Владимир Акимович
- Денисевич, Владимир Владимирович
- Денисов, Георгий Яковлевич
- Денисов, Мефодий Иванович
- Деркач, Таисия Михайловна
- Джавахишвили, Гиви Дмитриевич
- Джалалов, Маннап
- Джанилидзе, Карл Фёдорович
- Джафар-заде, Сурид Рзаевич
- Джиоев, Коста Каргоевич
- Джуманиязова, Айша
- Джураева, Сара
- Джуссоев, Георгий Николаевич
- Дзелзис, Валия Индриковна
- Дзидзария, Аграфина Андреевна
- Дзидзария, Георгий Алексеевич
- Дзоценидзе, Георгий Самсонович
- Диордица Александр Филиппович
- Дмитриев, Владимир Николаевич
- Добровольскис, Пранцишкус-Станислонас Пранчишкович
- Добрых, Владимир Макарович
- Довженко Анна Денисовна
- Доенин Василий Николаевич
- Докторов, Николай Иванович
- Долгих Владимир Иванович
- Домининкайтене, Броне Юозовна
- Домова, Раиса Васильевна
- Дородова, Елизавета Григорьевна
- Дорошенко, Пётр Емельянович
- Дорошук, Валентина Ивановна
- Дотолева, Анастасия Михайловна
- Дралкина, Виктория Ефимовна
- Дрозденко, Василий Иванович
- Дрыгин Анатолий Семёнович
- Дубинин, Виталий Иванович
- Дудин, Юрий Иванович
- Дудкин, Иван Иванович
- Дудко, Фёдор Алексеевич
- Дудник, Тамара Семёновна
- Думбадзе, Мери Хасановна
- Дурдыев, Абаджан
- Дуркина, Парасковья Максимовна
- Дымшиц Вениамин Эммануилович
- Дьеур, Михаил Филиппович
- Дюнин, Александр Васильевич
Е
- Евдокименко, Георгий Степанович
- Евдокимова, Евлампия Исаевна
- Евсеева, Александра Александровна
- Евстигнеев, Николай Александрович
- Егоров, Иван Петрович
- Егоровский, Александр Александрович
- Егорычев Николай Григорьевич
- Едгулова, Аминат Гидовна
- Ежевский Александр Александрович
- Еленчук, Николай Васильевич
- Елизарова, Мария Николаевна
- Елистратов, Пётр Матвеевич
- Елютин Вячеслав Петрович
- Епишев Алексей Алексеевич
- Ерёменко, Андрей Иванович
- Ерёмин, Николай Николаевич
- Ермак, Леонтина Язеповна
- Ермилов, Виктор Васильевич
- Ермин Лев Борисович
- Ефимов, Павел Иванович
- Ефремов Леонид Николаевич
- Ефремов Михаил Тимофеевич
- Ефремов, Степан Андрианович
- Ешимбетов, Давлет
- Ештокин, Афанасий Фёдорович
Ж
- Жабицкий, Геннадий Николаевич
- Жаксылыкова, Батен
- Жангабулова, Газиза Кабиевна
- Жаныбаева, Маруса
- Жигалин Владимир Фёдорович
- Жиганов, Назиб Гаязович
- Жилин, Сергей Степанович
- Жузлякова, Мария Алексеевна
- Жуков Георгий Александрович
- Жукуре, Лия Екабовна
- Жулин, Василий Васильевич
- Журин, Николай Иванович
З
- Загидова, Василя Алы кызы
- Задорожный, Иван Акимович
- Заидов, Миргияс Аббасович
- Зайнидинов, Файзидин
- Зайцев, Владимир Петрович
- Зайцев, Михаил Васильевич
- Зайцева, Валентина Ивановна
- Зайченко, Георгий Васильевич
- Закариадзе, Серго Александрович
- Закутная, Евгения Григорьевна
- Зармакова, Людмила Семёновна
- Захаров, Вадим Александрович
- Захаров Матвей Васильевич
- Захаров, Михаил Николаевич
- Захаров, Николай Степанович
- Зверев Алексей Ильич
- Зверев Сергей Алексеевич
- Зверева, Анна Ивановна
- Зимянин Михаил Васильевич
- Зитманис, Август Карлович
- Злобин Николай Сергеевич
- Золотухин Григорий Сергеевич
- Зонина, Елена Федосеевна
- Зорян, Степан Егияевич
- Зотов Василий Петрович
- Зубарев, Геннадий Васильевич
- Зубов, Алексей Семёнович
- Зурбене, Анеле Миколовна
И
- Ибрагимов, Али Измаилович
- Ибрагимов, Гаджи Ага оглы
- Ибрагимов Мирза Аждар оглы
- Ибрагимов, Хамзат Исмаилович
- Иванов, Николай Михайлович
- Иванов, Семён Павлович
- Иванова, Серафима Ивановна
- Иванова, Тамара Филимоновна
- Ивашутин Пётр Иванович
- Игнатов Николай Григорьевич
- Игнатов, Степан Григорьевич
- Игнатьева, Анна Васильевна
- Идрюков, Торок Кебекович
- Иевлев, Иван Васильевич
- Израелян Лилик Вартановна
- Иксанов Мустахим Белялович
- Ильина, Валентина Фёдоровна
- Ильницкий Юрий Васильевич
- Ильюшин Сергей Владимирович
- Ильяшенко, Кирилл Фёдорович
- Имралиев, Сардар Мамед оглы
- Инаури Алексей Николаевич
- Иогансон Борис Владимирович
- Ионов, Халид Исхакович
- Иорданов, Иван Ефремович
- Исаев, Василий Яковлевич
- Исаев, Серафим Иванович
- Исакулов, Мухтар
- Исанин, Николай Никитович
- Исенов Мухамбет Айтуевич
- Искандарова, Бульбул
- Искендеров Мамед Абдул оглы
- Ислюков, Семён Матвеевич
- Исмаилов, Рамазан Акпер оглы
- Ишков Александр Акимович
К
- Кабалевский Дмитрий Борисович
- Кабалоев Билар Емазаевич
- Кабулов, Василь Кабулович
- Кавецкене, Альвира Антановна
- Кавун Василий Михайлович
- Кадагидзе, Григорий Ильич
- Кадиева, Фатума
- Кадиров, Мамазия
- Кадомцева, Нина Иосифовна
- Кадыров, Абдулла Мурад оглы
- Кадыров, Нурислам Зиганшович
- Казак, Виктор Дмитриевич
- Казаков, Михаил Евдокимович
- Казаков Михаил Ильич
- Казанец Иван Павлович
- Казанцев, Иван Филиппович
- Казарян, Вагинак Оганесович
- Казнина, Александра Васильевна
- Кайрис, Ксаверас
- Кайтмазова, Агнесса Константиновна
- Каландаров, Фаёз
- Калашник, Мария Ивановна
- Калашников Михаил Тимофеевич
- Калинин, Василий Григорьевич
- Калинина, Серафима Яковлевна
- Калита, Фёдор Илларионович
- Калмык Николай Иосифович
- Калмыков Валерий Дмитриевич
- Калнберзин Ян Эдуардович
- Кальченко Никифор Тимофеевич
- Камалов Каллибек
- Кандренков, Андрей Андреевич
- Канис, Казимерас Повилович
- Кантаев, Есильбай Елемесович
- Канцере, Велта Фрицевна
- Капацина, Татьяна Ивановна
- Капитонов Иван Васильевич
- Капленко, Василий Фёдорович
- Капуста, Майя Никитична
- Капустян, Иван Ксенофонтович
- Караев Кара Абульфаз оглы
- Караев, Николай Васильевич
- Каракеев, Курман-Гали
- Карлов Владимир Алексеевич
- Карпенко, Мария Ивановна
- Карпенко Михаил Пантелеевич
- Карпеченкова, Евдокия Ефимовна
- Карпова, Галина Степановна
- Касаткина, Анна Ивановна
- Касатонов, Владимир Афанасьевич
- Касымова, Адолат Тимуровна
- Катушев Константин Фёдорович
- Кахаров Абдулахад Кахарович
- Качмашев, Геннадий Николаевич
- Кашемирова, Анна Васильевна
- Кварацхелия, Виктор Степанович
- Квасилене, Янина Юозовна
- Квициния, Юрий Тариелович
- Кежерашвили, Этери Петровна
- Келдыш Мстислав Всеволодович
- Кенжаев, Курбан
- Кенжалин, Сертай
- Кервалишвили, Кетевана Семёновна
- Керес, Лейда Михкелевна
- Керимов, Гасан Рза оглы
- Керимова, Бегимханум Шихверди кызы
- Кешоков, Алим Пшемахович
- Кизелене, Гражина Антановна
- Кикнадзе, Шалва Давидович
- Киренский, Леонид Васильевич
- Кириленко Андрей Павлович
- Кириллин Владимир Алексеевич
- Кириллов, Фёдор Ермолаевич
- Кириллова, Евдокия Викторовна
- Кирилюк, Николай Петрович
- Кириченко Николай Карпович
- Киселёв, Сергей Иванович
- Киселёв Тихон Яковлевич
- Киселёва, Екатерина Сергеевна
- Кисунько, Григорий Васильевич
- Кичин, Геннадий Андреевич
- Клаис, Юхан Эдуардович
- Клаусон Вальтер Иванович
- Клёпов, Андрей Сергеевич
- Клепиков Михаил Иванович
- Клецун, Ксения Яковлевна
- Клименко Василий Константинович
- Климов, Александр Петрович
- Клишина, Анна Петровна
- Клонюнене, Бируте-Ванда Юозовна
- Клычев, Анна-Мухамед
- Клюев, Виктор Владимирович
- Князев, Филипп Кириллович
- Кобахидзе, Шота Семёнович
- Кобахия, Валериан Османович
- Кобежикова, Евгения Гавриловна
- Коваленко Александр Власович
- Коваленко, Неонила Васильевна
- Коваль, Александр Матвеевич
- Коваль, Иван Григорьевич
- Кованов Павел Васильевич
- Ковбасюк, Мария Семёновна
- Ковпак Сидор Артемович
- Коданева, Капитолина Павловна
- Кожевников Вадим Михайлович
- Кожевников Евгений Фёдорович
- Козлов, Аркадий Степанович
- Козлов, Василий Иванович
- Козлов, Григорий Иванович
- Козлов Николай Тимофеевич
- Козырь Павел Пантелеевич
- Кокарев Александр Акимович
- Колбин Геннадий Васильевич
- Колебаев, Алексей Семёнович
- Колесник, Екатерина Михайловна
- Колесник, Мария Гавриловна
- Колин, Павел Степанович
- Колобов, Николай Александрович
- Коломойченко, Владимир Остапович
- Комарова, Домна Павловна
- Комяхов Василий Григорьевич
- Конев Иван Степанович
- Коновалов Николай Семёнович
- Коноплёв Борис Всеволодович
- Конотоп Василий Иванович
- Концелидзе, Лили Мемедовна
- Конырбаева, Дамели
- Коппель, Хельди-Мелайне Оскаровна
- Копылова, Мария Яковлевна
- Копылова, Нонна Павловна
- Корнейчук Александр Евдокимович
- Корниец Леонид Романович
- Корничук, Ольга Дмитриевна
- Коробов, Леонид Ильич
- Коровкина, Александра
- Королёв Борис Алексеевич
- Королёва, Мария Савельевна
- Королькова, Раиса Семёновна
- Коротченко Демьян Сергеевич
- Кортунов Алексей Кириллович
- Корытков Николай Гаврилович
- Коряченко, Нина Никитична
- Коснева, Анна Павловна
- Коспанов, Шапет Коспанович
- Костандов Леонид Аркадьевич
- Костенко, Николай Иванович
- Костоусов Анатолий Иванович
- Костров, Константин Константинович
- Кострова, Нелли Витольдовна
- Косыгин Алексей Николаевич
- Котин, Жозеф Яковлевич
- Кохонов, Филипп Лаврентьевич
- Кочинян Антон Ервандович
- Кочубаев, Тойчи Тагаевич
- Кочубей, Антон Самойлович
- Кошевой Пётр Кириллович
- Кравченко, Галина Михайловна
- Кравченко, Любовь Сергеевна
- Кравченко, Николай Иванович
- Кравченко Николай Иванович
- Красильщикова, Нина Васильевна
- Краснобаев, Нил Иванович
- Краснов, Иван Ильич
- Крахмалёв Михаил Константинович
- Кривенышева, Мария Ильинична
- Кривошеин, Николай Георгиевич
- Криулин Глеб Александрович
- Кручина Николай Ефимович
- Крыжка, Иван Ильич
- Крылов, Николай Иванович
- Крюков, Анатолий Михайлович
- Куделина, Тамара Фёдоровна
- Кудря, Анна Степановна
- Кудрявцев, Владимир Леонтьевич
- Кузнецов, Андрей Матвеевич
- Кузнецов Василий Васильевич
- Кузнецов Михаил Михайлович
- Кузьмин, Андрей Петрович
- Кузьмина, Нина Григорьевна
- Кузьмичёв, Фёдор Александрович
- Кукурник, Нина Григорьевна
- Кулаков, Фёдор Давидович
- Кулатов Турабай
- Кулиджанов Лев Александрович
- Кулиев, Ильяс Бархудар оглы
- Куликов Яков Павлович
- Куликова, Лидия Семёновна
- Куличенко Леонид Сергеевич
- Кунаев Динмухамед Ахмедович
- Купревич, Василий Феофилович
- Курбанов, Агаяр Алияр оглы
- Курбанов, Мамед Гусейн оглы
- Курбанов Рахманкул
- Курбанов, Тинамагомед Хунзахский
- Курбанова, Хаваят Гаджи кызы
- Курбонова, Гулхоним
- Курикова, Зоя Александровна
- Курочкин Николай Иванович
- Кууск, Хельмутх Куставович
- Куцевол Василий Степанович
- Кучер, Иван Емельянович
- Кучеренко, Мария Трофимовна
- Кучерова, Клара Александровна
- Кучма, Борис Иванович
- Кучуберия, Ушанги Бидович
- Кушакова, Зинаида Алексеевна
- Кушнирёк, Анна Васильевна
- Кэбин Иван Густавович
- Кясперт, Пярья Альбертовна
Л
- Лаанеорг, Мета Виллемовна
- Лабезный, Николай Семёнович
- Лаврёнов, Иван Ананьевич
- Лаврентьев Михаил Алексеевич
- Лазарева, Евдокия Васильевна
- Лазуренко Михаил Константинович
- Лайбайте, Фелиция Клеменсовна
- Ланка, Имант Андреевич
- Лаптандер, Николай Павлович
- Лаптева, Елена Алексеевна
- Лапшова, Тамара Васильевна
- Латыпова, Хасиля Мухаметовна
- Лашкарашвили, Тамара Васильевна
- Лащенко, Пётр Николаевич
- Левенец, Матрена Ивановна
- Левичев, Виктор Андреевич
- Ледков, Николай Егорович
- Леин Волдемар Петрович
- Лейкина, Агриппина Ивановна
- Ленин, Александр Васильевич
- Ленцман, Леонид Николаевич
- Ленчовская, Мелания Михайловна
- Леонов Леонид Максимович
- Леонов Павел Артёмович
- Лесечко Михаил Авксентьевич
- Ли, Любовь
- Ливенцов Василий Андреевич
- Лигачёв Егор Кузьмич
- Литвинов Иван Иванович
- Личук, Юстин Тодорович
- Лобанов, Павел Павлович
- Лобанова, Нина Михайловна
- Лобанок, Владимир Елисеевич
- Лобов, Семён Михайлович
- Логинов, Евгений Фёдорович
- Логинов, Михаил Дмитриевич
- Лолашвили, Отар Ильич
- Ломако, Илья Павлович
- Ломако Пётр Фадеевич
- Ломоносов Владимир Григорьевич
- Лончаков, Александр Григорьевич
- Лощенков Фёдор Иванович
- Лукина, Галина Ивановна
- Лукшанов Егор Шурткаевич
- Лукьяненко, Павел Пантелеймонович
- Лупенко Александра Николаевна
- Лутай, Николай Владимирович
- Лутак Иван Кондратьевич
- Лутыка, Феодора Григорьевна
- Луцык, Анастасия Николаевна
- Лыжин, Николай Михайлович
- Лысакова, Роза Владимировна
- Любченко Любовь Андреевна
- Лялькова, Антонина Андреевна
- Ляшко Александр Павлович
- Лященко, Николай Григорьевич
М
- Маадыр-оол, Мукаайлы
- Мавлянов, Акрам
- Магзанова, Улпери
- Магомаев, Джамал Эддин Муслимович
- Мадалиева, Хафиза
- Мажейка, Альбертас Пранович
- Мажукова, Нина Ивановна
- Мазур, Мария Николаевна
- Мазуров Кирилл Трофимович
- Майоров, Виктор Алексеевич
- Маканова, Кулянжан Султанмуратовна
- Макаров Александр Максимович
- Макаров, Иван Николаевич
- Макарова, Нина Кирилловна
- Макеев, Виктор Петрович
- Максимов, Максим Фролович
- Малахов, Николай Семёнович
- Малеев, Владимир Михайлович
- Малиновский Родион Яковлевич
- Малхозов, Мухарби Забитгериевич
- Малых, Валентин Александрович
- Мальбахов Тимбора Кубатиевич
- Мальцев, Николай Алексеевич
- Мамаджанова, Ойимнисо
- Мамай, Николай Яковлевич
- Мамбетов Болот
- Мамедов, Бахтияр Мамед оглы
- Мамунц Самвел Ваниевич
- Манахов, Алексей Александрович
- Манюшис Юозас Антонович
- Манякин Сергей Иосифович
- Марданшина, Ляйла Ханиповна
- Марисов, Валерий Константинович
- Маркина, Варвара Егоровна
- Марков Георгий Мокеевич
- Маркова, Нина Александровна
- Мартиросян, Герасим Арамаисович
- Мартынов Николай Васильевич
- Мартышевский, Пётр Егорович
- Марусин, Михаил Андреевич
- Марусич, Степанида Ивановна
- Маряхин, Сергей Степанович
- Масколюнас, Повилас Казимерович
- Масленников, Геннадий Владимирович
- Матвеев, Валентин Иннокентьевич
- Матджанова, Огулнияз
- Матосян, Аревалуйс Алековна
- Матросов Вадим Александрович
- Матулис Юозас Юозович
- Матчанов Назар Маткаримович
- Матюшин, Пётр Петрович
- Махмадалиев, Мирали
- Махмудов Насыр
- Махремов, Джумакулы
- Махсудян, Мигран Мисакович
- Мацегорова, Мария Петровна
- Мацкевич Владимир Владимирович
- Мацкевичюс, Казимерас Юозович
- Мачавариани, Алексей Давидович
- Машеев, Гонгор Дылыкович
- Машеров, Пётр Миронович
- Медведева, Надежда Михайловна
- Межелайтис Эдуардас Беньяминович
- Мелкумян, Гурген Аллахвердович
- Мельдер, Адольф Эдуардович
- Мельник, Григорий Андреевич
- Мельников Леонид Георгиевич
- Мельникова, Зоя Васильевна
- Мельниченко, Варвара Филипповна
- Менглиев, Мухы
- Мендуме Михаил Клаевич
- Мергенов, Атда
- Мергенов, Шаназар
- Мерзлякова, Надежда Михайловна
- Месяцев Николай Николаевич
- Метельская, Ираида Семёновна
- Метлицкий, Лев Павлович
- Метсар, Роланд Робертович
- Мжаванадзе Василий Павлович
- Микаелян Сергей Абгарович
- Микиева, Каклик Мамед оглы
- Микоян Анастас Иванович
- Микоян Артем Иванович
- Микулич Владимир Андреевич
- Миликулова, Угулой
- Милютин, Михаил Михайлович
- Миндюкевич, Мария Михайловна
- Мирошниченко, Григорий Константинович
- Мирошниченко, Николай Егорович
- Михайлов Николай Александрович
- Михайлова, Агафия Васильевна
- Михель, Марфа Яковлевна
- Мицкевич, Владимир Фёдорович
- Мишарин, Пётр Александрович
- Мовсесян, Сурен Амбарцумович
- Модогоев Андрей Урупхеевич
- Мозговой Иван Алексеевич
- Молдакова, Пелагея Александровна
- Молчанинов Иван Ильич
- Монашев, Леонид Гаврилович
- Монвидас, Юозас Пранович
- Мординов Николай Егорович
- Морозов Иван Павлович
- Морозова, Татьяна Ионовна
- Морозова, Татьяна Николаевна
- Москаленко Кирилл Семёнович
- Мочалин Фёдор Иванович
- Мочалов, Павел Петрович
- Мужицкий, Александр Михайлович
- Мукукенова, Евдокия Санджиевна
- Мунджулян, Елена Вартановна
- Мунтян, Парасковья Сергеевна
- Муравьёв, Василий Иванович
- Мурадов, Нуритдин Мурадович
- Мурадова, Сона
- Мурадян, Бадал Амаякович
- Муртазаев, Каюм
- Мусаханов Мирзамахмуд Мирзарахманович
- Мусиенко, Иван Данилович
- Муслиева, Тамара Магомедовна
- Мусхелишвили, Николай Иванович
- Мюрисепп Алексей Александрович
Н
- Нагинене, Анеле Антановна
- Нажа, Анастасия Гордеевна
- Назарова, Бибисаидмох
- Назаршоев Моёншо
- Найдюк, Василий Никитович
- Налимова, Анна Ивановна
- Наматбаев, Сагын
- Нарымбетова, Алтынгуль
- Насонов, Алексей Васильевич
- Насриддинова Ядгар Садыковна
- Насрутдинов, Ильмутдин Буйнакский
- Неверович, Адам Станиславович
- Недосейкин, Василий Николаевич
- Неклюдов, Алексей Иванович
- Немочин, Владимир Иванович
- Непорожний Пётр Степанович
- Нерсесян, Мкртич Гегамович
- Нижарадзе, Мариам Кемберовна
- Нижегородцева, Лидия Николаевна
- Никитченко, Виталий Федотович
- Николаев Константин Кузьмич
- Николаев, Пётр Павлович
- Николаева, Татьяна Николаевна
- Николаева-Терешкова Валентина Владимировна
- Никольский, Николай Парфирьевич
- Никонов Виктор Петрович
- Нишанов, Рафик
- Ниязбеков Сабир Билялович
- Новиков Владимир Николаевич
- Новиков, Владимир Гаврилович
- Новиков Игнатий Трофимович
- Новиков Константин Александрович
- Новосёлов, Ефим Степанович
- Новрузов, Севиндик Ахмед оглы
- Новрузова, Гюлушан Гариб кызы
- Новрузова, Нафисат Муртуз кызы
- Ногоева Саадат
- Нугманов, Камиль (Яшен)
- Нуйя, Мария Фоминична
- Нуралиев, Нарбута
- Нуриев, Аразмамед
- Нуриев Зия Нуриевич
- Нуруллаева, Анар
- Нутэтэгрынэ, Анна Дмитриевна
О
- Оберемок, Тамара Николаевна
- Овакимян, Ерджаник Карапетович
- Овезов Балыш
- Овезова, Анна
- Овчаренко, Фёдор Данилович
- Огаджанян, Мушег Григорьевич
- Оганесян, Шнорик Вирабовна
- Огарков Николай Васильевич
- Озрокова, Любовь Даниловна
- Оксененко, Мария Максимовна
- Олейник Степан Иванович
- Омаров Кидрал
- Оналбеков, Оразалы
- Ондар, Хунажик Комбуевич
- Ораева, Дурсултан
- Оразмурадов, Мощы
- Оразмухаммедова, Шекер
- Орёл, Александр Евстафьевич
- Орлов Владимир Павлович
- Орлов, Михаил Анатольевич
- Орлова, Варвара Алексеевна
- Орловский Кирилл Прокофьевич
- Орозбеков, Тенти
- Осинцев, Григорий Степанович
- Осипов, Георгий Иванович
- Осиюк Лидия Ивановна
- Осмонкулов, Биримкул
- Осокина, Фаина Алексеевна
- Остапенко Николай Иванович
- Охотникова, Зоя Яковлевна
- Оюн, Аккыс Ашакооловна
П
- Павлов, Борис Тимофеевич
- Павлов Владимир Яковлевич
- Павлов Георгий Сергеевич
- Павлов, Григорий Петрович
- Павлов, Евсей Макарович
- Павлов, Сергей Павлович
- Павловский Иван Григорьевич
- Палецкис Юстас Игнович
- Пальвинская, Софья Тарасовна
- Панаева, Зоя Борисовна
- Пантелеева, Александра Кузьминична
- Панфилов, Анатолий Андрианович
- Парфианович Иосиф Антонович
- Пасичник, Иван Никитович
- Пастак, Аугуст Карлович
- Пастухов Борис Николаевич
- Патоличев Николай Семёнович
- Патон Борис Евгеньевич
- Пашшиев, Расул
- Пейве Ян Вольдемарович
- Пекарский, Евгений Анатольевич
- Пельше Арвид Янович
- Пеньковский Валентин Антонович
- Переверзев, Пётр Семёнович
- Переверзина, Надежда Алексеевна
- Перевязко, Василий Степанович
- Передериенко, Тамара Даниловна
- Пертель, Аксель Гугович
- Петрищев Алексей Георгиевич
- Петров, Александр Владимирович
- Петров, Анатолий Михайлович
- Петров, Василий Иванович
- Петров Василий Иванович
- Петров, Павел Егорович
- Петровский Борис Васильевич
- Петровский, Иван Георгиевич
- Петросян, Арташес Варданович
- Петросян, Светлана Михаеловна
- Петросян, Сурен Мартиросович
- Петрошене, Яне Людовна
- Петряков, Владимир Фёдорович
- Петухов Борис Фёдорович
- Петухова, Ксения Куприяновна
- Пилотович Станислав Антонович
- Пилюгин Николай Алексеевич
- Пименов, Пётр Тимофеевич
- Пинчук, Василий Андреевич
- Питра, Юрий Юрьевич
- Пичугина, Нина Ивановна
- Пичугина, Светлана Романовна
- Платонова, Александра Филипповна
- Платунова, Маргарита Ивановна
- Плауде, Карл Карлович
- Плепис, Ричард Антонович
- Плиев Исса Александрович
- Плосконенко, Юрий Петрович
- Пономарёв Борис Николаевич
- Погребняк Яков Петрович
- Подгаев Григорий Ефимович
- Подгорный Николай Викторович
- Поздеев, Борис Захарович
- Покотило, Анна Ивановна
- Покрышкин Александр Иванович
- Половинкина, Серафима Ивановна
- Поляков Иван Евтеевич
- Полянский Дмитрий Степанович
- Пономарёв, Иван Осипович
- Пономарёв Михаил Александрович
- Поплёвкин Трофим Трофимович
- Попов Борис Вениаминович
- Попов, Василий Дмитриевич
- Попов, Виктор Германович
- Попов, Георгий Иванович
- Попова, Мария Тихоновна
- Попова Нина Васильевна
- Портнягин, Трифон Ильич
- Портнягина, Екатерина Николаевна
- Посконов, Алексей Андреевич
- Посмитный, Макар Анисимович
- Посохин Михаил Васильевич
- Поспелов, Николай Александрович
- Постнов, Михаил Иванович
- Потапова, Татьяна Александровна
- Притыцкий, Сергей Осипович
- Провалов, Константин Иванович
- Прокопьев, Николай Иванович
- Прокофьев Михаил Алексеевич
- Промыслов Владимир Фёдорович
- Прохоров, Василий Ильич
- Проценко, Виктор Андреевич
- Прудников, Александр Борисович
- Пряхин, Тихон Сергеевич
- Псурцев Николай Демьянович
- Пузелявичюс, Эдвардас Доминикович
- Пулатов, Сайфулло
- Пухова Зоя Павловна
- Пухова, Любовь Павловна
- Пушанин, Дмитрий Александрович
- Пушкарёва, Зоя Васильевна
- Пшеничная, Людмила Тимофеевна
- Пыжикова, Нина Александровна
- Пысин Константин Георгиевич
Р
- Радостев, Герман Ильич
- Разборский, Александр Андреевич
- Разумная, Мария Сергеевна
- Ралько, Владимир Антонович
- Рандакявичюс, Альфонсас Бернардович
- Раратюк, Галина Павловна
- Расулов, Асо
- Расулов Джабар
- Расулов, Салих Рашидович
- Рахимов, Бекташ Рахимович
- Рахимов, Мардон
- Рашидов Шараф Рашидович
- Рашкулев, Дмитрий Харлампьевич
- Резник, Вера Михайловна
- Решетов, Прокопий Прокопьевич
- Рзаев, Юнис Каграман
- Рзаева, Эльмира Рашид кызы
- Ризоев, Мирзоали
- Робакидзе, Изольда Ионовна
- Рогов, Николай Васильевич
- Родионов Николай Николаевич
- Родионов, Пётр Александрович
- Рожин, Михаил Андреевич
- Рожко, Алексей Прокофьевич
- Розенко, Пётр Акимович
- Рокоссовский Константин Константинович
- Романов, Алексей Владимирович
- Романов, Василий Игнатьевич
- Романов, Владимир Павлович
- Романов Григорий Васильевич
- Романов, Николай Николаевич
- Романовский Сергей Калистратович
- Ромашова, Нина Елизаровна
- Рубен Виталий Петрович
- Рубцов, Василий Иванович
- Рудаков, Александр Петрович
- Руденко Роман Андреевич
- Руднев Константин Николаевич
- Русаков, Николай Николаевич
- Рустамова, Караматой
- Рыков Василий Назарович
- Рябиков Василий Михайлович
С
- Савинова, Валентина Никифоровна
- Сагинов, Абылкас
- Сагитов, Расул Юсупович
- Сагкаев, Григорий Васильевич
- Садвакасов, Бименде
- Садовская, Ядвига Казимировна
- Садриддинов, Талбак
- Садыков, Абид
- Саетгараев, Габдулбар Бариевич
- Салаева, Зара Мамед кызы
- Саламов, Казали
- Салахов, Таир Теймур оглы
- Салиев, Сафар
- Салиева, Батыш
- Салихов, Аннакурбан
- Салманов, Суйеген Ажибаевич
- Салопина, Таисия Филипповна
- Саматов, Абдугафур
- Самсоненко, Николай Трофимович
- Санакоева, Назира Ефимовна
- Сапронова, Валентина Ивановна
- Сапрыкин, Виктор Константинович
- Саратова, Вера Григорьевна
- Саргсян, Сое Хачатурович
- Саримсаков, Узакбай
- Саркисян, Джульета Еноковна
- Саттарова, Турдихан
- Сафиева, Озода
- Сафолов, Абдурахмон
- Саханчук, Пётр Фадеевич
- Сахьянова Лариса Петровна
- Сачилаев, Иван Саранович
- Свемп, Лео Симанович
- Свинарёва, Зинаида Ивановна
- Себискверадзе, Григорий Элефтерович
- Седова, Татьяна Николаевна
- Селецкий, Георгий Андреевич
- Сельге, Ильмар Александрович
- Семёнов, Валентин Григорьевич
- Семёнов Иван Михайлович
- Семёнов, Николай Николаевич
- Сёмин, Алексей Кузьмич
- Семичастный, Владимир Ефимович
- Сендажы, Сергей Балбырович
- Сенькин, Иван Ильич
- Сербин Иван Дмитриевич
- Сербин, Лидия Спиридоновна
- Сергеева, Лариса Дмитриевна
- Серкебаев, Ермек Бекмухамедович
- Сибогатов, Мазгут Билялович
- Сидоренко, Александр Васильевич
- Сидоренко, Михаил Михайлович
- Сидоренко, Сергей Степанович
- Сидорова, Евдокия Никифоровна
- Сизов Геннадий Фёдорович
- Сизов, Павел Константинович
- Силантьев, Василий Петрович
- Симаков, Каюм Мухамеджанович
- Симакова, Мария Николаевна
- Синельникова, Прасковья Лукьяновна
- Синица Михаил Сафронович
- Синицын Иван Флегонтович
- Сираев, Габдрахман Хусаенович
- Сисенова, Назира
- Сиюткина, Анна Васильевна
- Скаба, Андрей Данилович
- Скачков, Семён Андреевич
- Скляренко, Наталья Константиновна
- Скобас, Витаутас Антанович
- Скобельцын Дмитрий Владимирович
- Скоморохов, Николай Михайлович
- Скочилов Анатолий Андрианович
- Скулков Игорь Петрович
- Скупченко, Клавдия Ивановна
- Славский Ефим Павлович
- Слюньков, Николай Никитович
- Смирнов Александр Иванович
- Смирнов Александр Николаевич
- Смирнов, Алексей Алексеевич
- Смирнов Леонид Васильевич
- Смиртюков, Михаил Сергеевич
- Снечкус Антанас Юозович
- Соболев, Леонид Сергеевич
- Соболь, Николай Александрович
- Созонов, Николай Александрович
- Соич, Олег Владиславович
- Соколов, Пётр Семёнович
- Соколов, Сергей Леонидович
- Соколов Тихон Иванович
- Соколовский Василий Данилович
- Соловьёв, Виктор Фотеевич
- Соломенцев Михаил Сергеевич
- Соломония, Этери Бегларовна
- Сонин, Георгий Иванович
- Сопыев, Муратберды
- Сорокина, Антонина Лаврентьевна
- Сосновских, Нина Васильевна
- Сотников, Николай Владимирович
- Сочнев, Александр Иванович
- Спиридонов Иван Васильевич
- Спиридонов, Матвей Яковлевич
- Спроге, Владислава Наполеоновна
- Станиславский, Пётр Михайлович
- Старовойтов, Александр Павлович
- Старовский, Владимир Никонович
- Старцева, Софья Ивановна
- Стафийчук, Иван Иосифович
- Стеблянко Василий Григорьевич
- Стельмах Михаил Афанасьевич
- Степаков, Владимир Ильич
- Степанова, Анастасия Никифоровна
- Степанова, Анна Ефремовна
- Степанова, Мила Андреевна
- Степченко, Фёдор Петрович
- Стецко Василий Иванович
- Стешенко, Александра Павловна
- Страутманис, Пётр Якубович
- Стрельченко, Иван Иванович
- Струев, Александр Иванович
- Стунда, Янис Карлович
- Стученко, Андрей Трофимович
- Субботин, Степан Петрович
- Судрабкалнс Арвид Карлович
- Сулайманова Кульсара
- Султанов, Сапар Султанович
- Султанова, Гюльханум Юсуфовна
- Сумесинова, Забира
- Супрон, Сергей Павлович
- Сурганов, Фёдор Анисимович
- Сургуладзе, Изольда Дурсуновна]
- Сурков Алексей Александрович
- Суслов Михаил Андреевич
- Сухой Павел Осипович
- Сушко, Александр Егорович
- Суюмбаев Ахматбек Суттубаевич
- Сына, Эльфриде Фердинандовна
Т
- Табеев Фикрят Ахмеджанович
- Такулов, Урусхан
- Талыбова, Бахар Магеррам кызы
- Тарасов, Александр Михайлович
- Тарасов, Николай Никифорович
- Тарчоков, Камбулат Кицуевич
- Татарчук, Николай Фёдорович
- Таукчи, Афанасий Никодимович
- Телитченко, Михаил Иванович
- Темирбаев, Мойдун
- Теплякова, Анастасия Михайловна
- Тер-Газарянц, Георгий Арташесович
- Терещан, Мария Васильевна
- Теучеж, Аскербий Меджидович
- Тешабаева, Мунисхон
- Тешеев, Сайдила
- Теэ, Эдуард Яанович
- Тикунов, Вадим Степанович
- Тимофеев Николай Владимирович
- Тимофеева, Клавдия Сергеевна
- Тимофеева, Нина Владимировна
- Тимошенко Семён Константинович
- Титаренко, Алексей Антонович
- Титов, Виталий Николаевич
- Титов Герман Степанович
- Титова, Евдокия Ивановна
- Титова, Мария Владимировна
- Тихомиров, Борис Алексеевич
- Тихонов, Виктор Илларионович
- Тихонов, Николай Александрович
- Тихонов, Николай Семёнович
- Тихонюк, Анна Ильинична
- Ткачёв, Владимир Петрович
- Ткачук, Григорий Иванович
- Товстоногов, Георгий Александрович
- Тодорашко, Роман Васильевич
- Тодорхоева, Бадмацу Жамцарановна
- Тоидзе, Александр Николаевич
- Тока, Салчак Калбакхорекович
- Токарев Александр Максимович
- Толасов, Борис Константинович
- Толкунов Лев Николаевич
- Толстенёв, Владимир Александрович
- Толстиков Василий Сергеевич
- Трапезников, Сергей Павлович
- Трапин, Александр Тимофеевич
- Трибой, Вера Кирилловна
- Трифонова, Клавдия Михайловна
- Трофимова, Валентина Васильевна
- Трунова, Лидия Дмитриевна
- Тулесова, Ялкын Уятовна
- Туполев Андрей Николаевич
- Турсун-заде Мирза
- Тхилаишвили, Александр Дурсунович
- Тынкован, Ефросинья Васильевна
- Тынурист, Эдгар Густавович
- Тябут, Дмитрий Васильевич
У
- Увачан Василий Николаевич
- Уксегешева, Елизавета Николаевна
- Улизко, Василий Иванович
- Умаханов Магомед-Салам Ильясович
- Умуралиев, Мукаш
- Ундуск, Иоганнес Александрович
- Ураев, Пётр Васильевич
- Урун-Ходжаев, Сайд-Ходжа
- Урюпина, Вера Алексеевна
- Усанов, Иван Алексеевич
- Усимбеков, Итбай
- Усманов Гумер Исмагилович
- Усманов, Саидмахмуд Ногманович
- Устинов Дмитрий Фёдорович
- Усубалиев Турдакун Усубалиевич
- Усупова, Алиман
- Утебаев, Сафи Утебаевич
- Утиашвили, Валико Алексеевич
Ф
- Файзуллина, Нурлыбанат Карчмовна
- Федин Константин Александрович
- Фёдоров, Алексей Фёдорович
- Фёдоров Виктор Степанович
- Фёдорова, Зоя Александровна
- Федосеев Пётр Николаевич
- Федунец, Иван Иванович
- Ферин, Михаил Алексеевич
- Филатов, Борис Васильевич
- Филатов, Леонид Иванович
- Филатова, Екатерина Никитична
- Филиппова, Надежда Филипповна
- Филюрина, Марта Михайловна
- Флорентьев Леонид Яковлевич
- Форманюк, Александра Михайловна
- Фролов, Василий Дмитриевич
- Фролов, Василий Семёнович
- Фролова, Мария Николаевна
- Фурцева Екатерина Алексеевна
Х
- Хадзиев, Микаил Ахметович
- Хайдаров, Ашур
- Хайдаров, Аюб
- Хайкова, Валентина Михайловна
- Хайнасова, Магрифа Хайнасовна
- Хакимуллина, Рахима Бариевна
- Халилов, Заид Исмаил оглы
- Халилов, Самед Агалар оглы
- Халимов, Айваз
- Хамракулов, Шерали
- Харитон Юлий Борисович
- Хасанова, Байдымат Хаджи-Исмаиловна
- Херсонский, Рафаил Хаимович
- Хетагуров Георгий Иванович
- Хечинашвили, Семён Николаевич
- Хикматов, Эргаш
- Химич Василий Петрович
- Хинкина, Валентина Алексеевна
- Хитров Степан Дмитриевич
- Ховалыг, Шондайты
- Ходжагельдыева, Байрам
- Ходжаев, Эшанкул
- Ходжиев, Рифъат
- Ходиева, Хадича
- Ходыкин, Николай Яковлевич
- Холов, Махмадула
- Хортюк, Евгения Ефимовна
- Хренников Тихон Николаевич
- Хрипкова, Антонина Георгиевна
- Христич, Николай Фёдорович
- Хромов, Василий Дмитриевич
- Худоев, Саттор
- Худосовцев, Николай Михайлович
- Хусанов, Атакул
- Хызыров, Кужабай Мурзабаевич
- Хярмс, Майму
Ц
- Цаболов, Ибрагим Андреевич
- Цветков, Евгений Николаевич
- Цветкова, Александра Ивановна
- Цвигун Семён Кузьмич
- Целминьш, Мирдза Карловна
- Цецхладзе, Тина Рамизовна
- Цуканов Георгий Эммануилович
- Цуцкова, Валентина Григорьевна
- Цыплухина, Елизавета Павловна
- Цыренов, Бадма Цыренович
Ч
- Чавтараева Миси Ахмедовна
- Чадунели, Гурам Шалвович
- Чаиров, Александр Борисович
- Чайкин Иван Васильевич
- Чаковский Александр Борисович
- Чануквадзе, Шота Илларионович
- Чачи, Мустафа
- Челан, Николай Семёнович
- Чепрасов, Филипп Матвеевич
- Черватюк, Иван Васильевич
- Чердинцев Василий Макарович
- Черемных, Раиса Ивановна
- Черкезишвили, Нанули Георгиевна
- Черкезия, Отари Евтихиевич
- Черненко Константин Устинович
- Черников Сергей Игнатьевич
- Чернова, Варвара Николаевна
- Чёрный Алексей Клементьевич
- Чёрный Василий Ильич
- Чернышёв Василий Ефимович
- Чернышёв, Георгий Дмитриевич
- Чернявская, Анфиса Степановна
- Черняев, Лев Николаевич
- Черский Николай Васильевич
- Чехонин Павел Михайлович
- Чибиров, Заур Джебоевич
- Чиковани, Михаил Герасимович
- Чиркова, Татьяна Николаевна
- Чиряев Гавриил Иосифович
- Чоговадзе, Георгий Ираклиевич
- Чубаров, Анатолий Петрович
- Чугунов Иван Иванович
- Чуев Алексей Васильевич
- Чуйков Василий Иванович
- Чумина, Валентина Сергеевна
- Чурсин, Серафим Евгеньевич
Ш
- Шабалов, Кузьма Фёдорович
- Шабасанов, Махтум Кули Караевич
- Шадыева, Зухро
- Шайдуллов, Мансур Каюмович
- Шайхов, Эркин Турдыевич
- Шакиров, Камиль Фаязович
- Шакиров, Мидхат Закирович
- Шакшин Анатолий Дмитриевич
- Шамба, Юрий Николаевич
- Шамонин, Иван Иванович
- Шамсудинов Фахредин Шамсудинович
- Шарипов, Адий
- Шарков, Гавриил Антонович
- Шауро Василий Филимонович
- Шахова, Антонина Тимофеевна
- Шашин, Валентин Дмитриевич
- Шевлякова, Нина Васильевна
- Шевченко, Владимир Васильевич
- Шевченко, Лидия Ивановна
- Шевченко, Мария Фёдоровна
- Шевчук, Григорий Иванович
- Шелепин Александр Николаевич
- Шелест Пётр Ефимович
- Шербутаев, Муса
- Шестёркин, Серафим Иванович
- Шибаев, Алексей Иванович
- Шимуконене, Вероника Ионовна
- Шипулин, Дмитрий Аркадьевич
- Широких, Пётр Антонович
- Шитиков Алексей Павлович
- Шихова, Мария Матвеевна
- Школьников Алексей Михайлович
- Шлопак, Татьяна Владимировна
- Шокин Александр Иванович
- Шолохов Михаил Александрович
- Шостакович Дмитрий Дмитриевич
- Шох, Иван Дмитриевич
- Штанько, Валентина Григорьевна
- Штирбу, Александр Константинович
- Шубенко-Шубин, Леонид Александрович
- Шукюрова, Фирангиз Ахмед кызы
- Шулимова, Александра Андреевна
- Шумаускас, Мотеюс Юозович
Щ
- Щеглов Афанасий Фёдорович
- Щёлоков Николай Анисимович
- Щербаков, Павел Николаевич
- Щербина Борис Евдокимович
- Щербицкий Владимир Васильевич
- Щетинин, Афанасий Алексеевич
- Щетинин Семён Николаевич
- Щуренко, Владимир Кириллович
Э
Ю
Я
- Языкович, Валентин Фёдорович
- Яковлев Александр Сергеевич
- Якубовский Фуад Борисович
- Якубовский Иван Игнатьевич
- Янгель Михаил Кузьмич
- Янсон, Валдис Янович
- Янушаускене, Ванда-Теофиле Повиловна
- Янышин, Стефания Андреевна
- Яснов Михаил Алексеевич
- Ясюченя, Анна Ивановна
Напишите отзыв о статье "Список депутатов Верховного Совета СССР 7-го созыва"
Ссылки
- [www.knowbysight.info/1_SSSR/06648.asp Список в Справочнике по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991]
|
Отрывок, характеризующий Список депутатов Верховного Совета СССР 7-го созыва
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.
Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.
В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.