Список дивизий Третьего рейха
Поделись знанием:
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.
В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.
По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.
На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»
Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.
Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.
Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.
На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».
Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Содержание
|
В статье приведён список дивизий вермахта и войск СС, существовавших во время Второй мировой войны. Приведен список только сухопутных дивизий.
Обновления и реорганизации указаны в названиях только лишь для того, чтобы во избежание путаницы однозначно идентифицировать каждую дивизию на разных этапах её существования; прочие обновления и реорганизации показаны в статьях, посвящённых конкретным дивизиям. Для того, чтобы список не был чрезмерно громоздким, не отображены изменения, произошедшие до 1 сентября 1939 года, а также развёртывания из соединений и частей, меньших дивизии по размеру.
Наименования, требующие особого перевода
- нем. Grenadier — гренадерский, традиционный термин для обозначения тяжёлой пехоты.
- нем. Jäger — егерский, традиционный термин для обозначения лёгкой пехоты (дословно «охотник», «охотничий»).
- нем. Lehr — учебный (дословно «обучающий»).
- нем. Nummer — «номер» (см. описание ниже, в списке пехотных дивизий).
- нем. Panzer — бронированный, танковый, имеющий отношение к бронетехнике (дословно «броня»).
- нем. Sturm — штурмовой, штурмовой или атакующий отряд.
- нем. Volks — народный (можно трактовать как ополченческий).
- нем. zbV — аббревиатура (нем. «zur besonderen Verfügung»), соответствующая русскому словосочетанию «специального назначения» (СпН).
Сухопутные войска (Heer)
Танковые дивизии
Номерные танковые дивизии
- 1-я танковая дивизия
- 2-я танковая дивизия
- 3-я танковая дивизия
- 4-я танковая дивизия
- 5-я танковая дивизия
- 6-я танковая дивизия (прежняя 1-я лёгкая дивизия)
- 7-я танковая дивизия (прежняя 2-я лёгкая дивизия)
- 8-я танковая дивизия (прежняя 3-я лёгкая дивизия)
- 9-я танковая дивизия (прежняя 4-я лёгкая дивизия)
- 10-я танковая дивизия
- 11-я танковая дивизия
- 12-я танковая дивизия (прежняя 2-я пехотная дивизия (моторизованная))
- 13-я танковая дивизия (прежняя 13-я пехотная дивизия (моторизованная); впоследствии Танковая дивизия «Фельдхернхалле 2»)
- 14-я танковая дивизия (прежняя 4-я пехотная дивизия)
- 15-я танковая дивизия (прежняя 33-я пехотная дивизия; впоследствии 15-я танковая гренадерская дивизия)
- 16-я танковая дивизия (прежняя 16-я пехотная дивизия)
- 17-я танковая дивизия (прежняя 27-я пехотная дивизия)
- 18-я танковая дивизия (впоследствии 18-я артиллерийская дивизия)
- 19-я танковая дивизия (прежняя 19-я пехотная дивизия)
- 20-я танковая дивизия
- 21-я танковая дивизия (прежняя 5-я лёгкая дивизия)
- 22-я танковая дивизия
- 23-я танковая дивизия
- 24-я танковая дивизия (прежняя 1-я кавалерийская дивизия)
- 25-я танковая дивизия
- 26-я танковая дивизия (прежняя 23-я пехотная дивизия)
- 27-я танковая дивизия
- 116-я танковая дивизия «Виндхунд» (нем. «Windhund» — «Борзая») (прежние 16-я танковая гренадерская дивизия и 179-я резервная танковая дивизия)
- 130-я учебная танковая дивизия (часто упоминается как просто Учебная танковая дивизия)
- 155-я резервная танковая дивизия (прежняя дивизия Nr. 155, дивизия Nr. 155 (моторизованная), танковая дивизия Nr.155)
- 178-я запасная танковая дивизия
- 179-я резервная танковая дивизия (прежняя дивизия Nr.179, дивизия Nr.179 (моторизованная), танковая дивизия Nr.179)
- 232-я танковая дивизия (прежняя Учебная танковая дивизия «Татры»)
- 233-я танковая дивизия (прежняя дивизия Nr.233 (моторизованная), 233-я мотопехотная дивизия, 233-я танковая дивизия, 233-я резервная танковая дивизия; впоследствии Танковая дивизия «Клаузевиц»)
- 273-я резервная танковая дивизия
Именные танковые дивизии
- 116-я танковая дивизия «Виндхунд» (нем. «Windhund» — «Борзая») (прежние 16-я танковая гренадерская дивизия и 179-я резервная танковая дивизия)
- Танковая дивизия «Гольштейн» (нем. «Holstein») (несформирована полностью, вошла в состав 18-й мотопехотной дивизии)
- Танковая дивизия «Кемпф» (нем. «Kempf») (частично армия, частично Войска СС)
- Танковая дивизия «Клаузевиц» (нем. «Clausewitz») (прежняя 233-я танковая дивизия)
- Танковая дивизия «Курмарк» (нем. «Kurmark») (на самом деле была мотопехотной дивизией «Курмарк»)
- Танковая дивизия «Мюнхеберг» (нем. «Müncheberg»)
- Танковая дивизия «Норвегия» (нем. «Norwegen») (несформирована полностью, вошла в состав 25-й танковой дивизии)
- Танковая дивизия «Силезия» (нем. «Schlesien») (несформирована полностью, вошла в состав 18-й мотопехотной дивизии)
- Танковая дивизия «Татры» (нем. «Tatra») (впоследствии учебная танковая дивизия «Татры»)
- Учебная танковая дивизия (нем. «Lehr»)
- Учебная танковая дивизия «Татры» (нем. «Tatra») (ранее: танковая дивизия «Татры»; впоследствии 232-я танковая дивизия)
- Танковая дивизия «Фельдхернхалле 1» (нем. «Feldherrnhalle») (прежняя мотопехотная дивизия «Фельдхернхалле»)
- Танковая дивизия «Фельдхернхалле 2» (нем. «Feldherrnhalle») (прежняя 13-я танковая дивизия)
- Танковая дивизия «Ютербог» (нем. «Jüterbog»)
Лёгкие дивизии
Определение «лёгкий» (нем. leichte) имело множество значений в немецкой армии во время Второй мировой войны. Существовало 5 лёгких дивизий (нем. Leichte-Division): 4 из них были формированиями довоенного образца, представлявшими собой механизированную кавалерию, пятая дивизия была собранием танковых и моторизованных подразделений, брошенных в Африку для спасения итальянцев и реорганизованных там в дивизию. Все пять дивизий постепенно были переформированы в стандартные танковые дивизии.
- 1-я лёгкая дивизия (впоследствии 6-я танковая дивизия)
- 2-я лёгкая дивизия (впоследствии 7-я танковая дивизия)
- 3-я лёгкая дивизия (впоследствии 8-я танковая дивизия)
- 4-я лёгкая дивизия (впоследствии 9-я танковая дивизия)
- 5-я лёгкая дивизия (впоследствии 21-я танковая дивизия)
Некоторые другие дивизии тоже были «окрещены» лёгкими по разным причинам; они показаны в списке номерных пехотных дивизий.
Пехотные дивизии
Типология дивизий
Основой сухопутных войск вермахта была пехотная дивизия. Из 154 дивизий, выставленных против Советского Союза в 1941 году вместе с резервами, 100 были пехотными, 19 — танковыми, 11 — моторизованными, 9 — охранными, 5 — войск СС, 4 — лёгкими пехотными, 4 — горными, 1 — полицейской СС и 1 — кавалерийской. Типичная пехотная дивизия в июне 1941 года насчитывала 17 734 человека, входящих в следующие части и подразделения:
- три пехотных полка со штабом и подразделением связи
- три батальона
- три пехотные роты
- одна рота тяжёлых вооружений (тяжелые пулеметы и минометы)
- одна рота противотанковых пушек (моторизованная)
- одна рота пехотных орудий
- одно разведывательное подразделение
- три батальона
- один противотанковый батальон
- три роты (в каждой двенадцать 37-мм пушек)
- один артиллерийский полк
- три батальона
- три батареи
- три батальона
- один сапёрный батальон
- один батальон связи
- один полевой запасный батальон
- подразделения снабжения, медицинские, ветеринарные, почтовые и полицейские
Немецкие пехотные дивизии имели различные типы, что отражалось в их названиях, но все они при этом имели сквозную нумерацию. Существовали следующие типы дивизий:
- Гренадерская (нем. Grenadier-Division) — почётное наименование, введённое летом 1944 года и служившее для поднятия боевого духа; аналогично советскому «гвардейская». Как правило, присваивалось дивизиям, проявившим стойкость в обороне, но понёсшим большие потери и выведенным для пополнения в тыл, а также новым дивизиям, формируемым на основе некоторых сохранившихся подразделений отличившихся дивизий. Просуществовало до октября 1944 года, когда все гренадерские дивизии были переименованы в народно-гренадерские (нем. Volksgrenadier) (см. ниже).
- Егерская (нем. Jäger-Division) — так с лета 1942 года стала называться лёгкая пехотная дивизия (см. ниже). Помимо прежних лёгких пехотных дивизий (кроме 90-й) в егерские были переформированы (или сформированы заново) ещё шесть дивизий: 42-я, 104-я, 114-я, 117-я, 118-я, 200-я. Личный состав егерских частей вместо пилотки носил полевое кепи с козырьком, на левой стороне которой крепился металлический знак егерей: дубовая веточка с тремя листочками и жёлудем (по аналогии с горными стрелками). Аналогичный вышитый знак носился на правом рукаве выше локтя. Войсковой цвет (цветные детали униформы — окантовка погон, головных уборов, петлицы и т. п.) егерей отличался от остальной пехоты и был таким же, как у горных егерей — светло-зелёным.
- Крепостная (нем. Festungs-Division) — дивизия нестандартной организации, применявшаяся для занятия и обороны критически важного участка или объекта. Наименьшие по размеру могли состоять только из двух или трёх батальонов.
- Лёгкая африканская (моторизованная) (нем. Leichte Afrika-Division (mot)) — так назывались пехотные дивизии, воевавшие в Северной Африке: 90-я , 164-я , 999-я. Все они имели разный состав, похожий на пехотную дивизию (моторизованную), но с тремя действующими полками, и с сокращённым моторизованным тылом (отсюда, наверное, название «лёгкая»).
- Лёгкая пехотная (нем. Leichte-Infanterie-Division) — предназначалась для действий в труднопроходимой местности (леса, болота и т. п.) и поэтому имела меньшую численность (действующих полков всего два), облегчённое вооружение и тыл. Представляла собой равнинный аналог горной дивизии. Летом 1942 года шесть лёгких пехотных дивизий (5-я, 8-я, 28-я, 99-я, 100-я, 101-я) были переименованы в «егерские» (см. выше) в рамках общей программы переименования соединений и частей. Название «лёгкая», но с заменой названия «пехотная» на «африканская (моторизованная)» (см. выше), сохранила только 90-я дивизия. Ещё одна — 99-я — осенью 1941 года была переформирована в 7-ю горную.
- Моторизованная — дивизия, обеспеченная полным моторно-транспортным оснащением для всех видов пехоты и вооружений. Обычно были меньше по размеру по сравнению со стандартными пехотными дивизиями. Начиная с 1943 моторизованные дивизии стали называться мотопехотными (нем. Panzergrenadier).
- Номерные дивизии — вид дивизий, которые в ходе боевых действий получили различные приставки и обозначения, прибавленные к названию, но, тем не менее, сохранили свой порядковый номер, с которым они начинали боевой путь. Например, 179-я дивизия в ходе реорганизации стала 179-й танковой дивизией.
- Охранная (нем. Sicherungs-Division) — была предназначена для охраны тыла действующей армии и поддержания оккупационного режима. Стандартной организации не имела. Как правило, состояла из 1-3 охранных полков (вместо одного охранного полка мог быть пехотный) и конгломерата дополнительных частей, среди которых могли быть: танковый батальон (из трофейных лёгких танков), полицейский полк или батальон, охранный батальон, казачий (русский) полк, дивизион или эскадрон, артиллерийский полк или дивизион, охотничьи поисковые команды (из различных национальностей СССР) и т. д. Комплектовалась, как правило, лицами, которые в силу ограничений по здоровью или возрасту, не могли проходить службу во фронтовых частях, а также из бывших военнопленных и представителей местного населения. Некоторым дивизиям пришлось принимать участие в настоящих боевых действиях, в результате прорыва фронта или затыкания дыр в нём, и, как правило, с большими потерями для себя. В разное время охранными дивизиями являлись: 52-я, 201-я, 203-я, 207-я, 213-я, 221-я, 281-я, 285-я, 286-я, 325-я, 390-я, 391-я, 403-я, 444-я, 445-я, 454-я дивизии.
- Стационарная (нем. bodenständige) — испытывающая недостаток в транспорте, даже для того, чтобы транспортировать собственные орудия. Многие из таких дивизий получили эту приставку в ходе боевых действий на Восточном фронте и были отосланы на запад для прохождения службы в качестве береговых охранных гарнизонов до того времени, как появятся или высвободятся ресурсы, достаточные для восстановления подвижности этих дивизий.
- Мотопехотная (нем. Panzergrenadier) — начиная с 1943 так назывались моторизованные дивизии.
- Народно-гренадерская (нем. Volksgrenadier) — дивизии реорганизации последнего года войны с уменьшенным личным составом и улучшенным снабжением новым оружием. Многие прежде уничтоженные или тяжело пострадавшие пехотные дивизии были переформированы и вновь введены в строй как народно-гренадерские. Являлись поздней эволюцией гренадерских дивизий (нем. Grenadier-Division), Народная гвардия. Не путать с фольксштурмом, отрядами народного ополчения. Воевали на Западе.
- нем. zbV — аббревиатура «zur besonderen Verfügung», соответствует русскому словосочетанию «особого назначения» (осназ).
Как правило, дивизии «поздней волны», то есть сформированные после 1942 года, по своим боевым качествам уступали дивизиям, сформированным ранее.
Номерные дивизии
В данной части статьи список дивизий разбит, для удобства, на группы по сто номеров. В большинстве случаев, при отсутствии информации о том или ином соединении, это указано в соответствующем месте списка. Однако же, пробелы в существующем списке также могут означать, что таковой дивизии не существовало.
1-100 дивизии
- 1-я пехотная дивизия
- 2-я пехотная дивизия (моторизованная) (позднее: 12-я танковая дивизия)
- 3-я моторизованная пехотная дивизия (позднее 3-я мотопехотная дивизия)
- 4-я пехотная дивизия (позднее: 14-я танковая дивизия)
- 5-я пехотная дивизия (позднее 5-я лёгкая пехотная дивизия, 5-я егерская дивизия; дивизия никак не связана с 5-й лёгкой дивизией)
- 6-я пехотная дивизия (позднее: 6-я гренадерская дивизия, 6-я народно-гренадерская дивизия)
- 7-я пехотная дивизия
- 8-я пехотная дивизия (позднее: 8-я лёгкая пехотная дивизия, 8-я егерская дивизия)
- 9-я пехотная дивизия (позднее: 9-я народно-гренадерская дивизия)
- 10-я пехотная дивизия (позднее: 10-я моторизованная пехотная дивизия, 10-я мотопехотная дивизия)
- 11-я пехотная дивизия
- 12-я пехотная дивизия (позднее 12-я народно-гренадерская дивизия)
- 13-я пехотная дивизия (моторизованная) (позднее 13-я танковая дивизия, танковая дивизия «Фельдхеррнхалле 2») (нем. «Feldherrnhalle 2»)
- 14-я пехотная дивизия (позднее 14-я моторизованная пехотная дивизия, затем снова 14-я пехотная дивизия)
- 14-я пехотная дивизия люфтваффе (позднее: 14-я авиаполевая дивизия люфтваффе)
- 15-я пехотная дивизия
- 15-я мотопехотная дивизия (ранее: 33-я пехотная дивизия, 15-я танковая дивизия)
- 16-я пехотная дивизия (позднее распределена между 16-й танковой дивизией и 16-й моторизованной пехотной дивизией; последняя позднее: 16-я мотопехотная дивизия, 116-я танковая дивизия)
- 16-я пехотная дивизия люфтваффе (позднее: 16-я народно-гренадерская дивизия). Сначала эта дивизия состояла в люфтваффе как 16-я авиаполевая дивизия люфтваффе.
- 17-я пехотная дивизия
- 18-я пехотная дивизия (позднее: 18-я моторизованная пехотная дивизия, 18-я мотопехотная дивизия)
- 18-я народно-гренадерская дивизия (не имеет отношения к 18-й пехотной дивизии)
- 19-я пехотная дивизия (позднее: 19-я танковая дивизия)
- 19-я гренадерская дивизия (позднее: 19-я народно-гренадерская дивизия). Сначала эта дивизия состояла в люфтваффе как 19-я авиаполевая дивизия люфтваффе (позже она была переименована в 19-ю штурмовую дивизию люфтваффе)
- 20-я моторизованная пехотная дивизия (позднее: 20-я мотопехотная дивизия)
- 21-я пехотная дивизия
- 22-я пехотная дивизия (позднее: 22-я парашютно-десантная дивизия, 22-я народно-гренадерская дивизия)
- 23-я пехотная дивизия (позднее 26-я танковая дивизия). После переформирования в 26-ю танковую дивизию некоторые остатки 23-й пехотной дивизии вошли в новую 23-ю пехотную дивизию.
- 24-я пехотная дивизия
- 25-я пехотная дивизия (позднее 25-я моторизованная пехотная дивизия, 25-я мотопехотная дивизия)
- 26-я пехотная дивизия (позднее 26-я народно-гренадерская дивизия)
- 27-я пехотная дивизия (позднее 17-я танковая дивизия)
- 28-я пехотная дивизия (позднее 28-я егерская дивизия)
- 29-я моторизованная пехотная дивизия (позднее 29-я мотопехотная дивизия)
- 30-я пехотная дивизия
- 31-я пехотная дивизия (позднее 31-я гренадерская дивизия, 31-я народно-гренадерская дивизия)
- 32-я пехотная дивизия
- 33-я пехотная дивизия (позднее 15-я танковая дивизия, 15-я мотопехотная дивизия)
- 34-я пехотная дивизия
- 35-я пехотная дивизия (позднее 35-я народно-гренадерская дивизия)
- 36-я пехотная дивизия (позднее 36-я моторизованная пехотная дивизия, затем снова 36-я пехотная дивизия, затем 36-я гренадерская дивизия, и в конце 36-я народно-гренадерская дивизия)
Данные о формировании «37-я дивизия» отсутствуют.
- 38-я пехотная дивизия
- 39-я пехотная дивизия (позднее 41-я крепостная дивизия, 41-я пехотная дивизия)
Данные о формировании «40-я дивизия» отсутствуют.
- 41-я пехотная дивизия (ранее 39-я пехотная дивизия, 41-я крепостная дивизия)
- 42-я егерская дивизия (ранее 187-я резервная дивизия)
Данные о формировании «43-я дивизия» отсутствуют.
- 44-я пехотная дивизия (позднее 44th Reichsgrenadier Division Hoch und Deutschmeister)
- 45-я пехотная дивизия (позднее 45-я гренадерская дивизия, 45-я народно-гренадерская дивизия)
- 46-я пехотная дивизия
- 47-я пехотная дивизия (ранее Division Nr. 156, 156th Reserve Division; позднее 47-я народно-гренадерская дивизия)
- 48-я пехотная дивизия (позднее 48-я народно-гренадерская дивизия)
- 49-я пехотная дивизия
- 50-я пехотная дивизия
- 52-я пехотная дивизия (позднее 52nd Field Training Division, 52-я охранная дивизия)
- 56-я пехотная дивизия
- 57-я пехотная дивизия
- 58-я пехотная дивизия
- 59-я пехотная дивизия
- 60-я пехотная дивизия (впоследствии 60-я пехотная дивизия (моторизованная), 60-я танковая гренадерская дивизия (в процессе переформирования название изменено на «Фельдхернхалле» (нем. Feldherrnhalle)), танковая дивизия «Фельдхернхалле (1)»)
- 61-я пехотная дивизия (позднее 61-я народно-гренадерская дивизия)
- 62-я пехотная дивизия (позднее 62-я народно-гренадерская дивизия)
- 63-я пехотная дивизия — см.[1]
- 64-я пехотная дивизия
- 65-я пехотная дивизия
- Данные о формировании «66-я дивизия» отсутствуют.
- Данные о формировании «67-я дивизия» отсутствуют.
- 68-я пехотная дивизия
- 69-я пехотная дивизия
- 70-я пехотная дивизия
- 71-я пехотная дивизия
- 72-я пехотная дивизия
- 73-я пехотная дивизия
- 74-я пехотная дивизия — см.[2]
- 75-я пехотная дивизия
- 76-я пехотная дивизия
- 77-я пехотная дивизия
- 78-я пехотная дивизия (позднее 78-я штурмовая дивизия, 78-я гренадерская дивизия, 78-я народно-гренадерская дивизия, и в конце 78-я дивизия фольксштурма)
- 79-я пехотная дивизия (79-я народно-гренадерская дивизия)
- 80-я пехотная дивизия
- 81-я пехотная дивизия
- 82-я пехотная дивизия
- 83-я пехотная дивизия
- 84-я пехотная дивизия
- 85-я пехотная дивизия
- 86-я пехотная дивизия
- 87-я пехотная дивизия
- 88-я пехотная дивизия
- 89-я пехотная дивизия
- 90-я лёгкая пехотная дивизия (ранее Дивизия специального назначения «Африка» (Division zbV Afrika); позднее 90-я лёгкая африканская дивизия (моторизованная), 90-я мотопехотная дивизия)
- 91-я пехотная дивизия (позднее 91-я десантная дивизия)
- 92-я пехотная дивизия
- 93-я пехотная дивизия
- 94-я пехотная дивизия
- 95-я пехотная дивизия (позднее 95-я народно-гренадерская дивизия)
- 96-я пехотная дивизия
- 97-я лёгкая пехотная дивизия (позднее 97-я егерская дивизия)
- 98-я пехотная дивизия
- 99-я лёгкая пехотная дивизия (позднее 7-я горнострелковая дивизия)
- 100-я лёгкая пехотная дивизия (позднее 100-я егерская дивизия)
101—200 дивизии
- 101-я лёгкая пехотная дивизия (позднее 101-я егерская дивизия)
- 102-я пехотная дивизия
- Данные о формировании «103-я дивизия» отсутствуют.
- 104-я егерская дивизия
- Данные о формировании «105-я дивизия» отсутствуют.
- 106-я пехотная дивизия
- Данные о формировании «107-я дивизия» отсутствуют.
- Данные о формировании «108-я дивизия» отсутствуют.
- Данные о формировании «109-я дивизия» отсутствуют.
- 110-я пехотная дивизия
- 111-я пехотная дивизия
- 112-я пехотная дивизия
- 114-я егерская дивизия
- 117-я егерская дивизия
- 118-я егерская дивизия
- 121-я пехотная дивизия
- 122-я пехотная дивизия
- 123-я пехотная дивизия
- 125-я пехотная дивизия
- 126-я пехотная дивизия
- 129-я пехотная дивизия
- 131-я пехотная дивизия
- 132-я пехотная дивизия
- 133-я крепостная дивизия
- 134-я пехотная дивизия
- 137-я пехотная дивизия
- Division zbV 140 (также 9-я горная дивизия)
- 141-я резервная дивизия
- 143-я резервная дивизия
- 147-я резервная дивизия
- 148-я резервная дивизия
- 149-я учебная дивизия
- 150-я учебная дивизия
- Division Nr. 151 (позднее 151-я резервная дивизия)
- Division Nr. 152
- Division Nr. 153 (позднее 153-я резервная дивизия, 153-я учебная дивизия, 153-я гренадерская дивизия)
- Division Nr. 154 (позднее 154-я резервная дивизия, 154-я учебная дивизия, 154-я пехотная дивизия)
- Division Nr. 155 (позднее Division Nr. 155 (моторизированная), танковая дивизия 155, 155-я резервная танковая дивизия)
- 155-я учебная дивизия (позднее 155-я пехотная дивизия) Не имеет отношения к Division Nr. 155.
- Division Nr. 156 (позднее 156-я резервная дивизия, 47-я пехотная дивизия, 47-я народно-гренадерская дивизия)
- 156th Field Replacement Division (позднее 156th Infantry Division)
- 157-я дивизия (позднее 157-я резервная дивизия, 157-я горнострелковая дивизия, 8-я горнострелковая дивизия)
- 158-я дивизия (позднее 158-я резервная дивизия, впоследствии остатки дивизии были присоединены к 16-й пехотной дивизии люфтваффе)
- 159-я дивизия (позднее 159-я резервная дивизия, 159-я пехотная дивизия)
- 160-я дивизия (позднее 160-я резервная дивизия, 160-я пехотная дивизия)
- 161-я пехотная дивизия
- 162-я пехотная дивизия (позднее 162-я пехотная дивизия «Туркестан» (нем. «Turkestan»), с иностранными подразделениями.
- 163-я пехотная дивизия
- 164-я пехотная дивизия (позднее крепостная дивизия «Крит» (нем. «Kreta»), которая впоследствии была распределена между крепостной бригадой «Крит» и 164-й лёгкой дивизией «Африка» (нем. «Afrika»)).
- 165-я резервная дивизия
- 166-я резервная дивизия
- 167-я пехотная дивизия
- 168-я пехотная дивизия
- 169-я пехотная дивизия
- 170-я пехотная дивизия
- 171-я резервная дивизия
- 172-я резервная дивизия
- 173-я резервная дивизия
- 174-я резервная дивизия
- 175 пехотная дивизия
- 181-я пехотная дивизия
- 182-я резервная дивизия
- 183-я народно-гренадерская дивизия
- 187-я резервная дивизия (позднее 42-я егерская дивизия)
- Division Nr. 188 (позднее 188-я горнострелковая дивизия резерва, 188-я горнострелковая дивизия)
- 189-я резервная дивизия
- 191-я резервная дивизия
- 196-я пехотная дивизия
- 197-я пехотная дивизия
- 198-я пехотная дивизия
- 199-я пехотная дивизия
- 200-я егерская дивизия
201—300 дивизии
- 201-я охранная дивизия
- 203-я охранная дивизия
- 205-я пехотная дивизия (ранее 14-я ландверная дивизия (нем. Landwehr))
- 206-я пехотная дивизия
- 207-я пехотная дивизия (позднее 207-я охранная дивизия)
- 208-я пехотная дивизия
- 210-я дивизия береговой обороны
- 211-я народно-гренадерская дивизия
- 212-я пехотная дивизия (позднее 578-я народно-гренадерская дивизия, 212-я народно-гренадерская дивизия)
- 213-я охранная дивизия
- 214-я пехотная дивизия
- 217-я пехотная дивизия
- 218-я пехотная дивизия
- 221-я охранная дивизия
- 223-я пехотная дивизия
- 227-я пехотная дивизия
- 228-я пехотная дивизия
- 230-я дивизия береговой обороны
- 233-я мотопехотная дивизия
- 242-я пехотная дивизия
- 243-я пехотная дивизия
- 246-я народно-гренадерская дивизия
- 250-я пехотная дивизия («Голубая дивизия», испанское фалангистское формирование в составе вермахта, фактически насчитавшее к моменту своего вывода в 1943 году около 50 тыс. бойцов)
- 253-я пехотная дивизия
- 256-я пехотная дивизия (позднее 256-я народно-гренадерская дивизия)
- 257-я народно-гренадерская дивизия
- 258-я пехотная дивизия
- 269-я пехотная дивизия
- 270-я крепостная пехотная дивизия
- 271-я народно-гренадерская дивизия
- 272-я народно-гренадерская дивизия
- 274-я стационарная пехотная дивизия
- 275-я пехотная дивизия
- 276-я народно-гренадерская дивизия
- 277-я народно-гренадерская дивизия
- 280-я крепостная пехотная дивизия
- 281-я охранная дивизия (позднее 281-я пехотная дивизия)
- 285-я охранная дивизия
- 286-я охранная дивизия
- 291-я пехотная дивизия
- 295-я пехотная дивизия (позднее 295-я крепостная пехотная дивизия (возможно, 295-я статическая пехотная дивизия))
301—400 дивизии
- 302-я стационарная пехотная дивизия (позднее 302-я пехотная дивизия)
- 320-я пехотная дивизия
- 325-я охранная дивизия
- 326-я народно-гренадерская дивизия
- 331-я пехотная дивизия
- 332-я стационарная пехотная дивизия (позднее 332-я пехотная дивизия)
- 334-я пехотная дивизия
- 337-я народно-гренадерская дивизия
- 340-я народно-гренадерская дивизия
- 344-я стационарная пехотная дивизия (позднее 344-я пехотная дивизия, впоследствии дивизия восстановлена присоединением к ней 91-й десантной дивизии)
- 345-я моторизованная пехотная дивизия
- 347-я народно-гренадерская дивизия
- 349-я народно-гренадерская дивизия
- 352-я пехотная дивизия (позднее 352-я народно-гренадерская дивизия)
- 361-я народно-гренадерская дивизия
- 363-я народно-гренадерская дивизия
- German 381st Field Training Division
- German 382nd Field Training Division
- 386-я моторизованная пехотная дивизия
- German 388th Field Training Division
- 389-я стационарная пехотная дивизия
- 390-я учебная дивизия (впоследствии 390-я охранная дивизия)
- 391-я учебная дивизия (впоследствии 391-я охранная дивизия)
401—500
- 402-я учебная дивизия
- 403-я охранная дивизия
- 444-я охранная дивизия
- 445-я охранная дивизия
- 462-я народно-гренадерская дивизия
501—600
- 526-я резервная дивизия
- 541-я гренадерская дивизия (позднее 541-я народно-гренадерская дивизия)
- 541-я гренадерская дивизия (позднее 542-я народно-гренадерская дивизия)
- 543-я гренадерская дивизия
- 544-я гренадерская дивизия (позднее 544-я народно-гренадерская дивизия)
- 545-я гренадерская дивизия (позднее 545-я народно-гренадерская дивизия)
- 546-я гренадерская дивизия
- 547-я гренадерская дивизия (позднее 547-я народно-гренадерская дивизия)
- 548-я гренадерская дивизия (позднее 548-я народно-гренадерская дивизия)
- 549-я гренадерская дивизия (позднее 549-я народно-гренадерская дивизия)
- 550-я гренадерская дивизия
- 551-я гренадерская дивизия (позднее 551-я народно-гренадерская дивизия)
- 552-я гренадерская дивизия
- 553-я гренадерская дивизия (позднее 553-я народно-гренадерская дивизия)
- 558-я гренадерская дивизия (позднее 558-я народно-гренадерская дивизия)
- 559-я гренадерская дивизия (позднее 559-я народно-гренадерская дивизия)
- 560-я гренадерская дивизия (позднее 560-я народно-гренадерская дивизия)
- 561-я гренадерская дивизия «Восточная Пруссия 1» (нем. «Ostpreußen 1») (позднее 561-я народно-гренадерская дивизия)
- 562-я гренадерская дивизия «Восточная Пруссия 2» (нем. «Ostpreußen 2») (позднее 562-я народно-гренадерская дивизия)
- 563-я гренадерская дивизия (позднее 563-я народно-гренадерская дивизия)
- 564-я гренадерская дивизия (позднее 564-я народно-гренадерская дивизия)
- 565-я гренадерская дивизия
- 566-я гренадерская дивизия
- 567-я гренадерская дивизия
- 568-я гренадерская дивизия
- 569-я гренадерская дивизия
- 570-я гренадерская дивизия
- 571-я гренадерская дивизия
- 572-я гренадерская дивизия
- 573-я гренадерская дивизия
- 574-я гренадерская дивизия
- 575-я гренадерская дивизия
- 576-я гренадерская дивизия
- 577-я гренадерская дивизия
- 578-я народно-гренадерская дивизия (ранее 212-я пехотная дивизия; позднее 212-я народно-гренадерская дивизия)
- 579-я народно-гренадерская дивизия
- 580-я народно-гренадерская дивизия
- 581-я народно-гренадерская дивизия
- 582-я народно-гренадерская дивизия
- 583-я народно-гренадерская дивизия
- 584-я народно-гренадерская дивизия
- 585-я народно-гренадерская дивизия
- 586-я народно-гренадерская дивизия
- 587-я народно-гренадерская дивизия
- 588-я народно-гренадерская дивизия
- 600-я русская дивизия вермахта
701 и выше
- 702-я стационарная дивизия
- 707-я пехотная дивизия
- 708-я стационарная дивизия (впоследствии 708-я дивизия береговой обороны, 708-я народно-гренадерская дивизия)
- 709-я стационарная дивизия
- 710-я стационарная дивизия
- Данные о формировании «715-я дивизия» отсутствуют.
- 714-я пехотная дивизия
- 716-я стационарная дивизия (впоследствии 716-я народно-гренадерская дивизия)
- 719-я пехотная дивизия
- Division Nr. 805
- 999-я лёгкая африканская дивизия (моторизованная)
Именные дивизии
- Бригада сопровождения фюрера (нем. Führer Begleit Brigade) — созданная на основе эскортного батальона, сформированного для защиты ставки Гитлера на Восточном фронте
- Гренадерская бригада «Фюрер» (нем. Führer Grenadier Brigade)
- дивизия «Бранденбург» (нем. «Brandenburg»)
- Мотопехотная дивизия «Фельдхеррнхалле» (нем. «Feldherrnhalle») (ранее: 60-я пехотная дивизия, 60-я моторизованная пехотная дивизия; позднее: танковая дивизия «Фельдхеррнхалле 1»)
- Мотопехотная дивизия «Великая Германия» (нем. «Großdeutschland»)
- Гренадерская дивизия «Лер» (нем. «Lehr») (не имеет отношения к танковой дивизии «Лер»)
Горнострелковые дивизии
- 1-я горнострелковая дивизия (позднее 1st Volksgebirgs Division)
- 2-я горнострелковая дивизия
- 3-я горнострелковая дивизия
- 4-я горнострелковая дивизия
- 5-я горнострелковая дивизия
- 6-я горнострелковая дивизия
- 7-я горнострелковая дивизия (ранее 99-я лёгкая пехотная дивизия)
- 8-я горнострелковая дивизия (ранее 157-я дивизия, 157-я резервная дивизия, 157-я горнострелковая дивизия)
- 9-я горнострелковая дивизия (ранее Shadow Division Steiermark и Division zbV 140)
- 188-я горнострелковая дивизия (ранее 188-я дивизия, 188-я резервная горнострелковая дивизия)
Лыжные дивизии
Кавалерийские дивизии
Дэйвис (Davies) утверждает, что «кавалерийские» дивизии представляли собой всего лишь ездящую пехоту, а «настоящей кавалерией» были только «казачьи» дивизии, скопированные с советских кавалерийских. Скорее всего, он спутал кавалерийские дивизии с лёгкими, в составе которых действительно были кавалерийские стрелковые (нем. Kavallerie-Schützen) полки. В кавалерийских же дивизиях полки так и назывались — кавалерийскими (нем. Reitar) и холодное кавалерийское оружие имелось.
- 1-я кавалерийская дивизия (позднее 24-я танковая дивизия).
- 3-я кавалерийская дивизия.
- 4-я кавалерийская дивизия.
- Казачья кавалерийская дивизия (передана в войска СС, где была распределена между 1-й и 2-й казачьими кавалерийскими дивизиями).
Дивизии ландвера
Артиллерийские дивизии
- 18-я артиллерийская дивизия (ранее 18-я танковая дивизия)
- 309-я артиллерийская дивизия
- 310-я артиллерийская дивизия
- 311-я артиллерийская дивизия
- 312-я артиллерийская дивизия
Именные крепостные дивизии
- крепостная дивизия «Данциг» (нем. «Danzig»)
- крепостная дивизия «Франкфурт-на-Одере» (нем. «Frankfurt/Oder»)
- крепостная дивизия «Готенхафен» (нем. «Gotenhafen»)
- крепостная дивизия «Крит» (нем. «Kreta») (ранее 164-я пехотная дивизия, 164-я лёгкая дивизия «Африка» (нем. «Afrika»))
- крепостная дивизия «Штеттин» (нем. «Stettin»)
- крепостная дивизия «Свинемюнде» (нем. «Swinemünde»)
- крепостная дивизия «Варшава» (нем. «Warschau»)
Именные учебные дивизии
- Учебная дивизия «Бавария» (нем. «Bayern»)
- Учебная дивизия «Курляндия» (нем. «Kurland»)
- Учебная дивизия «Норд» (нем. «Nord»)
Field replacement divisions
- German Field Replacement Division A
- German Field Replacement Division B
- German Field Replacement Division C
- German Field Replacement Division D
- German Field Replacement Division E
- German Field Replacement Division F
Кригсмарине
Дивизии как таковые в кригсмарине отсутствовали. Немногочисленные надводные корабли кригсмарине в постоянные соединения не объединялись, а подводные лодки были разделены на флотилии.
Флотилии подводных лодок
- Боевые флотилии
- 1-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 2-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 3-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 5-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 6-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 7-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 9-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 10-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 11-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 12-я флотилия кригсмарине
- 13-я флотилия кригсмарине
- 14-я флотилия кригсмарине
- 23-я флотилия кригсмарине
- 29-я флотилия кригсмарине
- 30-я флотилия кригсмарине
- 33-я флотилия кригсмарине
- Учебные
- 4-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 5-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 8-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 18-я флотилия кригсмарине
- 19-я флотилия кригсмарине
- 20-я флотилия кригсмарине
- 21-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 22-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 23-я флотилия кригсмарине
- 24-я флотилия подводных лодок кригсмарине
- 25-я флотилия кригсмарине
- 26-я флотилия кригсмарине
- 27-я флотилия кригсмарине
- 31-я флотилия кригсмарине
- 32-я флотилия кригсмарине
Флотилии эсминцев
- 1-я флотилия эскадренных миноносцев кригсмарине
- 2-я флотилия эскадренных миноносцев кригсмарине
- 3-я флотилия эскадренных миноносцев кригсмарине
- 4-я флотилия эскадренных миноносцев кригсмарине
- 5-я флотилия эскадренных миноносцев кригсмарине
- 6-я флотилия эскадренных миноносцев кригсмарине
- 8-я флотилия эскадренных миноносцев кригсмарине
Дивизии морской пехоты
- 1-я морская пехотная дивизия
- 2-я морская пехотная дивизия
- 3-я морская пехотная дивизия
- 11-я морская пехотная дивизия
- 16-я морская пехотная дивизия
- Морская пехотная дивизия «Готенхафен» (нем. «Gotenhafen»)
Люфтваффе
Дивизии «Герман Геринг»
Формирования Германа Геринга в ходе войны выросли из отдельного полицейского формирования в бронированные и механизированные части. Эпитет «парашютные» (нем. Fallschirm) добавлялся исключительно для красоты.
- Дивизия «Герман Геринг» (нем. Hermann Göring) (позднее: танковая дивизия «Герман Геринг», парашютная танковая дивизия «1 Герман Геринг») (нем. «1 Hermann Göring»)
- Парашютная танковая гренадерская дивизия «2 Герман Геринг» (нем. «2 Hermann Göring»)
Воздушно-десантные дивизии
С целью сохранения тайны самого существования и подготовки таковых сил, первая немецкая воздушно-десантная дивизия была названа Flieger («авиационной»), формально находясь, при таком обозначении, в рядах сил люфтваффе, работавших над задачей обеспечения защиты и сохранности наземных целей ВВС рейха.
- 7-я авиационная дивизия (в англоязычных источниках достаточно часто переводится как «7th Air Division» — «7-я воздушная дивизия»).
Позднее эта дивизия была реорганизована, начав собой целый список воздушно-десантных дивизий немецких сил. Несмотря на название «Fallschirmjäger» — «парашютная» — большинство из них не учились парашютным прыжкам, проходя обучение как стандартные пехотные дивизии.
- 1-я парашютная дивизия (april 1943 7th Flieger becomes 1st Fallschirmjager)
- 2-я парашютная дивизия
- 3-я парашютная дивизия
- 4-я парашютная дивизия
- 5-я парашютная дивизия
- 6-я парашютная дивизия
- 7-я парашютная дивизия (ранее Group Erdmann, an ad hoc collection of Luftwaffe assets on the western front)
- 8-я парашютная дивизия
- 9-я парашютная дивизия
- 10-я парашютная дивизия
- 11-я парашютная дивизия (начала формирование в марте 1945 года. Сражались только как кампфгруппы)
- 20-я парашютная дивизия
- 21-я парашютная дивизия
Авиаполевые дивизии
Авиаполевые дивизии люфтваффе были обычными пехотными дивизиями, сформированными из персонала люфтваффе после перелома в войне и возникновения острой нехватки живой силы. Изначально они были частями люфтваффе, но затем были переподчинены сухопутным войскам вермахта (Heer), с сохранением нумерации, но добавлением к названию «люфтваффе», чтобы отличить их от уже существующих дивизий вермахта, имеющих те же номера.
- 1-я авиаполевая дивизия
- 2-я авиаполевая дивизия
- 3-я авиаполевая дивизия
- 4-я авиаполевая дивизия
- 5-я авиаполевая дивизия
- 6-я авиаполевая дивизия
- 7-я авиаполевая дивизия
- 8-я авиаполевая дивизия
- 9-я авиаполевая дивизия
- 10-я авиаполевая дивизия
- 11-я авиаполевая дивизия
- 12-я авиаполевая дивизия
- 13-я авиаполевая дивизия
- 14-я авиаполевая дивизия
- 15-я авиаполевая дивизия
- 16-я авиаполевая дивизия. В дальнейшем была передана в сухопутные войска как 16-я пехотная дивизия люфтваффе; позднее — 16-я народно-гренадерская дивизия)
- 17-я авиаполевая дивизия
- 18-я авиаполевая дивизия
- 19-я авиаполевая дивизия (позднее 19-я штурмовая дивизия люфтваффе; в дальнейшем была передана в сухопутные войска как 19-я гренадерская дивизия; позднее 19-я народно-гренадерская дивизия)
- 20-я авиаполевая дивизия (позднее 20-я штурмовая дивизия люфтваффе)
- 21-я авиаполевая дивизия (ранее дивизия «Майндль», an ad hoc collection of Luftwaffe resources)
- 22-я авиаполевая дивизия (формирование предусматривалось в 1943 году, но, скорее всего, дивизия сформирована не была[3])
Учебные дивизии
Дивизии противовоздушной обороны
These were headquarters for controlling aggregates of flak («anti-aircraft artillery») assets rather than ordinary combined arms divisions organized for ground combat.
- 1-я зенитная дивизия
- 2-я зенитная дивизия
- 3-я зенитная дивизия
- 4-я зенитная дивизия
- 5-я зенитная дивизия
- 6-я зенитная дивизия
- 7-я зенитная дивизия
- 8-я зенитная дивизия
- 9-я зенитная дивизия (полностью уничтожена в Сталинградской битве)
- 10-я зенитная дивизия
- 11-я зенитная дивизия
- 12-я зенитная дивизия
- 13-я зенитная дивизия
- 14-я зенитная дивизия
- 15-я зенитная дивизия
- 16-я зенитная дивизия
- 17-я зенитная дивизия
- 18-я зенитная дивизия
- 19-я зенитная дивизия
- 20-я зенитная дивизия
- 21-я зенитная дивизия
- 22-я зенитная дивизия
- 23-я зенитная дивизия
- 24-я зенитная дивизия
- 25-я зенитная дивизия
- 26-я зенитная дивизия
- 27-я зенитная дивизия
- 28-я зенитная дивизия
- 29-я зенитная дивизия
- 30-я зенитная дивизия
- 31-я зенитная дивизия
Дивизии войск СС
Отличия между вермахтом и войсками СС
Главные отличия от дивизий вермахта могут быть суммированы следующим образом:
- Каждая полевая дивизия войск СС имела свой зенитный батальон и батальон снабжения
- Каждая горная дивизия имела танковую часть или дивизион штурмовых орудий
- Каждая танковая дивизия располагала миномётной частью
- Все дивизии были больше по численности личного состава
- В части вермахта набирались, как правило, немцы, или же фольксдойче. В СС, помимо немцев, допускался набор добровольцев иных национальностей.
Список дивизий войск СС
- 1-я дивизия СС «Лейбштандарте-СС Адольф Гитлер»
- 2-я танковая дивизия СС «Дас Райх» (ранее дивизия СС «Резервные войска», дивизия СС «Дойчланд», дивизия СС «Райх»; позднее — танково-гренадерская дивизия СС «Дас Райх», 2-я танковая дивизия СС «Дас Райх»)
- 3-я танковая дивизия СС «Тотенкопф» (позднее — танково-гренадерская дивизия СС «Тотенкопф», 3-я танковая дивизия СС «Тотенкопф»)
- 4-я полицейская танково-гренадерская дивизия СС
- 5-я танковая дивизия СС «Викинг» (ранее — дивизия СС «Германия»; позднее — танковая гренадерская дивизия СС «Викинг», 5-я танковая дивизия СС «Викинг»)
- 6-я горная дивизия СС «Норд»
- 7-я добровольческая горная дивизия СС «Принц Ойген»
- 8-я кавалерийская дивизия СС «Флориан Гайер»
- 9-я танковая дивизия СС «Хоэнштауфен»
- 10-я танковая дивизия СС «Фрундсберг»
- 11-я добровольческая танково-гренадерская дивизия СС «Нордланд»
- 12-я танковая дивизия СС «Гитлерюгенд»
- 13-я горная дивизия СС «Ханджар» (хорватская Нр.1)
- 14-я гренадерская дивизия СС (украинская Нр.1) (известна как «Галичина» (нем. «Galizien»))
- 15-я гренадерская дивизия СС (1-я латышская)
- 16-я танково-гренадерская дивизия СС «Рейхсфюрер СС»
- 17-я танково-гренадерская дивизия СС «Гёц фон Берлихинген»
- 18-я добровольческая танково-гренадерская дивизия СС «Хорст Вессель»
- 19-я гренадерская дивизия СС (2-я латышская)
- 20-я гренадерская дивизия СС (1-я эстонская)
- 21-я горная дивизия СС «Скандербег»
- 22-я добровольческая кавалерийская дивизия СС «Мария Терезия»
- 23-я горная дивизия СС «Кама» (хорватская Нр.2)
- 23-я добровольческая танково-гренадерская дивизия СС «Недерланд» (голландская Нр.1) (создана после расформирования 23-й горной дивизии СС «Кама» и унаследовала её номер)
- 24-я горная (пещерная) дивизия СС
- 24-я горнострелковая дивизия войск СС «Карстегерь»
- 25-я гренадерская дивизия СС «Хунъяди» (венгерская Нр.1)
- 26-я гренадерская дивизия СС (венгерская Нр.2)
- 27-я добровольческая гренадерская дивизия СС «Лангемарк» (фламандская Нр.1)
- 28-я добровольческая танково-гренадерская дивизия СС «Валлония» (валлонская Нр.1)
- 29-я гренадерская дивизия СС «РОНА» (1-я русская)
- 29-я гренадерская дивизия СС «Италия» (1-я итальянская)
- 30-я гренадерская дивизия СС (2-я русская)
- 30-я гренадерская дивизия СС (1-я белорусская)
- 31-я добровольческая гренадерская дивизия СС, иногда называвшаяся «Богемия-Моравия» (нем. Böhmen-Mähren) или «Бачка».
- 32-я добровольческая гренадерская дивизия СС «30 января»
- 33-я кавалерийская дивизия СС (венгерская Нр.3)
- 33-я гренадерская дивизия СС «Шарлеман» (французская Нр.1), получила номер после практически полного уничтожения «3-й Венгерской» в сражении.
- 34-я добровольческая гренадерская бригада «Ландсторм Недерланд» (2-я голландская)
- 35-я полицейская гренадерская дивизия СС
- 36-я гренадерская дивизия СС «Дирлевангер»
- 37-я добровольческая кавалерийская дивизия СС «Лютцов»
- 38-я гренадерская дивизия СС «Нибелунген»
Также Танковая дивизия «Кемпф» нем. Kempf, временное боевое объединение пехоты и войск СС.
Напишите отзыв о статье "Список дивизий Третьего рейха"
Примечания
- ↑ [www.lexikon-der-wehrmacht.de/Gliederungen/Infanteriedivisionen/63ID-R.htm 63]
- ↑ [www.lexikon-der-wehrmacht.de/Gliederungen/Infanteriedivisionen/74ID-R.htm 74]
- ↑ angriff.narod.ru/suhoput/division_05_aviapol.htm История танковых и пехотных частей вермахта и СС
- ↑ Речь генерала Данкера//[data.lnb.lv/nba01/Tevija/1943/Tevija1943-272.pdf Газета «Tēvija» (Отчизна). — 19.11.1943. — № 272. — С. 1] (латыш.)
См. также
на русском
на английском
- List of German corps in WWII|List of German corps in WWII|List of German corps in WWII
- List of German military units of World War II
- Glossary of WWII German military terms
- Division (military), Military unit
- Wehrmacht, German Army, Luftwaffe, Kriegsmarine
- en:Panzer, en:Panzer Division, en:Armored warfare
- en:Panzergrenadier, en:Mechanized infantry
- en:Fallschirmjäger, en:Airborne forces
- en:Volksgrenadier
- en:Heer Order of Battle
Ссылки
на русском
- [drittereich.info/ Военно-исторический проект «Германия»]
- [angriff.narod.ru/suhoput/suhoput_division.htm Список и описание всех дивизий вермахта]
- [tankfront.ru/deutschland/deutschland.html Раздел «Германские танковые войска» на сайте «Танковый фронт»]
на английском
- [www.axishistory.com/index.php?id=31 German unit database at axishistory.com]
- [www.feldgrau.com/ feldgrau.com]
- [www.lexikon-der-wehrmacht.de/inhaltsverzeichnis1.htm lexikon-der-wehrmacht.de] (German language site)
- [www.axishistory.com/index.php?id=49 Axis History Factbook — Waffen-SS]
- [www.feldgrau.com/ss.html Feldgrau Waffen-SS Website]
Литература по теме
на русском
на английском
- Astel, John; Goodwin, A. E.; Long, Jason, Bengtsson, Sven Ake; & Parmenter, James D. (1998). «Orders of Battle». Data booklet from the Europa game Storm Over Scandinavia. Grinnel, Iowa: Game Research/Design. ISBN 1-86010-091-0.
- Davies, W.J.K. German Army Handbook 1939-1945. — Second U.S. Edition. New York: Arco Publishing, 1981. — ISBN ISBN 0-668-04291-5.
- Parada, George (2004). «[www.achtungpanzer.com/pzdiv2.htm Panzer Divisions 1940—1945]». Retrieved April 1, 2005.
- Yeide, Harry;(2004). The Tank Killers, A History of America’s World War II Tank Destroyer Force. (pg. 209). Casemate Publishers, Havertown, PA. ISBN 1-932033-26-2.
 |
Эта статья или раздел содержит незавершённый перевод с иностранного языка. Вы можете помочь проекту, закончив перевод. Если вы знаете, на каком языке написан фрагмент, укажите его в этом шаблоне.
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Список дивизий Третьего рейха
– Ты зайдешь?– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.
В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.
По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.
На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»
Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.
Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.
Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.
На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».
Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
