Список епископов Уржеля
Поделись знанием:
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.
На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
(перенаправлено с «Список епископов Урхеля»)
Епи́скоп Урже́ля (кат. bisbe d’Urgell, исп. obispo de Urgel) — глава Уржельской епархии Римско-католической церкви.
Вопрос о преемственности и хронологии ранних епископов Уржеля из-за недостатка исторических источников до сих пор окончательно не решён. Наиболее полный список уржельских иерархов приведён в работе епископа Уржеля Себастиана де Викториа-и-Эмпарана (опубликована в 1747 году), в которой использован целый ряд первоисточников (в том числе, не сохранившихся до наших дней), но которая содержит многочисленные ошибки и неточности. Официальный список епископов, признанный Уржельской епархией, основан на сведениях, содержащихся в рукописи середины XIII века из монастыря Герри. В него не включены несколько иерархов, упоминаемых де Виктория-и-Эмпараном, но присутствуют епископы, связь которых с Уржельской епархией современными событиям данными достоверно не подтверждается.
Первым епископом Уржеля, о котором сохранились сведения, был святой Юст (527—546), хотя, возможно, епископская кафедра в Уржеле существовала и раньше. После арабского завоевания Пиренейского полуострова в начале VIII века преемственность уржельских епископов не была нарушена: Намбад (Анамбад) был, вероятно, первым из испанских католических епископов, казнённых маврами. После отвоевания Уржеля франками в 785—790 годах, епархия получила значительную поддержку со стороны правителей сначала Франкской империи, а затем Западно-Франкского королевства. Из иерархов Уржеля конца VIII—X веков наибольшее количество сведений сохранилось о деятельности одного из лидеров адопциан епископа Феликса (781—792 и 798—799) и епископа Эсклуа (885—892), неканонически захватившего кафедру. Среди епископов Уржеля XI—XII веков два — Эрменгол (1010—1035) и От (1095—1122) — причислены Римско-католической церковью к лику святых. В период с 914 по 1122 годы уржельскую кафедру занимали только лица, связанные родственными узами с различными знатными семьями Каталонии. Епископ Пере д’Урч, заключивший 8 сентября 1278 года договор с графом Роже Бернаром III де Фуа о разделе власти над Андоррой, стал первым князем-соправителем этого государства.
С XIV века начинался упадок власти епископов Уржеля. С этого времени уржельские иерархи назначались папами римскими, получая формальное одобрение занятия кафедры со стороны королей Арагона. Многие из епископов, являясь ближайшими помощниками пап, не проживали постоянно в своей епархии. С конца XVII века епископ избирался решением испанских иерархов. В XVII веке территория Уржельская епархия значительно пострадала от Каталонской революции и последовавшей французской оккупации, а в XIX веке епископы Уржеля оказались вовлечены в Карлистские войны.
В настоящее время епископ Уржеля является одним из суффраганов Таррагонской архиепархии. Уржельскую кафедру с 12 мая 2003 года занимает Жоан Энрик Вивес-и-Сисилья.
| Имя | Дата | Главные события |
|---|---|---|
| святой Юст | 527—546 | Первый известный епископ Урхеля. Церковный писатель. Местночтимый святой Урхельской епархии (день памяти — 28 мая). |
| Эпиган[1] | около 550 | |
| Маркел I[1] | около 570 | |
| Симплиций | 589—599 | Участвовал в Третьем Толедском (589), Втором Сарагосском (592) и Барселонском (599) соборах. |
| Габила[1] | около 604 | |
| Помпей | около 614 | Участвовал в соборе в Эгаре (614), но достоверных данных, что он был епископом Урхеля, нет. |
| Ренарий | около 633 | Участвовал в Четвёртом Толедском соборе (633). |
| Маурель | 653—655 | Участвовал в Восьмом (653) и Девятом Толедских соборах (655). |
| Гиацинт | 672—680 | Участвовал в мятеже герцога Септимании Павла против короля вестготов Вамбы. Схвачен сторонниками короля в Льивии после подавления мятежа. Нет достоверных данных, что он был епископом Урхеля (может быть был епископом Эльны). |
| Леуберик | 683—693 | Пресвитер Флоренций участвовал как представитель Леуберика в Тринадцатом (683) и Пятнадцатом Толедских соборах (688). Леуберик лично участвовал в Шестнадцатом Толедском соборе (693). |
| Урбиций[1] | 693—704 | Умер насильственной смертью. |
| Маркел II[1] | 704—721 | После завоевания Таррагоны маврами Урхельское епископство стало епархией-суффрагантом Нарбонской архиепархии. |
| Юст II[1] | 721—733? | |
| Намбад (Анамбад) | до 731 | Вероятно, первый из испанских епископов, казнённых маврами. Достоверных данных, что он был епископом Урхеля, нет. |
| Леудерик[1] | 735—754 | |
| Стефан[1] | 755—765 | |
| Дотила[1] | 765—773? | |
| Феликс Урхельский | 781—792 и 798—799 | Один из лидеров адопциан. Осуждён на Регенсбургском (792), Франкфуртском (794), Римском (799) и Ахенских (799 и 800) соборах. Смещён с кафедры. |
| Радульф[1][2] | 792—796 | Известен только по упоминанию в одной хартии. В 793 году Урхель был захвачен маврами и почти полностью разрушен. |
| Лейдрад Лионский[1] | 799—806 | Архиепископ Лиона (с 798). В 799 и 800 годах провёл в Урхеле церковные соборы, осудившие адопцианство. |
| Поседоний I[3] | ранее 814—819 | К 814 году относится первое свидетельство о распространении власти епископов Урхеля на Андорра-ла-Велью. |
| Сисебут I[4] | 819—823 | |
| Поседоний II[5] | 823—833 | |
| Сисебут II[6] | 833—840 | В 839 году освятил новый кафедральный храм Урхеля — собор Санта-Мария-де-Урхель. Собрание книг Сисебута — первая документально известная библиотека на территории современной Каталонии. |
| Флоренций[1] | 840—850 | |
| Беат | 850—857 | Упоминается в единственном современном ему документе — хартии о судебном заседании 4 июля 850 года. |
| Гисад I | 857—872 | 19 ноября 860 года получил хартию от короля Западно-Франкского государства Карла II Лысого, в которой расширялись права епископа Урхеля над территорией современной Андорры. |
| Галдерик | 872—884 | В 878 году участвовал в соборе в Труа. |
| Ингоберт | 885—893 | В 885 году был изгнан из епархии Эсклуа. Возвращён на кафедру Урхеля решением собора в Порте (890). Окончательно изгнал Эсклуа из Урхеля в 892 году. |
| Эсклуа | 885—892 | Неканонический епископ Урхеля. Изгнал из епархии епископа Ингоберта. Был осуждён соборами в Порте (890) и Урхеле (892), по решению которых покинул кафедру. |
| Нантигис | 899—914 | Принимал участие в нескольких церковных соборах, в том числе в Барселонском соборе (906) и соборе в Фонткоберте (911). Участвовал в основании нескольких церквей. |
| Радульф | 914—942 | Первый из урхельских епископов, связанный родством с графами Урхеля. В 935 году повторно освятил монастырь Санта-Мария-де-Риполь. |
| Гисад II | 942—978 | В 951 году совершил поездку в Рим. |
| Салла | 981—29 сентября 1010 | В 988 году получил во владение от графа Барселоны Борреля II территорию современной Андорры. В 991 году вступил в конфликт с Эрменгардой Серданьской. В 1001 году посетил Рим. В 1003 году заключил соглашение с графом Урхеля Эрменголом I. |
| святой Эрменгол | 1010—3 ноября 1035 | В 1010 году провёл в Сео-де-Уржеле церковный собор. 1010 — «чудо в Иворре». В 1011—1012 годах совершил поездку в Рим. Святой Римско-католической церкви (день памяти — 3 ноября). |
| Эрибо | 1036—23 декабря 1040 | Со-виконт Осоны (1029—1035). Добился от графа Урхеля полного отказа от претензий на Андорру. 26 ноября 1040 года освятил новый кафедральный храм епархии. Умер во время паломничества в Святую землю. |
| Гильем Вифред | 1041—1075 | Получил Урхельскую епархию благодаря покупке вакантной кафедры у своего родственника, архиепископа Нарбона Вифреда. Обвинялся в организации убийства виконта Осоны Фолка I Кардонского. Убит. |
| Бернат Гильем | 1075—1092 | В 1091 году Урхельское епископство стало епархией-суффрагантом Таррагонской архиепархии (до этого входила в Нарбонский архидиоцез). |
| Гильем Арно де Монтеферьер | 1092—1095 | Его право на кафедру оспаривал Фолк Кардонский. |
| Фолк Кардонский | 1092—1095 | Неканонический епископ Урхеля. |
| святой От | 1095—7 июля 1122 | Боролся против попыток светских сеньоров завладеть имуществом епархии. Святой Римско-католической церкви (день памяти — 7 июля). Один из святых покровителей Сео-де-Уржеля. |
| Пере Беренгер | 2 октября 1123—18 марта 1141 | Участвовал в Нарбонском соборе (1128). В 1140 году завершил миром долгий спор о границе с епархией Барбастро. |
| Бернат Санс | 1141—1162 | |
| Бернат Роже | 1163—1167 | |
| Арно де Прешенс | 1167—1195 | Один из ближайших советников короля Арагона Альфонсо II. Участвовал в Третьем Латеранском соборе (1179). Изгнан врагами. |
| Бернат де Кастельо | 1195—1198 | В 1195/1196 году Сео-де-Уржель был захвачен альбигойцами, которые, в том числе, разграбили кафедральный собор Санта-Мария-де-Урхель. Изгнан врагами. |
| Бернат де Виламур | 1199—1203 | В 1203 году в союзе с графом Урхеля Эрменголом VIII вёл успешную войну с графом Фуа Раймундом Роже |
| Пере де Пуигверт | 1203—1230 | |
| Понс де Виламур | 1230—1255/1257 | По инициативе своих врагов, графов Фуа, осуждён Римским собором (1248) и в 1255 или 1257 году смещён с кафедры. |
| Абрил Перес Пелаес | 1257—1269 | Активный участник борьбы с альбигойством. |
| Пере д’Урч | 3 ноября 1269—12 января 1293 | В 1276 и в 1286 годах провёл церковные соборы в Сео-де-Уржеле. 8 сентября 1278 года в Лериде подписал соглашение с графом Фуа Роже Бернаром III о разделе власти над Андоррой. Первый из епископов Урхеля князь-соправитель Андорры. |
| Гильем де Монткада | 19 декабря 1295—3 ноября 1308 | До 1299 года не признавал над собой власти архиепископа Таррагоны. В 1298—1299 годах — папский легат на Сицилии. |
| Рамон Требайлья | 29 июля 1309—12 марта 1326 | |
| Арно де Льордат | 27 июня 1326—3 октября 1341 | Боролся с графами Фуа, претендовавшими на владения Урхельской епархии. |
| Пере де Нарбонн | 17 декабря 1341—1348 | |
| Николо Капокси | 13 июня 1348—17 декабря 1350 | Кардинал (с 1350). |
| Уг Десбак | 25 октября 1351—20 февраля 1361 | |
| Гильем Арно и Палау | 12 января 1362—июль 1364 | |
| Пере Мартинес де Луна | 10 февраля 1365—1370 | В 1394—1423 годах — антипапа Бенедикт XIII. |
| Беренгер де Эриль и де Пальярс | 20 сентября 1370—март 1387 | |
| Галсера де Виланова | 11 марта 1388—15 апреля 1415 | В 1396 году помогал в подавлении антикоролевского мятежа графа Фуа. Сторонник антипапы Бенедикта XIII. |
| Франсеск де Товиа | 15 ноября 1416—14 апреля 1436 | |
| Арно Роже де Пальярс | 19 июля 1437—16 августа 1461 | Политический деятель и дипломат. Канцлер владений короля Арагона в Италии (1448—1449), посол арагонского короля в Риме (1455), номинальный католический патриарх Александрийский (1457). |
| Жайме де Кардона и де Гандия | 23 сентября 1461—1 декабря 1466 | |
| Родриго де Борха | 27 ноября 1467—11 декабря 1472 | Дядя и полный тёзка папы римского Александра VI, с которым его часто путают. |
| Пере де Кардона | 11 декабря 1472—8 января 1515 | Меценат. Глава Генерального совета Каталонии (1482—1485). Впоследствии архиепископ Таррагоны (1515—1530) и вице-король Каталонии (1521—1523). |
| Хуан де Эспенес | 18 апреля 1515—24 октября 1530 | |
| Пере Жордан де Урриес | 15 мая 1532—10 января 1533 | |
| Франсеск де Урриес | 8 июня 1534—26 октября 1551 | В 1536 году создал в Урхеле первую типографию. Провёл в Сео-де-Уржеле два епархиальных синода (1542 и 1545). |
| Жоан Пуньет | 26 октября 1551—22 октября 1552 | |
| Мигель Деспуиг | 22 октября 1552—13 апреля 1556 | |
| Жоан Перес Гарсия де Оливан | 24 апреля 1556—23 сентября 1560 | |
| Пере де Кастельет | 8 августа 1561—1 февраля 1571 | Противник гугенотов, из-за борьбы с которыми не смог покинуть епархию и принять участие в Тридентском соборе. |
| Жоан Димес Льорис | 9 июня 1572—4 июля 1576 | |
| Мигель Жерони Морель | 21 февраля 1578—23 августа 1579 | |
| Уг Амброс де Монткада | 9 мая 1580—8 декабря 1586 | |
| Андрес Капелья | 29 января 1588—22 сентября 1609 | Иезуит и теолог. В 1592 году открыл первую на территории Андорры духовную семинарию. |
| Бернат де Салба | 26 мая 1610—1620 | |
| Луис Диес де Ош де Армендарис | 8 августа 1622—3 января 1627 | В 1626 году — генерал-лейтенант Каталонии, глава Генерального совета Каталонии. |
| Антонио Перес | 15 мая 1627—21 февраля 1633 | В 1632 году провёл поместный собор Урхельской епархии. |
| По (Пабло) Дуран | 9 января 1634—12 февраля 1651 | Сторонник монархии. Боролся против Сегадорского восстания. Бежал из епархии после оккупации Каталонии Францией и умер в изгнании. |
| Жоан Мануэль де Эспиноса | 1655—февраль 1664 | |
| Мельсиор Палау-и-Боска | 9 сентября 1664—29 апреля 1670 | |
| Пере де Копонс-и-Тешидор | 5 марта 1671—16 марта 1681 | |
| Жоан Баптиста Десбас-и-Монторель | 13 января 1682—16 августа 1688 | |
| Олегер де Монтсерат-и-Руфет | 8 июля 1689—10 октября 1694 | |
| Жолио Кано-и-Тебар | 4 июля 1695—26 апреля 1714 | |
| Симео де Гинда-и-Апестеги | 17 сентября 1714—27 августа 1737 | |
| Хорди Курадо-и-Торребланка | 5 мая 1738—12 марта 1747 | |
| Себастиан Жозе де Викториа-и-Эмпаран де Лойола |
15 мая 1747—2 октября 1756 | |
| Франсеск Жозе Каталан де Окон | 28 марта 1758—8 сентября 1762 | |
| Франсеск Фернандес де Шатива-и-Контрерас |
21 марта 1763—22 апреля 1771 | |
| Жоакин де Сантиян-и-Валдивиелсо | 11 ноября 1771—1 марта 1779 | |
| Жоан де Гарсиа-и-Монтенегро | 18 сентября 1780—23 мая 1783 | |
| Жозе Болтас | 14 февраля 1785—8 декабря 1795 | |
| Франсеск Антони де ла Дуэнья-и-Сиснерос |
24 июля 1797—23 сентября 1816 | |
| Бернат Франсес-и-Кабальеро | 26 мая 1817—23 августа 1824 | Сторониик монархии во время событий 1820—1823 годов (так называемого «Либерального трёхлетия»). |
| Исидор Бонифаци Лопес-и-Пулидо | 28 октября 1824—21 марта 1827 | |
| Симон Рохас де Гвардиола | 25 июня 1827—22 августа 1851 | Один из министров правительства карлистов в Монпелье (Франция). В 1835—1847 годах — в эмиграции. |
| Жозе Кашал-и-Эстраде | 30 марта 1853—26 августа 1879 | В 1866 году одобрил вступивший в силу в 1869 году закон о реформах в Андорре. Участник Первого Ватиканского собора (1869). Активный сторонник карлистов во время Третьей карлистской войны (1873—1876). С 1875 года — в эмиграции. Лишён кафедры за поддержку восстания. |
| Сальвадор Касаньяс-и-Пагес | 22 сентября 1879—19 апреля 1901 | Сенатор (с 1879). Реставрировал монастырь Санта-Мария-де-Риполь (1893). В 1882 и 1894—1895 годах предотвратил попытки Франции аннексировать Андорру. Кардинал (с 1896). Архиепископ Барселоны (1901—1908). |
| Рамон Риу-и-Кабанас | 19 апреля — 27 декабря 1901 | |
| Жоан Жозе Лагарда-и-Фенольера | 9 июня 1902—6 декабря 1906 | Поддерживал проведение социальных реформ в Андорре. Архиепископ Барселоны (1909—1913). |
| Хуан Батиста Бенльок-и-Виво | 6 декабря 1906—7 января 1919 | Автор текста гимна Андорры. Так как Андорра была союзницей стран Антанты в Первой мировой войне, но не была включена в Версальский договор 1919 года, то она формально находилась в состоянии войны со странами Четверного союза до 1957 года. Архиепископ Бургоса (1919—1926). |
| Жусти Гитарт-и-Вилардебо | 9 января 1920—31 января 1940 | Предпринимал меры для экономического развития Андорры: был инициатором электрификации страны и включения Андорры в почтовую систему Испании. В июле 1934 года русский эмигрант Борис Скосырев провозгласил себя князем Андорры и объявил войну епископу Урхельскому, но был арестован испанской жандармерией и предстал перед судом. |
| Рамон Иглесиас-и-Наварри | 29 декабря 1942—29 апреля 1969 | Во время Второй мировой войны Андорра была нейтральным государством. После окончания войны содействовал развитию туризма в Андорре. |
| Жоан Марти-и-Аланис | 25 ноября 1970—12 мая 2003 | Награждён правительством Испании Большим крестом Ордена Изабеллы Католической (1989). В 1982 году сформировано первое правительство Андорры, а в 1993 году принята первая в истории страны государственная Конституция. |
| Жоан Энрик Вивес-и-Сисилья | с 12 мая 2003 | С 19 марта 2010 — архиепископ ad personam. |
Напишите отзыв о статье "Список епископов Уржеля"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Не включён в официальный список епископов Урхеля.
- ↑ Возможно, датировка его понтификата ошибочна и он является одним лицом с более поздним епископом Радульфом.
- ↑ Официальный список епископов Урхеля считает Поседония I одним лицом с епископом Поседонием II, датируя епископство Поседония 814—823 годами.
- ↑ Официальный список епископов Урхеля считает Сисебута I одним лицом с епископом Сисебутом II, датируя епископство Сисебута 833—840 годами.
- ↑ Официальный список епископов Урхеля считает Поседония II одним лицом с епископом Поседонием I, датируя епископство Поседония 814—823 годами.
- ↑ Официальный список епископов Урхеля считает Сисебута II одним лицом с епископом Сисебутом II, датируя епископство Сисебута 833—840 годами.
Литература
- Villanueva J. [books.google.ru/books?id=YweirejXJL0C&printsec=titlepage Viage literario a las iglesias de España]. — Valencia: Imprenta de la Real Academia de la Historia, 1821. — Т. X. — 352 p.
- Villanueva J. [books.google.ru/books?id=HkHabq_f5hYC&printsec=titlepage Viage literario a las iglesias de España]. — Madrid: Imprenta de la Real Academia de la Historia, 1850. — Т. XI. — 354 p.
Ссылки
- [www.bisbaturgell.org/index.php?option=com_content&view=article&id=24&Itemid=56&lang=es Episcopologio] (исп.). Bisbat d’Urgell. — официальный список епископов Уржеля. Проверено 8 августа 2009. [www.webcitation.org/66Rko8U6X Архивировано из первоисточника 26 марта 2012].
- [www.geocities.com/Athens/Atlantis/2572/ObispadoUrgel.htm Obispado de Urgel] (исп.)(недоступная ссылка — история). IBERCRONOX. — расширенный список епископов Уржеля. Проверено 8 августа 2009. [www.webcitation.org/5kml6Tugl Архивировано из первоисточника 25 октября 2009].
- [www.grec.cat/cgibin/hecangcl2.pgm?&USUARI=&SESSIO=&NDCHEC=0068597&PGMORI=E Bishopric of Urgell] (англ.). l’Enciclopédia. Проверено 8 августа 2009. [www.webcitation.org/66YKfQcO0 Архивировано из первоисточника 30 марта 2012].
Отрывок, характеризующий Список епископов Уржеля
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.
На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
