Список кардиналов, возведённых папой римским Львом XIII
Поделись знанием:
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
Кардиналы, возведённые Папой римским Львом XIII — 147 прелатов были возведены в сан кардинала на двадцати семи Консисториях за 25 лет понтификата Льва XIII. В период понтификата Льва XIII имело место возведение в сан кардинала второго представителя Северной Америки — кардинала Джеймса Гиббонса, архиепископа Балтимора, а также представителя Африки — архиепископа Алжира Шарля Лавижери.
Самой большой консисторией, была Консистория от 16 января 1893 года, на которой было назначено шестнадцать кардиналов.
Содержание
- 1 Консистория от 12 мая 1879 года
- 2 Консистория от 19 сентября 1879 года
- 3 Консистория от 13 декабря 1880 года
- 4 Консистория от 27 марта 1882 года
- 5 Консистория от 25 сентября 1882 года
- 6 Консистория от 24 марта 1884 года
- 7 Консистория от 10 ноября 1884 года
- 8 Консистория от 27 июля 1885 года
- 9 Консистория от 7 июня 1886 года
- 10 Консистория от 14 марта 1887 года
- 11 Консистория от 23 мая 1887 года
- 12 Консистория от 11 февраля 1889 года
- 13 Консистория от 24 мая 1889 года
- 14 Консистория от 30 декабря 1889 года
- 15 Консистория от 23 июня 1890 года
- 16 Консистория от 1 июня 1891 года
- 17 Консистория от 14 декабря 1891 года
- 18 Консистория от 16 января 1893 года
- 19 Консистория от 12 июня 1893 года
- 20 Консистория от 18 мая 1894 года
- 21 Консистория от 29 ноября 1895 года
- 22 Консистория от 22 июня 1896 года
- 23 Консистория от 30 ноября 1896 года
- 24 Консистория от 19 апреля 1897 года
- 25 Консистория от 19 июня 1899 года
- 26 Консистория от 15 апреля 1901 года
- 27 Консистория от 22 июня 1903 года
- 28 Ссылки
Консистория от 12 мая 1879 года
- Фридрих Эгон фон Фюрстенберг, архиепископ Оломоуца (Австро-Венгрия);
- Флориан-Жюль-Феликс Депре, архиепископ Тулузы и Нарбонна (Франция);
- Лайош Хайнальд, архиепископ Калочи-Бача (Австро-Венгрия);
- Луи-Эдуар-Франсуа-Дезире Пье, епископ Пуатье (Франция);
- Америку Феррейра душ Сантуш Силва, епископ Порту (Португалия);
- Гаэтано Алимонда, епископ Альбенги (Италия);
- Джузеппе Печчи, вице-библиотекарь Ватиканской Апостольской Библиотеки (Италия);
- Джон Генри Ньюмен, Orat. (Великобритания);
- Йозеф Хергенрётер, префект Папского Дома (Германия);
- Томмазо Мария Дзильяра, O.P., ректор Колледжа святого Фомы делла Минерва (Италия).
Консистория от 19 сентября 1879 года
- Пьер Франческо Мелья, апостольский нунций во Франции (Италия);
- Джакомо Каттани, апостольский нунций в Испании (Италия);
- Лодовико Якобини, апостольский нунций в Австро-Венгрии (Италия);
- Доменико Сангуиньи, апостольский нунций в Португалии (Италия).
Консистория от 13 декабря 1880 года
- Андон Бедрос IX Хассун, патриарх Киликии армян (Османская империя);
- Карло Лауренци (Италия);
- Франческо Риччи Параччани, префект Папского Дома (Италия);
- Пьетро Лазаньи (Италия).
Консистория от 27 марта 1882 года
- Доменико Агостини, патриарх Венеции (Италия);
- Шарль-Мартиаль-Аллеман Лавижери, M.Afr., архиепископ Алжира (Алжир);
- Хоакин Льюк-и-Гарриха, O.C.D., архиепископ Севильи (Испания);
- Эдуард Маккейб, архиепископ Дублина (Ирландия);
- Анджело Якобини, асессор Верховной Священной Конгрегации Римской и Вселенской Инквизиции (Италия).
Консистория от 25 сентября 1882 года
- Анджело Бьянки, апостольский нунций в Испании (Италия);
- Влодзимеж Чацкий, апостольский нунций во Франции (Польша);
Консистория от 24 марта 1884 года
- Жозе Себастьян д’Альмейда Нето, O.F.M.Disc., патриарх Лиссабона (Португалия);
- Гульельмо Санфеличе д’Аквавелла, O.S.B.Cas., архиепископ Неаполя (Италия).
Консистория от 10 ноября 1884 года
- Микеланджело Челезия, O.S.B.Cas., архиепископ Палермо (Италия);
- Антолин Монескильо-и-Висо, архиепископ Валенсии (Испания);
- Гульельмо Массайя, O.F.M.Cap., титулярный архиепископ Страурополиса (Италия);
- Целестин Йозеф Гангльбауэр, O.S.B., архиепископ Вены (Австро-Венгрия);
- Сеферино Гонсалес-и-Диас Туньон, O.P., архиепископ Севильи (Испания);
- Кармине Гори-Мерози, секретарь Священной Консисторской Конгрегации и Священной Коллегии Кардиналов (Италия);
- Иньяцио Мазотти, секретарь Священной Конгрегации по делам епископов и монашествующих (Италия);
- Исидоро Верга, секретарь Священной Конгрегации Собора (Италия).
Консистория от 27 июля 1885 года
- Пауль Лудольф Мельхерс, бывший архиепископ Кёльна (Германия);
- Альфонсо Капечелатро ди Кастельпагано, Orat., архиепископ Капуи (Италия);
- Франческо Баттальини, архиепископ Болоньи (Италия);
- Фрэнсис Патрик Моран, архиепископ Сиднея (Австралия);
- Плачидо Мария Скьяффино, O.S.B.Oliv., секретарь Священной Конгрегации по делам епископов и монашествующих (Италия);
- Карло Кристофори, генеральный аудитор Апостольской Палаты (Италия).
Консистория от 7 июня 1886 года
- Виктор-Феликс Бернаду, архиепископ Санса (Франция);
- Эльзеар-Александр Ташро, архиепископ Квебека (Канада);
- Бенуа-Мари Ланженьё, архиепископ Реймса (Франция);
- Джеймс Гиббонс, архиепископ Балтимора (США);
- Шарль-Филипп Пляс, архиепископ Ренна (Франция);
- Аугусто Теодоли, префект Папского Дома (Италия);
- Камилло Маццелла, S.J. (Италия).
Консистория от 14 марта 1887 года
- Серафино Ваннутелли, апостольский нунций в Австро-Венгрии (Италия);
- Гаэтано Алоизи Мазелла, бывший апостольский нунций в Португалии, каноник патриаршей Латеранской базилики (Италия);
- Луиджи Джордани, архиепископ Феррары (Италия);
- Камилло Сичилиано ди Ренде, архиепископ Беневенто (Италия);
- Мариано Рамполла дель Тиндаро, апостольский нунций в Испании (Италия).
Консистория от 23 мая 1887 года
- Луиджи Паллотти, аудитор Апостольской Палаты (Италия);
- Агостино Бауза, O.P., магистр Священного дворца (Италия).
Консистория от 11 февраля 1889 года
- Джузеппе Бенедетто Дузмет, O.S.B. Cas., архиепископ Катании (Италия);
- Джузеппе д’Аннибале, асессор Верховной Священной Конгрегации Римской и Вселенской Инквизиции (Италия);
- Луиджи Макки, префект Священного Апостольского дворца (Италия).
Консистория от 24 мая 1889 года
- Франсуа-Мари-Бенжамен Ришар де ла Вернь, архиепископ Парижа (Франция);
- Жозеф-Альфред Фулон, архиепископ Лиона (Франция);
- Эме-Виктор-Франсуа Гильбер, архиепископ Бордо (Франция);
- Петрус-Ламбертус Госсенс, архиепископ Мехелена (Бельгия);
- Франциск де Паула фон Шёнборн, архиепископ Праги (Австро-Венгрия);
- Акилле Аполлони, вице-камерленго Святой Римской Церкви (Италия);
- Гаэтано де Руджеро, регент Апостольской Канцелярии (Италия).
Консистория от 30 декабря 1889 года
Консистория от 23 июня 1890 года
- Себастьяно Галеати, архиепископ Равенны (Италия);
- Гаспар Мермийо, епископ Лозанны и Женевы (Швейцария);
- Альбин Дунаевский, князь-епископ Кракова (Австро-Венгрия).
Консистория от 1 июня 1891 года
- Луиджи Ротелли, апостольский нунций во Франции (Италия);
- Антон Йозеф Груша, архиепископ Вены (Австро-Венгрия).
Консистория от 14 декабря 1891 года
- Фулько Луиджи Руффо-Шилла, магистр Папского Дома и префект Апостольского дворца (Италия);
- Луиджи Сепьяччи, O.E.S.A., секретарь Священной Конгрегации по делам епископов и монашествующих (Италия).
Консистория от 16 января 1893 года
- Джузеппе Гуарино, архиепископ Мессины (Италия);
- Марио Моченни, субститут Государственного секретариата Святого Престола (Италия);
- Амилькаре Малагола, архиепископ Фермо (Италия);
- Анджело Ди Пьетро, апостольский нунций в Испании (Италия);
- Бенито Санс-и-Форес, архиепископ Севильи (Испания);
- Гийом-Рене Меньян, архиепископ Тура (Франция);
- Леон-Бенуа-Шарль Тома, архиепископ Руана (Франция);
- Филипп Кременц, архиепископ Кёльна (Германия);
- Иньяцио Персико, O.F.M.Cap., секретарь Священной Конгрегации Пропаганды Веры (Италия);
- Луиджи Галимберти, апостольский нунций в Австро-Венгрии (Италия);
- Майкл Лог, архиепископ Армы (Ирландия);
- Колош Ференц Васари, O.S.B.Hungarica, архиепископ Эстергома (Австро-Венгрия);
- Герберт Вон, архиепископ Вестминстера (Великобритания);.
- Георг фон Копп, князь-епископ Бреслау (Германия);.
- Адольф-Луи-Альбер Перро, Orat., епископ Отёна (Франция);
- Андреас Штайнхубер, S.J. (Германия).
Консистория от 12 июня 1893 года
- Виктор Леко, архиепископ Бордо (Франция);
- Джузеппе Мария Гранньелло, C.R.S.P., секретарь Священной Конгрегации по делам епископов и монашествующих (Италия);
- Жозеф-Кристиан-Эрнест Бурре, епископ Родеза (Франция);
- Лёринц Шлаух, епископ Надьварада (Австро-Венгрия);
- Джузеппе Сарто, епископ Мантуи (Италия).
Консистория от 18 мая 1894 года
- Эджидио Маури, O.P., архиепископ Феррары (Италия);
- Кириак Мария Санча-и-Эрвас, архиепископ Валенсии (Испания);
- Доменико Свампа, епископ Форли (Италия);
- Андреа Карло Феррари, епископ Комо (Италия);
- Франческо Сенья, асессор Верховной Священной Конгрегации Римской и Вселенской Инквизиции (Италия).
Консистория от 29 ноября 1895 года
- Сильвестр Сембратович, греко-католический архиепископ Львова (Австро-Венгрия);
- Франческо Сатолли, апостольский делегат в Соединённых Штатах Америки (Италия);
- Иоганн Евангелист Галлер, архиепископ Зальцбурга (Австро-Венгрия);
- Антонио Мария Каскахарес-и-Асара, архиепископ Вальядолида (Испания);
- Джироламо Мария Готти, O.C.D., бывший апостольский интернунций в Бразилии (Италия);
- Жан-Пьер Буайе, архиепископ Буржа (Франция);
- Акилле Манара, епископ Анконы и Уманы (Италия);
- Сальвадор Касаньяс-и-Пагес, епископ Урхеля (Испания).
Консистория от 22 июня 1896 года
- Доменико Мария Якобини, апостольский нунций в Португалии (Италия);
- Антонио Альярди, апостольский нунций в Австро-Венгрии (Италия);
- Доменико Феррата, апостольский нунций во Франции (Италия);
- Серафино Кретони, апостольский нунций в Испании (Италия).
Консистория от 30 ноября 1896 года
- Раффаэле Пьеротти, O.P., магистр Священного дворца (Италия);
- Джузеппе Приско, каноник кафедрального собора Неаполя (Италия).
Консистория от 19 апреля 1897 года
- Хосе Мария Мартин де Эррера-и-де-Ла-Иглесия, архиепископ Сантьяго-де-Компостелы (Испания);
- Пьер-Эктор Кулье, архиепископ Лиона (Франция);
- Гийом-Мари-Жозеф Лабуре, архиепископ Ренна (Франция);
- Гийом-Мари-Ромен Суррьё, архиепископ Руана (Франция).
Консистория от 19 июня 1899 года
- Джованни Баттиста Казали дель Драго, титулярный латинский патриарх Константинопольский (Италия);
- Франческо ди Паола Кассетта, титулярный латинский патриарх Антиохийский и наместник Рима (Италия);
- Алессандро Санминьятелли Дзабарелла, генеральный аудитор Апостольской Палаты (Италия);
- Дженнаро Портанова, архиепископ Реджо-Калабрии (Италия);
- Джузеппе Франчика-Нава ди Бонтифе, архиепископ Катании (Италия);
- Агостино Часка, O.E.S.A., секретарь Священной Конгрегации Пропаганды Веры (Италия);
- Франсуа-Дезире Матьё, архиепископ Тулузы (Франция);
- Пьетро Респиги, архиепископ Феррары (Италия);
- Агостино Рикельми, архиепископ Турина (Италия);
- Якоб Миссия, архиепископ Гёрца (Австро-Венгрия);
- Луиджи Тромбетта, секретарь Священной Конгрегации по делам епископов и монашествующих (Италия);
- Франческо Салезио делла Вольпе, префект Папского Дома (Италия);
- Хосе де Каласанс Вивес-и-Туто, O.F.M.Cap., генеральный дефенитор своего Ордена (Испания).
Консистория от 15 апреля 1901 года
- Донато Мария Делл’Ольо, архиепископ Беневенто (Италия);
- Себастьяно Мартинелли, O.E.S.A., апостольский делегат в Соединённых Штатах Америки (Италия);
- Казимиро Дженнари, асессор Верховной Священной Конгрегации Римской и Вселенской Инквизиции (Италия);
- Лев Скрбенский из Гржиште, архиепископ Праги (Австро-Венгрия);
- Джулио Боски, архиепископ Феррары (Италия);
- Агостино Гаэтано Рибольди, архиепископ Равенны (Италия);
- Ян Пузина, князь-епископ Кракова (Австро-Венгрия);
- Бартоломео Бачильери, епископ Вероны (Италия);
- Луиджи Трипепи, секретарь Священной Конгрегации Обрядов (Италия);
- Феличе Каваньис, секретарь Священной Конгрегации чрезвычайных церковных дел (Италия).
Консистория от 22 июня 1903 года
- Карло Ночелла, титулярный латинский патриарх Константинопольский, секретарь Священной Консисторской Конгрегации (Италия);
- Беньямино Кавиккьони, секретарь Священной Конгрегации Собора (Италия);
- Андреа Аюти, апостольский нунций в Португалии (Италия);
- Эмидио Тальяни, апостольский нунций в Австро-Венгрии (Италия);
- Себастьян Эрреро-и-Эспиноса-де-Лос-Монтерос, Orat., архиепископ Валенсии (Испания);
- Иоганн Баптист Качталер, архиепископ Зальцбурга (Австро-Венгрия);
- Антон Хуберт Фишер, архиепископ Кёльна (Германия).
Напишите отзыв о статье "Список кардиналов, возведённых папой римским Львом XIII"
Ссылки
- [www2.fiu.edu/~mirandas/consistories-xix.htm#LeoXIII Кардиналы возведённые папой римским Львом XIII];
- [www.gcatholic.org/hierarchy/data/cardL13.htm Кардиналы возведённые папой римским Львом XIII];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1879.html Консистория 1879 года (май)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1879b.html Консистория 1879 года (сентябрь)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1880.html Консистория 1880 года];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1882.html Консистория 1882 года (март)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1882b.html Консистория 1882 года (сентябрь)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1884.html Консистория 1884 года (март)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1884b.html Консистория 1884 года (ноябрь)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1885.html Консистория 1885 года];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1886.html Консистория 1886 года];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1887.html Консистория 1887 года (март)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1887b.html Консистория 1887 года (май)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1889.html Консистория 1889 года (февраль)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1889b.html Консистория 1889 года (май)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1889c.html Консистория 1889 года (декабрь)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1890.html Консистория 1890 года];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1891.html Консистория 1891 года (июнь)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1891b.html Консистория 1891 года (декабрь)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1893.html Консистория 1893 года (январь)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1893b.html Консистория 1893 года (июнь)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1894.html Консистория 1894 года];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1895.html Консистория 1895 года];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1896.html Консистория 1896 года (июнь)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1896b.html Консистория 1896 года (ноябрь)];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1897.html Консистория 1897 года];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1899.html Консистория 1899 года];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1901.html Консистория 1901 года];
- [www.catholic-hierarchy.org/event/cs1903.html Консистория 1903 года].
Отрывок, характеризующий Список кардиналов, возведённых папой римским Львом XIII
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
