Список консулов Римской империи
Поделись знанием:
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.
Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.
В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.
Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.
В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.
31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
Список консулов Римской империи с 27 года до н. э. до начала VII века, когда традиция консулата окончательно угасла. Во времена Империи консулы утратили властные полномочия, однако формально остались высшими лицами в государстве, по именам которых назывались года (то есть они были эпонимами). Консульство до окончания своего существования оставалось наивысшей честью для любого жителя Империи.
Назначение консулов-суффектов, бывшее в эпоху Республики экстраординарной мерой, при Империи стало обычным явлением — суффекты назначались для того, чтобы большее количество людей могло получить честь занятия консульской должности. При этом год назывался по именам ординарных консулов, которые, как и раньше, вступали в должность с 1 января. Для периода I—II веков имена суффектов фиксируются в источниках, начиная с III века встречаются все реже, с IV века их известно очень мало. При этом занятие ординарного консулата после того, как человек уже был суффектом, считалось вторым консульством, и так и помечалось в источниках (консул в n раз).
В консульской коллегии существовало определенное старшинство. Так, если консулами были два императора, то первым считался более старший по титулу или по возрасту, если два частных человека — тот, кто уже занимал консульскую должность или был родственником императора, и т. п. Старшинство фиксировалось в надписях в порядке написания имен консулов, но какой-то реальной роли не играло. В данном списке старшие консулы обозначены в левом столбце.
Содержание
I век до н. э.
| Год | Первый консул | Второй консул |
|---|---|---|
| 27 | Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (в 7-й раз) Gaius Iulius Caesar Octavianus Augustus |
Марк Випсаний Агриппа (в 3-й раз) Marcus Vipsanius Agrippa |
| 26 | Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (в 8-й раз) Gaius Iulius Caesar Octavianus Augustus |
Тит Статилий Тавр (во 2-й раз) Titus Statilius Taurus |
| 25 | Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (в 9-й раз) Gaius Iulius Caesar Octavianus Augustus |
Марк Юний Силан Marcus Iunius Silanus |
| 24 | Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (в 10-й раз) Gaius Iulius Caesar Octavianus Augustus |
Гай Норбан Флакк Gaius Norbanus Flaccus |
| 23 | Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (в 11-й раз) Gaius Iulius Caesar Octavianus Augustus |
Авл Теренций Варрон Мурена Aulus Terentius Varro Murena |
| суффекты | Луций Сесций Альбаниан Квиринал Lucius Sestius Albanianus Quirinalis |
Гней Кальпурний Пизон Gnaeus Calpurnius Piso |
| 22 | Марк Клавдий Марцелл Эзернин Marcus Claudius Marcellus Aeserninus |
Луций Аррунций Lucius Arruntius |
| 21 | Марк Лоллий Marcus Lollius |
Квинт Эмилий Лепид Quintus Aemilius Lepidus |
| 20 | Марк Аппулей Marcus Appuleius |
Публий Силий Нерва Publius Silius Nerva |
| 19 | Гай Сентий Сатурнин Gaius Sentius Saturninus |
Квинт Лукреций Веспиллон Quintus Lucretius Vespillo |
| суффект | Марк Виниций Marcus Vinicius |
|
| 18 | Публий Корнелий Лентул Марцеллин Publius Cornelius Lentulus Marcellinus |
Гней Корнелий Лентул Gnaeus Cornelius Lentulus |
| 17 | Гай Фурний Gaius Furnius |
Гай Юний Силан Gaius Iunius Silanus |
| 16 | Луций Домиций Агенобарб Lucius Domitius Ahenobarbus |
Публий Корнелий Сципион Publius Cornelius Scipio |
| суффект | Луций Тарий Руф Lucius Tarius Rufus | |
| 15 | Марк Ливий Друз Либон Marcus Livius Drusus Libo |
Луций Кальпурний Пизон Lucius Calpurnius Piso |
| 14 | Марк Лициний Красс Фруги Marcus Licinius Crassus Frugi |
Гней Корнелий Лентул Авгур Gnaeus Cornelius Lentulus Augur |
| 13 | Тиберий Клавдий Нерон Tiberius Claudius Nero |
Публий Квинтилий Вар Publius Quinctilius Varus |
| 12 | Марк Валерий Мессала Барбат Аппиан Marcus Valerius Messalla Barbatus Appianus |
Публий Сульпиций Квириний Publius Sulpicius Quirinius |
| суффекты | Гай Вальгий Руф Gaius Valgius Rufus |
Луций Волузий Сатурнин Lucius Volusius Saturninus |
| суффект | Гай Каниний Ребил Gaius Caninius Rebilus |
|
| 11 | Квинт Элий Туберон Quintus Aelius Tubero |
Павел Фабий Максим Paullus Fabius Maximus |
| 10 | Африкан Фабий Максим Africanus Fabius Maximus |
Юлл Антоний Iullus Antonius |
| 9 | Нерон Клавдий Друз Nero Claudius Drusus |
Тит Квинкций Криспин Сульпициан Titus Quinctius Crispinus Sulpicianus |
| 8 | Гай Марций Цензорин Gaius Marcius Censorinus |
Гай Азиний Галл Gaius Asinius Gallus |
| 7 | Тиберий Клавдий Нерон (во 2-й раз) Tiberius Claudius Nero |
Гней Кальпурний Пизон Gnaeus Calpurnius Piso |
| 6 | Децим Лелий Бальб Decimus Laelius Balbus |
Гай Антистий Вет Gaius Antistius Vetus |
| 5 | Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (в 12-й раз) Gaius Iulius Caesar Octavianus Augustus |
Луций Корнелий Сулла Lucius Cornelius Sulla |
| суффекты | Луций Виниций Lucius Vinicius |
Квинт Гатерий Quintus Haterius |
| суффект | Гай Сульпиций Гальба Gaius Sulpicius Galba |
|
| 4 | Гай Кальвизий Сабин Gaius Calvisius Sabinus |
Луций Пассиен Руф Lucius Passienus Rufus |
| суффекты | Гай Целий Gaius Caelius |
Гай Сульпиций Gaius Sulpicius |
| 3 | Луций Корнелий Лентул Lucius Cornelius Lentulus |
Марк Валерий Мессала Мессалин Marcus Valerius Messalla Messallinus |
| 2 | Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (в 13-й раз) Gaius Iulius Caesar Octavianus Augustus |
Марк Плавтий Сильван Marcus Plautius Silvanus |
| суффекты | Гай Фуфий Гемин Gaius Fufius Geminus |
Луций Каниний Галл Lucius Caninius Gallus |
| суффект | Квинт Фабриций Quintus Fabricius |
|
| 1 | Косс Корнелий Лентул Cossus Cornelius Lentulus |
Луций Кальпурний Пизон Lucius Calpurnius Piso |
| суффекты | Авл Плавтий Aulus Plautius |
Авл Цецина Север Aulus Caecina Severus |
I век
| Год | Первый консул | Второй консул |
|---|---|---|
| 1 | Гай Юлий Цезарь Випсаниан Gaius Iulius Caesar Vipsanian |
Луций Эмилий Лепид Павел Lucius Aemilius Lepidus Paullus |
| суффект | Марк Геренний Пицен Marcus Herennius Picens | |
| 2 | Публий Виниций Publius Vinicius |
Публий Альфен Вар Publius Alfenus Varus |
| суффекты | Публий Корнелий Лентул Сципион Publius Cornelius Lentulus Scipio |
Тит Квинкций Криспин Валериан Titus Quinctius Crispinus Valerianus |
| 3 | Луций Элий Ламия Lucius Aelius Lamia |
Марк Сервилий Marcus Servilius |
| суффекты | Публий Силий Publius Silius |
Луций Волузий Сатурнин Lucius Volusius Saturninus |
| 4 | Секст Элий Кат Sextus Aelius Catus |
Гай Сентий Сатурнин Gaius Sentius Saturninus |
| суффекты | Гай Клодий Лицин Gaius Clodius Licinus |
Гней Сентий Сатурнин Gnaeus Sentius Saturninus |
| 5 | Луций Валерий Мессала Волез Lucius Valerius Messalla Volesus |
Гней Корнелий Цинна Магн Gnaeus Cornelius Cinna Magnus |
| суффекты | Гай Вибий Постум Gaius Vibius Postumus |
Гай Атей Капитон Gaius Ateius Capito |
| 6 | Марк Эмилий Лепид Marcus Aemilius Lepidus |
Луций Аррунций Lucius Arruntius |
| суффект | Луций Ноний Аспренат Lucius Nonius Asprenas | |
| 7 | Квинт Цецилий Метелл Критский Силан Quintus Caecilius Metellus Creticus Silanus |
Авл Лициний Нерва Силиан Aulus Licinius Nerva Silianus |
| суффект | Луцилий Лонг Lucilius Longus | |
| 8 | Марк Фурий Камилл Marcus Furius Camillus |
Секст Ноний Квинтилиан Sextus Nonius Quinctilianus |
| суффекты | Луций Апроний Lucius Apronius |
Авл Вибий Габит Aulus Vibius Habitus |
| 9 | Гай Поппей Сабин Gaius Poppaeus Sabinus |
Квинт Сульпиций Камерин Quintus Sulpicius Camerinus |
| суффекты | Квинт Поппей Секунд Quintus Poppaeus Secundus |
Марк Папий Мутил Marcus Papius Mutilus |
| 10 | Публий Корнелий Долабелла |
Гай Юний Силан Gaius Iunius Silanus |
| суффекты | Сервий Корнелий Лентул Малугинен Servius Cornelius Lentulus Maluginensis |
Квинт Юний Блез Quintus Iunius Blaesus |
| 11 | Маний Эмилий Лепид Manius Aemilius Lepidus |
Тит Статилий Тавр Titus Statilius Taurus |
| суффект | Луций Кассий Лонгин Lucius Cassius Longinus |
|
| 12 | Германик Юлий Цезарь Germanicus Iulius Caesar |
Гай Фонтей Капитон Gaius Fonteius Capito |
| суффект | Гай Виселлий Варрон Gaius Visellius Varro | |
| 13 | Гай Силий Авл Цецина Ларг Gaius Silius Aulus Caecina Largus |
Луций Мунаций Планк Lucius Munatius Plancus |
| 14 | Секст Помпей Sextus Pompeius |
Секст Аппулей Sextus Appuleius |
| 15 | Тиберий Друз Клавдий Юлий Цезарь Нерон Tiberius Drusus Clavdius Iulius Caesar Nero |
Гай Норбан Флакк Gaius Norbanus Flaccus |
| суффект | Марк Юний Силан Marcus Iunius Silanus | |
| 16 | Сисенна Статилий Тавр Sisenna Statilius Taurus |
Луций Скрибоний Либон Lucius Scribonius Libo |
| суффекты | Публий Помпоний Грецин Publius Pomponius Graecinus |
Гай Вибий Руф Gaius Vibius Rufus |
| 17 | Луций Помпоний Флакк Lucius Pomponius Flaccus |
Гай Целий Руф Gaius Caelius Rufus |
| суффекты | Гай Вибий Марс Gaius Vibius Marsus |
Луций Волузий Прокул Lucius Voluseius Proculus |
| 18 | Тиберий Цезарь Август (в 3-й раз) Tiberius Caesar Augustus |
Германик Юлий Цезарь (во 2-й раз) Germanicus Iulius Caesar |
| суффекты | Марк Ливиней Регул Marsus Livineius Regulus |
Луций Сей Туберон Lucius Seius Tubero |
| суффекты | Гай Рубеллий Бланд Gaius Rubellius Blandus |
Марк Випстан Галл Marcus Vipstanus Gallus |
| 19 | Марк Юний Силан Торкват Marcus Iunius Silanus Torquatus |
Луций Норбан Бальб Lucius Norbanus Balbus |
| суффект | Публий Петроний Publius Petronius | |
| 20 | Марк Валерий Мессала Мессалин Marcus Valerius Messalla Messallinus |
Марк Аврелий Котта Максим Мессалин Marcus Aurelius Cotta Maximus Messalinus |
| 21 | Тиберий Цезарь Август (в 4-й раз) Tiberius Caesar Augustus |
Тиберий Друз Клавдий Юлий Цезарь Нерон (во 2-й раз) Tiberius Drusus Clavdius Iulius Caesar Nero |
| суффекты | Марк Эмилий Скавр Marcus Aemilius Scaurus |
Гней Тремеллий Gnaeus Tremellius |
| 22 | Децим Гатерий Агриппа Decimus Haterius Agrippa |
Гай Сульпиций Гальба Gaius Sulpicius Galba |
| 23 | Гай Азиний Поллион Gaius Asinius Pollio |
Гай Антистий Вет Gaius Antistius Vetus |
| суффект | Гай Стертиний Максим Gaius Stertinius Maximus | |
| 24 | Сервий Корнелий Цетег Servius Cornelius Cethegus |
Луций Виселлий Варрон Lucius Visellius Varro |
| суффекты | Гай Кальпуриний Авиола Gaius Calpurnius Aviola |
Публий Корнелий Лентул Сципион Publius Cornelius Lentulus Scipio |
| 25 | Косс Корнелий Лентул Cossus Cornelius Lentulus |
Марк Азиний Агриппа Marcus Asinius Agrippa |
| суффект | Гай Петроний Gaius Petronius |
|
| 26 | Гней Корнелий Лентул Гетулик Gnaeus Cornelius Lentulus Gaetulicus |
Гай Кальвизий Сабин Gaius Calvisius Sabinus |
| суффекты | Луций Юний Силан Lucius Iunius Silanus |
Гай Веллей Тутор Gaius Vellaeus Tutor |
| 27 | Луций Кальпурний Пизон Lucius Calpurnius Piso |
Марк Лициний Красс Фруги Marcus Licinius Crassus Frugi |
| суффекты | Публий Корнелий Лентул Publius Cornelius Lentulus |
Гай Саллюстий Крисп Пассиен Gaius Sallustius Crispus Passienus |
| 28 | Гай Аппий Юний Силан Gaius Appius Iunius Silanus |
Публий Силий Нерва Publius Silius Nerva |
| суффекты | Луций Антистий Вет Lucius Antistius Vetus |
Квинт Юний Блез Quintus Iunius Blaesus |
| 29 | Квинт Фуфий Гемин Quintus Fufius Geminus |
Луций Рубеллий Гемин Lucius Rubellius Geminus |
| суффекты | Авл Плавтий Aulus Plautius |
Луций Ноний Аспренат Lucius Nonius Asprenas |
| 30 | Марк Виниций Marcus Vinicius |
Луций Кассий Лонгин Lucius Cassius Longinus |
| суффекты | Луций Невий Сурдин Lucius Naevius Surdinus |
Гай Кассий Лонгин Gaius Cassius Longinus |
| 31 | Тиберий Цезарь Август (в 5-й раз) Tiberius Caesar Augustus |
Луций Элий Сеян Lucius Aelius Seianus |
| суффекты | Фавст Корнелий Сулла Лукулл Faustus Cornelius Sulla Lucullus |
Секст Тедий Валерий Катулл Sextus Tedius Valerius Catullus |
| суффекты | Публий Меммий Регул Publius Memmius Regulus |
Луций Фульциний Трион Lucius Fulcinius Trio |
| 32 | Гней Домиций Агенобарб Gnaeus Domitius Ahenobarbus |
Луций Аррунций Камилл Скрибониан Lucius Arruntius Camillus Scribonianus |
| суффект | Авл Вителлий Aulus Vitellius | |
| 33 | Луций Ливий Оцелла Сульпиций Гальба Lucius Livius Ocella Sulpicius Galba |
Луций Корнелий Сулла Феликс Lucius Cornelius Sulla Felix |
| суффекты | Луций Сальвий Отон Lucius Salvius Otho |
Гай Октавий Ленат Gaius Octavius Laenas |
| 34 | Павел Фабий Персик Paullus Fabius Persicus |
Луций Вителлий Lucius Vitellius |
| суффекты | Квинт Марций Барея Соран Quintus Marcius Barea Soranus |
Тит Рустий Нуммий Галл Titus Rustius Nummius Gallus |
| 35 | Гай Цестий Галл Gaius Cestius Gallus |
Марк Сервилий Нониан Marcus Servilius Nonianus |
| суффекты | Децим Валерий Азиатик Decimus Valerius Asiaticus |
Авл Габиний Секунд Aulus Gabinius Secundus |
| 36 | Секст Папиний Аллений Sextus Papinius Allenius |
Квинт Плавтий Quintus Plautius |
| суффекты | Гай Веттий Руф Gaius Vettius Rufus |
Марк Порций Катон Marcus Porcius Cato |
| 37 | Гней Ацерроний Прокул Gnaeus Acerronius Proculus |
Гай Петроний Понтий Нигрин Gaius Petronius Pontius Nigrinus |
| суффекты | Гай Цезарь Август Германик Gaius Caesar Augustus Germanicus |
Тиберий Клавдий Нерон Германик Tiberius Claudius Nero Germanicus |
| суффекты | Авл Цецина Пет Aulus Caecina Paetus |
Гай Каниний Ребил Gaius Caninius Rebilus |
| 38 | Марк Аквила Юлиан Marcus Aquila Iulianus |
Публий Ноний Аспренат Publius Nonius Asprenas |
| суффекты | Сервий Азиний Целер Servius Asinius Celer |
Секст Ноний Квинтилиан Sextus Nonius Quintilianus |
| 39 | Гай Цезарь Август Германик (во 2-й раз) Gaius Caesar Augustus Germanicus |
Луций Апроний Цезиан Lucius Apronius Caesianus |
| суффект | Квинт Санквиний Максим (во 2-й раз) Quintus Sanquinius Maximus |
|
| суффекты | Гней Домиций Корбулон Gnaeus Domitius Corbulo |
Имя консула неизвестно |
| суффекты | Гней Домиций Афр Gnaeus Domitius Afer |
Авл Дидий Галл Aulus Didius Gallus |
| 40 | Гай Цезарь Август Германик (в 3-й раз, без коллеги) Gaius Caesar Augustus Germanicus |
|
| суффекты | Гай Леканий Басс Gaius Laecanius Bassus |
Квинт Теренций Куллеон Quintus Terentius Culleo |
| 41 | Гай Цезарь Август Германик (в 4-й раз) Gaius Caesar Augustus Germanicus |
Гней Сентий Сатурнин Gnaeus Sentius Saturninus |
| суффект | Квинт Помпоний Секунд Quintus Pomponius Secundus |
|
| суффекты | Квинт Фуций Лузий Сатурнин Quintus Futius Lusius Saturninus |
Марк Сей Варан Marcus Seius Varanus |
| 42 | Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик (во 2-й раз) Tiberius Claudius Caesar Augustus Germanicus |
Гай Цецина Ларг Gaius Caecina Largus |
| суффект | Гай Цестий Галл Gaius Cestius Gallus |
|
| суффект | Корнелий Луп Cornelius Lupus |
|
| 43 | Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик (в 3-й раз) Tiberius Claudius Caesar Augustus Germanicus |
Луций Вителлий (во 2-й раз) Lucius Vitellius |
| суффекты | Секст Палпеллий Гистр Sextus Palpellius Hister |
Луций Педаний Секунд Lucius Pedanius Secundus |
| суффекты | Авл Габиний Секунд Aulus Gabinius Secundus |
Имя консула неизвестно |
| суффекты | Квинт Курций Руф Quintus Curtius Rufus |
Спурий Оппий Spurius Oppius |
| 44 | Гай Саллюстий Крисп Пассиен (во 2-й раз) Gaius Sallustius Crispus Passienus |
Тит Статилий Тавр Titus Statilius Taurus |
| суффект | Публий Кальвисий Сабин Помпоний Секунд Publius Calvisius Sabinus Pomponius Secundus | |
| 45 | Марк Виниций (во 2-й раз) Marcus Vinicius |
Тит Статилий Тавр Корвин Titus Statilius Taurus Corvinus |
| суффект | Тиберий Плавтий Сильван Элиан Tiberius Plautius Silvanus Aelianus | |
| суффекты | Имя консула неизвестно | Имя консула неизвестно |
| суффекты | Марк Антоний Руф Marcus Antonius Rufus |
Марк Помпей Сильван Стаберий Флавиан Marcus Pompeius Silvanus Staberius Flavianus |
| 46 | Децим Валерий Азиатик (во 2-й раз) Decimus Valerius Asiaticus |
Марк Юний Силан Marcus Iunius Silanus |
| суффект | Камерин Анистий Вет Camerinus Antistius Vetus |
|
| суффект | Квинт Сульпиций Камерин Quintus Sulpicius Camerinus |
|
| суффект | Децим Лелий Бальб Decimus Laelius Balbus |
|
| суффект | Гай Теренций Туллий Гемин Gaius Terentius Tullius Geminus |
|
| 47 | Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик (в 4-й раз) Tiberius Claudius Caesar Augustus Germanicus |
Луций Вителлий (в 3-й раз) Lucius Vitellius |
| суффекты | Гай Калпетан Ранций Седат Gaius Calpetanus Rantius Sedatius |
Марк Гордеоний Флакк Marcus Hordeonius Flaccus |
| суффекты | Гней Гозидий Гета Gnaeus Hosidius Geta |
Тит Флавий Сабин Titus Flavius Sabinus |
| суффект | Луций Вагеллий Lucius Vagellius | |
| суффект | Гай Воласенна Север Gaius Volasenna Severus | |
| 48 | Авл Вителлий Aulus Vitellius |
Луций Випстан Публикола Lucius Vipstanus Publicola |
| суффекты | Луций Вителлий Lucius Vitellius |
Мессала Випстан Галл Messalla Vipstanus Gallus |
| 49 | Гай Помпей Лонг Галл Gaius Pompeius Longus Gallus |
Квинт Вераний Quintus Veranius |
| суффекты | Луций Маммий Поллион Lucius Mammius Pollio |
Квинт Аллий Максим Quintus Allius Maximus |
| 50 | Гай Антистий Вет Gaius Antistius Vetus |
Марк Суиллий Неруллин Marcus Suillius Nerullinus |
| 51 | Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик (в 5-й раз) Tiberius Claudius Caesar Augustus Germanicus |
Сервий Корнелий Сципион Сальвидиен Орфит Servius Cornelius Scipio Salvidienus Orfitus |
| суффект | Луций Кальвенций Вет Гай Карминий Lucius Calventius Vetus Gaius Carminius | |
| суффект | Тит Флавий Веспасиан Titus Flavius Vespasianus | |
| 52 | Фавст Корнелий Сулла Феликс Faustus Cornelius Sulla Felix |
Луций Сальвий Отон Тициан Lucius Salvius Otho Titianus |
| суффект | Квинт Марций Барея Соран Quintus Marcius Barea Soranus | |
| суффект | Имя консула неизвестно | |
| суффект | Луций Сальвидиен Руф Сальвиан Lucius Salvidienus Rufus Salvianus | |
| 53 | Децим Юний Силан Торкват Decimus Iunius Silanus Torquatus |
Квинт Гатерий Антонин Quintus Haterius Antoninus |
| суффекты | Имя консула неизвестно | Имя консула неизвестно |
| суффекты | Квинт Цецина Прим Quintus Caecina Primus |
Публий Требоний Publius Trebonius |
| суффект | Публий Кальвизий Рузон Publius Calvisius Ruso |
|
| 54 | Маний Ацилий Авиола Manius Acilius Aviola |
Марк Азиний Марцелл Marcus Asinius Marcellus |
| 55 | Нерон Клавдий Цезарь Август Германик Nero Claudius Caesar Augustus Germanicus |
Луций Антистий Вет Lucius Antistius Vetus |
| суффект | Нумерий Цестий Numerius Cestius |
|
| суффекты | Луций Анней Сенека Lucius Annaeus Seneca |
Публий Корнелий Долабелла Publius Cornelius Dolabella |
| суффект | Марк Требеллий Максим Marcus Trebellius Maximus | |
| суффект | Публий Пальфурий Publius Palfurius | |
| суффекты | Гней Корнелий Лентул Гетулик Gnaeus Cornelius Lentulus Gaetulicus |
Тит Курцилий Манция Titus Curtilius Mancia |
| 56 | Квинт Волузий Сатурнин Quintus Volusius Saturninus |
Публий Корнелий Сципион Publius Cornelius Scipio |
| суффекты | Луций Юний Галлион Аннеан Lucius Iunius Gallio Annaeanus |
Тит Куций Цилт Titus Cutius Ciltus |
| суффекты | Имя консула неизвестно | Имя консула неизвестно |
| суффекты | Луций Дувий Авит Lucius Duvius Avitus |
Публий Клодий Тразея Пет Publius Clodius Thrasea Paetus |
| 57 | Нерон Клавдий Цезарь Август Германик (во 2-й раз) Nero Claudius Caesar Augustus Germanicus |
Луций Кальпурний Пизон Lucius Calpurnius Piso |
| суффект | Луций Цезий Марциал Lucius Caesius Martialis | |
| 58 | Нерон Клавдий Цезарь Август Германик (в 3-й раз) Nero Claudius Caesar Augustus Germanicus |
Марк Валерий Мессала Корвин Marcus Valerius Messalla Corvinus |
| суффект | Гай Фонтей Агриппа Gaius Fonteius Agrippa |
|
| суффекты | Авл Петроний Луркон Aulus Petronius Lurco |
Авл Паконий Сабин Aulus Paconius Sabinus |
| 59 | Гай Випстан Апрониан Gaius Vipstanus Apronianus |
Гай Фонтей Капитон Gaius Fonteius Capito |
| суффекты | Тит Секстий Африкан Titus Sextius Africanus |
Марк Осторий Скапула Marcus Ostorius Scapula |
| 60 | Нерон Клавдий Цезарь Август Германик (в 4-й раз) Nero Claudius Caesar Augustus Germanicus |
Косс Корнелий Лентул Cossus Cornelius Lentulus |
| суффекты | Гай Веллей Патеркул Gaius Velleius Paterculus |
Марк Манилий Вописк Marcus Manilius Vopiscus |
| 61 | Публий Петроний Турпилиан Publius Petronius Turpilianus |
Луций Юний Цезенний Пет Lucius Iunius Caesennius Paetus |
| суффекты | Гней Педаний Фуск Салинатор Gnaeus Pedanius Fuscus Salinator |
Луций Веллей Патеркул Lucius Velleius Paterculus |
| 62 | Публий Марий Publius Marius |
Луций Афиний Галл Lucius Afinius Gallus |
| суффекты | Публий Петроний Нигер Publius Petronius Niger |
Квинт Манлий Анхарий Тарквитий Сатурнин Quintus Manlius Ancharius Tarquitius Saturninus |
| суффекты | Квинт Юний Марулл Quintus Iunius Marullus |
Имя консула неизвестно |
| суффект | Тит Клодий Эприй Марцелл Titus Clodius Eprius Marcellus | |
| 63 | Гай Меммий Регул Gaius Memmius Regulus |
Луций Вергиний Руф Lucius Verginius Rufus |
| 64 | Гай Леканий Басс Gaius Laecanius Bassus |
Марк Лициний Красс Фруги Marcus Licinius Crassus Frugi |
| суффекты | Гай Лициний Муциан Gaius Licinius Mucianus |
Квинт Фабий Барбар Антоний Макр Quintus Fabius Barbarus Antonius Macer |
| суффекты | Имя консула неизвестно | Имя консула неизвестно |
| 65 | Авл Лициний Нерва Силиан Aulus Licinius Nerva Silianus |
Марк Юлий Вестин Аттик Marcus Iulius Vestinus Atticus |
| суффект | Публий Пазидиен Фирм Publius Pasidienus Firmus | |
| суффекты | Гай Помпоний Пий Gaius Pomponius Pius |
Гай Аниций Цериал Gaius Anicius Cerialis |
| суффекты | Имя консула неизвестно | Имя консула неизвестно |
| 66 | Гай Лукций Телезин Gaius Luccius Telesinus |
Гай Светоний Паулин Gaius Suetonius Paulinus |
| суффекты | Марк Анний Африн Marcus Annius Afrinus |
Гай Пакций Африкан Gaius Paccius Africanus |
| суффекты | Марк Аррунтий Аквила Marcus Arruntius Aquila |
Марк Веттий Болан Marcus Vettius Bolanus |
| 67 | Луций Юлий Руф Lucius Iulius Rufus |
Фонтей Капитон Fonteius Capito |
| суффекты | Луций Аврелий Приск Lucius Aurelius Priscus |
Аппий Анний Галл Appius Annius Gallus |
| 68 | Тиберий Катий Асконий Силий Италик Tiberius Catius Asconius Silius Italicus |
Публий Галерий Трахал Publius Galerius Trachalus |
| суффект | Нерон Клавдий Цезарь Август Германик (в 5-й раз, без коллеги) Nero Claudius Caesar Augustus Germanicus |
|
| суффекты | Имя консула неизвестно | Имя консула неизвестно |
| суффекты | Гай Беллик Наталис Gaius Bellicus Natalis |
Публий Корнелий Сципион Азиатик Publius Cornelius Scipio Asiaticus |
| предназначен | Цингоний Варрон Cingonius Varro |
|
| 69 | Сервий Гальба Имп. Цезарь Август (во 2-й раз) Servius Galba Imp. Caesar Augustus |
Тит Виний Titus Vinius |
| суффекты | Марк Сальвий Отон Marcus Salvius Otho |
Луций Сальвий Отон Тициан (во 2-й раз) Lucius Salvius Otho Titianus |
| суффекты | Луций Вергиний Руф (во 2-й раз) Lucius Verginius Rufus |
Луций Помпей Вописк Lucius Pompeius Vopiscus |
| суффекты | Тит Флавий Сабин Titus Flavius Sabinus |
Гней Арулен Целий Сабин Gnaeus Arulenus Caelius Sabinus |
| суффекты | Авл Марий Цельс Aulus Marius Celsus |
Гней Аррий Антонин Gnaeus Arrius Antoninus |
| суффекты | Фабий Валент Fabius Valens |
Авл Цецина Алиен Aulus Caecina Alienus |
| суффект | Розий Регул Rosius Regulus | |
| суффекты | Гай Квинтий Аттик Gaius Quintius Atticus |
Гней Цецилий Симплекс Gnaeus Caecilius Simplex |
| 70 | Имп. Цезарь Веспасиан Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Vespasianus Augustus |
Тит Цезарь Веспасиан Titus Caesar Vespasianus |
| суффекты | Гай Лициний Муциан (во 2-й раз) Gaius Licinius Mucianus |
Децим Валерий Азиатик Decimus Valerius Asiaticus |
| суффекты | Марк Ульпий Траян Marcus Ulpius Traianus |
Квинт Петиллий Цериал Quintus Petillius Cerialis |
| суффекты | Луций Анний Басс Lucius Annius Bassus |
Гай Леканий Басс Цецина Пет Gaius Laecanius Bassus Caecina Paetus |
| 71 | Имп. Цезарь Веспасиан Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Vespasianus Augustus |
Марк Кокцей Нерва Marcus Cocceius Nerva |
| суффекты | Цезарь Домициан Caesar Domitianus |
Гней Педий Каск Gnaeus Pedius Cascus |
| суффект | Гай Кальпетан Рантий Квиринал Валерий Фест Gaius Calpetanus Rantius Quirinalis Valerius Festus | |
| суффекты | Луций Флавий Фимбрия Lucius Flavius Fimbria |
Гай Ацилий Барбар Gaius Atilius Barbarus |
| суффекты | Квинт Юлий Корд Quintus Iulius Cordus |
Гней Помпей Коллега Gnaeus Pompeius Collega |
| 72 | Имп. Цезарь Веспасиан Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Vespasianus Augustus |
Тит Цезарь Веспасиан (во 2-й раз) Titus Caesar Vespasianus |
| суффекты | Гай Лициний Муциан (в 3-й раз) Gaius Licinius Mucianus |
Тит Флавий Сабин (во 2-й раз) Titus Flavius Sabinus |
| 73 | Цезарь Домициан (во 2-й раз) Caesar Domitianus |
Луций Катулл Мессалин Lucius Valerius Catullus Messallinus |
| суффекты | Секст Юлий Фронтин Sextus Iulius Frontinus |
Марк Арреций Клемент Marcus Arrecinus Clemens |
| 74 | Имп. Цезарь Веспасиан Август (в 5-й раз) Imp. Caesar Vespasianus Augustus |
Тит Цезарь Веспасиан (в 3-й раз) Titus Caesar Vespasianus |
| суффекты | Тиберий Плавтий Сильван Элиан (во 2-й раз) Tiberius Plautius Silvanus Aelianus |
Луций Юний Квинт Вибий Крисп Lucius Iunius Quintus Vibius Crispus |
| суффекты | Квинт Петилий Цериал (во 2-й раз) Quintus Petilius Cerialis |
Тит Клодий Эприй Марцелл (во 2-й раз) Titus Clodius Eprius Marcellus |
| 75 | Имп. Цезарь Веспасиан Август (в 6-й раз) Imp. Caesar Vespasianus Augustus |
Тит Цезарь Веспасиан (в 4-й раз) Titus Caesar Vespasianus |
| суффекты | Цезарь Домициан (в 3-й раз) Caesar Domitianus |
Луций Пазидиен Фирм Lucius Pasidienus Firmus |
| суффекты | Гай Помпоний Gaius Pomponius |
Луций Манлий Патруин Lucius Manlius Patruinus |
| 76 | Имп. Цезарь Веспасиан Август (в 7-й раз) Imp. Caesar Vespasianus Augustus |
Тит Цезарь Веспасиан (в 5-й раз) Titus Caesar Vespasianus |
| суффект | Цезарь Домициан (в 4-й раз) Caesar Domitianus |
|
| суффекты | Марк Помпей Сильван Стаберий Флавиан (во 2-й раз) Marcus Pompeius Silvanus Staberius Flavianus |
Луций Тампий Флавиан Lucius Tampius Flavianus |
| суффекты | Галеон Теттиен Петрониан Galeo Tettienus Petronianus |
Марк Фульвий Гиллон Marcus Fulvius Gillo |
| 77 | Имп. Цезарь Веспасиан Август (в 8-й раз) Imp. Caesar Vespasianus Augustus |
Тит Цезарь Веспасиан (в 6-й раз) Titus Caesar Vespasianus |
| суффекты | Цезарь Домициан (в 5-й раз) Caesar Domitianus |
Гней Юлий Агрикола Gnaeus Iulius Agricola |
| суффекты | Луций Помпей Вописк Гай Аррунций Кателлий Целер Lucius Pompeius Vopiscus Gaius Arruntius Catellius Celer |
Марк Аррунций Аквила Marcus Arruntius Aquila |
| 78 | Децим Юний Новий Приск Decimus Iunius Novius Priscus |
Луций Цейоний Коммод Lucius Ceionius Commodus |
| суффекты | Секст Витулазий Непот Sextus Vitulasius Nepos |
Квинт Арцикулей Пет Quintus Articuleius Paetus |
| 79 | Имп. Цезарь Веспасиан Август (в 9-й раз) Imp. Caesar Vespasianus Augustus |
Тит Цезарь Веспасиан (в 7-й раз) Titus Caesar Vespasianus |
| суффект | Цезарь Домициан (в 6-й раз) Caesar Domitianus |
|
| суффекты | Луций Юний Цезенний Пет Lucius Iunius Caesennius Paetus |
Публий Кальвизий Рузон Юлий Фронтин Publius Calvisius Ruso Iulius Frontinus |
| суффекты | Тит Рубрий Элий Непот Titus Rubrius Aelius Nepos |
Марк Аррий Флакк Marcus Arrius Flaccus |
| 80 | Имп. Тит Цезарь Веспасиан Август (в 8-й раз) Imp. Titus Caesar Vespasianus Augustus |
Цезарь Домициан (в 7-й раз) Caesar Domitianus |
| суффекты | Авл Дидий Галл Фабриций Вейентон Aulus Didius Gallus Fabricius Veiento |
Луций Элий Ламия Плавтий Элиан Lucius Aelius Lamia Plautius Aelianus |
| суффект | Квинт Аврелий Пактумей Фронтон Quintus Aurelius Pactumeius Fronto |
|
| суффект | Гай Марцелл Октавий Публий Клувий Руф Gaius Marius Marcellus Octavius Publius Cluvius Rufus |
|
| суффекты | Имя консула неизвестно | Квинт Помпей Трион Quintus Pompeius Trio |
| суффекты | Луций Ацилий Страбон Lucius Acilius Strabo |
Секст Нераний Капитон Sextus Neranius Capito |
| суффекты | Марк Титтий Фруги Marcus Tittius Frugi |
Тит Виниций Юлиан Titus Vinicius Iulianus |
| 81 | Луций Флавий Сильва Ноний Басс Lucius Flavius Silva Nonius Bassus |
Луций Азиний Поллион Веррукоз Lucius Asinius Pollio Verrucosus |
| суффекты | Марк Росций Целий Marcus Roscius Coelius |
Гай Юлий Ювенал Gaius Iulius Iuvenalis |
| суффекты | Тит Юний Монтан Titus Iunius Montanus |
Луций Юлий Веттий Павел Lucius Iulius Vettius Paullus |
| суффекты | Тит Теттиен Серен Titus Tettienus Serenus |
Гай Сцедий Натта Пинариан Gaius Scoedius Natta Pinarianus |
| суффекты | Марк Петроний Умбрин Marcus Petronius Umbrinus |
Гай Карминий Лузитаник Gaius Carminius Lusitanicus |
| суффекты | Тит Турпилий Декстер Titus Turpilius Dexter |
Марк Меций Руф Marcus Maecius Rufus |
| 82 | Имп. Цезарь Домициан Август (в 8-й раз) Imp. Caesar Domitianus Augustus |
Тит Флавий Сабин Titus Flavius Sabinus |
| суффекты | Имя консула неизвестно | Сервей Инноцент Servaeus Innocens |
| суффекты | Имя консула неизвестно | Луций Сальвий Отон Кокцеян Lucius Salvius Otho Cocceianus |
| суффекты | Маний Ацилий Авиола Manius Acilius Aviola |
Меттий Модест Mettius Modestus |
| суффекты | Публий Валерий Патруин Publius Valerius Patruinus |
Луций Антоний Сатурнин Lucius Antonius Saturninus |
| 83 | Имп. Цезарь Домициан Август (в 9-й раз) Imp. Caesar Domitianus Augustus |
Квинт Петиллий Цериал (во 2-й раз) Quintus Petillius Cerialis |
| суффекты | Авл Дидий Галл Фабриций Вейентон (во 2-й раз) Aulus Didius Gallus Fabricius Veiento |
Луций Юний Квинт Вибий Крисп (во 2-й раз) Lucius Iunius Quintus Vibius Crispus |
| суффекты | Гай Физий Сабин Gaius Fisius Sabinus |
Марк Анний Мессала Marcus Annius Messala |
| суффекты | Луций Теттий Юлиан Lucius Tettius Iulianus |
Теренций Страбон Эруций Гомулл Terentius Strabo Erucius Homullus |
| суффекты | Марк Корнелий Нигрин Куриаций Матерн Marcus Cornelius Nigrinus Curiatius Maternus |
Имя консула неизвестно |
| 84 | Имп. Цезарь Домициан Август (в 10-й раз) Imp. Caesar Domitianus Augustus |
Гай Оппий Сабин Gaius Oppius Sabinus |
| суффект | Луций Юлий Урс Lucius Iulius Ursus |
|
| суффекты | Гай Туллий Капитон Помпониан Плотий Фирм Gaius Tullius Capito Pomponianus Plotius Firmus |
Гай Корнелий Галликан Gaius Cornelius Gallicanus |
| суффекты | Публий Кальвизий Рузон Publius Calvisius Ruso |
Галл Gallus |
| 85 | Имп. Цезарь Домициан Август (в 11-й раз) Imp. Caesar Domitianus Augustus |
Тит Аврелий Фульв Titus Aurelius Fulvus |
| суффекты | Гай Юлий Кордин Гай Рутилий Галлик Gaius Iulius Cordinus Gaius Rutilius Gallicus |
Луций Валерий Катулл Мессалин (во 2-й раз) Lucius Valerius Catullus Messallinus |
| суффекты | Квинт Гавий Аттик Quintus Gavius Atticus |
Луций Элий Окулат Lucius Aelius Oculatus |
| суффекты | Публий Геренний Поллион Publius Herennius Pollio |
Марк Анний Геренний Поллион Marcus Annius Herennius Pollio |
| суффекты | Децим Абурий Басс Decimus Aburius Bassus |
Квинт Юлий Бальб Quintus Iulius Balbus |
| 86 | Имп. Цезарь Домициан Август (в 12-й раз) Imp. Caesar Domitianus Augustus |
Сервий Корнелий Долабелла Петрониан Servius Cornelius Dolabella Petronianus |
| суффект | Гай Сеций Кампан Gaius Secius Campanus |
|
| суффекты | Имя консула неизвестно | Квинт Вибий Секунд Quintus Vibius Secundus |
| суффекты | Секст Октавий Фронтон Sextus Octavius Fronto |
Тиберий Юлий Кандид Марий Цельс Tiberius Iulius Candidus Marius Celsus |
| суффекты | Авл Буций Лаппий Максим Aulus Bucius Lappius Maximus |
Луций Иаволен Приск Lucius Iavolenus Priscus |
| 87 | Имп. Цезарь Домициан Август (в 13-й раз) Imp. Caesar Domitianus Augustus |
Луций Волузий Сатурнин Lucius Volusius Saturninus |
| суффект | Гай Кальпурний Пизон Красс Фруги Лициниан Gaius Calpurnius Piso Crassus Frugi Licinianus |
|
| суффекты | Гай Беллиций Наталис Тебаниан Gaius Bellicius Natalis Tebanianus |
Гай Дуцений Прокул Gaius Ducenius Proculus |
| суффекты | Гай Цильний Прокул Gaius Cilnius Proculus |
Луций Нераций Приск Lucius Neratius Priscus |
| 88 | Имп. Цезарь Домициан Август (в 14-й раз) Imp. Caesar Domitianus Augustus |
Луций Миниций Руф Lucius Minicius Rufus |
| суффект | Децим Плотий Грип Decimus Plotius Grypus |
|
| суффекты | Квинт Нинний Наста Quintus Ninnius Hasta |
Фруги Frugi |
| суффекты | Маний Отацилий Катул Manius Otacilius Catulus |
Секст Юлий Спарс Sextus Iulius Sparsus |
| 89 | Тит Аврелий Фульв Titus Aurelius Fulvus |
Марк Азиний Атрацин Marcus Asinius Atratinus |
| суффекты | Публий Саллюстий Блез Publius Sallustius Blaesus |
Марк Педуцей Сениан Marcus Peducaeus Saenianus |
| суффекты | Авл Вицирий Прокул Aulus Vicirius Proculus |
Маний Лаберий Максим Manius Laberius Maximus |
| 90 | Имп. Цезарь Домициан Август (в 15-й раз) Imp. Caesar Domitianus Augustus |
Марк Кокцей Нерва (во 2-й раз) Marcus Cocceius Nerva |
| суффект | Луций Корнелий Пузион Анний Мессала Lucius Cornelius Pusio Annius Messala |
|
| суффекты | Луций Антисций Русцик Lucius Antistius Rusticus |
Луций Юлий Урс Сервиан Lucius Iulius Ursus Servianus |
| суффекты | Квинт Акцей Руф Quintus Accaeus Rufus |
Гай Каристаний Фронтон Gaius Caristanius Fronto |
| суффекты | Публий Бебий Италик Publius Baebius Italicus |
Гай Аквиллий Прокул Gaius Aquillius Proculus |
| суффекты | Луций Пуллаен Поллион Lucius Albius Pullaienus Pollio |
Гней Эмилий Цикатрикула Помпей Лонгин Gnaeus Pinarius Aemilius Cicatricula Pompeius Longinus |
| суффекты | Марк Туллий Цериал Marcus Tullius Cerialis |
Гней Помпей Катуллин Gnaeus Pompeius Catullinus |
| 91 | Маний Ацилий Глабрион Manius Acilius Glabrio |
Марк Ульпий Нерва Траян Marcus Ulpius Nerva Traianus |
| суффекты | Гней Миниций Фавстин Gnaeus Minicius Faustinus |
Публий Валерий Марин Publius Valerius Marinus |
| суффекты | Квинт Валерий Вегет Quintus Valerius Vegetus |
Публий Метилий Сабин Непот Publius Metilius Sabinus Nepos |
| 92 | Имп. Цезарь Домициан Август (в 16-й раз) Imp. Caesar Domitianus Augustus |
Квинт Волузий Сатурнин Quintus Volusius Saturninus |
| суффект | Луций Венулей Монтан Апрониан Lucius Venuleius Montanus Apronianus |
|
| суффекты | Луций Стерциний Авит Lucius Stertinius Avitus |
Тиберий Юлий Цельс Tiberius Iulius Celsus |
| суффекты | Гай Юлий Силан Gaius Iulius Silanus |
Квинт Юний Арулен Русцик Quintus Iunius Arulenus Rusticus |
| 93 | Секст Помпей Коллега Sextus Pompeius Collega |
Квинт Педуцей Присцин Quintus Peducaeus Priscinus |
| суффекты | Тит Авидий Квиет Titus Avidius Quietus |
Секст Лузиан Прокул Sextus Lusianus Proculus |
| суффекты | Гай Корнелий Рар Секстий Gaius Cornelius Rarus |
Тукций Цериал Tuccius Cerialis |
| 94 | Луций Ноний Кальпурний Торкват Аспренат Lucius Nonius Calpurnius Torquatus Asprenas |
Тит Секстий Магий Латеран Titus Sextius Magius Lateranus |
| суффекты | Марк Лоллий Пауллин Децим Валерий Азиатик Сатурнин Decimus Valerius Asiaticus Saturninus |
Гай Анций Авл Юлий Квадрат Gaius Antius Aulus Iulius Quadratus |
| суффекты | Луций Силлий Дециан Lucius Silius Decianus |
Тит Помпоний Басс Titus Pomponius Bassus |
| 95 | Имп. Цезарь Домициан Август (в 17-й раз) Imp. Caesar Domitianus Augustus |
Тит Флавий Клемент Titus Flavius Clemens |
| суффект | Луций Нераций Марцелл Lucius Neratius Marcellus |
|
| суффекты | Авл Буций Лаппий Максим (во 2-й раз) Aulus Bucius Lappius Maximus |
Публий Дуцений Вер Publius Ducenius Verus |
| суффекты | Квинт Помпоний Руф Quintus Pomponius Rufus |
Луций Бебий Тулл Lucius Baebius Tullus |
| 96 | Гай Манлий Валент Gaius Manlius Valens |
Гай Анцистий Вет Gaius Antistius Vetus |
| суффекты | Квинт Фабий Постумин Quintus Fabius Postuminus |
Тит Приферний Пет Titus Prifernius Paetus |
| суффекты | Тиберий Катий Цезий Фронтон Tiberius Catius Caesius Fronto |
Марк Кальпурний Marcus Calpurnius |
| 97 | Имп. Нерва Цезарь Август (в 3-й раз) Imp. Nerva Caesar Augustus |
Луций Вергиний Руф (в 3-й раз) Lucius Verginius Rufus |
| суффекты | Гней Аррий Антонин (во 2-й раз) Gnaeus Arrius Antoninus |
Луций Кальпурний Пизон Lucius Calpurnius Piso |
| суффекты | Марк Анний Вер Marcus Annius Verus |
Луций Нераций Приск Lucius Neratius Priscus |
| суффекты | Луций Домиций Аполлинарис Lucius Domitius Apollinaris |
Секст Герменцидий Капман Sextus Hermentidius Campanus |
| суффекты | Квинт Глитий Ацилий Агрикола Quintus Glitius Atilius Agricola |
Луций Помпоний Матерн Lucius Pomponius Maternus |
| суффекты | Публий Корнелий Тацит Publius Cornelius Tacitus |
Имя консула неизвестно |
| 98 | Имп. Нерва Цезарь Август (в 3-й раз) Imp. Nerva Caesar Augustus |
Имп. Цезарь Нерва Траян (во 2-й раз) Imp. Caesar Nerva Traianus |
| суффект | Гней Домиций Тулл (во 2-й раз) Gnaeus Domitius Tullus |
|
| суффект | Секст Юлий Фронтин (во 2-й раз) Sextus Iulius Frontinus |
|
| суффект | Луций Юлий Урс (во 2-й раз) Lucius Iulius Ursus |
|
| суффект | Тит Вестриций Спурина (во 2-й раз) Titus Vestricius Spurinna |
|
| суффект | Гай Помпоний Пий Gaius Pomponius Pius |
|
| суффекты | Авл Вицирий Марциал Aulus Vicirius Martialis |
Луций Меций Постум Lucius Maecius Postumus |
| суффекты | Гай Помпоний Руф Ацилий Gaius Pomponius Rufus Acilius |
Гней Помпей Ферокс Лициниан Gnaeus Pompeius Ferox Licinianus |
| суффекты | Имя консула неизвестно | Публий Юлий Луп Publius Iulius Lupus |
| 99 | Авл Корнелий Пальма Фронтониан Aulus Cornelius Palma Frontonianus |
Квинт Сосий Сенецион Quintus Sosius Senecio |
| суффекты | Сульпиций Лукреций Барба Sulpicius Lucretius Barba |
Сенецион Меммий Афр Senecio Memmius Afer |
| суффекты | Квинт Фабий Барбар Валерий Магн Юлиан Quintus Fabius Barbarus Valerius Magnus Iulianus |
Авл Цецилий Фавстин Aulus Caecilius Faustinus |
| суффекты | Квинт Фульвий Гиллон Биттий Прокул Quintus Fulvius Gillo Bittius Proculus |
Марк Осторий Скапула Marcus Ostorius Scapula |
| суффекты | Тиберий Юлий Ферокс Tiberius Iulius Ferox |
Имя консула неизвестно |
| 100 | Имп. Цезарь Нерва Траян Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Nerva Traianus Augustus |
Секст Юлий Фронтин (в 3-й раз) Sextus Iulius Frontinus |
| суффект | Луций Юлий Урс (в 3-й раз) Lucius Iulius Ursus | |
| суффекты | Марк Марций Макр Marcus Marcius Macer |
Гай Цильний Прокул Gaius Cilnius Proculus |
| суффекты | Луций Геренний Сатурнин Lucius Herennius Saturninus |
Тит Помпоний Мамилиан Titus Pomponius Mamilianus |
| суффекты | Квинт Акуций Нерва Quintus Acutius Nerva |
Луций Фабий Туск Lucius Fabius Tuscus |
| суффекты | Гай Юлий Корнут Тертулл Gaius Iulius Cornutus Tertullus |
Гай Плиний Цецилий Секунд Gaius Plinius Caecilius Secundus |
| суффекты | Луций Росций Элиан Меций Целер Lucius Roscius Aelianus Maecius Celer |
Тиберий Клавдий Сацердос Юлиан Tiberius Claudius Sacerdos Iulianus |
II век
| Год | Первый консул | Второй консул |
|---|---|---|
| 101 | Имп. Цезарь Нерва Траян Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Nerva Traianus Augustus |
Квинт Арцикулей Пет Quintus Articuleius Paetus |
| суффект | Секст Аттий Субуран Эмилиан Sextus Attius Suburanus Aemilianus |
|
| суффекты | Гай Брокх Квинт Сервей Инноцент Gaius Sertorius Brocchus Quintus Servaeus Innocens |
Марк Меций Целер Marcus Maecius Celer |
| суффекты | Прокул Proculus |
Имя консула неизвестно |
| 102 | Луций Юлий Урс Сервиан (во 2-й раз) Lucius Iulius Ursus Servianus |
Луций Лициний Сура (во 2-й раз) Lucius Licinius Sura |
| суффект | Луций Фабий Юст Lucius Fabius Iustus | |
| суффекты | Имя консула неизвестно | Луций Публилий Цельс Lucius Publilius Celsus |
| суффекты | Луций Антоний Альб Lucius Antonius Albus |
Марк Юний Гомулл Marcus Iunius Homullus |
| 103 | Имп. Цезарь Нерва Траян Август (в 5-й раз) Imp. Caesar Nerva Traianus Augustus |
Маний Лаберий Максим (во 2-й раз) Manius Laberius Maximus |
| суффект | Квинт Глитий Ацилий Агрикола (во 2-й раз) Quintus Glitius Atilius Agricola |
|
| суффекты | Публий Метилий Непот Publius Metilius Nepos |
Квинт Бебий Макр Quintus Baebius Macer |
| суффекты | Марк Флавий Апер Marcus Flavius Aper |
Гай Требоний Прокул Меттий Модест Gaius Trebonius Proculus Mettius Modestus |
| суффекты | (А?)нний Мела (A?)nnius Mela |
Публий Кальпурний Макр Кавлий Руф Publius Calpurnius Macer Caulius Rufus |
| 104 | Секст Аттий Субуран Эмилиан (во 2-й раз) Sextus Attius Suburanus Aemilianus |
Марк Азиний Марцелл Marcus Asinius Marcellus |
| 105 | Тиберий Кандидий Марий Цельс (во 2-й раз) Tiberius Iulius Candidus Marius Celsus |
Гай Анций Авл Юлий Квадрат (во 2-й раз) Gaius Antius Aulus Iulius Quadratus |
| суффекты | Гай Юлий Квадрат Басс Gaius Iulius Quadratus Bassus |
Гней Афраний Декстер Gnaeus Afranius Dexter |
| суффект | Квинт Целий Гонорат Quintus Caelius Honoratus | |
| суффекты | Марк Виторий Марцелл Marcus Vitorius Marcellus |
Гай Цецилий Страбон Gaius Caecilius Strabo |
| 106 | Луций Цейоний Коммод Lucius Ceionius Commodus |
Секст Веттулен Цивика Цериал Sextus Vettulenus Civica Cerialis |
| суффекты | Луций Миниций Натал Lucius Minicius Natalis |
Квинт Лициний Сильван Граниан Квадроний Прокул Quintus Licinius Silvanus Granianus Quadronius Proculus |
| 107 | Луций Лициний Сура (в 3-й раз) Lucius Licinius Sura |
Квинт Сосий Сенецион (во 2-й раз) Quintus Sosius Senecio |
| суффект | Луций Ацилий Руф Lucius Acilius Rufus |
|
| суффекты | Гай Миниций Фундат Gaius Minicius Fundanus |
Гай Веттенний Север Gaius Vettennius Severus |
| суффекты | Гай Юлий Лонгин Gaius Iulius Longinus |
Гай Валерий Пауллин Gaius Valerius Paullinus |
| 108 | Аппий Анний Требоний Галл Appius Annius Trebonius Gallus |
Марк Ацилий Метилий Брадуа Marcus Atilius Metilius Bradua |
| суффекты | Публий Элий Адриан Publius Aelius Hadrianus |
Марк Требаций Приск Marcus Trebatius Priscus |
| суффекты | Лустрик Бруттиан Lustricus Bruttianus |
Квинт Помпей Фалькон Quintus Pompeius Falco |
| 109 | Авл Корнелий Пальма Фронтониан (во 2-й раз) Aulus Cornelius Palma Frontonianus |
Публий Кальвизий Тулл Рузон Publius Calvisius Tullus Ruso |
| суффект | Луций Анний Ларг Lucius Annius Largus |
|
| суффекты | Гней Антоний Фуск Gnaeus Antonius Fuscus |
Гай Антиох Эпифан Филопапп Gaius Iulius Antiochus Epiphanes Philopappus |
| суффекты | Гай Абурний Валент Gaius Aburnius Valens |
Гай Юлий Прокул Gaius Iulius Proculus |
| 110 | Марк Педуцей Присцин Marcus Peducaeus Priscinus |
Сервий Корнелий Сципион Сальвидиен Орфит Servius Cornelius Scipio Salvidienus Orfitus |
| суффекты | Гай Авидий Нигин Gaius Avidius Niginus |
Тиберий Юлий Аквила Полемен Tiberius Iulius Aquila Polemaeanus |
| суффекты | Луций Катилий Север Юлиан Клавдий Регин Lucius Catilius Severus Iulianus Claudius Reginus |
Гай Эруциан Силон Gaius Erucianus Silo |
| суффекты | Авл Ларций Приск Aulus Larcius Priscus |
Секст Марций Гонорат Sextus Marcius Honoratus |
| 111 | Гай Кальпурний Пизон Gaius Calpurnius Piso |
Марк Веттий Болан Marcus Vettius Bolanus |
| суффекты | Тит Авидий Квиет Titus Avidius Quietus |
Луций Эггий Марулл Lucius Eggius Marullus |
| суффекты | Луций Октавий Красс Lucius Octavius Crassus |
Публий Целий Аполлинар Publius Coelius Apollinaris |
| 112 | Имп. Цезарь Нерва Траян Август (в 6-й раз) Imp. Caesar Nerva Traianus Augustus |
Тит Секстий Корнелий Африкани Titus Sextius Cornelius Africanus |
| суффект | Марк Лициний Рузон Marcus Licinius Ruso |
|
| суффекты | Гней Пинарий Корнелий Север Gnaeus Pinarius Cornelius Severus |
Луций Нуммий Нигер Квинт Валерий Вегет Lucius Mummius Niger Quintus Valerius Vegetus |
| суффекты | Публий Стерциний Кварт Publius Stertinius Quartus |
Тит Юлий Максим Манлиан Врокх Сервилиан Titus Iulius Maximus Manlianus Brocchus Servilianus |
| суффекты | Гай Клавдий Север Gaius Claudius Severus |
Тит Сеттидий Фирм Titus Settidius Firmus |
| 113 | Луций Публилий Цельс (во 2-й раз) Lucius Publilius Celsus |
Гай Клодий Криспин Gaius Clodius Crispinus |
| суффект | Сервий Корнелий Долабелла Мецилиан Помпей Марцелл Servius Cornelius Dolabella Metilianus Pompeius Marcellus |
|
| суффекты | Луций Стерциний Норик Lucius Stertinius Noricus |
Луций Фадий Руфин Lucius Fadius Rufinus |
| суффекты | Гней Корнелий Урбик Gnaeus Cornelius Urbicus |
Тит Семпроний Руф Titus Sempronius Rufus |
| 114 | Квинт Нинний Наста Quintus Ninnius Hasta |
Публий Манилий Вописк Вициниллиан Publius Manilius Vopiscus Vicinillianus |
| суффекты | Гай Клодий Нумм Gaius Clodius Nummus |
Луций Цезенний Сосп Lucius Caesennius Sospes |
| суффекты | Луций Гедий Руф Лоллиан Авиций Lucius Hedius Rufus Lollianus Avitius |
Луций Мессий Рустик Lucius Messius Rusticus |
| 115 | Луций Випстан Мессалла Lucius Vipstanus Messalla |
Марк Педон Вергилиан Marcus Pedo Vergilianus |
| суффекты | Луций Юлий Фруги Lucius Iulius Frugi |
Публий Ювентий Цельс Тит Ауфидий Гений Севериан Publius Iuventius Celsus Titus Aufidius Hoenius Severianus |
| суффекты | Марк Помпей Макрин Неот Феофан Marcus Pompeius Macrinus Neos Theophanes |
Имя консула неизвестно |
| 116 | Луций Фунданий Ламия Элиан Lucius Fundanius Lamia Aelianus |
Секст Карминий Вет Sextus Carminius Vetus |
| суффекты | Тиберий Юлий Секунд Tiberius Iulius Secundus |
Марк Эганций Марцеллин Marcus Egantius Marcellinus |
| суффекты | Децим Теренций Генциан Decimus Terentius Gentianus |
Луций Коссоний Галл Lucius Cossonius Gallus |
| суффекты | Луций Статий Аквилия Lucius Statius Aquilia |
Гай Александр Беренициан Gaius Iulius Alexander Berenicianus |
| 117 | Квинт Аквилий Нигер Quintus Aquilius Niger |
Марк Ребил Апрониан Marcus Rebilus Apronianus |
| суффекты | Гней Миниций Фавстин Gnaeus Minicius Faustinus |
Имя консула неизвестно |
| 118 | Имп. Цезарь Траян Адриан Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Traianus Hadrianus Augustus |
Гней Фуск Салинатор Gnaeus Pedanius Fuscus Salinator |
| суффект | Беллиций Тебаниан Bellicius Tebanianus | |
| суффект | Гай Уммидий Квадрат Серторий Север Gaius Ummidius Quadratus Sertorius Severus | |
| суффекты | Луций Помпоний Басс Lucius Pomponius Bassus |
Тит Сабиний Барбар Titus Sabinius Barbarus |
| 119 | Имп. Цезарь Траян Адриан Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Traianus Hadrianus Augustus |
Публий Дазумий Рустик Publius Dasumius Rusticus |
| суффект | Авл Платорий Непот Апоний Италик Маниллиан Aulus Platorius Nepos Aponius Italicus Manilianus | |
| суффекты | Марк Пакций Сильван Квинт Коредий Галл Гаргилий Антикв Marcus Paccius Silvanus Quintus Goredius Gallus Gargilius Antiquus |
Квинт Вибий Галл Quintus Vibius Gallus |
| суффекты | Гай Геренний Капелла Gaius Herennius Capella |
Луций Целий Руф Lucius Coelius Rufus |
| 120 | Луций Катилий Север Юлиан Клавдий Регин (во 2-й раз) Lucius Catilius Severus Iulianus Claudius Reginus |
Тит Аврелий Фульв Бойоний Аррий Антонин Titus Aurelius Fulvus Boionius Arrius Antoninus |
| суффекты | Гай Квинкций Церт Публиций Марцелл Gaius Quinctius Certus Publicius Marcellus |
Луций Рутилий Пропинкв Lucius Rutilius Propinquus |
| суффекты | Гай Карминий Галл Gaius Carminius Gallus |
Гай Ацилий Серран Gaius Atilius Serranus |
| 121 | Марк Анний Вер (во 2-й раз) Marcus Annius Verus |
Гней Аррий Авгур Gnaeus Arrius Augur |
| суффекты | Марк Геренний Фавст Marcus Herennius Faustus |
Квинт Помпоний Руф Марцелл Quintus Pomponius Rufus Marcellus |
| суффекты | Тит Помпоний Анцисциан Фунизулан Веттониан Titus Pomponius Antistianus Funisulanus Vettonianus |
Луций Помпоний Сильван Lucius Pomponius Silvanus |
| суффекты | Марк Статорий Секунд Marcus Statorius Secundus |
Луций Семпроний Мерула Авспикат Lucius Sempronius Merula Auspicatus |
| 122 | Маний Ацилий Авиола Manius Acilius Aviola |
Луций Кореллий Нераций Панса Lucius Corellius Neratius Pansa |
| суффекты | Тиберий Юлий Кандид Капитон Tiberius Iulius Candidus Capito |
Луций Витразий Фламинин Lucius Vitrasius Flamininus |
| суффекты | Гай Требий Максим Gaius Trebius Maximus |
Тит Калестрий Тирон Орбий Сперат Titus Calestrius Tiro Orbius Speratus |
| 123 | Квинт Арцикулей Петин Quintus Articuleius Paetinus |
Луций Венулей Апрониан Октавий Приск Lucius Venuleius Apronianus Octavius Priscus |
| суффекты | Тит Руфин Миниций Опимиан Titus Salvius Rufinus Minicius Opimianus |
Гней Сенций Абурниан Gnaeus Sentius Aburnianus |
| 124 | Маний Ацилий Глабрион Manius Acilius Glabrio |
Гай Беллиций Флакк Торкват Тебаниан Gaius Bellicius Flaccus Torquatus Tebanianus |
| суффекты | Авл Ларций Македон Aulus Larcius Macedo |
Публий Дуцений Верр Publius Ducenius Verres |
| суффекты | Гай Юлий Галл Gaius Iulius Gallus |
Гай Валерий Север Gaius Valerius Severus |
| 125 | Марк Лоллий Пауллин Децим Валерий Азиатик Сатурнин (во 2-й раз) Marcus Lollius Paullinus Decimus Valerius Asiaticus Saturninus |
Луций Эпидий Тиций Аквилиан Lucius Epidius Titius Aquilinus |
| суффекты | Марк Акценна Вер Marcus Accenna Verus |
Публий Луций Коскониан Publius Lucius Cosconianus |
| 126 | Марк Анний Вер (в 3-й раз) Marcus Annius Verus |
Гай Эггий Амбибул Gaius Eggius Ambibulus |
| суффект | Марк Валерий Пропинкв Marcus Valerius Propinquus |
|
| суффекты | Луций Куспий Камерин Lucius Cuspius Camerinus |
Гай Сений Север Gaius Saenius Severus |
| 127 | Тит Ацилий Руф Тициан Titus Atilius Rufus Titianus |
Марк Гавий Сквилла Галликан Marcus Gavius Squilla Gallicanus |
| суффекты | Публий Туллий Варрон Publius Tullius Varro |
Децим Юний Пет Decimus Iunius Paetus |
| суффекты | Квинт Тиней Руф Quintus Tineius Rufus |
Марк Лициний Целер Непот Marcus Licinius Celer Nepos |
| суффекты | Луций Эмилий Юнк Lucius Aemilius Iuncus |
Гней Фавстин Сескт Юлий Север Gnaeus Minicius Faustinus Sextus Iulius Severus |
| 128 | Луций Ноний Кальпурний Торкват Аспренат (во 2-й раз) Lucius Nonius Calpurnius Torquatus Asprenas |
Марк Анний Либон Marcus Annius Libo |
| суффект | Луций Цезенниан Антонин Lucius Caesennius Antoninus |
|
| суффекты | Марк Юний Меттий Руф Marcus Iunius Mettius Rufus |
Квинт Помпоний Матерн Quintus Pomponius Maternus |
| суффекты | Луций Валерий Флакк Lucius Valerius Flaccus |
Марк Юний Гомулл Marcus Iunius Homullus |
| суффекты | Авл Эгрилий Плариан Aulus Egrilius Plarianus |
Квинт Сард Луций Варий Амбибул Quintus Planius Sardus Lucius Varius Ambibulus |
| 129 | Публий Ювентий Цельс Тит Ауфидий Гений Севериан (во 2-й раз) Publius Iuventius Celsus Titus Aufidius Hoenius Severianus |
Луций Нераций Марцелл (во 2-й раз) Lucius Neratius Marcellus |
| суффект | Квинт Юлий Бальб Quintus Iulius Balbus | |
| суффекты | Тиберий Юлий Юлиан Tiberius Iulius Iulianus |
Каст Castus |
| 130 | Квинт Фабий Катуллин Quintus Fabius Catullinus |
Марк Флавий Апер Marcus Flavius Aper |
| суффекты | Кассий Агриппа Cassius Agrippa |
Квартин Quartinus |
| 131 | Сергий Октавий Ленат Понтиан Sergius Octavius Laenas Pontianus |
Марк Антоний Руфин Marcus Antonius Rufinus |
| суффекты | Луций Фабий Галл Lucius Fabius Gallus |
Квинт Фабий Юлиан Quintus Fabius Iulianus |
| 132 | Гай Юний Серий Авгурин Gaius Iunius Serius Augurinus |
Гай Требий Сергиан Gaius Trebius Sergianus |
| суффекты | Публий Суфенат Вер Publius Sufenas Verus |
Тиберий Клавдий Аттик Герод Tiberius Claudius Atticus Herodes |
| 133 | Марк Антоний Гибер Marcus Antonius Hiberus |
Публий Муммий Сизенна Publius Mummius Sisenna |
| суффекты | Квинт Флавий Тертулл Quintus Flavius Tertullus |
Квинт Юний Рустик Quintus Iunius Rusticus |
| 134 | Луций Юлий Урс Сервиан (в 3-й раз) Lucius Iulius Ursus Servianus |
Тит Вибий Вар Titus Vibius Varus |
| суффект | Тит Гатерий Непот Ацинат Проб Публиций Матениан Titus Haterius Nepos Atinas Probus Publicius Matenianus |
|
| суффекты | Публий Лициний Панса Publius Licinius Pansa |
Луций Аттий Макрон Lucius Attius Macro |
| 135 | Тит Туцилий Луперк Понтиан Titus Tutilius Lupercus Pontianus |
Публий Кальпурний Ацилиан Publius Calpurnius Atilianus |
| суффекты | Марк Мессий Рустик Эмилий Пап Marcus Messius Rusticus Aemilius Papus |
Луций Оптат Лигариан Lucius Burbuleius Optatus Ligarianus |
| суффекты | Квинт Лоллий Урбик Quintus Lollius Urbicus |
Имя консула неизвестно |
| суффекты | Публий Рутилий Фабиан Publius Rutilius Fabianus |
Гней Элиан Эмилий Тусцилл Gnaeus Papirius Aelianus Aemilius Tuscillus |
| 136 | Луций Цейоний Коммод Lucius Ceionius Commodus |
Секст Веттулен Цивика Помпеян Sextus Vettulenus Civica Pompeianus |
| 137 | Луций Элий Цезарь (во 2-й раз) Lucius Aelius Caesar |
Публий Целий Бальбин Вибуллий Пий Publius Coelius Balbinus Vibullius Pius |
| 138 | Кан Юний Нигер Kanus Iunius Niger |
Гай Помпоний Камерин Gaius Pomponius Camerinus |
| суффекты | Марк Виндий Вер Marcus Vindius Verus |
Публий Пактумей Клемент Publius Pactumeius Clemens |
| суффекты | Публий Кассий Секунд Publius Cassius Secundus |
Публий Дельфий Перегрин Марк Ноний Муциан Publius Delphius Peregrinus Marcus Nonius Mucianus |
| 139 | Имп. Цезарь Тит Элий Адриан Антонин Август Пий (во 2-й раз) Imp. Caesar Titus Aelius Hadrianus Antoninus Augustus Pius |
Гай Бруттий Презент Луций Фульвий Рустик (во 2-й раз) <Gaius Bruttius Praesens Lucius Fulvius Rusticus/small> |
| суффекты | Луций Миниций Натал Квадроний Вер Lucius Minicius Natalis Quadronius Verus |
Луций Клавдий Прокул Корнелиан Lucius Claudius Proculus Cornelianus |
| суффекты | Имя консула неизвестно | Гай Юлий Скапула Gaius Iulius Scapula |
| суффекты | Марк Цекций Юстин Marcus Ceccius Iustinus |
Гай Юлий Басс Gaius Iulius Bassus |
| 140 | Имп. Цезарь Тит Элий Адриан Антонин Август Пий (в 3-й раз) Imp. Caesar Titus Aelius Hadrianus Antoninus Augustus Pius |
Марк Аврелий Цезарь Marcus Aurelius Caesar |
| суффекты | Юлий Крассип Iulius Crassipes |
Имя консула неизвестно |
| суффекты | Марк Барбий Эмилиан Marcus Barbius Aemilianus |
Тит Флавий Юлиан Titus Flavius Iulianus |
| 141 | Тит Гений Север Titus Hoenius Severus |
Марк Педуцей Стлога Присцин Marcus Peducaeus Stloga Priscinus |
| суффекты | Луций Анний Фабиан Lucius Annius Fabianus |
Имя консула неизвестно |
| 142 | Луций Куспий Пактумей Руфин Lucius Cuspius Pactumeius Rufinus |
Луций Статий Квадрат Lucius Statius Quadratus |
| суффекты | Публий Раний Каст Publius Ranius Castus |
Имя консула неизвестно |
| суффекты | Marcus Cornelius Fronto Marcus Cornelius Fronto |
Луций Лаберий Приск Lucius Laberius Priscus |
| суффекты | Луций Тусидий Кампестер Lucius Tusidius Campester |
Квинт Корнелий Сенецион Анниан Quintus Cornelius Senecio Annianus |
| суффекты | Сульпиций Юлиан Sulpicius Iulianus |
Имя консула неизвестно |
| 143 | Гай Беллиций Торкват Gaius Bellicius Torquatus |
Луций Вибуллий Гиппарх Тиберий Клавдий Аттик Герод Lucius Vibullius Hipparchus Tiberius Claudius Atticus Herodes |
| суффекты | Квинт Юний Калам Quintus Iunius Calamus |
Марк Валерий Юниан Marcus Valerius Iunianus |
| 144 | Луций Гедий Руф Лоллиан Авит Lucius Hedius Rufus Lollianus Avitus |
Тит Стацилий Максим Titus Statilius Maximus |
| суффекты | Квинт Мусций Приск Quintus Mustius Priscus |
Марк Понтий Лелиан Ларций Сабин Marcus Pontius Laelianus Larcius Sabinus |
| суффекты | Имя консула неизвестно | Квинт Лаберий Лициниан Quintus Laberius Licinianus |
| суффекты | Марк Кальпурний Лон Marcus Calpurnius Longus |
Децим Велий Фид Decimus Velius Fidus |
| 145 | Имп. Цезарь Тит Элий Адриан Антонин Август Пий (в 4-й раз) Imp. Caesar Titus Aelius Hadrianus Antoninus Augustus Pius |
Марк Аврелий Цезарь (во 2-й раз) Marcus Aurelius Caesar |
| суффекты | Луций Публикола Приск Lucius Publicola Priscus |
Луций Плавтий Элий Ламия Сильван Lucius Plautius Aelius Lamia Silvanus |
| суффекты | Гней Аррий Корнелий Прокул Gnaeus Arrius Cornelius Proculus |
Децим Юний Пет Decimus Iunius Paetus |
| суффекты | Луций Петроний Сабин Lucius Petronius Sabinus |
Гай Викрий Руф Gaius Vicrius Rufus |
| суффекты | Гай Фадий Руф Gaius Fadius Rufus |
Публий Викрий Publius Vicrius |
| 146 | Сескт Эруций Клар (во 2-й раз) Sextus Erucius Clarus |
Гней Клавдий Север Арабиан Gnaeus Claudius Severus Arabianus |
| суффект | Квинт Модестин Секст Аттий Лабеон Quintus Licinius Modestinus Sextus Attius Labeo |
|
| суффекты | Публий Муммий Сизенна Рутилиан Publius Mummius Sisenna Rutilianus |
Тит Приферний Пет Titus Prifernius Paetus |
| суффекты | Луций Аврелий Галл Lucius Aurelius Gallus |
Гней Луций Терениций Гомулл Юниор Gnaeus Lucius Terentius Homullus Iunior |
| суффекты | Квинт Воконий Сакса Фид Quintus Voconius Saxa Fidus |
Гай Анниан Вер Gaius Annianus Verus |
| суффекты | Луций Эмилий Лонг Lucius Aemilius Longus |
Квинт Корнелий Прокул Quintus Cornelius Proculus |
| 147 | Гай Прастина Мессалин Gaius Prastina Messalinus |
Луций Анний Ларг Lucius Annius Largus |
| суффекты | Авл Клавдий Харакс Aulus Claudius Charax |
Квинт Фуфиций Корнут Quintus Fuficius Cornutus |
| суффекты | Купрессен Галл Cupressenus Gallus |
Квинт Корнелий Квадрат Quintus Cornelius Quadratus |
| суффекты | Секст Кокцей Севериан Гонорин Sextus Cocceius Severianus Honorinus |
Тиберий Лициний Кассий Кассиан Tiberius Licinius Cassius Cassianus |
| суффект | Гай Попилий Кар Педон Gaius Popilius Carus Pedo | |
| 148 | Луций Октавий Корнелий Публий Сальвий Юлиан Эмилиан Lucius Octavius Cornelius Publius Salvius Iulianus Aemilianus |
Гай Беллиций Кальпурний Торкват Gaius Bellicius Calpurnius Torquatus |
| суффекты | Сатурий Фирм Saturius Firmus |
Гай Капитон Gaius Salvius Capito |
| суффекты | Луций Целий Фест Lucius Coelius Festus |
Публий Орфидий Сенецион Publius Orfidius Senecio |
| суффекты | Гай Фабий Агриппин Gaius Fabius Agrippinus |
Марк Антоний Зенон Marcus Antonius Zeno |
| 149 | Сервий Корнелий Сципион Сальвидиен Орфит Servius Cornelius Scipio Salvidienus Orfitus |
Квинт Помпей Сосий Приск Quintus Pompeius Sosius Priscus |
| суффекты | Квинт Пассиен Лицин Quintus Passienus Licinus |
Гай Юлий Авит Gaius Iulius Avitus |
| суффекты | Тит Флавий Лонгин Квинт Марций Турбон Titus Flavius Longinus Quintus Marcius Turbo |
Имя консула неизвестно |
| 150 | Марк Гавий Сквилла Галликан Marcus Gavius Squilla Gallicanus |
Секст Карминий Вет Sextus Carminius Vetus |
| суффекты | Марк Кассий Аполлинар Marcus Cassius Apollinaris |
Марк Петроний Мамерцин Marcus Petronius Mamertinus |
| 151 | Секст Квинтилий Кондиан Sextus Quintilius Condianus |
Секст Квинтилий Валерий Максим Sextus Quintilius Valerius Maximus |
| суффекты | Луций Аттийдий Корнелиан Lucius Attidius Cornelianus |
Марк Коминий Секунд Marcus Cominius Secundus |
| 152 | Маний Ацилий Глабрион Гней Корнелий Север Manius Acilius Glabrio Gnaeus Cornelius Severus | |
| суффекты | Луций Клавдий Модест Lucius Claudius Modestus |
Луций Дазумий Туллий Туск Lucius Dasumius Tullius Tuscus |
| суффект | Публий Суфенат Вер Publius Sufenas Verus |
|
| суффекты | Гай Новий Приск Gaius Novius Priscus |
Луций Юлий Ромул Lucius Iulius Romulus |
| суффекты | Публий Клувий Максим Паулин Publius Cluvius Maximus Paulinus |
Марк Сервилий Силан Marcus Servilius Silanus |
| 153 | Луций Фульвий Русций Гай Бруттий Презент Lucius Fulvius Rusticus Gaius Bruttius Praesens |
Авл Юний Руфин Aulus Iunius Rufinus |
| суффекты | Секст Цецилий Максим Sextus Caecilius Maximus |
Марк Понтий Сабин Marcus Pontius Sabinus |
| суффекты | Публий Септимий Апер Publius Septimius Aper |
Марк Седаций Севериан Marcus Sedatius Severianus |
| суффекты | Квинт Петиедий Галл Quintus Petiedius Gallus |
Гай Катий Марцелл Gaius Catius Marcellus |
| 154 | Луций Элий Аврелий Коммод Lucius Aelius Aurelius Commodus |
Тит Секстий Латеран Titus Sextius Lateranus |
| суффекты | Тит Приферний Пет Titus Prifernius Paetus |
Марк Ноний Макрин Marcus Nonius Macrinus |
| суффекты | Тиберий Клавдий Юлиан Tiberius Claudius Iulianus |
Секст Кальпурний Агрикола Sextus Calpurnius Agricola |
| суффекты | Гай Юлий Статий Север Gaius Iulius Statius Severus |
Тит Юний Север Titus Iunius Severus |
| 155 | Гай Юлий Север Gaius Iulius Severus |
Марк Юний Руфин Сабиниан Marcus Iunius Rufinus Sabinianus |
| суффекты | Гай Ауфидий Викторин Gaius Aufidius Victorinus |
Марк Гавий Marcus Gavius |
| суффекты | Анций Поллион Antius Pollio |
Миниций Опимиан Minicius Opimianus |
| суффекты | Децим Рупилий Север Decimus Rupilius Severus |
Луций Юлий Север Lucius Iulius Severus |
| 156 | Марк Цейоний Сильван Marcus Ceionius Silvanus |
Гай Серий Авгурин Gaius Serius Augurinus |
| суффекты | Авл Авиллий Уринатий Квадрат Aulus Avillius Urinatius Quadratus |
Страбон Эмилиан Strabo Aemilianus |
| суффекты | Квинт Канузий Пренесцин Quintus Canusius Praenestinus |
Гай Лузий Спарс Gaius Lusius Sparsus |
| 157 | Марк Веттулен Цивика Барбар Marcus Vettulenus Civica Barbarus |
Марк Мецилий Аквиллий Регул Непот Волузий Торкват Фронтон Marcus Metilius Aquillius Regulus Nepos Volusius Torquatus Fronto |
| суффекты | Гай Целий Секунд Gaius Caelius Secundus |
Гай Юлий Коммод Орфициан Gaius Iulius Commodus Orfitianus |
| 158 | Секст Сульпиций Тертулл Sextus Sulpicius Tertullus |
Квинт Тиней Сацерд Клемент Quintus Tineius Sacerdos Clemens |
| суффекты | Марк Сервилий Фабиан Максим Marcus Servilius Fabianus Maximus |
Квинт Яллий Басс Quintus Iallius Bassus |
| 159 | Плавтий Квинтилл Plautius Quintillus |
Marcus Statius Priscus Licinius Italicus Marcus Statius Priscus Licinius Italicus |
| суффекты | Луций Матукций Фусцин Lucius Matuccius Fuscinus |
Марк Писибаний Лепид Marcus Pisibanius Lepidus |
| суффекты | Авл Курций Криспин Аррунциан Aulus Curtius Crispinus Arruntianus |
Имя консула неизвестно |
| 160 | Аппий Анний Ацилий Брадуа Appius Annius Atilius Bradua |
Тит Клодий Вибий Вар Titus Clodius Vibius Varus |
| суффекты | Авл Платорий Непот Кальпурниан Aulus Platorius Nepos Calpurnianus |
Марк Постумий Фест Marcus Postumius Festus |
| суффект | Гай Септимий Север Gaius Septimius Severus | |
| суффекты | Имя консула неизвестно | (?)езорий Павел (?)esorius Paullus |
| суффекты | Тиберий Оклаций Север Tiberius Oclatius Severus |
Нинний Гасциан Ninnius Hastianus |
| суффекты | Имя консула неизвестно | Новий Сабиниан Novius Sabinianus |
| 161 | Марк Аврелий Цезарь (в 3-й раз) Marcus Aurelius Caesar |
Луций Элий Аврелий Коммод (во 2-й раз) Lucius Aelius Aurelius Commodus |
| суффекты | Марк Анний Либон Marcus Annius Libo |
Квинт Камурий Нумизий Юниор Quintus Camurius Numisius Iunior |
| 162 | Квинт Юний Рустик (во 2-й раз) Quintus Iunius Rusticus |
Луций Тиций Плавтий Аквилин Lucius Titius Plautius Aquilinus |
| суффекты | Марк Фонтей Фронтиниан Луций Стерциний Руф Marcus Fonteius Frontinianus Lucius Stertinius Rufus |
Марк Инстей Бифиник Marcus Insteius Bithynicus |
| 163 | Марк Понтий Лелиан Marcus Pontius Laelianus |
Авл Юний Пастор Луций Цезенний Сосп Aulus Iunius Pastor Lucius Caesennius Sospes |
| 164 | Марк Помпей Макрин Marcus Pompeius Macrinus |
Публий Ювентий Цельс Publius Iuventius Celsus |
| суффекты | Тиберий Гатерий Сатурнин Tiberius Haterius Saturninus |
Квинт Цецилий Авит Quintus Caecilius Avitus |
| 165 | Марк Гавий Орфит Marcus Gavius Orfitus |
Луций Аррий Пудент Lucius Arrius Pudens |
| 166 | Квинт Сервилий Пудент Quintus Servilius Pudens |
Луций Фуфидий Поллион Lucius Fufidius Pollio |
| суффекты | Марк Вибий Либерал Marcus Vibius Liberalis |
Публий Марций Вер Publius Martius Verus |
| 167 | Имп. Цезарь Луций Аврелий Вер Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Lucius Aurelius Verus Augustus |
Марк Уммидий Квадрат Marcus Ummidius Quadratus |
| суффекты | Квинт Цецилий Денцилиан Quintus Caecilius Dentilianus |
Марк Антоний Паллат Marcus Antonius Pallas |
| суффекты | Луций Семпроний Гракх Lucius Sempronius Gracchus |
Имя консула неизвестно |
| суффект | Квинт Анцистий Адвент Постумий Quintus Antistius Adventus Postumius |
|
| 168 | Луций Венулей Апрониан Октавий Приск (во 2-й раз) Lucius Venuleius Apronianus Octavius Priscus |
Луций Сергий Павел Lucius Sergius Paullus |
| 169 | Квинт Сенецион Сосий Приск Quintus Pompeius Senecio Sosius Priscus |
Публий Целий Апполинарис Publius Coelius Apollinaris |
| 170 | Гай Эруций Клар Gaius Erucius Clarus |
Марк Гавий Корнелий Цетег Marcus Gavius Cornelius Cethegus |
| суффект | Тит Гений Север Titus Hoenius Severus |
|
| 171 | Тит Статилий Север Titus Statilius Severus |
Луций Альфидий Геренниан Lucius Alfidius Herennianus |
| 172 | Сервий Сципион Орфит Servius Calpurnius Scipio Orfitus |
Секст Квинтилий Максим Sextus Quintilius Maximus |
| 173 | Гней Клавдий Север Gnaeus Claudius Severus |
Тиберий Клавдий Помпеян Tiberius Claudius Pompeianus |
| 174 | Луций Аврелий Галл Lucius Aurelius Gallus |
Квинт Волузий Флакк Корнелиан Quintus Volusius Flaccus Cornelianus |
| 175 | Луций Кальпурний Пизон Lucius Calpurnius Piso |
Публий Сальвий Юлиан Publius Salvius Iulianus |
| суффекты | Публий Гельвий Пертинакс Publius Helvius Pertinax |
Марк Дидий Север Юлиан Marcus Didius Severus Iulianus |
| суффект | Публий Корнелий Ануллин Publius Cornelius Anullinus |
|
| 176 | Тит Помпоний Прокул Витразий Поллион (во 2-й раз) Titus Pomponius Proculus Vitrasius Pollio |
Марк Флавий Апер (во 2-й раз) Marcus Flavius Aper |
| 177 | Луций Аврелий Коммод Цезарь Lucius Aurelius Commodus Caesar |
Марк Педуцей Плавтий Квинтилл Marcus Peducaeus Plautius Quintillus |
| 178 | Сервий Корнелий Сципион Сальвидиен Орфит Servius Cornelius Scipio Salvidienus Orfitus |
Децим Велий Руф Decimus Velius Rufus |
| 179 | Имп. Цезарь Луций Аврелий Коммод Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Lucius Aurelius Commodus Augustus |
Публий Марций Вер (во 2-й раз) Publius Martius Verus |
| суффекты | Тит Флавий Клавдиан Titus Flavius Claudianus |
Луций Эмилий Юнк Lucius Aemilius Iuncus |
| суффекты | Маний Ацилий Фавсцин Manius Acilius Faustinus |
Луций Юлий Прокулиан Lucius Iulius Proculianus |
| 180 | Луций Фульвий Русций Гай Бруттий Презент (во 2-й раз) Lucius Fulvius Rusticus Gaius Bruttius Praesens |
Секст Квинтилий Кондиан <Sextus Quintilius Condianus/small> |
| 181 | Имп. Цезарь Луций Аврелий Коммод Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Lucius Aurelius Commodus Augustus |
Луций Анцисций Бурр Lucius Antistius Burrus |
| 182 | Марк Петроний Сура Мамерцин Marcus Petronius Sura Mamertinus |
Квинт Тиней Руф Quintus Tineius Rufus |
| суффекты | Аврелиан Aurelianus |
Луций Аттидий Корнелиан Lucius Attidius Cornelianus |
| 183 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Коммод Антонин Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Commodus Antoninus Augustus |
Гай Ауфидий Викторин Gaius Aufidius Victorinus |
| суффект | Луций Тутилий Понтиан Генциан Lucius Tutilius Pontianus Gentianus |
|
| суффекты | Марк Геренний Секунд Marcus Herennius Secundus |
Марк Эгнаций Постум Marcus Egnatius Postumus |
| суффекты | Тит Пакцумей Магн Titus Pactumeius Magnus |
Луций Септимий Флакк Lucius Septimius Flaccus |
| 184 | Луций Коссоний Эггий Марулл Lucius Cossonius Eggius Marullus |
Гней Папирий Элиан Gnaeus Papirius Aelianus |
| суффекты | Гай Октавий Виндекс Gaius Octavius Vindex |
Имя консула неизвестно |
| 185 | Триарий Матерн Ласцивий Triarius Maternus Lascivius |
Тиберий Марк Аппий Ацилий Брадуа Регилл Аттик Tiberius Claudius Marcus Appius Atilius Bradua Regillus Atticus |
| суффекты | Марк Умбрий Прим Marcus Umbrius Primus |
Имя консула неизвестно |
| 186 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Коммод Антонин Август (в 5-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Commodus Antoninus Augustus |
Маний Ацилий Глабрион Manius Acilius Glabrio |
| суффекты | Луций Новий Руф Lucius Novius Rufus |
Имя консула неизвестно |
| суффекты | Гай Сабуций Майор Цецилиан Gaius Sabucius Maior Caecilianus |
Валерий Сенецион Valerius Senecio |
| 187 | Луций Бруттий Квинций Криспин Lucius Bruttius Quintius Crispinus |
Луций Росций Элиан Пакул Lucius Roscius Aelianus Paculus |
| 188 | Сей Фусциан (во 2-й раз) Seius Fuscianus |
Марк Сервилий Силан (во 2-й раз) Marcus Servilius Silanus |
| 189 | Дидий Силан Dulius Silanus |
Квинт Сервилий Силан Quintus Servilius Silanus |
| 190 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Коммод Антонин Август (в 6-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Commodus Antoninus Augustus |
Марк Петроний Сура Септимиан Marcus Petronius Sura Septimianus |
| суффекты | Луций Септимий Север Lucius Septimius Severus |
Апулей Руфин Apuleius Rufinus |
| 191 | Попилий Педон Апрониан Popilius Pedo Apronianus |
Марк Валерий Брадуа Маврик Marcus Valerius Bradua Mauricus |
| 192 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Коммод Антонин Август (в 7-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Commodus Antoninus Augustus |
Публий Гельвий Пертинакс (во 2-й раз) Publius Helvius Pertinax |
| суффекты | Квинт Тиней Сацердот Quintus Tineius Sacerdos |
Публий Юлий Скапула Приск Publius Iulius Scapula Priscus |
| суффекты | Луций Юлий Мессала Рутилиан Lucius Iulius Messala Rutilianus |
Гай Эмилий Север Кантабриан Gaius Aemilius Severus Cantabrinus |
| 193 | Квинт Помпей Сосий Фалькон Quintus Pompeius Sosius Falco |
Гай Юлий Эруций Клар Вибиан Gaius Iulius Erucius Clarus Vibianus |
| суффекты | Луций Фабий Килон Септимин Катиний Ацилиан Лепид Фульциниан Lucius Fabius Cilo Septiminus Catinius Acilianus Lepidus Fulcinianus |
Имя консула неизвестно |
| суффекты | Марк Силий Мессала Marcus Silius Messalla |
Имя консула неизвестно |
| 194 | Имп. Цезарь Луций Септимий Север Пертинакс Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Lucius Septimius Severus Pertinax Augustus |
Децим Клодий Септимий Альбин Цезарь (во 2-й раз) Decimus Clodius Septimius Albinus Caesar |
| 195 | Публий Юлий Скапула Тертулл Приск Publius Iulius Scapula Tertullus Priscus |
Квинт Тиней Клемент Quintus Tineius Clemens |
| 196 | Гай Домиций Декстер (во 2-й раз) Gaius Domitius Dexter |
Луций Валерий Мессала Фрасея Приск Lucius Valerius Messala Thrasea Priscus |
| 197 | Тит Секстий Магий Латеран Titus Sextius Magius Lateranus |
Луций Куспий Руфин Lucius/Gaius Cuspius Rufinus |
| 198 | Публий Марций Сергий Сатурнин Publius Martius Sergius Saturninus |
Луций Аврелий Галл Lucius Aurelius Gallus |
| 199 | Публий Корнелий Ануллин (во 2-й раз) Publius Cornelius Anullinus |
Марк Ауфидий Фронтон Marcus Aufidius Fronto |
| 200 | Тиберий Клавдий Север Прокул Tiberius Claudius Severus Proculus |
Гай Ауфидий Викторин Gaius Aufidius Victorinus |
III век
| Год | Первый консул | Второй консул |
|---|---|---|
| 201 | Луций Анний Фабиан Lucius Annius Fabianus |
Марк Ноний Аррий Муциан Marcus Nonius Arrius Mucianus |
| 202 | Имп. Цезарь Луций Септимий Север Пертинакс Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Lucius Septimius Severus Pertinax Augustus |
Имп. Цезарь Марк Аврелий Антонин Август Imp. Caesar Marcus Aurelius Antoninus Augustus |
| суффекты | Тит Муррений Север Titus Murrenius Severus |
Гай Кассий Регалиан Gaius Cassius Regallianus |
| 203 | Гай Фульвий Плавтиан (во 2-й раз) Gaius Fulvius Plautianus |
Публий Септимий Гета (во 2-й раз) Publius Septimius Geta |
| 204 | Луций Фабий Килон Септимин Катиний Ацилиан Лепид Фульциниан (во 2-й раз) Lucius Fabius Cilo Septiminus Catinius Acilianus Lepidus Fulcinianus |
Анний Флавий Либон Marcus Annius Flavius Libo |
| 205 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Антонин Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Antoninus Augustus |
Публий Септимий Гета Цезарь Publius Septimius Geta Caesar |
| 206 | Марк Нуммий Умбрий Прим Сенецион Альбин Marcus Nummius Umbrius Primus Senecio Albinus |
Фульвий Гавий Нумисий Петроний Эмилиан Lucius Fulvius Gavius Numisius Petronius Aemilianus |
| суффекты | Публий Туллий Марс Publius Tullius Marsus |
Марк Целий Фаустин Marcus Caelius Faustinus |
| 207 | Луций Анний Максим Lucius Annius Maximus |
Гай Септимий Север Апр Gaius Septimius Severus Aper |
| 208 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Антонин Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Antoninus Augustus |
Публий Септимий Гета Цезарь (во 2-й раз) Publius Septimius Geta Caesar |
| 209 | Луций Аврелий Коммод Помпеян Lucius Aurellius Commodus Pompeianus |
Квинт Гедий Лоллиан Плавтий Авит Quintus Hedius Lollianus Plautius Avitus |
| 210 | Маний Ацилий Фаустин Manius Acilius Faustinus |
Авл Триарий Руфин Aulus Triarius Rufinus |
| 211 | Гедий Лоллиан Терентий Гентиан Hedius Lollianus Terentius Gentianus |
Помпоний Басс Pomponius Bassus |
| 212 | Гай Юлий Аспер (во 2-й раз) Gaius Iulius Asper |
Гай Юлий Камилл Аспер Gaius Iulius Camilius Asper |
| 213 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Антонин Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Antoninus Augustus |
Децим Целий Кальвин Бальбин (во 2-й раз) Decimus Caelius Calvinus Balbinus |
| 214 | Луций Валерий Мессала Аполлинарий Lucius Valerius Messalla Apollinaris |
Гай Октавий Аппий Светрий Сабин Gaius Octavius Appius Suetrius Sabinus |
| суффект | Эмилиан Aemilianus | |
| 215 | Квинт Меций Лет (во 2-й раз) Quintus Maecius Laetus |
Марк Мунаций Сулла Цериалий Marcus Munatius Sulla Cerialis |
| 216 | Публий Катий Сабин (во 2-й раз) Publius Catius Sabinus |
Публий Корнелий Ануллин Publius Cornelius Anullinus |
| 217 | Гай Бруттий Пресент Gaius Bruttius Praesens |
Тит Мессий Экстрикат (во 2-й раз) Titus Messius Extricatus |
| 218 | Имп. Цезарь Марк Опеллий Север Макрин Август Imp. Caesar Marcus Opellius Severus Macrinus Augustus |
Марк Оклатиний Адвент (во 2-й раз) Marcus Oclatinius Adventus |
| суффект | Имп. Цезарь Марк Аврелий Антонин Август Imp. Caesar Marcus Aurelius Antoninus Augustus |
|
| 219 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Антонин Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Antoninus Augustus |
Квинт Тиней Сакердот (во 2-й раз) Quintus Tineius Sacerdos |
| 220 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Антонин Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Antoninus Augustus |
Публий Валерий Комазон Эвтихиан (во 2-й раз) Publius Valerius Comazon Eutychianus |
| 221 | Гай Веттий Грат Сабиниан Gaius Vettius Gratus Sabinianus |
Марк Флавий Вителлий Селевк Marcus Flavius Vitellius Seleucus |
| 222 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Антонин Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Antoninus Augustus |
Марк Аврелий Север Александр Цезарь Marcus Aurelius Severus Alexander Caesar |
| 223 | Луций Марий Максим Перпетв Аврелиан (во 2-й раз) Lucius Marius Maximus Perpetuus Aurelianus |
Луций Росций Элиан Пакул Сальвий Юлиан Lucius Roscius Aelianus Paculus Salvius Iulianus |
| 224 | Аппий Клавдий Юлиан (во 2-й раз) Appius Claudius Iulianus |
Гай Бруттий Криспин Gaius Bruttius Crispinus |
| 225 | Тиберий Манилий Фуск (во 2-й раз) Tiberius Manilius Fuscus |
Сервий Кальпурний Домиций Декстер Servius Calpurnius Domitius Dexter |
| 226 | Марк Аврелий Север Александр Цезарь (во 2-й раз) Marcus Aurelius Severus Alexander Caesar |
Гай Ауфидий Марцелл (во 2-й раз) Gaius Aufidius Marcellus |
| 227 | Марк Нуммий Сенецион Альбин Marcus Nummius Senecio Albinus |
Марк Лелий Фульвий Максим Эмилиан Marcus Laelius Fulvius Maximus Aemilianus |
| 228 | Квинт Айаций Модест Кресцентиан (во 2-й раз) Quintus Aiacius Modestus Crescentianus |
Марк Помпоний Меций Проб Marcus Pomponius Maecius Probus |
| 229 | Марк Аврелий Север Александр Цезарь (в 3-й раз) Marcus Aurelius Severus Alexander Caesar |
Луций Кассий Дион Кокцейян (во 2-й раз) Lucius Cassius Dio Cocceianus |
| 230 | Луций Вирий Агрикола Lucius Virius Agricola |
Секст Катий Клементин Присциллиан Sextus Catius Clementinus Priscillianus |
| 231 | Луций Тиберий Клавдий Помпеян Lucius Tiberius Claudius Pompeianus |
Тит Флавий Саллюстий Пелигниан Titus Flavius Sallustius Paelignianus |
| 232 | Луций Вирий Луп Юлиан Lucius Virius Lupus Iulianus |
Луций Марий Максим Lucius Marius Maximus |
| 233 | Луций Валерий Клавдий Ацилий Присцилиан Максим Lucius Valerius Claudius Acilius Priscilianus Maximus |
Гней Корнелий Патерн Gnaeus Cornelius Paternus |
| 234 | Марк Клодий Пупиен Максим (во 2-й раз) Marcus Clodius Pupienus Maximus |
Марк Мунаций Сулла Урбан AMarcus Munatius Sulla Urbanus |
| 235 | Гней Клавдий Север Gnaeus Claudius Severus |
Луций Тиберий Клавдий Аврелий Квинтиан Lucius Tiberius Claudius Aurelius Quintianus |
| 236 | Имп. Цезарь Гай Юлий Вер Максимин Август Imp. Caesar Gaius Iulius Verus Maximinus Augustus |
Марк Пупиен Африкан Marcus Pupienus Africanus |
| 237 | Луций Марий Перпетв Lucius Marius Perpetuus |
Луций Муммий Феликс Корнелиан Lucius Mummius Felix Cornelianus |
| 238 | Фульвий Пий Fulvius Pius |
Понтий Прокул Понтиан Pontius Proculus Pontianus |
| 239 | Имп. Цезарь Марк Антоний Гордиан Август Imp. Caesar Marcus Antonius Gordianus Augustus |
Маний Ацилий Авиола Manius Acilius Aviola |
| 240 | Гай Октавий Аппий Светрий Сабин Gaius Octavius Appius Suetrius Sabinus |
Рагоний Венуст Ragonius Venustus |
| 241 | Имп. Цезарь Марк Антоний Гордиан Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Marcus Antonius Gordianus Augustus |
Клодий Помпеян Clodius Pompeianus |
| 242 | Гай Веттий Грат Аттик Сабиниан Gaius Vettius Gratus Atticus Sabinianus |
Гай Асиний Лепид Претекстат Gaius Asinius Lepidus Praetextatus |
| 243 | Луций Анний Арриан Lucius Annius Arrianus |
Гай Цервоний Пап Gaius Cervonius Papus |
| 244 | Тиберий Поллений Армений Перегрин Tiberius Pollenius Armenius Peregrinus |
Фульвий Эмилиан Fulvius Aemilianus |
| 245 | Имп. Цезарь Марк Юлий Филипп Август Imp. Caesar Marcus Iulius Philippus Augustus |
Гай Месий Титиан Gaius Maesius Titianus |
| 246 | Гай Бруттий Пресент Gaius Bruttius Praesens |
Гай Аллий Альбин Gaius Allius Albinus |
| 247 | Имп. Цезарь Марк Юлий Филипп Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Marcus Iulius Philippus Augustus |
Марк Юлий Север Филипп Цезарь Marcus Iulius Severus Philippus Caesar |
| 248 | Имп. Цезарь Марк Юлий Филипп Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Marcus Iulius Philippus Augustus |
Имп. Цезарь Марк Юлий Север Филипп Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Marcus Iulius Severus Philippus Augustus |
| 249 | Луций Фульвий Гавий Нумизий Эмилиан (во 2-й раз) Lucius Fulvius Gavius Numisius Aemilianus |
Луций Невий Аквилин Lucius Naevius Aquilinus |
| 250 | Имп. Цезарь Гай Мессий Квинт Траян Деций Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Gaius Messius Quintus Traianus Decius Augustus |
Веттий Грат Vettius Gratus |
| 251 | Имп. Цезарь Гай Мессий Квинт Траян Деций Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Gaius Messius Quintus Traianus Decius Augustus |
Квинт Геренний Этруск Мессий Деций Цезарь Gaiso |
| 252 | Имп. Цезарь Гай Вибий Требониан Галл Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Gaius Vibius Trebonianus Gallus Augustus |
Имп. Цезарь Гай Вибий Афиний Галл Вельдумниан Волузиан Август Imp. Caesar Gaius Vibius Afinius Gallus Veldumnianus Volusianus Augustus |
| 253 | Имп. Цезарь Гай Вибий Афиний Галл Вельдумниан Волузиан Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Gaius Vibius Afinius Gallus Veldumnianus Volusianus Augustus |
Луций Валерий Клавдий Попликола Бальбин Максим Lucius Valerius Poplicola Balbinus Maximus |
| 254 | Имп. Цезарь Публий Лициний Валериан Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Publius Licinius Valerianus Augustus |
Имп. Цезарь Публий Лициний Эгнатий Галлиен Август Imp. Caesar Publius Licinius Gallienus Augustus |
| 255 | Имп. Цезарь Публий Лициний Валериан Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Publius Licinius Valerianus Augustus |
Имп. Цезарь Публий Лициний Эгнатий Галлиен Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Publius Licinius Gallienus Augustus |
| 256 | Луций Валерий Клавдий Ацилий Присциллиан Максим (во 2-й раз) Lucius Valerius Claudius Acilius Priscilianus Maximus |
Марк Ацилий Глабрион Marcus Acilius Glabrio |
| 257 | Имп. Цезарь Публий Лициний Валериан Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Publius Licinius Valerianus Augustus |
Имп. Цезарь Публий Лициний Эгнатий Галлиен Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Publius Licinius Gallienus Augustus |
| 258 | Марк Нуммий Туск Marcus Nummius Tuscus |
Муммий Басс Mummius Bassus |
| 259 | Эмилиан Aemilianus |
Помпоний Басс Bassus |
| 260 | Публий Корнелий Секуларий (во 2-й раз) Publius Cornelius Saecularis |
Гай Юний Донат (во 2-й раз) Gaius Iunius Donatus |
| Галлия | Имп. Цезарь Марк Кассианий Латиний Постум Август Imp. Caesar Marcus Cassianius Latinius Postumus Augustus |
Гоноратиан (?) Honoratianus |
| 261 | Имп. Цезарь Публий Лициний Эгнатий Галлиен Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Publius Licinius Gallienus Augustus |
Луций Петроний Тавр Волусиан Lucius Petronius Taurus Volusianus |
| Галлия | Имп. Цезарь Марк Кассианий Латиний Постум Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Marcus Cassianius Latinius Postumus Augustus |
|
| Восток | Имп. Цезарь Фульвий Макриан Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Fulvius Macrianus Augustus |
Имп. Цезарь Фульвий Квиет Август(во 2-й раз?) Imp. Caesar Fulvius Quietus Augustus |
| 262 | Имп. Цезарь Публий Лициний Эгнатий Галлиен Август (в 5-й раз) Imp. Caesar Publius Licinius Gallienus Augustus |
Муммий Фаустиан Mummius Faustianus |
| Галлия | Имп. Цезарь Марк Кассианий Латиний Постум Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Marcus Cassianius Latinius Postumus Augustus |
|
| 263 | Нуммий Цейоний Альбин (во 2-й раз) Nummius Ceionius Albinus |
Декстер Dexter |
| 264 | Имп. Цезарь Публий Лициний Эгнатий Галлиен Август (в 6-й раз) Imp. Caesar Publius Licinius Gallienus Augustus |
Сатурнин Saturninus |
| 265 | Лициний Валериан (во 2-й раз) Licinius Valerianus |
Луцилл Lucillus |
| 266 | Имп. Цезарь Публий Лициний Эгнатий Галлиен Август (в 6-й раз) Imp. Caesar Publius Licinius Gallienus Augustus |
Сабинилл Sabinillus |
| 267 | Патерн Paternus |
Аркесилай Arcesilaus |
| Галлия | Имп. Цезарь Марк Кассианий Латиний Постум Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Marcus Cassianius Latinius Postumus Augustus |
Марк Пиавоний Викторин Marcus Piavonius Victorinus |
| 268 | Патерн Paternus |
Мариниан Marinianus |
| 269 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Валерий Клавдий Август Imp. Caesar Marcus Aurelius Claudius Augustus |
Патерн Paternus |
| Галлия | Имп. Цезарь Марк Кассианий Латиний Постум Август (в 5-й раз) Imp. Caesar Marcus Cassianius Latinius Postumus Augustus |
|
| 270 | Флавий Антиохиан (во 2-й раз) Flavius Antiochianus |
Вирий Орфит Virius Orfitus |
| 271 | Имп. Цезарь Луций Домиций Аврелиан Август Imp. Caesar Lucius Domitius Aurelianus Augustus |
Помпоний Басс (во 2-й раз) Pomponius Bassus |
| 272 | Тит Флавий Постумий Квиет Titus Flavius Postumius Quietus |
Юний Вельдумниан Iunius Veldumnianus |
| Галлия | Имп. Цезарь Гай Пий Эзувий Тетрик Август Imp. Caesar Gaius Pius Esuvius Tetricus Augustus |
|
| 273 | Марк Клавдий Тацит[1] Marcus Claudius Tacitus |
Юлий Плацидиан Iulius Placidianus |
| Галлия | Имп. Цезарь Гай Пий Эзувий Тетрик Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Gaius Pius Esuvius Tetricus Augustus |
|
| 274 | Имп. Цезарь Луций Домиций Аврелиан Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Lucius Domitius Aurelianus Augustus |
Капитолин Capitolinus |
| Галлия | Имп. Цезарь Гай Пий Эзувий Тетрик Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Gaius Pius Esuvius Tetricus Augustus |
Гай Пий Эзувий Тетрик Цезарь Gaius Pius Esuvius Tetricus Caesar |
| 275 | Имп. Цезарь Луций Домиций Аврелиан Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Lucius Domitius Aurelianus Augustus |
Марцеллин Marcellinus |
| 276 | Имп. Цезарь Марк Клавдий Тацит Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Marcus Claudius Tacitus Augustus |
Эмилиан (во 2-й раз) Aemilianus |
| 277 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Проб Август Imp. Caesar Marcus Aurelius Probus Augustus |
Паулин Paulinus |
| 278 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Проб Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Probus Augustus |
Вирий Луп (во 2-й раз) Virius Lupus |
| 279 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Проб Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Probus Augustus |
Ноний Патерн (во 2-й раз) Quintus Clodius Hermogenianus Olybrius |
| 280 | Мессала Messalla |
Грат Gratus |
| 281 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Проб Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Probus Augustus |
Гай Юний Тибериан Gaius Iunius Tiberianus |
| 282 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Проб Август (в 5-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Probus Augustus |
Викторин Victorinus |
| 283 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Кар Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Carus Augustus |
Имп. Цезарь Марк Аврелий Карин Август Imp. Caesar Marcus Aurelius Carinus Augustus |
| 284 Запад |
Имп. Цезарь Марк Аврелий Карин Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Carinus Augustus |
Имп. Цезарь Марк Аврелий Нумериан Август Imp. Caesar Marcus Aurelius Numerianus Augustus |
| Восток[2] | Имп. Цезарь Гай Аврелий Валерий Диоклетиан Август Imp. Caesar Gaius Aurelius Valerius Diocletianus Augustus |
Луций Цезоний Овиний Манлий Руфиниан Басс Lucius Caesonius Ovinius Manlius Rufinianus Bassus |
| 285[3] | Имп. Цезарь Марк Аврелий Карин Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Carinus Augustus |
Тит Клавдий Марк Аврелий Аристобул Titus Claudius Aurelius Aristobulus |
| Имп. Цезарь Гай Аврелий Валерий Диоклетиан Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Gaius Aurelius Valerius Diocletianus Augustus |
||
| 286 | Марк Юний Максим (во 2-й раз) Marcus Iunius Maximus |
Веттий Аквилин Vettius Aquilinus |
| 287 | Имп. Цезарь Гай Аврелий Валерий Диоклетиан Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Gaius Aurelius Valerius Diocletianus Augustus |
Имп. Цезарь Марк Аврелий Валерий Максимиан Август Imp. Caesar Marcus Aurelius Valerius Maximianus Augustus |
| Британия | Имп. Цезарь Марк Врелий Мавс. Караузий Август Imp. Caesar Marcus Aurelius Maus(aeus?) Carausius Augustus |
|
| 288 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Валерий Максимиан Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Valerius Maximianus Augustus |
Помпоний Январиан Pomponius Ianuarianus |
| Британия | Имп. Цезарь Марк Врелий Мавс. Караузий Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Maus(aeus?) Carausius Augustus |
|
| 289 | Луций Рагоний Квинтиан Lucius Ragonius Quintianus |
Марк Магрий Басс Marcus Magrius Bassus |
| Суффекты[4] | Марк Умбрий Прим Marcus Umbrius Primus |
Тит Флавий Коэлиан Titus Flavius Coelianus |
| Цейоний Прокул Ceionius Proculus |
Гельвий Клемент Helvius Clemens | |
| Флавий Децим Flavius Decimus |
Аниний Максим (A?)ninius Maximus | |
| Британия | Имп. Цезарь Марк Аврелий Мавс. Караузий Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Maus(aeus?) Carausius Augustus |
|
| 290 | Имп. Цезарь Гай Аврелий Валерий Диоклетиан Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Gaius Aurelius Valerius Diocletianus Augustus |
Имп. Цезарь Марк Аврелий Валерий Максимиан Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Valerius Maximianus Augustus |
| Британия | Имп. Цезарь Марк Аврелий Мавс. Караузий Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Maus(aeus?) Carausius Augustus |
|
| 391 | Гай Юний Тибериан (во 2-й раз) Gaius Iunius Tiberianus |
Кассий Дион Cassius Dio |
| 292 | Афраний Ганнибалиан Afranius Hannibalianus |
Юлий Асклепиодот Iulius Asclepiodotus |
| 293 | Имп. Цезарь Гай Аврелий Валерий Диоклетиан Август (в 5-й раз) Imp. Caesar Gaius Aurelius Valerius Diocletianus Augustus |
Имп. Цезарь Марк Аврелий Валерий Максимиан Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Valerius Maximianus Augustus |
| 294 | Гай Флавий Валерий Констанций Цезарь Flavius Valerius Constantius Caesar |
Гай Галерий Валерий Максимиан Цезарь Gaius Galerius Valerius Maximianus Caesar |
| 295 | Нуммий Туск Nummius Tuscus |
Гай Анний Ануллин Gaius Annius Anullinus |
| 296 | Имп. Цезарь Гай Аврелий Валерий Диоклетиан Август (в 6-й раз) Imp. Caesar Gaius Aurelius Valerius Diocletianus Augustus |
Флавий Валерий Констанций Цезарь (во 2-й раз) Flavius Valerius Constantius Caesar |
| 297 | Имп. Цезарь Марк Аврелий Валерий Максимиан Август (в 5-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Valerius Maximianus Augustus |
Гай Галерий Валерий Максимиан Цезарь (во 2-й раз) Gaius Galerius Valerius Maximianus Caesar |
| 298 | Марк Юний Цесоний Никомах Аниций Фауст Паулин (во 2-й раз) Marcus Iunius Caesonius Nicomachus Anicius Faustus Paulinus |
Вирий Галл Virius Gallus |
| 299 | Имп. Цезарь Гай Аврелий Валерий Диоклетиан Август (в 7-й раз) Imp. Caesar Gaius Aurelius Valerius Diocletianus Augustus |
Имп. Цезарь Марк Аврелий Валерий Максимиан Август (в 6-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Valerius Maximianus Augustus |
| 300 | Флавий Валерий Констанций Цезарь (в 3-й раз) Flavius Valerius Constantius Caesar |
Гай Галерий Валерий Максимиан Цезарь (в 3-й раз) Gaius Galerius Valerius Maximianus Caesar |
IV век
| Год | Первый консул | Второй консул | ||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| 301 | Тит Флавий Постумий Титиан (во 2-й раз) Titus Flavius Postumius Titianus |
Вирий Непоциан Virius Nepotianus | ||||
| 302 | Гай Флавий Валерий Констанций Цезарь (в 4-й раз) Flavius Valerius Constantius Caesar |
Гай Галерий Валерий Максимиан Цезарь (в 4-й раз) Gaius Galerius Valerius Maximianus Caesar | ||||
| 303 | Имп. Цезарь Гай Аврелий Валерий Диоклетиан Август (в 8-й раз) Imp. Caesar Gaius Aurelius Valerius Diocletianus Augustus |
Имп. Цезарь Марк Аврелий Валерий Максимиан Август (в 7-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Valerius Maximianus Augustus | ||||
| 304 | Имп. Цезарь Гай Аврелий Валерий Диоклетиан Август (в 9-й раз) Imp. Caesar Gaius Aurelius Valerius Diocletianus Augustus |
Имп. Цезарь Марк Аврелий Валерий Максимиан Август (в 8-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Valerius Maximianus Augustus | ||||
| 305 | Гай Флавий Валерий Констанций Цезарь (в 5-й раз) Flavius Valerius Constantius Caesar |
Гай Галерий Валерий Максимиан Цезарь (в 5-й раз) Gaius Galerius Valerius Maximianus Caesar | ||||
| 306 | Имп. Флавий Валерий Констанций Август (в 6-й раз) Imp. Caesar Flavius Valerius Constantius Augustus |
Имп. Гай Галерий Валерий Максимиан Август (в 6-й раз) Imp. Caesar Gaius Galerius Valerius Maximianus Augustus | ||||
| 307 Рим[5] |
Имп. Цезарь Гай Галерий Валерий Максимиан Август (в 7-й раз) Imp. Caesar Gaius Galerius Valerius Maximianus Augustus |
Валерий Галерий Максимин Цезарь Galerius Valerius Maximinus Caesar | ||||
| Запад[6] | Имп. Цезарь Гай Галерий Валерий Максимиан Август (в 7-й раз) Imp. Caesar Gaius Galerius Valerius Maximianus Augustus |
Флавий Валерий Константин Цезарь Flavius Valerius Constantinus Caesar | ||||
| Имп. Цезарь Марк Аврелий Валерий Максимиан Август (в 9-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Valerius Maximianus Augustus |
Флавий Валерий Константин Цезарь Flavius Valerius Constantinus Caesar | |||||
| Восток[7] | Имп. Цезарь Флавий Валерий Север Август Imp. Caesar Flavius Valerius Severus Augustus |
Валерий Галерий Максимин Цезарь Galerius Valerius Maximinus Caesar | ||||
| 308[8] | Гай Аврелий Галерий Диоклетиан Август (в 10-й раз) Gaius Aurelius Valerius Diocletianus Augustus |
Имп. Цезарь Гай Галерий Валерий Максимиан Август (в 7-й раз) Imp. Caesar Gaius Galerius Valerius Maximianus Augustus | ||||
| Рим[9] | Имп. Цезарь Марк Аврелий Валерий Максенций Август Imp. Caesar Marcus Aurelius Valerius Maxentius Augustus |
Валерий Ромул Valerius Romulus | ||||
| 309 Запад |
Продолжение консулата Диоклетиана (в 10-й раз) и Максимиана (в 7-й раз) Августов Post consulatum Diocletiani X et Maximiani Augusti VII | |||||
| Рим | Имп. Цезарь Марк Аврелий Валерий Максенций Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Valerius Maxentius Augustus |
Валерий Ромул (во 2-й раз) Valerius Romulus | ||||
| Восток[10] | Имп. Цезарь Валерий Лициниан Лициний Август Imp. Caesar Gaius Valerius Licinianus Licinius Augustus |
Флавий Валерий Константин Цезарь Flavius Valerius Constantinus Caesar | ||||
| 310 Запад |
Продолжение консулата Диоклетиана (в 10-й раз) и Максимиана (в 7-й раз) Августов II post consulatum Diocletiani X et Maximiani Augusti VII | |||||
| Рим[11] | Имп. Цезарь Марк Аврелий Валерий Максенций Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Valerius Maxentius Augustus | |||||
| Восток | Татий Андроник Tatius Andronicus |
Помпей Проб Pompeius Probus | ||||
| 311[12] | Имп. Цезарь Гай Галерий Валерий Максимиан Август (в 8-й раз) Imp. Caesar Gaius Galerius Valerius Maximianus Augustus |
Имп. Цезарь Валерий Галерий Максимин Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Galerius Valerius Maximinus Augustus | ||||
| Италия и Африка[13] | Гай Цейоний Руфий Волузиан Gaius Ceionius Rufius Volusianus |
Арадий Руфин Aradius Rufinus | ||||
| 312[14] | Имп. Цезарь Флавий Валерий Константин Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Flavius Valerius Constantinus Augustus |
Имп. Цезарь Валерий Лициниан Лициний Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Gaius Valerius Licinianus Licinius Augustus | ||||
| Рим[15] | Имп. Цезарь Марк Аврелий Валерий Максенций Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Marcus Aurelius Valerius Maxentius Augustus |
|||||
| 313[16] | Валерий Галерий Максимин Цезарь (в 3-й раз) Galerius Valerius Maximinus Caesar |
Имп. Цезарь Флавий Валерий Константин Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Flavius Valerius Constantinus Augustus | ||||
| Имп. Цезарь Флавий Валерий Константин Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Flavius Valerius Constantinus Augustus |
Имп. Цезарь Валерий Лициниан Лициний Август (в 3-й раз)[17] Imp. Caesar Gaius Valerius Licinianus Licinius Augustus | |||||
| 314 | Гай Цейоний Руфий Волузиан (во 2-й раз)[18] Gaius Ceionius Rufius Volusianus |
Петроний Анниан Petronius Annianus | ||||
| 315 | Имп. Цезарь Флавий Валерий Константин Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Flavius Valerius Constantinus Augustus |
Имп. Цезарь Валерий Лициниан Лициний Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Gaius Valerius Licinianus Licinius Augustus | ||||
| 316 | Антоний Цецина Сабин Antonius Caecina Sabinus |
Гай Веттий Коссиний Руфин Vettius Rufinus | ||||
| 317[19] | Овиний Галликан Ovinius Gallicanus |
Цесоний Басс Caesonius Bassus | ||||
| 318 | Имп. Цезарь Валерий Лициниан Лициний Август (в 5-й раз) Imp. Caesar Gaius Valerius Licinianus Licinius Augustus |
Флавий Юлий Крисп Цезарь Flavius Iulius Crispus Caesars | ||||
| 319 | Имп. Цезарь Флавий Валерий Константин Август (в 5-й раз) Imp. Caesar Flavius Valerius Constantinus Augustus |
Валерий Лициниан Лициний Цезарь Valerius Licinianus Licinius Caesar | ||||
| 320 | Имп. Цезарь Флавий Валерий Константин Август (в 6-й раз) Imp. Caesar Flavius Valerius Constantinus Augustus |
Флавий Клавдий Константин Цезарь Flavius Claudius Constantinus Caesar | ||||
| 321 Запад |
Флавий Юлий Крисп Цезарь (во 2-й раз) Flavius Iulius Crispus Caesars |
Флавий Клавдий Константин Цезарь (во 2-й раз) Flavius Claudius Constantinus Caesar | ||||
| Восток | Имп. Цезарь Валерий Лициниан Лициний Август (в 6-й раз) Imp. Caesar Gaius Valerius Licinianus Licinius Augustus |
Валерий Лициниан Лициний Цезарь (во 2-й раз) Valerius Licinianus Licinius Caesar | ||||
| 322 Запад |
Петроний Пробиан Petronius Probianus |
Амний Аниций Юлиан Amnius Anicius Iulianus | ||||
| Восток[20] | Продолжение консулата Лициния Августа (в 6-й раз) и Лициния Цезаря (во 2-й раз) Post consulatum Licinii Augusti VI et Licinii Caesaris II | |||||
| 323 Запад |
Ацилий Север Acilius Severus |
Веттий Руфин Vettius Rufinus | ||||
| Восток | Продолжение консулата Лициния Августа (в 6-й раз) и Лициния Цезаря (во 2-й раз) II post consulatum Licinii Augusti VI et Licinii Caesaris II | |||||
| 324 Запад |
Флавий Юлий Крисп Цезарь (в 3-й раз) Flavius Iulius Crispus Caesars |
Флавий Клавдий Константин Цезарь (в 3-й раз) Flavius Claudius Constantinus Caesar | ||||
| Восток[21] | Продолжение консулата Лициния Августа (в 6-й раз) и Лициния Цезаря (во 2-й раз) II post consulatum Licinii Augusti VI et Licinii Caesaris II | |||||
| Флавий Юлий Крисп Цезарь (в 3-й раз) Flavius Iulius Crispus Caesars |
Флавий Клавдий Константин Цезарь (в 3-й раз) Flavius Claudius Constantinus Caesar | |||||
| 325 | Валерий Прокул[22] Valerius Proculus |
Секст Аниций Фауст Паулин Sextus Anicius Faustus Paulinus | ||||
| суффект | Юлий Юлиан Ionius Iulianus |
|||||
| 326 | Имп. Цезарь Флавий Валерий Константин Август (в 7-й раз)[23] Imp. Caesar Flavius Valerius Constantinus Augustus |
Флавий Юлий Констанций Цезарь Flavius Iulius Constantius Caesar | ||||
| 327 | Флавий Констанций Flavius Constantius |
Валерий Максим Valerius Maximus | ||||
| 328[24] | Флавий Январин Flavius Ianuarinus |
Веттий Юст Vettius Iustus | ||||
| 329 | Имп. Цезарь Флавий Валерий Константин Август (в 8-й раз) Imp. Caesar Flavius Valerius Constantinus Augustus |
Флавий Клавдий Константин Цезарь (в 4-й раз) Flavius Claudius Constantinus Caesar | ||||
| 330 | Флавий Галликан Flavius Gallicanus |
Аврелий Валерий Туллиан Симмах Aurelius Valerius Tullianus Symmachus | ||||
| 331 | Юний Анний Басс Iunius Annius Bassus |
Флавий Аблабий Flavius Ablabius | ||||
| 332 | Луций Папий Пакациан Lucius Papius Pacatianus |
Мецилий Гилариан Mecilius Hilarianus | ||||
| 333 | Флавий Юлий Далмаций Flavius Iulius Dalmatius |
Домиций Зенофил Domitius Zenophilus | ||||
| 334 | Флавий Оптат Flavius Optatus |
Амний Маний Цезоний Никомах Аниций Паулин Гонорий Amnius Manius Caesonius Nicomachus Anicius Paulinus | ||||
| 335 | Флавий Юлий Константий Flavius Iulius Constantius |
Цейоний Руфий Альбин Caeionius Rufius Albinus | ||||
| 336 | Вирий Непоциан Virius Nepotianus |
Теттий Факунд Tettius Facundus | ||||
| 337 | Флавий Фелициан Flavius Felicianus |
Фабий Тициан Fabius Titianus | ||||
| 338[25] | Флавий Урс Flavius Ursus |
Флавий Полемий Flavius Polemius | ||||
| 339[26] | Имп. Цезарь Флавий Юлий Констанций Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Flavius Iulius Constantius Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Юлий Констант Август Imp. Caesar Flavius Iulius Constans Augustus | ||||
| 340 | Септимий Ациндин Septimius Acindynus |
Луций Арадий Валерий Прокул Lucius Aradius Valerius Proculus | ||||
| 341 | Флавий Антоний Марцеллин Flavius Antonius Marcellinus |
Петроний Пробин Petronius Probinus | ||||
| 342 | Имп. Цезарь Флавий Юлий Констанций Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Flavius Iulius Constantius Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Юлий Констант Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Flavius Iulius Constans Augustus | ||||
| 343 | Марк Меций Меммий Фурий Бабурий Цецилиан Плацид Marcus Maecius Memmius Furius Baburius Caecilianus Placidus |
Флавий Ромул Flavius Romulus | ||||
| 344 Запад |
Флавий Домиций Леонтий Flavius Domitius Leontius |
Флавий Боноз[27] Flavius Bonosus | ||||
| Флавий Юлий Саллюстий Flavius Iulius Sallustius | ||||||
| Восток | Флавий Домиций Леонтий Flavius Domitius Leontius |
Флавий Юлий Саллюстий Flavius Iulius Sallustius | ||||
| 345 | Флавий Амантий Flavius Amantius |
Марк Нуммий Альбин Тритуррий Marcus Nummius Albinus Triturrius | ||||
| 346 Запад[28] | Продолжение консулата Амантия и Альбина Post consulatum Amanti et Albini | |||||
| Восток | Имп. Цезарь Флавий Юлий Констанций Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Flavius Iulius Constantius Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Юлий Констант Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Flavius Iulius Constans Augustus | ||||
| 347 | Вулкаций Руфин Vulcacius Rufinus |
Флавий Евсевий Flavius Eusebius | ||||
| 348 | Флавий Филипп Flavius Philippus |
Флавий Салия Flavius Salia | ||||
| 349 | Ульпий Лимений Ulpius Limenius |
Аконий Катуллин Филоматий Aconius Catullinus Philomathius | ||||
| 350 | Флавий Сергий Flavius Sergius |
Флавий Нигриниан Flavius Nigrinianus | ||||
| 351 Запад |
Имп. Цезарь Флавий Магн Магненций Август Imp. Caesar Magnus Magnentius Augustus |
Гаизон Gaiso | ||||
| Восток | Продолжение консулата Сергия и Нигриниана Post consulatum Sergii et Nigriniani | |||||
| 352 Запад |
Магн Деценций Цезарь Magnus Decentius Caesar |
Павел Paulus | ||||
| Восток | Имп. Цезарь Флавий Юлий Констанций Август (в 5-й раз) Imp. Caesar Flavius Iulius Constantius Augustus |
Флавий Клавдий Констанций Цезарь Flavius Claudius Constantius Caesar | ||||
| 353[29] | Имп. Цезарь Флавий Юлий Констанций Август (в 6-й раз) Imp. Caesar Flavius Iulius Constantius Augustus |
Флавий Клавдий Констанций Цезарь (во 2-й раз) Flavius Claudius Constantius Caesar | ||||
| 354 | Имп. Цезарь Флавий Юлий Констанций Август (в 7-й раз) Imp. Caesar Flavius Iulius Constantius Augustus |
Флавий Клавдий Констанций Цезарь (в 3-й раз) Flavius Claudius Constantius Caesar | ||||
| 355 | Флавий Арбицион Fllavius Arbitio |
Квинт Флавий Месий Эгнаций Лоллиан Quintus Flavius Maesius Egnatius Lollianus | ||||
| 356 | Имп. Цезарь Флавий Юлий Констанций Август (в 8-й раз) Imp. Caesar Flavius Iulius Constantius Augustus |
Флавий Клавдий Юлиан Цезарь Flavius Claudius Iulianus Caesar | ||||
| 357 | Имп. Цезарь Флавий Юлий Констанций Август (в 9-й раз) Imp. Caesar Flavius Iulius Constantius Augustus |
Флавий Клавдий Юлиан Цезарь (во 2-й раз) Flavius Claudius Iulianus Caesar | ||||
| 358 | Цензорий Дациан Censorius Datianus |
Нераций Цереал Naeratius Cerealis | ||||
| 359 | Флавий Евсевий Flavius Eusebius |
Флавий Гипатий Flavius Hypatius | ||||
| 360 | Имп. Цезарь Флавий Юлий Констанций Август (в 10-й раз) Imp. Caesar Flavius Iulius Constantius Augustus |
Флавий Клавдий Юлиан Цезарь (в 3-й раз) Flavius Claudius Iulianus Caesar | ||||
| 361 | Флавий Тавр Flavius Taurus |
Флавий Флоренций Flavius Florentius | ||||
| 362 | Клавдий Мамертин Claudius Mamertinus |
Флавий Невитта Flavius Nevitta | ||||
| 363 | Имп. Цезарь Флавий Клавдий Юлиан Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Flavius Claudius Iulianus Augustus |
Флавий Саллюстий Flavius Sallustius | ||||
| 364 | Имп. Цезарь Флавий Иовиан Август Imp. Caesar Flavius Iovianus Augustus |
Флавий Варрониан Flavius Varronianus | ||||
| 365 | Имп. Цезарь Флавий Валентиниан Август Imp. Caesar Flavius Valentinianus Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Валент Август Imp. Caesar Flavius Valens Augustus | ||||
| 366 | Флавий Грациан Flavius Gratianus |
Дагалайф Dagalaifus | ||||
| 367 | Флавий Лупицин Flavius Lupicinus |
Флавий Иовин Flavius Iovinus | ||||
| 368 | Имп. Цезарь Флавий Валентиниан Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Flavius Valentinianus Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Валент Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Flavius Valens Augustus | ||||
| 369 | Флавий Валентиниан Галат Flavius Valentinianus Galates |
Флавий Виктор Flavius Victor | ||||
| 370 | Имп. Цезарь Флавий Валентиниан Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Flavius Valentinianus Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Валент Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Flavius Valens Augustus | ||||
| 371 | Имп. Цезарь Флавий Грациан Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Flavius Gratianus Augustus |
Секст Клавдий Петроний Проб Sextus Claudius Petronius Probus | ||||
| 372 | Домиций Модест Domitius Modestus |
Флавий Аринфей Flavius Arintheus | ||||
| 373 | Имп. Цезарь Флавий Валентиниан Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Flavius Valentinianus Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Валент Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Flavius Valens Augustus | ||||
| 374 | Имп. Цезарь Флавий Грациан Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Flavius Gratianus Augustus |
Флавий Эквиций Flavius Equitius | ||||
| 375[30] | Продолжение консулата Грациана Августа (в 3-й раз) и Эквиция Post consulatum Gratiani Augusti III et Equiti | |||||
| 376 | Имп. Цезарь Флавий Валент Август (в 5-й раз) Imp. Caesar Flavius Valens Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Валентиниан Младший Август Imp. Caesar Valentinianus Iunior Augustus | ||||
| 377 | Имп. Цезарь Флавий Грациан Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Flavius Gratianus Augustus |
Флавий Меробавд Flavius Merobaudes | ||||
| 378 | Имп. Цезарь Флавий Валент Август (в 6-й раз) Imp. Caesar Flavius Valens Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Валентиниан Младший Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Valentinianus Iunior Augustus | ||||
| 379 | Децим Магн Авзоний Decimius Magnus Ausonius |
Квинт Клодий Гермогениан Олибрий Quintus Clodius Hermogenianus Olybrius | ||||
| 380 | Имп. Цезарь Флавий Грациан Август (в 5-й раз) Imp. Caesar Flavius Gratianus Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Феодосий Август Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus | ||||
| 381[31] | Флавий Сиагрий Flavius Syagrius |
Флавий Евхерий Flavius Eucherius | ||||
| 382 | Флавий Клавдий Антоний Flavius Claudius Antonius |
Флавий Афраний Сиагрий Flavius Afranius Syagrius | ||||
| 383[32] | Имп. Цезарь Флавий Феодосий Август Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
Флавий Меробавд (во 2-й раз) Flavius Merobaudes | ||||
| или | Флавий Меробавд (во 2-й раз) Flavius Merobaudes |
Флавий Сатурнин Flavius Saturninus | ||||
| 384 Галлия[33] |
Имп. Цезарь Флавий Магн Максим Август Imp. Caesar Magnus Maximus Augustus |
|||||
| Рим и Восток | Флавий Рихомер Flavius Ricomer |
Флавий Клеарх Flavius Clearchus | ||||
| 385 | Имп. Цезарь Флавий Аркадий Август Imp. Caesar Flavius Arcadius Augustus |
Флавий Бавтон[34] Flavius Bauto | ||||
| 386 | Флавий Гонорий Flavius Honorius |
Флавий Еводий Flavius Euodius | ||||
| 387 | Имп. Цезарь Флавий Валентиниан Младший Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Valentinianus Iunior Augustus |
Флавий Евтропий Flavius Eutropius | ||||
| 388 Запад[35] |
Имп. Цезарь Флавий Магн Максим Август Imp. Caesar Magnus Maximus Augustus |
|||||
| Восток | Имп. Цезарь Флавий Феодосий Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
Матерн Кинегий Maternus Cynegius | ||||
| 389 | Флавий Тимасий Flavius Timasius |
Флавий Промот Flavius Promotus | ||||
| 390 | Имп. Цезарь Флавий Валентиниан Младший Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Valentinianus Iunior Augustus |
Флавий Неотерий Flavius Neoterius | ||||
| 391[36] | Флавий Евтолмий Татиан Flavius Eutolmius Tatianus |
Квинт Аврелий Симмах Quintus Aurelius Symmachus | ||||
| 392 | Имп. Цезарь Флавий Аркадий Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Flavius Arcadius Augustus |
Флавий Руфин Flavius Rufinus | ||||
| 393 Запад[37] |
Имп. Цезарь Флавий Феодосий Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Евгений Август Imp. Caesar Flavius Eugenius Augustus | ||||
| Восток | Имп. Цезарь Флавий Феодосий Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
Флавий Абунданций Flavius Abundantius | ||||
| 394 Запад |
Вирий Никомах Флавиан[38] Virius Nicomachus Flavianus | |||||
| Восток | Имп. Цезарь Флавий Аркадий Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Flavius Arcadius Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus | ||||
| 395 | Флавий Аниций Гермогениан Олибрий Flavius Anicius Hermogenianus Olybrius |
Флавий Аниций Пробин Flavius Anicius Probinus | ||||
| В 395 году империя окончательно разделена, один консул назначается на Востоке (В), один — на Западе (З). | ||||||
| Первый конул | Второй консул | |||||
| 396 | Имп. Цезарь Флавий Аркадий Август (в 4-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Arcadius Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (в 3-й раз) (З) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus | ||||
| 397 | Флавий Цезарий (В) Flavius Caesarius |
Ноний Аттик (З) Nonius Atticus | ||||
| 398 | Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (в 4-й раз) (З) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus |
Флавий Евтихиан (В) Fllavius Eutychianus | ||||
| 399[39] Запад |
Флавий Маллий Феодор Flavius Mallius Theodorus | |||||
| Восток | Евтропий (В) Eutropius |
Флавий Маллий Феодор (З) Flavius Mallius Theodorus | ||||
| 400[40] Запад |
Флавий Стилихон (З) Flavius Stilicho |
|||||
| Восток | Флавий Стилихон Flavius Stilicho |
Флавий Аврелиан (В) Flavius Aurelianus | ||||
V век
| Год | Первый консул | Второй консул |
|---|---|---|
| 401 | Флавий Винцентий (З) Flavius Vincentius |
Флавий Фравитта (В) Flavius Fravitta |
| 402 | Имп. Цезарь Флавий Аркадий Август (в 5-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Arcadius Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (в 5-й раз) (З) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus |
| 403 | Имп. Цезарь Флавий Феодосий Август (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
Флавий Руморид (З) Flavius Rumoridus |
| 404 Запад[41] |
Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (в 6-й раз) (З) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus |
|
| Восток | Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (в 6-й раз) (З) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus |
Аристенет (В) Aristaenetus |
| 405 | Флавий Стилихон (во 2-й раз) (З) Flavius Stilicho |
Флавий Антемий (В) Flavius Anthemius |
| 406 | Имп. Цезарь Флавий Аркадий Август (в 6-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Arcadius Augustus |
Флавий Аниций Петроний Проб (З) Flavius Anicius Petronius Probus |
| 407 | Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (в 7-й раз) (З) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Феодосий Август (во 2-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
| 408 | Аниций Авхений Басс (З) Anicius Auchenius Bassus |
Флавий Филипп (В)[42] Flavius Philippus |
| 409 | Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (в 8-й раз) (З) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Феодосий Август (в 3-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
| Галлия | Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (в 8-й раз) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Клавдий Константин Август Imp. Caesar Flavius Claudius Constantinus Augustus |
| 410[43] Запад | ||
| Варан (В) Varanes |
||
| Рим | Тертулл Tertullus |
|
| Восток | Варан (В) Varanes |
|
| 411 Запад[44] | ||
| Имп. Цезарь Флавий Феодосий Август (в 4-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus | ||
| Восток | Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (в 9-й раз) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Феодосий Август (в 4-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
| 412[45] Запад |
Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (в 9-й раз) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Феодосий Август (в 5-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
| Восток | Имп. Цезарь Флавий Феодосий Август (в 5-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
|
| 413 Запад[46] |
Гераклиан Heraclianus |
|
| Восток | Флавий Луций[47] Flavius Lucius |
|
| 414 | Флавий Констанций (З) Flavius Constantius |
Флавий Констант[48] (В) Flavius Constans |
| 415 | Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (в 10-й раз) (З) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus |
Имп. Цезарь Флавий Феодосий Август (в 6-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
| 416 | Имп. Цезарь Феодосий Август (в 7-й раз) (В) Imp. CaesarFlavius Theodosius Augustus |
Флавий Юний Кварт Палладий (З) Flavius Iunius Quartus Palladius |
| 417 | Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (в 11-й раз) (З) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus |
Флавий Констанций (во 2-й раз) (З) Flavius Constantius |
| 418 | Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (в 12-й раз) (З) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus |
Имп. Цезарь Феодосий Август (в 8-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
| 419 | Флавий Монаксий (В) Flavius Monaxius |
Флавий Плинта (В) Flavius Plinta |
| 420 | Имп. Цезарь Феодосий Август (в 9-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
Флавий Констанций (в 3-й раз)[49] (З) Flavius Constantius |
| 421[50] Запад |
Флавий Юлий Агрикола (З) Flavius Julius Agricola |
Флавий Евстафий (В) Flavius Eustathius |
| Восток | Флавий Евстафий (В) Flavius Eustathius |
Флавий Юлий Агрикола (З) Flavius Julius Agricola |
| 422 | Имп. Цезарь Флавий Гонорий Август (в 13-й раз) (З) Imp. Caesar Flavius Honorius Augustus |
Имп. Цезарь Феодосий Август (в 10-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
| 423 Запад |
Флавий Авит Мариниан (З) Flavius Avitus Marinianus |
Флавий Асклепиодот (В) Flavius Asclepiodotus |
| Восток | Флавий Асклепиодот (В) Flavius Asclepiodotus |
Флавий Авит Мариниан (З) Flavius Avitus Marinianus |
| 424[51] Запад |
Флавий Кастин (З) Flavius Castinus |
|
| Восток | Флавий Виктор (В) Flavius Victor |
|
| 425 Запад |
Имп. Цезарь Иоанн Август (З) Imp. Caesar Iohannes Augustus |
|
| Имп. Цезарь Феодосий Август (в 11-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
Плацидий Валентиниан Цезарь Placidus Valentinianus Caesar | |
| 426 | Имп. Цезарь Феодосий Август (в 12-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
Имп. Цезарь Плацидий Валентиниан Август (во 2-й раз) (З) Imp. Caesar Placidus Valentinianus Augustus |
| 427 | Флавий Гиерий Flavius Hierius |
Флавий Ардавур Flavius Ardaburius |
| 428 | Флавий Констанций Феликс Flavius Constantius Felix |
Флавий Тавр Flavius Taurus |
| 429 | Флавий Флоренций Flavius Florentius |
Флавий Дионисий Flavius Dionysius |
| 430 | Имп. Цезарь Феодосий Август (в 13-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
Имп. Цезарь Плацидий Валентиниан Август (в 3-й раз) (З) Imp. Caesar Placidus Valentinianus Augustus |
| 431 | Флавий Аниций Авхений Басс Flavius Anicius Auchenius Bassus |
Флавий Антиох Flavius Antiochus |
| 432 | Флавий Аэций Flavius Aetius |
Флавий Валерий Flavius Valerius |
| 433 | Имп. Цезарь Феодосий Август (в 14-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
Флавий Петроний Максим Flavius Petronius Maximus |
| 434 | Флавий Ардабур Аспар Flavius Ardaburius Asparus |
Флавий Ареобинд Flavius Areobindus |
| 435 | Имп. Цезарь Феодосий Август (в 15-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
Имп. Цезарь Плацидий Валентиниан Август (в 4-й раз) (З) Imp. Caesar Placidus Valentinianus Augustus |
| 436 | Флавий Антемий Исидор Flavius Anthemius Isidorus |
Флавий Сенатор Flavius Senator |
| 437 | Флавий Аэций (во 2-й раз) Flavius Aetius |
Флавий Сигисвульт Flavius Sigisvultus |
| 438 | Имп. Цезарь Феодосий Август (в 16-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
Аниций Ацилий Глабрион Фавст Anicius Acilius Glabrio Faustus |
| 439 | Имп. Цезарь Феодосий Август (в 17-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
Флавий Фест Flavius Festus |
| 440 | Имп. Цезарь Плацидий Валентиниан Август (в 5-й раз) (З) Imp. Caesar Placidus Valentinianus Augustus |
Флавий Анатолий Flavius Anatolius |
| 441 | Флавий Тавр Селевк Кир (без коллеги) Flavius Taurus Seleucus Cyrus |
|
| 442 | Флавий Диоскор Flavius Dioscorus |
Флавий Евдоксий Flavius Eudoxius |
| 443 | Флавий Петроний Максим (во 2-й раз) Flavius Petronius Maximus |
Флавий Патерий Flavius Paterius |
| 444 | Имп. Цезарь Феодосий Август (в 18-й раз) (В) Imp. Caesar Flavius Theodosius Augustus |
Флавий Цецина Деций Агинатий Альбин Flavius Caecina Decius Aginatius Albinus |
| 445 | Имп. Цезарь Плацидий Валентиниан Август (в 6-й раз) (З) Imp. Caesar Placidus Valentinianus Augustus |
Флавий Ном Flavius Nomus |
| 446 | Флавий Аэций (в 3-й раз) Flavius Aetius |
Квинт Аврелий Симмах Quintus Aurelius Symmachus |
| 447 | Флавий Калепий Flavius Calepius |
Флавий Ардавур Юниор Flavius Ardaburius Iunior |
| 448 | Флавий Руфий Претекстат Постумиан Flavius Rufius Praetextatus Postumianus |
Флавий Зенон Flavius Zeno |
| 449 | Флавий Астирий Flavius Astyrius |
Флавий Флоренций Роман Протоген Flavius Flor(entius?) Romanus Protogenes |
| 450 | Имп. Цезарь Плацидий Валентиниан Август (в 7-й раз) (З) Imp. Caesar Placidus Valentinianus Augustus |
Геннадий Авиен Gennadius Avienus |
| 451 | Имп. Цезарь Маркиан Август Imp. Caesar Marcianus Augustus |
Валерий Фальтоний Адельфий Valerius Faltonius Adelfius |
| 452 | Флавий Басс Геркулан Flavius Bassus Herculanus |
Флавий Спораций Flavius Sporacius |
| 453 | Флавий Руфий Опилион Flavius (Rufius?) Opilio |
Флавий Иоанн Винкомал Flavius Iohannes Vincomalus |
| 454 | Флавий Аэций Flavius Aetius |
Флавий Студий Flavius Studius |
| 455 | Имп. Цезарь Плацидий Валентиниан Август (в 8-й раз) (З) Imp. Caesar Placidus Valentinianus Augustus |
Флавий Прокопий Антемий Flavius Procopius Anthemius |
| 456 | Имп. Цезарь Епархий Авит Август Imp. Caesar Eparchius Avitus Augustus |
|
| Флавий Иоанн Flavius Iohannes |
Флавий Варан Flavius Varanes | |
| 457 | Флавий Константин Flavius Constantinus |
Флавий Руф Flavius Rufus |
| 458 | Имп. Цезарь Юлий Майориан Август Imp. Caesar Iulius Maiorianus Augustus |
Имп. Цезарь Лев Август Imp. Caesar Leo Augustus |
| 459 | Флавий Рицимер Flavius Ricimerus |
Флавий Юлий Патриций Flavius Iulius Patricius |
| 460 | Флавий Магн Flavius Magnus |
Флавий Аполлоний Flavius Apollonius |
| 461 | Флавий Северин Flavius Severinus |
Флавий Дагалайф Flavius Dagalaifus |
| 462 | Имп. Цезарь Либий Север Август Imp. Caesar Libius Severus Augustus |
Имп. Цезарь Лев Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Leo Augustus |
| 463 | Флавий Цецина Деций Василий Flavius Caecina Decius Basilius |
Флавий Вивиан Flavius Vivianus |
| 464 | Флавий Рустиций Flavius Rusticius |
Флавий Аниций Олибрий Flavius Anicius Olybrius |
| 465 | Флавий Герменерик Flavius Hermenericus |
Флавий Василиск Flavius Basiliscus |
| 466 | Имп. Цезарь Лев Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Leo Augustus |
Татиан Галлиен Tatianus (Gallien) |
| 467 | Флавий Пузей Flavius Pusaeus |
Флавий Иоанн Flavius Iohannes |
| 468 | Имп. Цезарь Прокопий Антемий Август (во 2-й раз, без коллеги) Imp. Caesar Procopius Anthemius Augustus |
|
| 469 | Флавий Маркиан Flavius Marcianus |
Флавий Зенон Flavius Zeno |
| 470 | Флавий Мессий Феб Север Flavius Messius Phoebus Severus |
Флавий Иордан Flavius Iordanes |
| 471 | Имп. Цезарь Лев Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Leo Augustus |
Целий Аконий Пробиан Caelius Aconius Probianus |
| 472 | Флавий Руфий Постумий Фест Flavius Rufius Postumius Festus |
Флавий Маркиан Flavius Marcianus |
| 473 | Имп. Цезарь Лев Август (в 5-й раз, без коллеги) Imp. Caesar Leo Augustus |
|
| 474 | Имп. Цезарь Лев Юниор Август (без коллеги) Imp. Caesar Leo Iunior Augustus |
|
| 475 | Имп. Цезарь Зенон Август (во 2-й раз, без коллеги) Imp. Caesar Zeno Augustus |
|
| 476 | Имп. Цезарь Василиск Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Basiliscus Augustus |
Армат Flavius Armatus |
| 477 | Консулы не назначались | |
| 478 | Илл (без коллеги) Illus |
|
| 479 | Имп. Цезарь Зенон Август (в 3-й раз, без коллеги) Imp. Caesar Zeno Augustus |
|
| 480 | Флавий Цецина Деций Максим Базилий Юниор (без коллеги) Flavius Caecina Decius Maximus Basilius Iunior |
|
| 481 | Руфий Ахилий Меций Плацид (без коллеги) Rufius Achilius Maecius Placidus |
|
| 482 | Северин Юниор Severinus Iunior |
Флавий Аппалий Илл Трокунд Flavius Appalius Illus Trocundes |
| 483 | Аниций Ацилий Агинанций Фавст Юниор (без коллеги) Anicius Acilius Aginantius Faustus Iunior |
|
| 484 | Деций Марий Венанций Василий Decius Marius Venantius Basilius |
Флавий Теодорих Flavius Theodericus |
| 485 | Квинт Аврелий Меммий Симмах Юниор (без коллеги) Quintus Aurelius Memmius Symmachus Iunior |
|
| 486 | Цецина Маворций Василий Деций Caecina Mavortius Basilius Decius Iunior |
Флавий Лонгин Flavius Longinus |
| 487 | Манлий Боэций (без коллеги) Manlius Boethius |
|
| 488 | Клавдий Юлий Эклезий Динамий Claudius Iulius Ecclesius Dynamius |
Руфий Ахилий Сивидий Rufius Achilius Sividius |
| 489 | Петроний Пробин Petronius Probinus |
Флавий Евсебий Flavius Eusebius |
| 490 | Флавий Аниций Проб Фавст Юниор Flavius Anicius Probus Faustus Iunior |
Флавий Лонгин (во 2-й раз) Flavius Longinus |
| 491 | Флавий Олибрий Юниор (без коллеги) Flavius Olybrius Iunior |
|
| 492 | Имп. Цезарь Анастасий Август Imp. Caesar Anastasius Augustus |
Флавий Руф Flavius Rufus |
| 493 | Флавий Фавст Альбин Юниор Flavius (Faustus?) Albinus Iunior |
Флавий Евсебий (во 2-й раз) Flavius Eusebius |
| 494 | Флавий Турций Руфий Апрониан Астерий Flavius Turcius Rufius Apronianus Asterius |
Флавий Президий Flavius Praesidius |
| 495 | Флавий Виатор (без коллеги) Flavius Viator |
|
| 496 | Флавий Павел (без коллеги) Flavius Paulus |
|
| 497 | Имп. Цезарь Анастасий Август (во 2-й раз, без коллеги) Imp. Caesar Anastasius Augustus |
|
| 498 | Флавий Павлин Flavius Paulinus |
Иоанн Скифа Iohannes Scytha |
| 499 | Флавий Иоанн (без коллеги) Flavius Iohannes qui et Gibbus |
|
| 500 | Флавий Патриций Flavius Patricius |
Флавий Гипатий Flavius Hypatius |
VI век
| Год | Первый консул | Второй консул |
|---|---|---|
| 501 | Флавий Авиен Юниор Flavius Avienus Iunior |
Флавий Помпей Flavius Pompeius |
| 502 | Руфий Фавст Авиен Юниор Rufius Magnus Faustus Avienus Iunior |
Флавий Проб Flavius Probus |
| 503 | Флавий Волузиан Flavius Volusianus |
Флавий Дексикрат Flavius Dexicrates |
| 504 | Флавий Руфий Петроний Никомах Цетег (без коллеги) Flavius Rufius Petronius Nicomachus Cethegus |
|
| 505 | Флавий Феодор Flavius Theodorus |
Флавий Сабиниан Flavius Sabinianus |
| 506 | Флавий Эннодий Мессала Flavius Ennodius Messala |
Флавий Ареобинд Дагалайф Ареобинд Flavius Areobindus Dagalaifus Areobindus |
| 507 | Имп. Цезарь Анастасий Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Anastasius Augustus |
Венантий Юниор Venantius Iunior |
| 508 | Базилий Венантий Юниор Basilius Venantius Iunior |
Флавий Целер Flavius Celer |
| 509 | Флавий Инпортун Юниор (без коллеги) Flavius Inportunus Iunior |
|
| 510 | Аниций Манлий Северин Боэций Юниор (без коллеги) Anicius Manlius Severinus Boethius Iunior |
|
| 511 | Флавий Аркадий Плацид Магн Феликс Flavius Arcadius Placidus Magnus Felix |
Флавий Секундин Flavius Secundinus |
| 512 | Флавий Павел Flavius Paulus |
Флавий Мосхиан Flavius Moschianus |
| 513 | Флавий Проб Flavius Probus |
Флавий Тавр Клементин Армоний Клементин Flavius Taurus Clementinus Armonius Clementinus |
| 514 | Флавий Магн Аврелий Кассиодор Сенатор (без коллеги) Flavius Magnus Aurelius Cassiodorus Senator |
|
| 515 | Флавий Флоренций Flavius Florentius |
Флавий Прокопий Антемий Flavius Procopius Anthemius |
| 516 | Флавий Пётр (без коллеги) Flavius Petrus |
|
| 517 | Флавий Агапит Flavius Agapitus |
Флавий Анастасий Павел Проб Сабиниан Помпей Анастасий Flavius Anastasius Paulus Probus Sabinianus Pompeius Anastasius |
| 518 | Флавий Анастасий Павел Проб Мосхиан Проб Магн (без коллеги) Flavius Anastasius Paulus Probus Moschianus Probus Magnus |
|
| 519 | Имп. Цезарь Юстин Август Imp. Caesar Iustinus Augustus |
Флавий Евтарик Циллика Flavius Eutharicus Cillica |
| 520 | Флавий Рустиций Flavius Rusticius |
Флавий Виталиан Flavius Vitalianus |
| 521 | Флавий Петр Саббатий Юстиниан Flavius Petrus Sabbatius Iustinianus |
Флавий Валерий Flavius Valerius |
| 522 | Флавий Симмах Flavius Symmachus |
Флавий Боэций Flavius Boethius |
| 523 | Флавий Аниций Максим (без коллеги) Flavius Anicius Maximus |
|
| 524 | Имп. Цезарь Юстин Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Iustinus Augustus |
Флавий Венантий Опилион Flavius Venantius Opilio |
| 525 | Флавий Проб Юниор Flavius Probus Iunior |
Флавий Феодор Филоксен Сотерих Филоксен Flavius Theodorus Philoxenus Soterichus Philoxenus |
| 526 | Флавий Аниций Олибрий Юниор (без коллеги) Flavius Anicius Olybrius Iunior |
|
| 527 | Веттий Агорий Василий Маворций (без коллеги) Vettius Agorius Basilius Mavortius |
|
| 528 | Имп. Цезарь Юстиниан Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Iustinianus Augustus |
|
| 529 | Флавий Деций Юниор Flavius Decius Iunior |
|
| 530 | Флавий Лампадий Flavius Lampadius |
Флавий Руфий Геннадий Проб Орест Flavius Rufius Gennadius Probus Orestes |
| 531 | Консулы не назначались | |
| 532 | Консулы не назначались | |
| 533 | Имп. Цезарь Юстиниан Август (в 3-й раз) Imp. Caesar Iustinianus Augustus |
|
| 534 | Имп. Цезарь Юстиниан Август (в 4-й раз) Imp. Caesar Iustinianus Augustus |
Флавий Деций Павлин Юниор Flavius Decius Paulinus Iunior |
| 535 | Флавий Велизарий Flavius Belisarius |
|
| 536 | Консулы не назначались | |
| 537 | Консулы не назначались | |
| 538 | Флавий Иоанн Ориентал Flavius Iohannes Orientalis |
|
| 539 | Флавий Стратегий Апион Стратегий Апион Flavius Strategius Apio Strategius Apio |
|
| 540 | Флавий Мариан Пётр Феодор Валентин Рустиций Вораид Герман Юстин Flavius Mar(ianus?) Petrus Theodorus Valentinus Rusticius Boraides Germanus Iustinus |
|
| 541 | Флавий Аниций Фауст Альбин Василий Юниор Flavius Anicius Faustus Albinus Basilius Iunior |
|
| 542—565 | Консулы не назначались | |
| 566 | Имп. Цезарь Юстин Август Imp. Caesar Iustinus Augustus |
|
| 567 | Консулы не назначались | |
| 568 | Имп. Цезарь Юстин Август (во 2-й раз) Imp. Caesar Iustinus Augustus |
|
| 569—578 | Консулы не назначались | |
| 579 | Имп. Цезарь Тиберий Константин Август Imp. Caesar Tiberius Constantinus Augustus |
|
| 580—582 | Консулы не назначались | |
| 583 | Имп. Цезарь Маврикий Тиберий Август Imp. Caesar Mauricius Tiberius Augustus |
|
| 584—602 | Консулы не назначались |
VII век
| Год | Первый консул | Второй консул |
|---|---|---|
| 603 | Имп. Цезарь Флавий Фока Август Imp. Caesar Flavius Focas Augustus |
|
| 604—610 | Консулы не назначались | |
| 611 | Имп. Цезарь Флавий Ираклий Август Imp. Caesar Flavius Heraclius Augustus |
|
| 612—638 | Консулы не назначались | |
| 639 | Имп. Цезарь Флавий Ираклий Август (во 2-й раз)[52] Imp. Caesar Flavius Heraclius Augustus |
|
| 640—641 | Консулы не назначались | |
| 642 | Имп. Цезарь Флавий Констант Август Imp. Caesar Flavius Constantinus Augustus |
|
| 643—668 | Консулы не назначались | |
| 656 | Феодосий[53] | Павел[53] |
| 668 | Имп. Константин Август | |
| 686 | Имп. Цезарь Флавий Юстиниан Август[54] Imp. Caesar Flavius Justinianus Augustus |
|
| 699 | Имп. Тиверий Август |
Напишите отзыв о статье "Список консулов Римской империи"
Примечания
- ↑ Возможно, консулом был не Марк Клавдий Тацит, будущий император, а Авл Цецина Тацит.
- ↑ В Пасхальной хронике Диоклетиан и Басс значатся между консулами 283 и 284 года. Из этого некоторые исследователи делают вывод, что они были суффектами 283 года. Другие, однако, указывают, что в пасхальной хронике суффекты эпохи Поздней империи не указывались. Очевидно, Диоклетиан и Басс стали консулами 20 ноября, после прихода Диоклетиана к власти. Он, однако, не стал уничтожать упоминания о консулате Нумериана, преемником которого он себя представлял, и, таким образом, он и Басс фактически были суффектами, хотя и не значились ими. Bagnall R…. Consuls of the Later Roman Empire. P. 102—103.
- ↑ Карин должен был быть консулом вместе с Аристобулом, однако он погиб и консулом стал Диоклетиан, сохранив консульство и за Аристобулом. Свидетельств о третьем консульства Карина крайне мало. Bagnall R…. Consuls of the Later Roman Empire. P. 105.
- ↑ Даты вступления в консульство и продолжения консулатов этих суффектов весьма дискуссионны. См. Bagnall R…. Consuls of the Later Roman Empire. P. 112—113.
- ↑ Галерий и Максимин Даза были провозглашены консулами в Риме Максенцием. После разрыва Максенция с Галерием в апреле консулат Галерия и Максимина Дазы в Риме был отменен, но новые консулы назначены не были и было объявлено о продолжении консулата 306 года. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 149.
- ↑ На Западе Константин I провозгласил консулами Галерия и себя, однако в сентябре, после заключения союза с вернувшимся в политику Максимианом Геркулием, объявил консулами его и себя. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 149.
- ↑ Север значится как консул только до конца сентября. После своей гибели он, вопреки традиции, консулом считаться перестал, но новый назначен не был. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 149.
- ↑ Галерий в условиях кризиса решил опереться на авторитет Диоклетиана, объявив консулами его и себя. Константин I признал это назначение. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 150.
- ↑ С 1 января по 19 апреля Максенцием использовалась для обозначения консулов странная формула лат. coss. quos iusserint DD NN Augusti — «консулы, назначенные Августами». Причины использования такой формулы объясняются по-разному. После разрыва Максенция со своим отцом Максимианом Геркулием он объявил консулами себя и своего сына Ромула (20 апреля). Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 150—152.
- ↑ 11 ноября 308 года Галерий, после совещания с Диоклетианом и Максимином Дазой, назначил новым Августом (вместо погибшего Флавия Севера) Лициния, «обделив» при этом Константина I и Максимина Дазу, которые остались лишь Цезарями. В качестве примирительного жеста Галерий провозгласил Константина консулом вместе с новым августом Лицинием — по прежнему как Цезаря, но с несколько компромиссным титулом лат. filius Augustorum — «сын Августов». Константин, однако, решил это назначение не принимать, и на Западе, в его владениях, было объявлено о продолжении консулата Галерия и Диоклетиана, а сам Константин, позже, считал своё консульство 312 года не третьим, а вторым. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 152.
- ↑ Максенций объявил себя консулом без коллеги (его сын Ромул умер в 309 году). Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 154.
- ↑ Галерий в конце-концов провозгласил Максимина Дазу Августом и сделал его своим коллегой по консулату. На этот раз эти назначения были признаны и Константином I. После смерти Галерия в мае его имя исчезает из некоторых надписей на Востоке. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 156—157.
- ↑ Непонятно, признал ли Максенций консульство Галерия и Максимиана Дазы — он вновь использует в Риме формулу лат. coss. quos iusserint DD NN Augusti вполть до сентября, когда консулами были назначены два римских сенатора. Порядок их имен в источниках различается. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 156—157.
- ↑ Константин, породнившись с Лицинием, провозгласил себя и его консулами. Константин считал этот свой консулат вторым, а не третьим, не признавая назначение от Галерия в 309 году.
- ↑ Максенций не признал консулами Константина и Лициния и вновь провозгласил себя. Его консулат длился до 28 октября, когда он был разбит Константинов в в битве на Мульвийском мосту и погиб.
- ↑ Во время совместного консульства Максимина Дазы и Константина I и тот, и другой в надписях в зоне своего влияния присваивали старшинство себе. После поражения от Лициния и гибели Максимина (30 апреля) его имя исчезает из формулы и в зоне Константина (с мая), и в зоне Лициния (с апреля). Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 160—161.
- ↑ Лициний упоминается в качестве консула с августа, заняв место Максимина Дазы.
- ↑ В большинстве официальных документов это консульство Волузиана не помечается как второе, так как первый раз он был назначен непризнанным Максенцием и, таким образом, его консулат не был признан другими императорами. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 162.
- ↑ Согласно Хронографии 354 года Галликан и Басс не были назначены до 17 февраля. В одном папирусе они упоминаются в январе но, скорее всего, это ошибка. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 168.
- ↑ Лициний в 322—324 годах повторял более ранние действия Максенция и Константина — не признавал консулов соперника, но и не назначал новых своих.
- ↑ Лициний вновь не провозгласил новых консулов. В сентябре, после поражения Лициния, консулы Крисп и Константин II были признаны также и на Востоке. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 183.
- ↑ Валерий Прокул был смещён в мае. Новым консулом был назначен Ионий Юлиан, при этом первым, старшим, консулом был сделан Паулин. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 184.
- ↑ Константин I снова вступил в констульство, очевидно, в честь двадцатилетия своего правления — отмечавшегося им ещё в 305 году в Никомедии и вновь празднуемого в Риме в 326. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 186.
- ↑ Этот год является первым из длинного ряда лет, когда нельзя политическими потрясениями объяснить задержку в обозначении консулатов в египетских папирусах. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 191.
- ↑ Константин I умер 22 мая 337 года, а его три сына были объявлены Августами 9 сентября. То, что на следующий, 338 год, консулами были назначены не новые Августы, а два военачальника, предположительно объясняется их возможным участием в убийствах лета 337 года, когда были уничтожены многие родственники Константина I. Первоначально, до смерти Константина, в консулы предназначался Квинт Флавий Месий Эгнаций Лоллиан, получивший эту должность только в 355 году. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 211.
- ↑ Неясно, почему Константин II отдал консулат своим младшим братьям, а не вступил в него сам.
- ↑ Считался на Западе консулом до апреля-мая. Причины его назначения и смещения абсолютно не ясны. В мае Запад признал консулом Саллюстия. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 222.
- ↑ В 346 году консулами были объявлены два оставшихся в живых сына Константина I — Констанций II и Констант. Констант, однако, судя по всему, не признал этот совместный консулат и на Западе было объявлено о продолжении консулата Амантия и Альбина. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 227.
- ↑ Хотя Магненций погиб только 10 августа, свидетельств того, что в 353 году он вообще контролировал Рим нет. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 240.
- ↑ Возможно, назначению консулов на 375 год помешало вторжение варваров в Паннонию в конце 374. R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 285.
- ↑ На Западе старшим считался Сиагрий, на Востоке — Евхерий, который был дядей императора Феодосия I. Ситуация, очевидно, возникла из-за того, что Грациан, как старший Август, назначил Сиагрия старшим консулом, однако Евхерий, будучи родственником императора, по сложившейся, очевидно, практике, считался старшим восточным двором. Очевидно, Грациан признал действия Феодосия правомочными, так как в следующем, 282 году, другой родственник Феодосия был явно признан старшим и на Западе. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 297.
- ↑ Хотя существует несколько надписей из Рима, говорящих о консульстве Феодосия и Меробавда в этот год (до марта), большинство источников свидетельствуют о консульстве Меробавда и Сатурнина. Очевидно, сначала Феодосий предполагал сам стать консулом, однако новость об изменении планов не сразу дошла до Рима, где успели уже появиться соответствующие надписи. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 300; 650—652.
- ↑ Магн Максим объявил себя императором весной 383 года. Четыре (из десяти) надписи называют его консулат в 384 году вторым. Так как Максим не был признан, то его консулаты не упоминались в дальнейших источниках. В связи с этим существует небольшая вероятность, что надписи с упоминанием его первого консульства просто не дошли до нас, хотя более вероятен вариант, что в 384 году он все же стал консулом в первый раз. Магн Максим не печатал, в отличие от Караузия или Магненция монет в честь своего консульства (по крайней мере, они не известны). Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 303.
- ↑ Первоначально в консулы предназначался крупный чиновник с Запада Претекстат, однако в конце года он внезапно умер и Валентиниан II поспешно назначил консулом вместо него Бавтона, очевидно, без согласования с Феодосием. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 15; 305.
- ↑ Существует несколько свидетельств, что в 388 году консулом вместе с Максимом был Меробавд (в третий раз), однако они, скорее всего ошибочны. Магн Максим был разбит Феодосием 28 августа, после чего он и Кинегий были прилизаны консулами на Западе. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 311.
- ↑ Последний год с обоими консулами-язычниками.
- ↑ После убийства Валентиниана II и провозглашения на Западе императором Евгения тотпровозгласил консулами себя и Феодосия. Сделано это было либо для того, чтобы попытаться заручиться признанием восточного императора, то ли «по инерции» — так как Феодосий, очевидно, предназначался в консулы заранее, ещё при Валентиниане. Он, однако, не признал Евгения императором и консулом и объявил своим коллегой по консульству чиновника с Востока. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 16; 321.
- ↑ Никомах Флавиан был консулом до 6 сентября, когда, после вестей о поражении Евгения в битве при реке Фригид, он покончил с собой. С 7 сентября консулами на Западе, также как и на Востоке, считались Аркадий и Гонорий. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 16; 322.
- ↑ Евтропий, могущественный препозит священной опочивальни Аркадия, был свергнут в августе, после чего исчез из консульских формул на Востоке. На Западе Стилихон не признавал его консулом вовсе. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 16; 333.
- ↑ Стилихон не признал консула, назначенного на Востоке, однако сам был там признан. Более того, он, как родственник императора, ставился на первом месте, перед Аврелианом. Bagnall R. Consuls of the Later Roman Empire… P. 16; 335.
- ↑ Так же, как и в 400 году, консул, назначенный на Востоке, не был признан на Западе. Указания на консульство Аристинета на Западе в законах, очевидно, позднейшая вставка. Bagnall R…. Consuls of Latewr Roman Empire. P. 343.
- ↑ Вопрос, был ли Флавий Филипп назначен на Востоке или на Западе спорный. Bagnall R…. Consuls of Latewr Roman Empire. P. 351.
- ↑ Тертулл был консулом, назначенным Атталом — марионеточным императором Алариха. Гонорий в Равенне, судя по одному его письму, признал назначенного на Востоке консула Варана. Также во многих источниках обозначено продолжение прошлогоднего консулата. Bagnall R…. Consuls of Latewr Roman Empire. P. 351.
- ↑ Различные источники дают разные варианты консулата на Западе. См. Bagnall R…. Consuls of Latewr Roman Empire. P. 357.
- ↑ В источниках существуют путаница (как и в 411 году) с именами консулов и номерами консулатов Гонория и Феодосия. Путаница возникла, очевидно из-за вторжения готов в Италию и плохой связи между частями империи. Возможное объяснение см. Bagnall R…. Consuls of Latewr Roman Empire. P. 358-9.
- ↑ Восставший полководец Гераклиан объявил себя консулом. Судя по отрывку из Равеннских анналов он погиб 3 марта 411 года, но эта дата, возможно, чересчур ранняя. Закон (Кодекс Феодосия XV. 14. 13), приказывающий уничтожить имя Геракилана в надписях, датируется 3 августа 413 года. Продолжение консулата Гонория и Феодосия, встречающееся во многих западных источниках, очевидно, было вставлено уже позже, задним числом, после damnatio memoriae Гераклиана. Bagnall R…. Consuls of Latewr Roman Empire. P. 360—361.
- ↑ назначение Луция консулом было, очевидно, известно на Западе, но в творящемся в Империи хаосе его там просто не провозгласили консулом.
- ↑ На основании того, что в некоторых надписях с Запада Констант не упоминается как консул Отто Зеек делал вывод, что он не был там признан, однако, скорее всего, информация о его провозглашении просто долго шла с Востока. Bagnall R…. Consuls of Latewr Roman Empire. P. 363.
- ↑ Назначение частного человека консулом в третий раз в императорскую эпоху было экстраординарным. Очевидно, это было сделано в преддверии провозглашения Констанция Августом в следующем году.
- ↑ Впервые (исключая ситуацию 381 года) в консульских формулах на Западе и на Востоке используется разный порядок консулов, в обеих частях империи старшим консулом считается «свой». В дальнейшем такая ситуация будет не раз повторяться.
- ↑ Император Гонорий умер в августе, и власть в Риме захватил примицерий нотариев Иоанн. Кастиний, очевидно, был назначен именно им. Восточный двор, соответственно, не признал консула узурпатора. Bagnall R…. Consuls of Latewr Roman Empire. P. 383.
- ↑ А. А. Чекалова. У истоков византийской государственности: сенат и сенаторская аристократия Константинополя. М., 2007.
- ↑ 1 2 Chapman, John [www.ewtn.com/library/MARY/CEMAXOFC.htm Catholic Encyclopedia: Maxiums of Constantinople, Saint]. Eternal Word Television Network.
- ↑ [www.thelatinlibrary.com/bede/bede5.shtml Bede: Book V]
См. также
Источники
- Mommsen Th., Pearse R., eds (2006) [1892]. «[www.tertullian.org/fathers/chronography_of_354_08_fasti.htm Part 8: List (fasti) of the consuls to 354 AD]». Хронография 354 года.
Литература
- Degrassi, Attilio. I fasti consolari dell’impero romano dal 30 avanti Cristo al 613 dopo Cristo. Roma, 1952. итал.
Поздняя империя
- Jones A.H.M., Martindale J.R., Morris J. The Prosopography of the Later Roman Empire: Volume I A.D. 260—395. Cambridge University Press: Cambridge, 1971.
- Jones A.H.M., Martindale J.R. The Prosopography of the Later Roman Empire: Volume II. A.D. 395—527. Cambridge University Press: Cambridge, 1980.
- Martindale J.R. The Prosopography of the Later Roman Empire: Volume III. AD 527—641. Cambridge University Press: Cambridge, 1992.
- Bagnall R.S., Cameron A., Schwarts S.R., Worp K.A. Consuls of the Later Roman Empire. Atlanta, Georgia, 1987. ISBN 155540099X ISBN 9781555400996
- Barnes T.D. The New Empire of Diocletian and Constantine. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1982. ISBN 0783722214
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Список консулов Римской империи
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.
Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.
В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.
Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.
В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.
31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
