Список ныне живущих архиереев Русской Православной Церкви
Поделись знанием:
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.
Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»
Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.
Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.
После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.
Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:
«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]
«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.
Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.
Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.
На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.
Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.
Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
В списке представлены ныне живущие архиереи Русской Православной Церкви Московского патриархата.
Епископат Русской Православной Церкви насчитывает (на 30 октября 2016 года) 389 человек, из них:
- 285 — епархиальные архиереи, в том числе предстоятель Церкви — Патриарх Московский и всея Руси;
- 74 — викарные архиереи;
- 28 — пребывают на покое;
- 2 — запрещены в священнослужении.
Из которых:
- 1 — в сане патриарха
- 109 — в сане митрополита
- 64 — в сане архиепископа
- 215 — в сане епископа
Список составлен в порядке старшинства епископской хиротонии (первая дата в скобках после имени).
Старейший по возрасту правящий архиерей Московского Патриархата — митрополит Таллинский и всея Эстонии Корнилий (Якобс) (1924 года рождения); самый молодой — епископ Богородский Антоний (Севрюк), викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (1984 года рождения).
Старейший по хиротонии архиерей Московского Патриархата — митрополит Владимир (Котляров), пребывающий на покое, бывший митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский (хиротонисан 30 декабря 1962 года), который так же является старейшим по хиротонии архиереем во всей православной церкви.
Старейший по хиротонии правящий архиерей Московского Патриархата — митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков), (хиротонисан 25 ноября 1965 года), который так же является старейшим по возведению в сан митрополитом (возведен в сан 27 апреля 1972 года).
В списке количество епископов рукоположенных в Патриаршество:
- 4 — Патриарха Алексия I;
- 47 — Патриарха Пимена;
- 150 — Патриарха Алексия II;
- 188 — Патриарха Кирилла.
Содержание
- 1 Патриаршество патриарха Алексия I
- 2 Патриаршество патриарха Пимена
- 2.1 Хиротонии 1972 года
- 2.2 Хиротонии 1973 года
- 2.3 Хиротонии 1974 года
- 2.4 Хиротонии 1975 года
- 2.5 Хиротонии 1976 года
- 2.6 Хиротонии 1977 года
- 2.7 Хиротонии 1979 года
- 2.8 Хиротонии 1980 года
- 2.9 Хиротонии 1982 года
- 2.10 Хиротонии 1983 года
- 2.11 Хиротонии 1984 года
- 2.12 Хиротонии 1985 года
- 2.13 Хиротонии 1987 года
- 2.14 Хиротонии 1988 года
- 2.15 Хиротонии 1989 года
- 2.16 Хиротонии 1990 года
- 3 Патриаршество патриарха Алексия II
- 3.1 Хиротонии 1990 года
- 3.2 Хиротонии 1991 года
- 3.3 Хиротонии 1992 года
- 3.4 Хиротонии 1993 года
- 3.5 Хиротонии 1994 года
- 3.6 Хиротонии 1995 года
- 3.7 Хиротонии 1996 года
- 3.8 Хиротонии 1997 года
- 3.9 Хиротонии 1998 года
- 3.10 Хиротонии 1999 года
- 3.11 Хиротонии 2000 года
- 3.12 Хиротонии 2001 года
- 3.13 Хиротонии 2002 года
- 3.14 Хиротонии 2003 года
- 3.15 Хиротонии 2004 года
- 3.16 Хиротонии 2005 года
- 3.17 Хиротонии 2006 года
- 3.18 Хиротонии 2007 года
- 3.19 Хиротонии 2008 года
- 4 Патриаршество патриарха Кирилла
- 5 Будущие архиереи
- 6 Архиереи Русской Православной Церкви, запрещённые в служении
- 7 Бывший архиерей Русской Православной Церкви, ныне находящийся в юрисдикции иной Поместной Церкви
- 8 Бывшие архиереи Русской Православной Церкви, лишённые сана
- 9 См. также
- 10 Ссылки
Патриаршество патриарха Алексия I
Хиротонии 1962 года
- Владимир (Котляров), митрополит, бывший Санкт-Петербургский и Ладожский (30 декабря 1962 года; на покое с 19 марта 2014 года)
Хиротонии 1965 года
- Филарет (Вахромеев), митрополит, бывший Минский и Слуцкий, Почётный Патриарший экзарх всея Белоруссии (24 октября 1965; на покое с 25 декабря 2013)
- Ювеналий (Поярков), митрополит Крутицкий и Коломенский (26 декабря 1965; на кафедре с 11 июня 1977)
Хиротонии 1968 года
- Герман (Тимофеев), митрополит Волгоградский и Камышинский (6 декабря 1968; на кафедре с 30 января 1991)
Патриаршество патриарха Пимена
Хиротонии 1972 года
- Хризостом (Мартишкин), митрополит, бывший Виленский и Литовский (23 апреля 1972; на покое с 24 декабря 2010)
- Анатолий (Кузнецов), архиепископ Керченский, викарий Сурожской епархии. (3 сентября 1972; на кафедре с 17 июля 2002)
Хиротонии 1973 года
- Платон (Удовенко), митрополит Феодосийский и Керченский (16 декабря 1973; на кафедре с 20 декабря 2012)
Хиротонии 1974 года
- Алипий (Гаманович), архиепископ, бывший Чикагский и Средне-Американский (РПЦЗ) (12 июля 1974 года; на покое с 1 июля 2016 года)
Хиротонии 1975 года
- Иов (Тывонюк), митрополит, бывший Челябинский и Златоустовский (3 января 1975; на покое с 22 марта 2011)
- Ириней (Середний), митрополит Днепропетровский и Павлоградский (27 июля 1975; на кафедре с 19 октября 1993)
- Агафангел (Саввин), митрополит Одесский и Измаильский (16 ноября 1975; на кафедре с 20 июня 1992)
Хиротонии 1976 года
- Кирилл (Гундяев), Патриарх Московский и всея Руси (14 марта 1976; избран на Патриарший Престол 27 января 2009, интронизован 1 февраля 2009)
- Валентин (Мищук), митрополит, бывший Оренбургский и Саракташский (25 июля 1976; на покое с 22 октября 2015 года)
- Варнава (Кедров), митрополит Чебоксарский и Чувашский (30 ноября 1976; на кафедре со дня хиротонии)
Хиротонии 1977 года
- Исидор (Кириченко), митрополит Екатеринодарский и Кубанский (19 июня 1977; на кафедре с 12 мая 1987)
- Амвросий (Щуров), архиепископ, бывший Иваново-Вознесенский и Кинешемский (18 октября 1977; на покое с 19 июля 2006)
Хиротонии 1979 года
- Илиан (Востряков), епископ, бывший Серпуховской, викарий Московской епархии (25 ноября 1979; на покое с 17 февраля 1997)
Хиротонии 1980 года
- Лазарь (Швец), митрополит Симферопольский и Крымский (18 апреля 1980; на кафедре с 27 июля 1992)
- Мефодий (Немцов), митрополит Пермский и Кунгурский (27 апреля 1980; на кафедре с 5 марта 2010)
- Марк (Арндт), архиепископ Берлинско-Германский и Великобританский (РПЦЗ) (30 ноября 1980; на кафедре с 28 сентября 1982)
Хиротонии 1982 года
- Климент (Капалин), митрополит Калужский и Боровский (8 августа 1982; на кафедре с 20 июля 1990)
Хиротонии 1983 года
- Сергий (Фомин), митрополит Воронежский и Лискинский (30 января 1983; на кафедре с 7 мая 2003)
Хиротонии 1984 года
- Евсевий (Саввин), митрополит Псковский и Порховский (1 апреля 1984; на кафедре с 23 февраля 1993)
- Иларион (Капрал), митрополит Восточно-Американский и Нью-Йоркский, Первоиерарх РПЦЗ (10 декабря 1984; на кафедре с 18 мая 2008)
Хиротонии 1985 года
- Владимир (Иким), митрополит Омский и Таврический (30 июня 1985; на кафедре с 27 июля 2011)
- Антоний (Москаленко), архиепископ Уральский и Актюбинский (13 октября 1985; на кафедре с 30 января 1991)
Хиротонии 1987 года
- Феофан (Галинский), архиепископ Берлинский и Германский (11 января 1987; на кафедре с 31 января 1991)
- Симон (Ишунин), архиепископ Брюссельский и Бельгийский (11 апреля 1987; на кафедре со дня хиротонии)
- Пантелеимон (Долганов), митрополит Ярославский и Ростовский (17 мая 1987; на кафедре с 27 июля 2011)
- Григорий (Чирков), архиепископ Можайский, викарий Московской епархии (13 сентября 1987; на кафедре со дня хиротонии)
- Лев (Церпицкий), митрополит Новгородский и Старорусский (1 ноября 1987; на кафедре с 20 июля 1990)
Хиротонии 1988 года
- Марк (Петровцы), митрополит Хустский и Виноградовский (28 июля 1988; на кафедре с 14 декабря 2007)
- Никандр (Коваленко), епископ, бывший Звенигородский, викарий Московской епархии (7 августа 1988; на покое с 17 февраля 1997)
- Алексий (Кутепов), митрополит Тульский и Ефремовский (1 декабря 1988; на кафедре с 7 октября 2002)
- Виктор (Олейник), митрополит Тверской и Кашинский (4 декабря 1988; на кафедре со дня хиротонии)
- Анастасий (Меткин), митрополит Симбирский и Новоспасский (11 декабря 1988; на кафедре с 13 июля 2015)
- Иоанникий (Кобзев), митрополит, бывший Луганский и Алчевский (13 декабря 1988; на покое с 20 июля 2012)
Хиротонии 1989 года
- Антоний (Черемисов), митрополит Орловский и Болховский (22 апреля 1989; на кафедре с 5 октября 2011)
- Ионафан (Елецких), митрополит Тульчинский и Брацлавский (23 апреля 1989; на кафедре с 22 ноября 2006)
- Сергий (Полеткин), митрополит Самарский и Сызранский (5 мая 1989; на кафедре с 23 февраля 1993)
- Владимир (Кантарян), митрополит Кишинёвский и всея Молдовы (21 июля 1989; на кафедре со дня хиротонии)
- Александр (Кудряшов), митрополит Рижский и всея Латвии (23 июля 1989; на кафедре с 27 октября 1990)
- Димитрий (Дроздов), архиепископ Витебский и Оршанский (23 июля 1989; на кафедре с 7 июля 1992)
- Александр (Могилёв), митрополит Астанайский и Казахстанский (27 сентября 1989; на кафедре с 5 марта 2010)
- Арсений (Епифанов), митрополит Истринский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (5 октября 1989; на кафедре с 20 июля 1990)
Хиротонии 1990 года
- Вадим (Лазебный), митрополит Иркутский и Ангарский (4 февраля 1990; на кафедре со дня хиротонии)
- Варфоломей (Ващук), митрополит Ровенский и Острожский (24 февраля 1990; на кафедре с 27 июля 1995)
- Стефан (Корзун), архиепископ Пинский и Лунинецкий (4 марта 1990; на кафедре со дня хиротонии)
- Филарет (Карагодин), архиепископ, бывший Пензенский и Кузнецкий (11 марта 1990; на покое с 31 мая 2010)
- Виктор (Пьянков), епископ, бывший Подольский, викарий Московской епархии (25 марта 1990; на покое с 19 июля 1999)
- Нифонт (Солодуха), митрополит, бывший Волынский и Луцкий (31 марта 1990; на покое с 18 октября 2016)
Патриаршество патриарха Алексия II
Хиротонии 1990 года
- Тихон (Емельянов), митрополит Новосибирский и Бердский (19 августа 1990; на кафедре с 28 декабря 2000)
- Никон (Васюков), митрополит Уфимский и Стерлитамакский (26 августа 1990; на кафедре со дня хиротонии)
- Викентий (Морарь), митрополит Ташкентский и Узбекистанский (2 сентября 1990; на кафедре с 27 июля 2011)
- Корнилий (Якобс), митрополит Таллинский и всея Эстонии (15 сентября 1990; на кафедре с 11 августа 1992)
- Димитрий (Капалин), митрополит Тобольский и Тюменский (4 ноября 1990; на кафедре со дня хиротонии)
- Евлогий (Смирнов), митрополит Владимирский и Суздальский (11 ноября 1990; на кафедре со дня хиротонии)
- Василий (Златолинский), архиепископ, бывший Запорожский и Мелитопольский (2 декабря 1990; на покое с 14 апреля 2009)
- Онуфрий (Березовский), митрополит Киевский и всея Украины (9 декабря 1990; на кафедре с 17 августа 2014)
Хиротонии 1991 года
- Варсонофий (Судаков), митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский (8 февраля 1991; на кафедре с 19 марта 2014)
- Елевферий (Козорез), архиепископ Чимкентский и Таразский (15 февраля 1991; на кафедре со дня хиротонии)
- Сергий (Генсицкий), митрополит Тернопольский и Кременецкий (17 февраля 1991; на кафедре со дня хиротонии)
- Аркадий (Афонин), епископ, бывший Южно-Сахалинский и Курильский (21 апреля 1991; на покое с 17 июля 2001)
- Константин (Горянов), митрополит Петрозаводский и Карельский (16 июня 1991; на кафедре с 5 мая 2015)
- Иларион (Шукало), митрополит Донецкий и Мариупольский (29 сентября 1991; на кафедре с 12 сентября 1996)
- Алипий (Погребняк), архиепископ Краснолиманский, викарий Горловской епархии (6 октября 1991; на кафедре с 16 сентября 2014)
Хиротонии 1992 года
- Иннокентий (Васильев), архиепископ Виленский и Литовский (26 января 1992; на кафедре с 24 декабря 2010)
- Павел (Пономарёв), митрополит Минский и Заславский, Патриарший Экзарх всея Белоруссии (22 марта 1992; на кафедре с 25 декабря 2013)
- Кирилл (Дмитриев), архиепископ Сан-Францисский и Западно-Американский (РПЦЗ) (7 июня 1992; на кафедре с 17 октября 2000)
- Николай (Грох), архиепископ Белогородский, викарий Киевской епархии (16 июля 1992; на кафедре с 18 октября 2007)
- Петр (Карпусюк), епископ Дятловский, викарий Новогрудской епархии (24 июля 1992; на кафедре с 25 декабря 2014)
- Пантелеимон (Романовский), архиепископ, бывший Кировоградский и Новомиргородский (25 июля 1992; на покое с 10 февраля 2011)
- Антоний (Фиалко), митрополит Хмельницкий и Староконстантиновский (27 июля 1992; на кафедре с 22 июня 1993)
- Феодор (Гаюн), митрополит Каменец-Подольский и Городокский (5 августа 1992; на кафедре с 15 апреля 1997)
- Софроний (Дмитрук), митрополит Черкасский и Каневский (9 августа 1992; на кафедре со дня хиротонии)
- Ипполит (Хилько), епископ, бывший Хустский и Виноградовский (16 августа 1992; на покое с 14 декабря 2007)
- Виссарион (Стретович), митрополит Овручский и Коростенский (24 августа 1992; на кафедре с 22 июня 1993)
- Питирим (Старинский), митрополит Николаевский и Очаковский (26 августа 1992; на кафедре с 22 июня 1993)
- Августин (Маркевич), митрополит Белоцерковский и Богуславский (20 сентября 1992; на кафедре с 20 июля 2012)
- Вениамин (Пушкарь), митрополит Владивостокский и Приморский (21 сентября 1992; на кафедре со дня хиротонии)
- Иона (Карпухин), митрополит, бывший Астраханский и Камызякский (25 октября 1992 года; на покое с 15 июля 2016 года)
Хиротонии 1993 года
- Гурий (Шалимов), епископ, бывший Петропавловский и Булаевский (14 января 1993; на покое с 30 мая 2014)
- Герман (Моралин), митрополит Курский и Рыльский (28 марта 1993; на кафедре с 17 августа 2004)
- Иоанн (Попов), митрополит Белгородский и Старооскольский (4 апреля 1993; на кафедре с 18 июля 1995)
- Максимилиан (Лазаренко), архиепископ Песоченский и Юхновский (10 апреля 1993; на кафедре с 30 мая 2014)
- Пантелеимон (Кутовой), митрополит Красноярский и Ачинский (2 мая 1993; на кафедре с 5 октября 2011)
- Никон (Миронов), епископ Кудымкарский и Верещагинский (21 июля 1993; на кафедре с 19 марта 2014)
- Иоанн (Тимофеев), архиепископ Йошкар-Олинский и Марийский (25 июля 1993; на кафедре со дня хиротонии)
- Симон (Гетя), митрополит Мурманский и Мончегорский (3 октября 1993; на кафедре с 27 декабря 1995)
- Анатолий (Гладкий), митрополит Сарненский и Полесский (28 октября 1993; на кафедре с 30 марта 1999)
- Ростислав (Девятов), митрополит Томский и Асиновский (28 ноября 1993; на кафедре с 29 декабря 1998)
Хиротонии 1994 года
- Евгений (Решетников), архиепископ Верейский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (16 апреля 1994; на кафедре со дня хиротонии)
- Евтихий (Курочкин), епископ, бывший Домодедовский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (24 июля 1994; на покое с 7 июня 2012)
- Гурий (Кузьменко), архиепископ, бывший Житомирский и Новоград-Волынский (31 июля 1994; на покое с 10 февраля 2011)
- Серафим (Зализницкий), епископ Шумский, викарий Тернопольской епархии (1 августа 1994 года; на кафедре с 29 января 2016 года);
- Иннокентий (Шестопаль), епископ, бывший Конотопский и Глуховский (5 октября 1994; на покое с 8 мая 2008).
Хиротонии 1995 года
- Юстиниан (Овчинников), архиепископ Элистинский и Калмыцкий (1 сентября 1995; на кафедре с 25 июля 2014)
- Марк (Тужиков), митрополит Вятский и Слободской (3 сентября 1995; на кафедре с 22 марта 2011)
- Савва (Волков), архиепископ Тираспольский и Дубоссарский (12 сентября 1995; на кафедре с 5 марта 2010)
- Питирим (Волочков), архиепископ Сыктывкарский и Коми-Зырянский (19 декабря 1995; на кафедре со дня хиротонии)
- Зосима (Остапенко), архиепископ Соликамский и Чусовский (24 декабря 1995 года; на кафедре с 21 октября 2016)
Хиротонии 1996 года
- Артемий (Кищенко), архиепископ Гродненский и Волковысский (4 февраля 1996; на кафедре со дня хиротонии)
- Никон (Васин), митрополит Липецкий и Задонский (31 марта 1996; на кафедре с 26 декабря 2003)
- Симеон (Шостацкий), митрополит Винницкий и Барский (4 мая 1996; на кафедре с 10 июня 2007)
- Гавриил (Чемодаков), архиепископ Монреальский и Канадский (РПЦЗ) (7 июля 1996; на кафедре с 14 мая 2008)
- Михаил (Донсков), архиепископ Женевский и Западно-Европейский (РПЦЗ) (12 июля 1996; на кафедре с 21 мая 2006)
- Гурий (Апалько), архиепископ Новогрудский и Слонимский (4 августа 1996; на кафедре со дня хиротонии)
- Ефрем (Кицай), митрополит Криворожский и Никопольский (13 сентября 1996; на кафедре со дня хиротонии)
- Иоанн (Сиопко), митрополит Херсонский и Таврический (13 декабря 1996; на кафедре с 17 ноября 2008)
Хиротонии 1997 года
- Павел (Лебедь), митрополит Вышгородский и Чернобыльский, викарий Киевской епархии (19 апреля 1997; на кафедре со дня хиротонии)
- Иов (Смакоуз), епископ Каширский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (22 июня 1997; на кафедре с 20 апреля 2005)
- Ионафан (Цветков), архиепископ Абаканский и Хакасский (1 августа 1997; на кафедре с 29 декабря 1999)
- Феодосий (Бильченко), архиепископ Полоцкий и Глубокский (10 августа 1997; на кафедре со дня хиротонии)
Хиротонии 1998 года
- Анатолий (Аксёнов), епископ Костанайский и Рудненский (15 февраля 1998; на кафедре с 6 октября 2010)
- Кирилл (Наконечный), митрополит Екатеринбургский и Верхотурский (15 марта 1998; на кафедре с 27 июля 2011)
- Игнатий (Пологрудов), митрополит Аргентинский и Южноамериканский (29 марта 1998 года; на кафедре с 3 июня 2016 года)
- Амвросий (Поликопа), митрополит Черниговский и Новгород-Северский (28 июня 1998; на кафедре с 16 октября 2003)
- Иосиф (Македонов), митрополит Иваново-Вознесенский и Вичугский (8 сентября 1998; на кафедре с 19 июля 2006)
- Анатолий (Ботнарь), епископ Кагульский и Комратский (12 сентября 1998; на кафедре со дня хиротонии)
- Агапит (Бевцик), митрополит Могилёв-Подольский и Шаргородский (22 ноября 1998; на кафедре с 5 января 2013)
Хиротонии 1999 года
- Александр (Ищеин), архиепископ Бакинский и Азербайджанский (14 января 1999; на кафедре со дня хиротонии)
- Иосиф (Балабанов), митрополит Курганский и Белозерский (31 января 1999; на кафедре с 5 мая 2015)
- Тихон (Недосекин), епископ Видновский, викарий Московской епархии (10 августа 1999; на кафедре со дня хиротонии)
- Даниил (Нусиро), архиепископ Токийский, митрополит всея Японии (14 ноября 1999; на кафедре с 14 мая 2000)
Хиротонии 2000 года
- Серафим (Цудзиэ), архиепископ Сендайский и Восточно-Японский (15 января 2000; на кафедре со дня хиротонии)
- Евстафий (Евдокимов), архиепископ Александровский и Юрьев-Польский (30 января 2000; на кафедре с 30 мая 2014)
- Меркурий (Иванов), митрополит Ростовский и Новочеркасский (6 февраля 2000; на кафедре с 27 июля 2011)
- Онуфрий (Легкий), митрополит Харьковский и Богодуховский (22 апреля 2000; на кафедре с 8 мая 2012)
- Митрофан (Юрчук), митрополит Луганский и Алчевский (30 июля 2000; на кафедре с 20 июля 2012)
- Феофан (Ашурков), митрополит Казанский и Татарстанский (26 ноября 2000; на кафедре с 13 июля 2015)
- Владимир (Мороз), митрополит Почаевский, викарий Киевской епархии (3 декабря 2000; на кафедре со дня хиротонии)
- Пантелеимон (Бащук), архиепископ Бучанский, викарий Киевской епархии (24 декабря 2000 года; на кафедре с 29 января 2016 года)
Хиротонии 2001 года
- Софроний (Ющук), епископ Могилёвский и Мстиславский (4 февраля 2001; на кафедре с 7 октября 2002)
- Николай (Сораич), епископ, бывший Ситкинский, Анкориджский и Аляскинский (РПЦЗ) (22 апреля 2001; на покое с 24 марта 2014)
- Агапит (Горачек), епископ Штутгартский, викарий Берлинской епархии (РПЦЗ) (1 мая 2001; на кафедре со дня хиротонии)
- Серафим (Мелконян), епископ Калининградский и Балтийский (19 мая 2001; на кафедре с 21 октября 2016)
- Александр (Агриков), митрополит Брянский и Севский (2 сентября 2001; на кафедре с 28 декабря 2011)
- Даниил (Доровских), митрополит Архангельский и Холмогорский (11 ноября 2001; на кафедре с 24 декабря 2010)
- Филипп (Осадченко), митрополит Полтавский и Миргородский (30 декабря 2001; на кафедре со дня хиротонии)
Хиротонии 2002 года
- Иларион (Алфеев), митрополит Волоколамский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (14 января 2002; на кафедре с 31 марта 2009)
- Максим (Дмитриев), епископ Елецкий и Лебедянский (20 января 2002; на кафедре с 29 мая 2013)
- Феогност (Гузиков), архиепископ Сергиево-Посадский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (31 марта 2002; на кафедре со дня хиротонии)
- Иоанн (Хома), епископ Брестский и Кобринский (31 марта 2002; на кафедре с 7 октября 2002)
- Иринарх (Грезин), епископ Красногорский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (14 апреля 2002; на кафедре с 5 марта 2010)
- Феофилакт (Моисеев), епископ Дмитровский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (20 апреля 2002; на кафедре с 28 декабря 2011)
- Феодосий (Васнев), митрополит Тамбовский и Рассказовский (21 апреля 2002; на кафедре с 26 декабря 2002)
Хиротонии 2003 года
- Георгий (Данилов), митрополит Нижегородский и Арзамасский (2 февраля 2003; на кафедре со дня хиротонии)
- Петр (Лукьянов), архиепископ Чикагский и Средне-Американский (РПЦЗ) (12 июля 2003 года; на кафедре с 1 июля 2016 года)
- Вениамин (Зарицкий), митрополит Оренбургский и Саракташский (14 августа 2003; на кафедре с 22 октября 2015 года)
- Лонгин (Корчагин), митрополит Саратовский и Вольский (19 августа 2003; на кафедре со дня хиротонии)
Хиротонии 2004 года
- Марк (Головков), митрополит Рязанский и Михайловский (14 января 2004; на кафедре с 22 октября 2015 года)
Хиротонии 2005 года
- Савватий (Антонов), митрополит Улан-Удэнский и Бурятский (30 января 2005; на кафедре с 10 октября 2009)
- Стефан (Нещерет), епископ Гомельский и Жлобинский (30 января 2005; на кафедре с 7 июня 2012)
- Амвросий (Ермаков), архиепископ Петергофский, викарий Санкт-Петербургской епархии (26 марта 2005; на кафедре с 12 марта 2013)
- Тихон (Лобковский), епископ Майкопский и Адыгейский (3 апреля 2005; на кафедре с 27 мая 2009)
- Панкратий (Жердев), епископ Троицкий, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (2 июня 2005; на кафедре со дня хиротонии)
- Игнатий (Пунин), епископ Выборгский и Приозерский (7 июля 2005; на кафедре с 12 марта 2013)
- Лука (Коваленко), митрополит Запорожский и Мелитопольский (13 ноября 2005; на кафедре с 23 декабря 2010)
- Петр (Мустяцэ), епископ Унгенский и Ниспоренский (13 ноября 2005; на кафедре с 24 декабря 2010)
- Арсений (Яковенко), митрополит Святогорский, викарий Донецкой епархии (5 декабря 2005; на кафедре со дня хиротонии)
Хиротонии 2006 года
- Мелетий (Егоренко), митрополит Черновицкий и Буковинский (30 июля 2006; на кафедре с 16 сентября 2014)
- Роман (Гаврилов), епископ Серпуховской, викарий Московской епархии (10 августа 2006; на кафедре со дня хиротонии)
- Алексий (Гроха), архиепископ Балтский и Ананьевский (19 августа 2006; на кафедре с 20 декабря 2012)
- Александр (Матрёнин), епископ Даугавпилсский и Резекненский (19 августа 2006; на кафедре с 12 марта 2013)
- Аристарх (Смирнов), митрополит Кемеровский и Прокопьевский (20 августа 2006; на кафедре со дня хиротонии)
- Феофилакт (Курьянов), архиепископ Пятигорский и Черкесский (24 сентября 2006; на кафедре с 22 марта 2011)
- Маркелл (Ветров), епископ Царскосельский, викарий Санкт-Петербургской епархии (27 сентября 2006; на кафедре с 12 марта 2013)
- Антоний (Паканич), митрополит Бориспольский и Броварский (26 ноября 2006; на кафедре с 25 сентября 2013)
- Елисей (Ганаба), архиепископ Сурожский (26 ноября 2006; на кафедре с 27 декабря 2007)
Хиротонии 2007 года
- Митрофан (Никитин), митрополит Горловский и Славянский (28 января 2007; на кафедре со дня хиротонии)
- Варнава (Филатов), архиепископ Макеевский, викарий Донецкой епархии (11 февраля 2007; на кафедре с 18 октября 2007)
- Сергий (Чашин), епископ Солнечногорский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (15 февраля 2007; на кафедре с 31 марта 2009)
- Маркелл (Михэеску), епископ Бельцкий и Фэлештский (11 марта 2007; на кафедре со дня хиротонии)
- Елисей (Иванов), архиепископ Изюмский и Купянский (31 марта 2007; на кафедре с 8 мая 2012)
- Серафим (Белоножко), епископ Бобруйский и Быховский (22 апреля 2007; на кафедре со дня хиротонии)
- Никодим (Горенко), архиепископ Житомирский и Новоград-Волынский (4 июня 2007; на кафедре с 14 июня 2011)
- Ириней (Семко), архиепископ Нежинский и Прилукский (10 июня 2007; на кафедре со дня хиротонии)
- Владимир (Мельник), архиепископ Владимир-Волынский и Ковельский (11 июня 2007; на кафедре с 14 июня 2011)
- Иларий (Шишковский), архиепископ Макаровский, викарий Киевской епархии (29 июля 2007; на кафедре с 17 ноября 2008)
- Пантелеимон (Луговой), архиепископ Уманский и Звенигородский (19 октября 2007 года; на кафедре с 29 января 2016 года)
- Серафим (Демьянов), архиепископ Яготинский, викарий Киевской епархии (16 ноября 2007; на кафедре со дня хиротонии)
- Евлогий (Гутченко), архиепископ Сумской и Ахтырский (25 ноября 2007; на кафедре с 17 ноября 2008)
- Иоасаф (Губень), архиепископ Кировоградский и Новомиргородский (16 декабря 2007; на кафедре с 10 февраля 2011)
- Александр (Драбинко), митрополит Переяслав-Хмельницкий и Вишневский, викарий Киевской епархии (19 декабря 2007; на кафедре со дня хиротонии)
- Феодор (Мамасуев), архиепископ Мукачевский и Ужгородский (23 декабря 2007; на кафедре со дня хиротонии)
Хиротонии 2008 года
- Леонид (Филь), епископ Туровский и Мозырский (12 февраля 2008; на кафедре с 7 июня 2012)
- Никодим (Чибисов), митрополит Челябинский и Златоустовский (23 марта 2008; на кафедре с 30 мая 2014)
- Антоний (Боровик), епископ Угольский, викарий Хустской епархии (18 мая 2008; на кафедре с 16 сентября 2014)
- Иероним (Чернышов), епископ, бывший Орловский и Ливенский (2 июня 2008; на покое с 27 мая 2009)
- Иоанн (Берзинь), епископ Каракасский и Южно-Американский (РПЦЗ) (21 июня 2008; на кафедре со дня хиротонии)
- Феодосий (Иващенко), епископ Сиэтлийский, викарий Сан-Францисской епархии (РПЦЗ) (7 сентября 2008; на кафедре со дня хиротонии)
- Пантелеимон (Поворознюк), архиепископ Ровеньковский и Свердловский (24 сентября 2008; на кафедре с 5 января 2013)
- Иона (Паффхаузен), митрополит, бывший архиепископ Вашингтонский, митрополит всея Америки и Канады (РПЦЗ) (1 ноября 2008; на покое с 15 июня 2015)
- Александр (Нестерчук), архиепископ Городницкий, викарий Киевской епархии (16 ноября 2008; на кафедре со дня хиротонии)
- Иосиф (Масленников), архиепископ Роменский и Бурынский (18 ноября 2008; на кафедре с 25 сентября 2013)
- Нектарий (Фролов), епископ Талдыкорганский, викарий Астанайской епархии (20 ноября 2008; на кафедре с 25 июля 2014)
- Владимир (Орачёв), архиепископ Каменский и Царичанский (22 ноября 2008; на кафедре с 23 декабря 2010)
- местоблюстительство митрополита Кирилла
- Георгий (Шейфер), епископ Канберрский, викарий Австралийско-Новозеландской епархии (РПЦЗ) (7 декабря 2008; на кафедре с 7 октября 2014)
- Иероним (Шо), епископ, бывший Манхэттенский, викарий Восточно-Американской епархии (РПЦЗ) (10 декабря 2008; на покое с 10 июля 2013)
Патриаршество патриарха Кирилла
Хиротонии 2009 года
- Тихон (Зайцев), епископ Подольский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (26 апреля 2009; на кафедре со дня хиротонии)
- Назарий (Лавриненко), епископ Кронштадтский, викарий Санкт-Петербургской епархии (28 мая 2009; на кафедре с 12 марта 2013)
- Лазарь (Гуркин), епископ Нарвский и Причудский, (21 июля 2009; на кафедре с 30 мая 2011)
- Кирилл (Покровский), митрополит Ставропольский и Невинномысский (29 ноября 2009; на кафедре с 22 марта 2011)
- Климент (Родайкин), епископ Краснослободский и Темниковский (2 декабря 2009; на кафедре с 30 мая 2011)
- Евлогий (Пацан), архиепископ Новомосковский, викарий Днепропетровской епархии (13 декабря 2009; на кафедре со дня хиротонии)
Хиротонии 2010 года
- Алипий (Козолий), архиепископ Джанкойский и Раздольненский (14 февраля 2010; на кафедре со дня хиротонии)
- Вениамин (Тупеко), епископ Борисовский и Марьингорский (21 марта 2010; на кафедре с 23 октября 2014)
- Илия (Быков), епископ Балахнинский, викарий Нижегородской епархии (1 августа 2010; на кафедре с 25 декабря 2013)
- Пантелеимон (Шатов), епископ Орехово-Зуевский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (21 августа 2010; на кафедре с 12 марта 2013)
- Вениамин (Лихоманов), епископ Рыбинский и Даниловский (22 августа 2010 года; на кафедре с 15 марта 2012 года)
- Нестор (Сиротенко), епископ Корсунский (5 сентября 2010; на кафедре с 24 декабря 2010)
- Геннадий (Гоголев), епископ Каскеленский, викарий Астанайской епархии (10 октября 2010; на кафедре со дня хиротонии)
- Варнава (Сафонов), епископ Павлодарский и Экибастузский (14 ноября 2010; на кафедре со дня хиротонии)
- Иннокентий (Ерохин), епископ Уссурийский, викарий Владивостокской епархии (7 декабря 2010; на кафедре со дня хиротонии)
- Никодим (Барановский), архиепископ Северодонецкий и Старобельский (25 декабря 2010; на кафедре с 5 января 2013)
- Никодим (Вулпе), епископ Единецкий и Бричанский (26 декабря 2010; на кафедре со дня хиротонии)
Хиротонии 2011 года
- Филарет (Кучеров), епископ Львовский и Галицкий (2 января 2011; на кафедре с 20 июля 2012)
- Феодосий (Снигирёв), епископ Боярский, викарий Киевской епархии (6 января 2011; на кафедре с 25 сентября 2013)
- Тихон (Доровских), архиепископ Южно-Сахалинский и Курильский (23 января 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Филарет (Зверев), епископ Новокаховский и Генический (12 февраля 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Севастиан (Осокин), епископ Карагандинский и Шахтинский (20 февраля 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Зиновий (Корзинкин), митрополит Саранский и Мордовский (3 апреля 2011; на кафедре с 19 марта 2014)
- Артемий (Снигур), архиепископ Петропавловский и Камчатский (10 апреля 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Николай (Чашин), епископ Салехардский и Ново-Уренгойский (17 апреля 2011; на кафедре с 30 мая 2011)
- Герман (Камалов), епископ Ейский и Тимашевский (1 мая 2011; на кафедре с 12 марта 2013)
- Серафим (Глушаков), епископ, бывший Анадырский и Чукотский (22 мая 2011 года; на покое с 24 декабря 2015 года)
- Павел (Фокин), митрополит Ханты-Мансийский и Сургутский (12 июня 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Дионисий (Константинов), епископ, бывший Шепетовский и Славутский (18 июня 2011; на покое с 23 декабря 2014)
- Роман (Лукин), архиепископ Якутский и Ленский (19 июня 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Николай (Капустин), епископ Кременчугский и Лубенский (19 июня 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Савва (Михеев), епископ Воскресенский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (11 июля 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Иннокентий (Яковлев), епископ Нижнетагильский и Серовский (19 августа 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Игнатий (Депутатов), митрополит Вологодский и Кирилловский (21 августа 2011; на кафедре с 30 мая 2014)
- Николай (Дутка), епископ Находкинский и Преображенский (1 сентября 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Серафим (Кузьминов), епископ Белёвский и Алексинский (3 сентября 2011; на кафедре с 27 декабря 2011)
- Иона (Черепанов), епископ Обуховский, викарий Киевской епархии (10 сентября 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Корнилий (Синяев), епископ Волгодонский и Сальский (11 сентября 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Андрей (Тарасов), епископ Россошанский и Острогожский (18 сентября 2011; на кафедре с 25 декабря 2013)
- Адриан (Ульянов), епископ Ржевский и Торопецкий (21 сентября 2011; на кафедре с 28 декабря 2011)
- Николай (Субботин), епископ Салаватский и Кумертаусский (27 сентября 2011; на кафедре с 16 марта 2012)
- Иоанн (Павлихин), архиепископ Магаданский и Синегорский (12 октября 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Вениамин (Кириллов), епископ Ардатовский и Атяшевский (14 октября 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Лукиан (Куценко), епископ Благовещенский и Тындинский (16 октября 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Феофан (Ким), епископ Кызыльский и Тывинский (30 октября 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Гурий (Фёдоров), епископ Арсеньевский и Дальнегорский (6 ноября 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Ириней (Тафуня), епископ Орский и Гайский (22 ноября 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Дионисий (Порубай), епископ Касимовский и Сасовский (27 ноября 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Владимир (Самохин), митрополит Хабаровский и Приамурский (2 декабря 2011 года; на кафедре с 3 июня 2016 года)
- Феодосий (Гажу), епископ Исилькульский и Русско-Полянский (4 декабря 2011; на кафедре с 25 июля 2014)
- Тарасий (Владимиров), епископ Балашовский и Ртищевский (17 декабря 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Максимилиан (Клюев), епископ Братский и Усть-Илимский (18 декабря 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Пахомий (Брусков), епископ Покровский и Николаевский (19 декабря 2011; на кафедре со дня хиротонии)
- Стефан (Гордеев), епископ Канашский и Янтиковский (25 декабря 2011; на кафедре с 4 октября 2012)
Хиротонии 2012 года
- Николай (Погребняк), епископ Балашихинский, викарий Московской епархии (1 января 2012; на кафедре со дня хиротонии)
- Аристарх (Яцурин), епископ Николаевский, викарий Хабаровской епархии (25 января 2012; на кафедре со дня хиротонии)
- Ефрем (Просянок), епископ Биробиджанский и Кульдурский (28 января 2012; на кафедре с 5 мая 2015)
- Николай (Ашимов), епископ Амурский и Чегдомынский (29 января 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Ефрем (Барбинягра), епископ Боровичский и Пестовский (5 февраля 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Иаков (Тисленко), епископ Нарьян-Марский и Мезенский (25 февраля 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Амфилохий (Бондаренко), епископ Усть-Каменогорский и Семипалатинский (26 февраля 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Амвросий (Мунтяну), епископ Нефтекамский и Бирский (4 марта 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Лука (Волчков), епископ Искитимский и Черепановский (10 марта 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Филипп (Новиков), епископ Карасукский и Ордынский (11 марта 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Феодосий (Чащин), епископ Каинский и Барабинский (17 марта 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Сергий (Иванников), митрополит Барнаульский и Алтайский (18 марта 2012, на кафедре с 29 мая 2013)
- Филарет (Гусев), епископ Канский и Богучанский (24 марта 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Алексий (Антипов), епископ Бузулукский и Сорочинский (25 марта 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Елисей (Фомкин), епископ Урюпинский и Новоаннинский (31 марта 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Никифор (Хотеев), епископ Отрадненский и Похвистневский (1 апреля 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Августин (Анисимов), епископ Городецкий и Ветлужский (8 апреля 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Варнава (Баранов), епископ Выксунский и Павловский (22 апреля 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Нил (Сычёв), епископ Муромский и Вязниковский (2 мая 2012, на кафедре с 16 июля 2013)
- Антоний (Крипак), епископ Путивльский, викарий Киевской епархии (13 мая 2012, на кафедре с 20 июля 2012)
- Лонгин (Жар), епископ Банченский, викарий Черновицкой епархии (22 мая 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Мстислав (Дячина), епископ Тихвинский и Лодейнопольский (22 мая 2012, на кафедре с 12 марта 2013)
- Никита (Ананьев), епископ Козельский и Людиновский (27 мая 2012, на кафедре с 2 октября 2013)
- Софроний (Баландин), епископ Кинельский и Безенчукский (17 июня 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Никон (Фомин), митрополит Астраханский и Камызякский (1 июля 2012; на кафедре с 15 июля 2016)
- Иларион (Кайгородцев), епископ Кинешемский и Палехский (8 июля 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Мефодий (Зайцев), епископ Альметьевский и Бугульминский (11 июля 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Петр (Мансуров), епископ Калачинский и Муромцевский (12 июля 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Савватий (Загребельный), епископ Тарский и Тюкалинский (21 июля 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Роман (Кимович), епископ Конотопский и Глуховский (22 июля 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Софроний (Китаев), епископ Губкинский и Грайворонский (22 июля 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Климент (Вечеря), епископ Ирпенский, викарий Киевской епархии (23 июля 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Питирим (Творогов), епископ Душанбинский и Таджикистанский (1 августа 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Аркадий (Таранов), епископ Овидиопольский, викарий Одесской епархии (4 августа 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Ефрем (Яринко), епископ Бердянский и Приморский (5 августа 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Константин (Островский), епископ Зарайский, викарий Московской епархии (12 августа 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Иннокентий (Ветров), епископ Мариинский и Юргинский (21 августа 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Варсонофий (Столяр), епископ Бородянский, викарий Киевской епархии (28 августа 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Дамиан (Давыдов), епископ Фастовский, викарий Киевской епархии (30 августа 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Вениамин (Королёв), епископ Железногорский и Льговский (1 сентября 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Алексий (Шпаков), епископ Вознесенский и Первомайский (4 сентября 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Серафим (Домнин), митрополит Пензенский и Нижнеломовский (12 сентября 2012, на кафедре с 25 декабря 2013)
- Иннокентий (Васецкий), епископ Магнитогорский и Верхнеуральский (11 октября 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Филарет (Коньков), епископ Барышский и Инзенский (28 октября 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Василий (Данилов), епископ Котласский и Вельский (18 ноября 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Филарет (Гаврин), епископ Бежецкий и Весьегонский (25 ноября 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Феодор (Белков), епископ Алатырский и Порецкий (2 декабря 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Паисий (Кузнецов), епископ Яранский и Лузский (6 декабря 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Гедеон (Губка), епископ Георгиевский и Прасковейский (13 декабря 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Боголеп (Гончаренко), епископ Александрийский и Светловодский (23 декабря 2012, на кафедре со дня хиротонии)
- Даниил (Кузнецов), епископ Бишкекский и Кыргызстанский (23 декабря 2012, на кафедре с 25 июля 2014)
Хиротонии 2013 года
- Игнатий (Румянцев), епископ Уваровский и Кирсановский (25 января 2013, на кафедре со дня хиротонии)
- Варлаам (Пономарёв), епископ Махачкалинский и Грозненский (27 января 2013, на кафедре со дня хиротонии)
- Исидор (Тупикин), митрополит Смоленский и Рославльский (17 марта 2013, на кафедре со дня хиротонии)
- Николай (Почтовый), епископ Васильковский, викарий Киевской епархии (17 марта 2013, на кафедре со дня хиротонии)
- Митрофан (Осяк), епископ Гатчинский и Лужский (23 марта 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Варсонофий (Винниченко), епископ Новоазовский, викарий Донецкой епархии (30 марта 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Силуан (Вьюров), епископ Колпашевский и Стрежевской (31 марта 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Феогност (Дмитриев), епископ Новороссийский и Геленджикский (14 апреля 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Ферапонт (Кашин), епископ Костромской и Галичский (28 апреля 2013; на кафедре с 25 декабря 2013)
- Антоний (Азизов), епископ Ахтубинский и Енотаевский (7 мая 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Диодор (Исаев), епископ Мелекесский и Чердаклинский (19 мая 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Сергий (Булатников), епископ Великолукский и Невельский (13 июня 2013; на кафедре с 25 декабря 2014)
- Леонид (Горбачёв), епископ Владикавказский и Аланский (17 июня 2013 года; на кафедре с 3 июня 2016 года)
- Игнатий (Тарасов), епископ Костомукшский и Кемский (11 июля 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Митрофан (Серёгин), епископ Сердобский и Спасский (19 августа 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Гермоген (Серый), епископ Мичуринский и Моршанский (27 сентября 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Диодор (Васильчук), епископ Южненский, викарий Одесской епархии (29 сентября 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Роман (Корнев), епископ Рубцовский и Алейский (29 сентября 2013; на кафедре с 5 мая 2015)
- Серапион (Колосницин), епископ Кокшетауский и Акмолинский (23 октября 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Тихон (Бобов), епископ Ишимский и Аромашевский (3 ноября 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Иоанн (Коваленко), епископ Калачевский и Палласовский (6 ноября 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Каллистрат (Романенко), епископ Горноалтайский и Чемальский (10 ноября 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Силуан (Глазкин), епископ Лысковский и Лукояновский (17 ноября 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Митрофан (Баданин), епископ Североморский и Умбский (24 ноября 2013; на кафедре со дня хиротонии)
- Алексий (Муляр), епископ Саянский и Нижнеудинский (2 декабря 2013; на кафедре со дня хиротонии)
Хиротонии 2014 года
- Мефодий (Кондратьев), епископ Каменский и Алапаевский (25 января 2014; на кафедре со дня хиротонии)
- Викторин (Костенков), митрополит Ижевский и Удмуртский (23 февраля 2014; на кафедре с 5 мая 2015)
- Стефан (Кавтарашвили), епископ Тихорецкий и Кореновский (25 февраля 2014; на кафедре со дня хиротонии)
- Григорий (Петров), епископ Троицкий и Южноуральский (16 марта 2014; на кафедре со дня хиротонии)
- Игнатий (Бузин), епископ Армавирский и Лабинский (13 апреля 2014; на кафедре со дня хиротонии)
- Нестор (Люберанский), епископ Кузнецкий и Никольский (18 мая 2014; на кафедре со дня хиротонии)
- Владимир (Михейкин), епископ Петропавловский и Булаевский (8 июня 2014, на кафедре со дня хиротонии)
- Никанор (Анфилатов), епископ Енисейский и Лесосибирский (22 июня 2014, на кафедре со дня хиротонии)
- Николай (Ольховский), епископ Манхэттенский, викарий Восточно-Американской епархии (РПЦЗ) (29 июня 2014, на кафедре со дня хиротонии)
- Агафангел (Дайнеко), епископ Норильский и Туруханский (6 июля 2014, на кафедре со дня хиротонии)
- Симон (Морозов), епископ Шахтинский и Миллеровский (11 июля 2014, на кафедре со дня хиротонии)
- Иоанн (Рощин), епископ Наро-Фоминский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (1 августа 2014, на кафедре со дня хиротонии)
- Паисий (Юрков), епископ Щигровский и Мантуровский, (19 августа 2014, на кафедре со дня хиротонии)
- Виктор (Сергеев), епископ Глазовский и Игринский, (31 августа 2014, на кафедре со дня хиротонии)
- Владимир (Агибалов), епископ Новокузнецкий и Таштагольский, (1 сентября 2014, на кафедре со дня хиротонии)
- Нектарий (Селезнёв), епископ Ливенский и Малоархангельский, (9 сентября 2014, на кафедре со дня хиротонии)
- Евсевий (Дудка), епископ Шепетовский и Славутский (28 сентября 2014 года, на кафедре с 29 января 2016 года)
- Виктор (Быков), епископ Арцизский, викарий Одесской епархии (29 сентября 2014, на кафедре со дня хиротонии)
- Флавиан (Митрофанов), епископ Череповецкий и Белозерский (23 ноября 2014, на кафедре со дня хиротонии)
- Павел (Тимофеенков), епископ Молодечненский и Столбцовский (2 декабря 2014, на кафедре со дня хиротонии)
- Леонид (Толмачёв), епископ Уржумский и Омутнинский (14 декабря 2014, на кафедре со дня хиротонии)
- Тихон (Чижевский), епископ Ивано-Франковский и Коломыйский (28 декабря 2014, на кафедре со дня хиротонии)
Хиротонии 2015 года
- Антоний (Доронин), епископ Слуцкий и Солигорский (3 января 2015, на кафедре со дня хиротонии)
- Фотий (Евтихеев), епископ Югорский и Няганский (15 февраля 2015, на кафедре со дня хиротонии)
- Димитрий (Елисеев), епископ Нерчинский и Краснокаменский (22 февраля 2015, на кафедре со дня хиротонии)
- Иоанн (Мошнегуцу), епископ Сорокский, викарий Кишиневской епархии (8 марта 2015, на кафедре со дня хиротонии)
- Иоанн (Вахнюк), епископ Золотоношский, викарий Черкасской епархии (5 апреля 2015, на кафедре со дня хиротонии)
- Порфирий (Преднюк), епископ Лидский и Сморгонский (5 апреля 2015, на кафедре со дня хиротонии)
- Пармен (Щипелев), епископ Чистопольский и Нижнекамский (18 мая 2015, на кафедре со дня хиротонии)
- Сергий (Зятьков), епископ Вяземский и Гагаринский (21 мая 2015, на кафедре со дня хиротонии)
- Серапион (Дунай), епископ Бийский и Белокурихинский (28 июня 2015, на кафедре со дня хиротонии)
- Всеволод (Понич), епископ Славгородский и Каменский (9 июля 2015, на кафедре со дня хиротонии)
- Владимир (Маштанов), епископ Шадринский и Далматовский (11 июля 2015, на кафедре со дня хиротонии)
- Николай (Кривенко), епископ Северобайкальский и Сосново-Озёрский (12 июля 2015, на кафедре со дня хиротонии)
- Нафанаил (Крикота), епископ Волынский и Луцкий (5 августа 2015 года, на кафедре с 18 октября 2016 года)
- Владимир (Новиков), епископ Клинцовский и Трубчевский (1 сентября 2015, на кафедре со дня хиротонии)
- Тихон (Шевкунов), епископ Егорьевский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (24 октября 2015 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Антоний (Севрюк), епископ Богородский, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (26 октября 2015 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Матфей (Андреев), епископ Скопинский и Шацкий (15 ноября 2015 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Сергий (Михайленко), епископ Болградский, викарий Одесской епархии (15 ноября 2015 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Савва (Никифоров), епископ Валуйский и Алексеевский (22 ноября 2015 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Парамон (Голубка), епископ Бронницкий, викарий Святейшего Патриарха Московского и всея Руси (2 декабря 2015 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Серафим (Савостьянов), епископ Тарусский, викарий Калужской епархии (4 декабря 2015 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Вениамин (Погребной), епископ Новосанжарский, викарий Полтавской епархии (6 декабря 2015 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Фома (Мосолов), епископ Жигулёвский, викарией Самарской епархии (6 декабря 2015 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Сергий (Копылов), епископ Борисоглебский и Бутурлиновский (19 декабря 2015 года, на кафедре с 3 июня 2016 года)
- Феодор (Казанов), епископ Переславский и Угличский (27 декабря 2015 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Антоний (Простихин), епископ Сарапульский и Можгинский (28 декабря 2015 года, на кафедре со дня хиротонии)
Хиротонии 2016 года
- Матфей (Копылов), епископ Анадырский и Чукотский (3 января 2016 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Павел (Григорьев), епископ Колыванский, викарий Новосибирской епархии (8 января 2016 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Иоанн (Сичевский), епископ Елгавский, викарий Рижской епархии (27 марта 2016 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Иоанн (Руденко), епископ Воркутинский и Усинский (24 апреля 2016 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Арсений (Перевалов), епископ Юрьевский, викарий Новгородской епархии (3 мая 2016 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Кассиан (Шостак), епископ Иванковский, викарий Киевской епархии (31 июля 2016 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Евгений (Кульберг), епископ Среднеуральский, викарий Екатеринбургской епархии (1 августа 2016 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Феодор (Малаханов), епископ Вилючинский, викарий Петропавловско-Камчатской епархии (14 августа 2016 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Петр (Дмитриев), епископ Луховицкий, викарий Московской епархии (26 октября 2016 года, на кафедре со дня хиротонии)
- Савватий (Перепёлкин), епископ Ванинский и Переяславский (30 октября 2016 года, на кафедре со дня хиротонии)
Будущие архиереи
Наречённые архиереи
После наречения архиерейская хиротония обычно совершается в ближайшие дни или недели.
- Силуан (Шаларь), архимандрит, избранный и наречённый епископом Орхейским, викарем Кишиневской епархии (избран 21 октября 2016 года, наречён 28 октября 2016 года)
- Николай (Дегтярёв), архимандрит, избранный и наречённый епископом Черняховским и Славским (избран 21 октября 2016 года, наречён 28 октября 2016 года)
Избранные в архиереи
После избрания архиерейская хиротония может быть совершена в срок от месяца до нескольких лет или вообще не состояться.
- Симеон (Холодков), архимандрит, избранный епископом Орским, викарием Оренбургской епархии (избран 31 марта 2009 года)
- Каллиник (Чернышёв), архимандрит, избранный епископом Бахчисарайским, викарием Симферопольской епархии (избран 29 января 2016 года)
- Ириней (Стинберг), архимандрит, избранный епископом Сакраментским, викарием Сан-Францисской епархии (избран Архиерейским Синодом РПЦЗ 1 июля 2016 года, избрание утверждено Священным Синодом 15 июля 2016 года)
- Исаакий (Андроник), архимандрит, избранный епископом Ворзельским, викарием Киевской епархии (избран 18 октября 2016 года)
- Тихон (Софийчук), архимандрит, избранный епископом Гостомельским, викарием Киевской епархии (избран 18 октября 2016 года)
- Вениамин (Межинский), архимандрит, избранный епископом Хотинским, викарием Черновицкой епархии (избран 18 октября 2016 года)
- Матфей (Самкнулов), архимандрит, избранный епископом Шуйским и Тейковским (избран 21 октября 2016 года)
- Евфимий (Максименко), архимандрит, избранный епископом Усманским, викарем Липецкой епархии (избран 21 октября 2016 года)
Архиереи Русской Православной Церкви, запрещённые в служении
- Петр (Пэдурару), епископ, бывший Бельцкий, викарий Кишинёвской епархии (1 сентября 1990; в 1992 году запрещён в священнослужении Священным Синодом РПЦ). Принят в Румынскую православную церковь, где был возведён в сан митрополита Бессарабского. 31 марта 1999 Священный Синод РПЦ заявил о готовности снять с него каноническое запрещение в священнослужении и предоставить Отпускную грамоту, но она так и не была предоставлена
- Вениамин (Русаленко), епископ, бывший Черноморский и Кубанский (28 ноября 1990; запрещён в священнослужении Синодом РПЦЗ 15 мая 2002). Сейчас состоит в неканонической Русской истинно-православной церкви, сана формально не лишён
Бывший архиерей Русской Православной Церкви, ныне находящийся в юрисдикции иной Поместной Церкви
- Серафим (Сигрист), епископ, бывший Сендайский (19 декабря 1971—1988 — в юрисдикции Японской Православной Церкви Московского Патриархата; 2 апреля 2009 года принят в клир Православной Церкви в Америке как епископ на покое с титулом «бывший Сендайский»)
Бывшие архиереи Русской Православной Церкви, лишённые сана
- Филарет (Денисенко), бывший митрополит Киевский и всея Украины (4 февраля 1962; 27 мая 1992 — запрещён в священнослужении, 11 июня 1992 — извержен из сущего сана, лишён всех степеней священства и всех прав, связанных с пребыванием в клире, 21 февраля 1997 — отлучён от Церкви через анафематствование).
- Варнава (Прокофьев), бывший епископ Каннский, викарий Женевской епархии (РПЦЗ) (29 апреля 1982; лишён священного сана в 2001 году, восстановлен в сущем сане в 2006 году, после чего неоднократно подпадал под запрещение. 24 июня 2014 Архиерейский Собор РПЦЗ подтвердил лишение священного сана от 2001 года).
- Василий (Осборн), бывший епископ Сергиевский, управляющий Сурожской епархией (7 марта 1993; с 8 июня 2006 — в Константинопольском Патриархате, 20 февраля 2010 — лишён священного и монашеского сана по собственному прошению).
- Агафангел (Пашковский), бывший епископ Одесский и Таврический (РПЦЗ) (27 марта 1994; 19 апреля 2007 — запрещён в священнослужении, 1 сентября 2009 — лишён священного сана).
- Диомид (Дзюбан), бывший епископ Анадырский и Чукотский (10 августа 2000; 27 июня 2008 — запрещён в священнослужении и извержен из священного сана с отсрочкой для исправления, 6 октября 2008 — извержение из священного сана вступило в силу).
См. также
- Список епископов Русской православной церкви
- Список епископов Украинской православной церкви (Московского патриархата)
Напишите отзыв о статье "Список ныне живущих архиереев Русской Православной Церкви"
Ссылки
- [www.patriarchia.ru/db/persons.html Персоналии на сайте Московской патриархии]
- [drevo.pravbeseda.ru/index.php?id=12420 Епископат Русской Православной Церкви]
| Константинпольская • Александрийская • Антиохийская • Иерусалимская • Русская • Грузинская • Сербская • Румынская • Болгарская • Кипрская • Элладская • Албанская • Польская • Чехии и Словакии • Американская |
Отрывок, характеризующий Список ныне живущих архиереев Русской Православной Церкви
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.
Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»
Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.
Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.
После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.
Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:
«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]
«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.
Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.
Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.
На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.
Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.
Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
