Список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО в Боснии и Герцеговине

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

В списке Всеми́рного насле́дия ЮНЕ́СКО в Бо́снии и Герцегови́не значится 2 наименования (на 2014 год), это составляет 0,2 % от общего числа (1052 на 2016 год). Оба объекта включены в список по культурным критериям. Кроме этого, по состоянию на 2014 год, 8 объектов на территории Боснии и Герцеговины находятся в числе кандидатов на включение в список всемирного наследия[1]. Босния и Герцеговина ратифицировала Конвенцию об охране всемирного культурного и природного наследия 12 июля 1993 года[2]. Первый объект, находящийся на территории Боснии и Герцеговины, был занесён в список в 2005 году на 29-й сессии Комитета всемирного наследия ЮНЕСКО.





Список

В данной таблице объекты расположены в порядке их добавления в список всемирного наследия ЮНЕСКО.

# Изображение Название Местоположение Время создания Год внесения в список Критерии
1 Район Старого моста в историческом центре города Мостар
(босн. Stari most)
Город: Мостар
Кантон: Герцеговино-Неретвенский
Федерация Боснии и Герцеговины
1566 год 2005 год [whc.unesco.org/en/list/946 № 946] vi
2 Мост Мехмет Паши Соколовича в Вишеграде
(босн. Most Mehmed-paše Sokolovića
серб. Мост Мехмед паше Соколовића)
Город: Вишеград
Община: Вишеград
Республика Сербская
1577 год 2007 год [whc.unesco.org/en/list/1260 № 1260] ii, iv

Предварительный список

В таблице объекты расположены в порядке их добавления в предварительный список. В данном списке указаны объекты, предложенные правительством Боснии и Герцеговины в качестве кандидатов на занесение в список всемирного наследия.

# Изображение Название Местоположение Время создания Год внесения в список Критерии
1 Сараево
(босн. Sarajevo)
Кантон: Сараевский
Федерация Боснии и Герцеговины
С 1263 года 1997 год [whc.unesco.org/en/tentativelists/906/ 906] v
2 Пещера Ветреница (англ.)
(босн. Vjetrenica)
Ближайшее поселение: Завала (англ.)
Кантон: Герцеговино-Неретвенский
Федерация Боснии и Герцеговины
2004 год, 2007 год[3] [whc.unesco.org/en/tentativelists/1975/ 1975] vii, x
3 Природно-архитектурный ансамбль Яйце
(босн. Jajce)
Кантон: Среднебоснийский
Федерация Боснии и Герцеговины
С XV века 2006 год [whc.unesco.org/en/tentativelists/2098/ 2098] ii, iii, iv, v, vi, vii
4 Древнее поселение Почитель (англ.)
(босн. Počitelj)
Кантон: Герцеговино-Неретвенский
Федерация Боснии и Герцеговины
С XIV века 2007 год [whc.unesco.org/en/tentativelists/5092/ 5092] ii, iii, iv, v, vi
5 Природно-архитектурный ансамбль Благай (англ.)
(босн. Blagaj)
Кантон: Герцеговино-Неретвенский
Федерация Боснии и Герцеговины
С XVI века 2007 год [whc.unesco.org/en/tentativelists/5280/ 5280] ii, iii, iv, v, vi, vii
6 Природно-архитектурный ансамбль Блидинье (англ.)
(босн. Blidinje)
Кантон: Западногерцеговинский
Федерация Боснии и Герцеговины
С VII век до н. э. 2007 год [whc.unesco.org/en/tentativelists/5281/ 5281] i, iii, iv, vi, vii, viii, ix, x
7 Природно-архитектурный ансамбль Столац (англ.)
(босн. Stolac)
Кантон: Герцеговино-Неретвенский
Федерация Боснии и Герцеговины
С XIII тысячелетия до н. э. 2007 год [whc.unesco.org/en/tentativelists/5282/ 5282] ii, iii, iv, v, vi, vii
8 Средневековые могилы («стечки»)
(босн. Stećaks)
22 объекта
Республика Сербская
Федерация Боснии и Герцеговины
XIIXVI века 2011 год [whc.unesco.org/en/tentativelists/5607/ 5607] ii, iii, vi

Географическое расположение объектов

Объекты всемирного наследия ЮНЕСКО в Боснии и Герцеговине () и кандидаты, вошедшие в Предварительный список (в том числе комплексы средневековых могил)

См. также

Напишите отзыв о статье "Список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО в Боснии и Герцеговине"

Примечания

  1. [whc.unesco.org/en/tentativelists/state=ba Tentative] (англ.). UNESCO World Heritage Centre. — Список кандидатов в объекты всемирного наследия ЮНЕСКО в Боснии и Герцеговине. Проверено 4 декабря 2010. [www.webcitation.org/674KYpL49 Архивировано из первоисточника 20 апреля 2012].
  2. [whc.unesco.org/en/statesparties/ba The States Parties - Bosnia and Herzegovina]. unesco.org. Проверено 4 декабря 2010. [www.webcitation.org/674KZzLpu Архивировано из первоисточника 20 апреля 2012].
  3. Номинирована дважды

Ссылки

Отрывок, характеризующий Список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО в Боснии и Герцеговине

Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.