Список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО в Республике Корея

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

В спи́ске объе́ктов Всеми́рного насле́дия ЮНЕ́СКО в Респу́блике Коре́я значится 11 наименований (на 2014 год), что составляет 1,0 % от общего числа (1052 на 2016 год).

10 объектов включены в список по культурным критериям, 1 объект — по природным. 1 объект (пещерный храм Соккурам и храмовый комплекс Пульгукса) признан шедеврами человеческого созидательного гения (критерий i). 1 объект (вулканический остров Чеджудо с его лавовыми туннелями) признан природным феноменом или пространством исключительной природной красоты и эстетической важности (критерий vii).

Кроме этого, по состоянию на 2014 год, 17 объектов на территории государства находятся в числе кандидатов на включение в список всемирного наследия[1], в том числе 14 — по культурным и 3 — по природным критериям.

Республика Корея приняла Конвенцию об охране всемирного культурного и природного наследия 14 сентября 1988 года[2]. Первый объект на территории Республики Корея был занесён в список в 1995 году на 19-й сессии Комитета всемирного наследия ЮНЕСКО.





Список

В данной таблице объекты расположены в хронологическом порядке их добавления в список всемирного наследия ЮНЕСКО.

# Изображение Название Местоположение Время создания Год внесения в список Критерии
1 Монастырь Хэинса, Чангён-Пханджон (кор. 해인사?, 海印寺?</span>) – хранилище деревянных табличек «Трипитака Кореана» (кор. 팔만 대장경?, 八萬大藏經?</span> или кор. 고려 대장경?, 高麗大藏經?</span>) провинция Кёнсан-Намдо 12371248 годы (тексты),
XV век (храм)
1995 [whc.unesco.org/en/list/737 737] iv, vi
2 Святилище Чонмё
кор. 종묘?, 宗廟?</span>
город Сеул 1601 год 1995 [whc.unesco.org/en/list/738 738] iv
3 Пещерный храм Соккурам (кор. 석굴암?, 石窟庵?</span>)
и храмовый комплекс Пульгукса (кор. 불국사?, 佛國寺?</span>)
город Кёнджу, провинция Кёнсан-Пукто 774 год 1995 [whc.unesco.org/en/list/736 736] i, iv
4 Дворцовый комплекс Чхандоккун
кор. 창덕궁?, 昌德宮?</span>
город Сеул 14051412 годы 1997 [whc.unesco.org/en/list/816 816] ii, iii, iv
5 Крепость Хвасон
кор. 화성?, 華城?</span>
город Сувон, провинция Кёнгидо 17941796 годы 1997 [whc.unesco.org/en/list/817 817] ii, iii
6 Мегалитические захоронения – дольмены около городов Кочхан и Хвасун и на острове Канхва
кор. 고창 화순 강화지석묘군?, 高敞 和順 江華支石墓群?</span>
VIIIII века до н. э. 2000 [whc.unesco.org/en/list/977 977] iii
7 Исторические территории Кёнджу
кор. 경주 역사유적 지구?, 慶州歷史遺蹟地區?</span>
город Кёнджу, провинция Кёнсан-Пукто VIIX века 2000 [whc.unesco.org/en/list/976 976] ii, iii
8 Вулканический остров Чеджудо с его лавовыми туннелями
кор. 제주도 자연유산지구?, 濟州島自然遺産地區?</span>
провинция Чеджудо 2007 [whc.unesco.org/en/list/1264 1264] vii, viii
9 Гробницы правителей династии Чосон
(кор. 조선왕릉?, 朝鮮王陵?</span>)
город Сеул; провинция Кёнгидо; провинция Канвондо XIVXX века 2009, 2013 [whc.unesco.org/en/list/1319 1319] iii, iv, vi
10 Этнографические деревни-музеи: Хахве (а) и Яндон (б)
(кор. 안동하회마을?, 安東河回마을?</span>)
город Андон, провинция Кёнсан-Пукто; город Кёнджу, провинция Кёнсан-Пукто XVI век и XV век 2010 [whc.unesco.org/en/list/1324 1324] iii, iv
11 Намхансансон
(кор. 남한산성?, 南漢山城?</span>)
провинция Кёнгидо 672 год 2014 [whc.unesco.org/en/list/1439 1439] ii, iv

Географическое расположение объектов

Объекты всемирного наследия ЮНЕСКО в Республике Корея

Предварительный список

В таблице объекты расположены в порядке их добавления в предварительный список.

# Изображение Название Местоположение Время создания Год внесения в предварительный список Критерии
1 Обжиговые печи Канджина
(кор. 강진 도요지?, 康津陶窯址?</span>)
уезд Канджин, провинция Чолла-Намдо XXIV века 1994 [whc.unesco.org/en/tentativelists/385/ 385] ii, iii, iv, v, vi
2 Национальный парк Сораксан
(кор. 설악산천연보호구역?, 雪嶽山天然保護區域?</span>)
провинция Канвондо 1994 [whc.unesco.org/en/tentativelists/386/ 386] vii, x
3 Места находок динозавров вдоль южного побережья Южной Кореи
(кор. 남해안 일대 공룡화석지?, 南海岸一帶恐龍化石地?</span>)
уезды Хэнам () и Посон (), город Йосу (), уезд Хвасун () провинции Чолла-Намдо; уезд Косон (), провинции Кёнсан-Намдо 2002 [whc.unesco.org/en/tentativelists/1640/ 1640] viii, ix, x
4 Ватты на юго-западном побережье уезды Кочхан, Пуан (провинция Чолла-Пукто)
город Сунчхон, уезды Посон, Муан, Синан (провинция Чолла-Намдо)
2010 [whc.unesco.org/en/tentativelists/5482 5482] vii, viii, ix
5 Солончаки уезды Йонгван (), Синан () провинции Чолла-Намдо 2010 [whc.unesco.org/en/tentativelists/5484 5484] iii, v
6 Петроглифы в Тэгок-ри город Ульсан 2010 [whc.unesco.org/en/tentativelists/5486 5486] iii
7 Древние горные крепости в Центральной Корее:

а) Самнёнсансон
б) Сандансансон
в) Мирыксансон
г) Чхунджусансон
д) Чанмисансон
е) Токчусансон
ж) Ондальсансон

Провинция: Чхунчхон-Пукто
Города Чечхон, Чхонджу, Чхунджу; уезды Квесан, Поын, Танян
V век 2010 [whc.unesco.org/en/tentativelists/5488 5488] iii, iv, v
8 Исторические объекты Конджу (а) и Пуё (б) Провинция: Чхунчхон-Намдо
Город Конджу и уезд Пуё
VVII века 2010 [whc.unesco.org/en/tentativelists/5489 5489] ii, iii, iv
9 Исторические части города Иксан Провинция: Чолла-Пукто
Город: Иксан
VII век 2010 [whc.unesco.org/en/tentativelists/5490 5490] ii, iii, iv
10 Болото Упо Провинция: Кёнсан-Намдо
Уезд: Чханнён
Волость: Юомён
2011 [whc.unesco.org/en/tentativelists/5576 5576] vii, x
11 Наганыпсеон, городская крепость и деревня Провинция: Чолла-Намдо
Город: Сунчхон
Волость: Наганмён
Деревни: Доннэри, Сонэри, Намнэри
1397 2011 [whc.unesco.org/en/tentativelists/5598 5598] iii, iv, v, vi
12 Деревня Веам Провинция: Чхунчхон-Намдо
Город: Асан
Волость: Сонакмён
Деревня: Веамри
XVI век 2011 [whc.unesco.org/en/tentativelists/5599 5599] iii, iv, v, vi
13 Совоны, корейские конфуцианские академии:

а) Сосу
б) Намкье
в) Оксан
г) Досан
д) Пилам
е) Додон
ж) Бьёнсан
з) Донам
и) Мусон

Провинции Кёнсан-Пукто, Кёнсан-Намдо, Чолла-Намдо, Чхунчхон-Намдо, Чолла-Пукто, город Тэгу XVIXVII века 2011 [whc.unesco.org/en/tentativelists/5648 5648] ii, iii, iv, vi
14 Городская стена Сеула Город: Сеул
Район: Чонногу
Квартал: Нусантон
XIVXIX века 2012 [whc.unesco.org/en/tentativelists/5781 5781] ii, iii, iv, vi
15 Могильные холмы племенного союза Кая в Кимхэ (а) и Хамане (б) Провинция: Кёнсан-Намдо
а) Город: Кимхэ
Квартал: Тэсонтон
б) Уезд: Хаман
Уездный город: Каяып
Деревня: Тоханри
IIIVI века 2013 [whc.unesco.org/en/tentativelists/5847 5847] iii, iv
16 Могильные холмы племени Тэкая в квартале Джисантон уезда Корён Провинция: Кёнсан-Пукто
Уезд: Корён
Квартал: Джисантон
IIIVI века 2013 [whc.unesco.org/en/tentativelists/5849 5849] iii, iv
17 Традиционные буддийские горные храмы в Корее:

а) Сонамса
б) Тэхынса
в) Попчуса
г) Макокса
д) Тонтоса
е) Понджонса
ж) Пусокса

а) Провинция: Чолла-Намдо
Город: Сунчхон
б) Провинция: Чолла-Намдо
Уезд: Хэнам
в) Провинция: Чхунчхон-Пукто
Уезд: Поын
г) Провинция: Чхунчхон-Намдо
Город: Конджу
д) Провинция: Кёнсан-Намдо
Город: Янсан
е) Провинция: Кёнсан-Пукто
Город: Йонджу
ж) Провинция: Кёнсан-Пукто
Город: Андон

VIVII века 2013 [whc.unesco.org/en/tentativelists/5850 5850] ii, iii, iv

Географическое расположение объектов

1
2
6
9
10
11
12
13а
13б
13в
13г
13д
13е
13ж
13з
13и
14
15а
15б
16
17а
17б
17в
17г
17д
17е
17ж
Объекты из предварительного списка в Республике Корея

См. также

Напишите отзыв о статье "Список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО в Республике Корея"

Примечания

  1. [whc.unesco.org/en/tentativelists/state=kr Tentative] (англ.). UNESCO World Heritage Centre.
  2. [whc.unesco.org/en/statesparties/kr The States Parties — Republic of Korea].

Ссылки

  • [whc.unesco.org/en/statesparties/kr Список объектов всемирного наследия в Республике Корея]. Официальный сайт ЮНЕСКО.
  • [www.thesalmons.org/lynn/wh-korea.html#skorea Каталог ссылок по Всемирному наследию в Республике Корея]

Отрывок, характеризующий Список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО в Республике Корея

Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.