Список парусных корветов Российского императорского флота
Поделись знанием:
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
В список включены все парусные и парусно-винтовые корветы, состоявшие на вооружении Российского императорского флота, а также колёсный пароходо-корвет Сибирской флотилии.
Парусные корветы представляли собой трехмачтовые суда с полным парусным вооружением, обладали хорошей скоростью и маневренностью. По своим размерам и вооружению занимали промежуточное положение между фрегатами и бригами, могли нести до 30 орудий на открытой батарее. Корветы предназначались для крейсерских операций, разведывательной и посыльной службы. Принимали участие в дальних, в том числе кругосветных плаваниях. В составе Российского императорского флота суда данного класса появились в конце XVIII — начале XIX веков. До середины XIX века строились парусные корветы, после окончания Крымской войны им на смену пришли парусно-винтовые корветы, ставшие основой легких крейсерских сил русского флота и впоследствии перешедшие в класс крейсеров[1][2][3].
Содержание
Легенда
- Размер — длина и ширина судна в метрах.
- Осадка — осадка судна (глубина погружения в воду) в метрах.
- Экипаж — количество членов экипажа.
- Верфь — верфь постройки судна.
- Корабельный мастер — фамилия мастера, построившего судно.
- История службы — основные места и события.
- н/д — нет данных.
- н/у — не устанавливалась.
Корветы Балтийского флота
В разделе приведены все корветы, входившие в состав Балтийского флота России.
| Название | Ор. | Вод. | Размер | Осадка | Маш. | Эк. | Верфь | Мастер | Вх. | Вых. | История службы | Прим. |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Ловкий | 12 | н/д | 23,2 x 6,3 | 1,9 | н/у | н/д | н/д | н/д | 1789 год[C 1] | 1812 год | Состоял при гребном флоте. С 1798 по 1812 год нёс брандвахтенную службу в Роченсальме и Фридрихсгаме. Разобран в Роченсальме. | [4][5][6] [7][8][9] |
| Альциное | 18 | н/д | н/д | н/д | н/у | н/д | н/д[C 2] | н/д | н/д[C 3] | 1809 год | Принимал участие в войне с Францией 1804—1807 годов. C февраля 1806 года находился в составе эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина в Корфу, непосредственного участия в боевых операциях эскадры не принимал, использовался в качестве транспортного судна. В 1808 году после ухода эскадр Д. Н. Сенявина и И. О. Салтанова в Россию был оставлен в Корфу, а в 1809 году — продан французскому правительству. | [4][10][11] [12][13] |
| Версона | 22 | н/д | н/д | н/д | н/у | н/д | н/д[C 2] | н/д | н/д[C 3] | 1809 год | Принимал участие в войне с Францией 1804—1807 годов. C февраля 1806 года находился в составе эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина в Корфу, непосредственного участия в боевых операциях эскадры не принимал, использовался в качестве транспортного судна. В 1808 году после ухода эскадр Д. Н. Сенявина и И. О. Салтанова в Россию был оставлен в Корфу, а в 1809 году — продан французскому правительству. | [4][13][14] [15][16] |
| Дерзкий | 28 | н/д | 26,2 x 7,6 | 3,1 | н/у | н/д | н/д[C 2] | н/д | н/д[C 3] | 1809 год | Принимал участие в войне с Францией 1804—1807 годов. C февраля 1806 года находился в составе эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина в Корфу, участвовал в крейсерских плаваниях, высадках десантов, блокаде Рагузы и Далмации, бомбардировках французских войск у у местечек Полица и Сполатро, бомбардировке Макарска и защите Кастельново от французских войск. После заключения Тильзитского мира ушёл в Корфу. После известия о начале Англо-русской войны перешёл из Корфу в Триест, а январе 1808 года — в Венецию, где в сентябре 1809 года продан французскому правительству. | [4][7][13] [15][16] |
| Флора[C 4] | 22[C 5] | н/д | 35,2 x 8,8 | 4,2 | н/у | н/д | Главное адмиралтейство | Г. С. Исаков | 1806 год | 1807 год | Принимал участие в войне с Францией 1804—1807 годов. Попав 26 января (7 февраля) 1807 года сильный шторм в районе Корфу, потерял бушприт, фок-мачту, грот-стеньгу и был вынужден стать на якорь у берегов Албании. На следующий день, после того как стих ветер, корвет снялся с якоря и пошёл назад в Корфу, но вновь поднявшимся ветром был выброшен на мель и затонул. Экипаж переправился на берег на шлюпках был взят в плен турецкими войсками. | [4][5][7] [17][18] |
| Мельпомена[C 4] | 22[C 5] | н/д | 35,2 x 8,8 | 4,2 | н/у | н/д | Главное адмиралтейство | Г. С. Исаков | 1806 год | 1823 год | Принимал участие в Англо-русской войне, Отечественной войне 1812 года и войне с Францией 1813—1814 годов, совершал крейсерские плавания и осуществлял конвоирование транспортных судов. С 1814 по 1816 год выходил в практические плавания в Финский залив. Разобран в Кронштадте. | [4][5][7] [18][19] |
| Помона[C 4] | 22[C 5] | н/д | 35,2 x 8,8 | 4,2 | н/у | н/д | Главное адмиралтейство | Г. С. Исаков | 1806 год | 1823 год | Принимал участие в Англо-русской войне, Отечественной войне 1812 года и войне с Францией 1813—1814 годов, совершал крейсерские плавания и принимал участие в блокаде Данцига. В 1811 году нёс брандвахтенную службу в Свеаборге. С 1814 по 1820 год выходил в практические плавания в Балтийское море и Финский залив. | [4][5][7] [17][18] |
| Гермион | 22[C 5] | н/д | 35,1 x 9,1 | 4,3 | н/у | н/д | Кронштадтская верфь | И. П. Амосов | 1806 год | 1817 год | В 1806 и 1807 годах выходил в практические плавания в Балтийское море. Принимал участие в Англо-русской войне, Отечественной войне 1812 года и войне с Францией 1813—1814 годов, совершал крейсерские плавания и осуществлял конвоирование транспортных судов. В 1810 и 1811 годах выходил в практические плавания в Финский залив. Разобран в Кронштадте. | [4][5][7] [17][20] |
| Шарлотта | 16 | н/д | 26,4 x 7,9 | 3,4 | н/у | н/д | н/д[C 6] | н/д | н/д[C 7] | 1817 год | Принимал участие в участие в англо-русской войне, в том числе в крейсерских плаваниях и боевых действиях против флотов Англии и Швеции в Балтийском море в 1808 и 1809 годах. В 1810 и 1811 годах выходил в крейсерские плавания в Финский и Ботнический заливы. Принимал участие в участие в Отечественной войне 1812 года, использовался для крейсерских плаваний, а также участвовал в блокаде Данцига. Разобран в Кронштадте. | [4][5][11] [13][15] |
| Гремящий | 24 | н/д | н/д | н/д | н/у | н/д | Охтенская верфь | В. Ф. Стокке, А. А. Попов | 1822 год | 1830 год | 7 (19) ноября 1824 года был сорван с якоря и выброшен мель во время шторма и наводнения в Военной гавани Кронштадта. В декабре был был снят с мели. С октября 1826 года по май 1827 года подвергся тимберовке в Кронштадте. Принимал участие в Архипелагской экспедиции 1827 года, в том числе в Императорском смотре эскадры 2 (14) июля 1827 года, крейсерстве у входа в Наваринскую бухту и блокаде выход из бухты во время сражения, а также в блокаде пролива Дарданеллы. С октября по ноябрь 1828 года выходил в крейсерство в Средиземное море. В 1829 году корвет вернулся в Кронштадт, где был разобран. | [4][5][7] [21][20] |
| Наварин[C 8] | 20[C 9] | н/д | 39 x 9,8 | 3 | н/у | 160 | Построен во Франции. | н/д | н/д[C 10] | 1854 год | Принимал участие в русско-турецкой войне 1828—1829 годов, в том числе в крейсерских плаваниях в Архипелаге, блокаде пролива Дарданеллы. С 1830 по 1843 год и в 1851 и 1852 годах выходил в практические плавания в Финский залив и Балтийское море. 3 (15) июля 1836 года принимал участие в церемонии встречи Балтийским флотом ботика Петра I на Кронштадтском рейде. В 1844 году выходил в практическое плавание в Северное море. С 1848 по 1850 год участвовал в экспедиции Балтийского флота в воды Дании. В конце лета 1853 года вышел из Кронштадта на Дальний Восток для крейсерских плаваний в Охотском море. По пути дважды попадал в сильные шторма, ремонтировался в Христианзанде и Портсмуте. После второго ремонта вышел в Атлантический океан, однако из-за крепкого противного ветра был вынужден повернуть назад и 21 декабря 1853 (2 января 1854) года пришёл в голландский порт Флиссинген, где в силу «неблагонадежности к дальнему плаванию» в 1854 году корвет был продан. | [4][22][23] [24][25] |
| Львица | 26[C 5] | н/д | 39,6 x 9,6 | 3,2 | н/у | н/д | н/д | н/д | н/д[C 11] | 1854—1855 годы[C 12] | В 1829 году ремонтировался в Тулоне. В мае 1830 году был отправлен к Кандии для предотвращения возможных столкновений между турками и греками, после чего ушёл в Кронштадт. В 1831 году сопровождал по пути в Плимут линейный корабль «Кульм», с великой княгиней Еленой Павловной на борту. В 1832—1834, 1836—1838, 1840—1842, 1844, 1845, 1847 и 1848 годах выходил в практические плавания в Финский залив и Балтийское море. В июле 1835 года принимал участие в переброске отряда Гвардейского корпуса из Кронштадта в Данциг, а в сентябре обратно в Кронштадт. В 1844 году получил повреждения, сев в финских шхерах на камни, затонул при килевании в Або. В 1845 году был поднят и в 1846—1847 годах подвергся тимберовке в Кронштадте. C 1848 года находился в Кронштадтском порту. | [4][22][25] [26][27] |
| Князь Варшавский[C 13] | 30 | н/д | 50,3 x 13,2 | 6,3 | н/у | 380 | н/д[C 14] | н/д | н/д[C 15] | 1863 год | В 1832 году совершил плавание в Росток, после чего крейсировал у острова Борнхольм в составе отряда. В 1833, 1837, 1850, 1851 и 1852 годах выходил в практические плавания в Балтийское море. В июле 1835 года принимал участие в перевозке отряда Гвардейского корпуса из Кронштадта в Данциг, а в сентябре того же года обратно в Кронштадт. В 1836 году, с 1838 по 1842 годы, а также в 1845 и 1846 годах принимал участие в плаваниях для морской практики великого князя Константина Николаевича. В июне 1844 года совершил плавание из Кронштадта к берегам Дании. 3 (15) июля 1853 года принимал участие в Высочайшем смотре флота на Кронштадтском рейде, а 15 июля — в маневрах. В августе и сентябре 1853 года выходил в крейсерское плавание в Балтийском море. Принимал участие в Крымской войне, в 1854 и 1855 годах отряда занимал позицию на Северном фарватере для защиты острова Котлин в составе блокшивного отряда. С 1856 года находился в Кронштадте, при этом в 1856 году принимал участие в Высочайшем смотре, в 1857 и 1858 году нёс брандвахтенную службу на рейде, после чего находился в порту, где и был затоплен. | [4][5][13] [26][28] |
| Боярин | 11[C 16] | 885/903 | 48 x 9,73 | 4,2 | 160/200 | н/д | Охтенская верфь | Иващенко | 1856 год | 1901—1902 годы | В 1865—1866 годах подвергся тимберовке в Кронштадте. В 1880 году переведён из паровых судов в парусные и переквалифицирован в учебное судно. 24 ноября (6 декабря) 1891 года сдан к порту в Кронштадте, а в 1893 году переоборудован в блокшив № 4. В 1901—1902 годах блокшив продан на слом. | [4][5][29] |
| Новик | 11[C 17] | 885 | 49,8 x 9,73 | н/д | 200 | н/д | Охтенская верфь | Иващенко | 1856 год | 1863 годы | 14 (26) сентября 1863 на подходах к Сан-Франциско у мыса де-Лос-Рейес в тумане сел на камни и был разбит волнами. | [4][29][30] |
| Медведь | 11[C 17] | 885 | 49,8 x 9,73 | н/д | 200 | н/д | Охтенская верфь | Карповский | 1856 год | н/д | В 1862 году отчислен к порту. Начиная с 1963 года нёс брандвахтенную службу в Кронштадте. | [4][29][30] |
| Посадник | 11[C 18] | 885 | 49,8 x 9,73 | н/д | 200 | н/д | Охтенская верфь | Иващенко | 1856 год | 1871 год | В 1864 году подвергся тимберовке в Кронштадте. В 1871 году был исключен из списков судов флота и продан на слом. | [4][29][30] |
| Гридень | 11[C 19] | 885 | 49,8 x 9,73 | н/д | 160/200 | н/д | Охтенская верфь | Иващенко | 1856 год | 1883 год | В 1874 году подвергся капитальному ремонту, в 1862—1864 годах заменена паровая машина. В 1883 году исключен из списков судов флота и передан Кронштадтскому порту. | [4][30][31] |
| Воевода | 11[C 20] | 885 | 49,8 x 9,73 | н/д | 200 | н/д | Охтенская верфь | Иващенко | 1856 год | 1887 год | В 1865—1866 годах подвергся тимберовке в Кронштадте. В 1887 году исключен из списков судов флота. | [4][30][31] |
| Вол | 11[C 21] | 885 | 49,8 x 9,73 | н/д | 200 | н/д | Охтенская верфь | Карповский | 1856 год | 1889 год | В 1866 году отчислен к порту в Кронштадте и переоборудован в плавказарму. В 1889 году — исключен из списков судов флота и продан на слом. | [4][30][31] |
| Рында | 11[C 22] | 885 | 49,8 x 9,73 | н/д | 200 | н/д | Охтенская верфь | Иващенко | 1856 год | 1871 год | В 1861 году подвергся капитальному ремонту в Кронштадте. В 1871 году исключен из списков судов флота и продан на слом. | [4][30][31] |
| Баян | 16[C 23] | 1969 | 65,95 x 11 | 5,5 | 300 | н/д | Построен в Бордо | н/д | 1857 год | 1899 год | В 1873 году подвергся тимберовке в Кронштадте. С 1892 года переквалифицирован в учебное судно. В 1893 году сдан Кронштадтскому порту, а в 1899 году — исключен из списков судов флота. | [4][30][31] |
| Калевала | 15[C 24] | 1290 | 50,6 x 11,9 | 4,7 | 250 | н/д | Построен в Або | Юргенсон | 1858 год | 1872 год | В 1872 году исключен из списков судов флота и сдан порту. | [4][30][32] |
| Богатырь | 17[C 25] | 2155 | 67,6 x 12,1 | 5,8 | 360 | н/д | Новое адмиралтейство | Коршиков | 1860 год | 1888 год | В 1870 году подвергся тмиберовке. В 1887 году сдан к порту в Кронштадте и переоборудован в блокшив № 7, а 1888 году исключен из списков судов флота. | [4][30][32] |
| Витязь[C 26] | 17[C 27] | 2156 | 66,3 x 12 | 5,3 | 160 | н/д | Бьернеборгская верфь | н/д | 1862 год | 1895 год | В 1874 и 1881 годах подвергался капитальному ремонту в Кронштадте. С 1892 года переклассифицирован в учебное судно. 1894 году сдан к порту в Кронштадте, а в 1895 году — исключен из списков судов флота. | [4][32] |
| Варяг | 17[C 28] | 2156 | 68 x 15,54 | 5,5 | 360 | н/д | Улеабогская частная верфь | н/д | 1862 год | 1886 год | В 1876 году подвергся капитальному ремонту. В 1885 году сдан к порту в Кронштадте, а в 1886 году исключен из списков судов флота и продан на слом. | [4][33] |
| Аскольд | 17[C 29] | 2217 | 66,3 x 12,1 | 5,3 | 360 | н/д | Охтенская верфь | н/д | 1862 год | 1893 год | В 1871—1872 годах подвергся тимберовке в Кронштадте, были установлены новые котлы. В 1891 году сдан к порту в Кронштадте, а 1893 году исключен из списков судов флота и переоборудован в блокшив № 10. | [4][34] |
| Витязь[C 30] | 24[C 31] | 3210 | 89 x 13,7 | 4,9 | 2750[C 32] | н/д | Завод на Галерном Островке | н/д | 1884 год | 1893 год | Принимал участие в кругосветном путешествии 1886—1889 годов. Осенью 1891 года вновь ушел на Дальний Восток, в следующем году переклассифицирован в крейсер 1-го ранга. 28 апреля (10 мая) 1893 года сел на камни у порта Лазарев, а 31 мая (12 июня) 1893 года был частично разрушен штормом. Остатки корпуса были проданы японскому купцу. | [4][35] |
| Рында[C 30][36] | 24[C 33] | 3210 | 89 x 13,7 | 4,9 | 2750[C 32] | н/д | Франко-Русский завод | н/д | 1885 год | 1926 год | В 1892 году переклассифицирован в крейсер 1-го ранга. В 1905 году подвергся капитальному ремонту. С 1906 года использовался как учебное, а мая 1917 года как посыльное судно. С мая 1918 года находился на хранении в Кронштадтском порту. В 1922 году подготовлен для демонтажа и реализации, однако до 1926 года продолжал оставаться в распоряжении РККФ. | [4][35] |
- Корвет Львица.jpg
Корвет «Львица»
- Corvette Novik.jpg
Корвет «Новик»
- Bayan1856-1893.jpg
Корвет «Баян»
- Vityaz'-Skobelev1861-1900V.jpg
Корвет «Витязь» 1862 года постройки[C 34]
- Vityaz'-Skobelev1861-1900S.jpg
Корвет «Скобелев»[C 35]
- Vityaz'1883-1893.jpg
Корвет «Витязь» 1884 года постройки
- Rynda1883-1922.jpg
Корвет «Рында»
Корветы Балтийского и Черноморского флотов
В разделе приведены корветы, поочерёдно входившие в состав Балтийского и Черноморского флотов России, за исключением шести судов, построенных на Охтенской верфи и переведённых в состав Черноморского флота после окончания Крымской войны.
| Название | Ор. | Вод. | Размер | Осадка | Маш. | Эк. | Верфь | Мастер | Вх. | Вых. | История службы | Прим. |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Павел | 18 | н/д | н/д | н/д | н/у | н/д | н/д | н/д | н/д[C 36] | 1809 год | В 1805 и 1806 годах выходил в практические плавание в Чёрное море. Принимал участие в войне с Францией 1804—1807 годов, начиная с осени 1806 года находился в составе эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина в Средиземном море, 1807 году использовался для защиты острова Святой Мавры. После ухода эскадр в Россию, был оставлен в Корфу, где в 1809 году продан французскому правительству. | [4][9][11] [16][37][38] |
| Оливуца[C 37][C 38] | 20[C 39] | н/д | 39,3 x 10,9 | 5 | н/у | н/д | Севастопольское адмиралтейство | А. П. Прокофьев | 1841 год | 1863 год | В 1842 году принимал участие в операциях флота у берегов Кавказа в составе отряда, в 1843 году выходил в практическое плавание. В 1844 года находился в распоряжение русского посланника в Греции, где совершал плавания к берегам Сицилии и использовался для прогулок царской семьи по Средиземному морю, во время отдыха в местечке Оливуца на Сицилии. При этом корвет был переименован в «Оливуца». В 1845 году принимал участие в заграничном плавании, проходившем с целью получения морской практики генерал-адмиралом великим князем Константином Николаевичем. С 1847 по 1849 год выходил в практические плавания в Балтийское море. В 1850 года был направлен в Тихий океан с целью защиты прав Российско-Американской компании от английских и американских браконьеров и 29 мая (10 июня) 1851 года прибыл в Петропавловский порт. В 1851 и 1852 годах был задействован на грузо-пассажирских перевозках между Петропавловским портом, Аяном, Петровским зимовьем, Охотском и Новоархангельском. В 1853—1854 годах входил в состав эскадры вице-адмирала графа Е. В. Путятина. Принимал участие в Крымской войне, нёс брандвахтенную службу в Петропавловске и участвовал в эвакуации Петропавловска в залив Де-Кастри. 3 (15) ноября 1856 года вышел в Россию и 16 (28) сентября 1857 года прибыл в Кронштадт. | [4][39][40] [41][42][43] [44] |
| Сокол | 9/11[C 40] | 1016 | 50 x 9,9 | 4,4 | 200 | н/д | Николаевское адмиралтейство | А. С. Акимов | 1859 год | 1893 год | До начала 1961 года находился в распоряжении русского посланника в Константинополе, после ходил к берегам Сирии, а к концу того же года прибыл в Балтийское море. С 1863 года — вновь на Чёрном море. 27 октября (8 ноября) 1886 года выведен из боевого состава флота и сдан к порту для разоружения, демонтажа и реализации, а 31 июля (12 августа) 1893 года исключен из списков судов флота. | [39][45][46] [47] |
Корветы Черноморского флота
В разделе приведены все корветы, входившие в состав Черноморского флота России, включая шесть корветов, построенных на Охтенской верфи и переведённых в состав Черноморского флота после окончания Крымской войны.
| Название | Ор. | Вод. | Размер | Осадка | Маш. | Эк. | Верфь | Мастер | Вх. | Вых. | История службы | Прим. |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Диомид | 24 | н/д | 42,7 x 12,2 | 4,9 | н/у | н/д | Херсонская верфь | В. И. Потапов | 1804 год[C 41] | 1809 год | Принимал участие в войне с Францией 1804—1807 годов, с 1806 года находился в составе эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина в Средиземном море, с апреля и до конца года стоял в Кастельново, в начале 1807 года перешёл в Корфу. После начала Англо-русской войны ушёл в Триест, где находился до сентября 1809 года, пока не был продан французскому правительству. | [9][39][48] [49][50][51] [52] |
| Херсон | 24 | н/д | 36,6 x 10,4 | 3,7 | н/у | н/д | Херсонская верфь | М. И. Суровцов | 1805 год[C 42] | 1809 год | Принимал участие в войне с Францией 1804—1807 годов, с 1806 года находился в составе эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина в Средиземном море, с апреля и до конца года стоял в Кастельново, в начале 1807 года перешёл в Корфу. В августе 1807 года доставил Д. Н. Сенявину рескрипт Александра I о заключении Тильзитского мира и о возвращении флота в Россию. После начала Англо-русской войны ушёл в Триест, а затем в Венецию, где находился до сентября 1809 года, пока не был продан французскому правительству. | [9][39][49] [50][53][54] [55] |
| Або | 12 | н/д | н/д | н/д | н/у | н/д | Николаевское адмиралтейство | Д. В. Кузнецов | 1809 год | 1826 год[C 43] | Принимал участие в русско-турецкой войне 1806—1812 годов, в том числе в крейсерских плаваниях, бомбардировке Трапезунда и высадке десантов. C 1811 по 1813 год выходил в крейсерские плавания к берегам Крыма, а в 1814 и 1815 годах — практические плавания в Чёрное море. C 1816 по 1826 год нёс брандвахтенную службу в Одессе и Феодосии. | [20][39][49] [56][57][58] |
| Крым | 18 | н/д | 27,7[C 44] | н/д | н/у | 130 | Севастопольское адмиралтейство | А. И. Мелихов | 1810 год | 1825 год | Принимал участие в русско-турецкой войне 1806—1812 годов, в том числе в крейсерских плаваниях, высадке десантов? бомбардировке укреплений в Геленджикской бухте, Суджук-кале и Трапезунде. C 1811 по 1813 год выходил в крейсерские плавания к берегам Мингрелии, а в 1813 году — к устью Дуная. При этом 1811 году недалеко от Батума корвет уничтожил 10 и захватил 8 турецких судов. С 1814 по 1824 год вновь выходил в плавания к берегам Мингрелии и нёс брандвахтенную службу в Сухум-Кале. 1 (13) января 1825 года попал в шторм недалеко от Редут-Кале, был сорван сорван с якоря и выброшен на берег. В результате крушения погибло 49 человек экипажа. | [20][39][56] [57][59][60] |
| Шагин-Гирей[C 45] | 20 | н/д | н/д | н/д | н/у | н/д | н/д | н/д | 1811 год[C 46] | 1825 год[C 47] | Принимал участие в русско-турецкой войне 1806—1812 годов, в том числе в 1812 году вывозил войска из передаваемой Турции Анапы. В 1813 году выходил в практическое плавание в Чёрное море. В 1816 году на борту «Шагин-Гирея» совершил путешествие из Керчи в Таганрог великий князь Николай Павлович. С 1816 по 1824 год перевозил грузы между портами Чёрного моря и нёс брандвахтенную службу в Одессе. | [25][39][61] [62][63][64] |
| Язон | 24 | н/д | 36,3 x 9,8 | 4,6 | н/у | н/д | Севастопольское адмиралтейство | А. И. Мелихов | 1815 год | 1831 год | С 1817 по 1827 год выходил в практические плавания в Чёрное море, при этом в 1824 году проводил съемку берегов. Принимал участие в русско-турецкой войне 1828—1829 годов, в том числе в блокаде Анапы, конвоировании транспортов, крейсерских плаваниях, перевозке больных и снарядов. В 1829 году стоял в Севастополе, а в 1830 году совершал плавания между Севастополем и Очаковым. | [20][39][57] [62][65][66] |
| Ольга[C 48] | 24 | н/д | 39 x 10,7 | 5,3 | н/у | н/д | н/д | н/д | н/д[C 49] | н/д | С 1830 по 1832 год совершал плавания в Чёрном море. В 1833 году переоборудован в транспорт и получил новое имя «Ахиолло». | [25][39][62] [67][68][69]</br>[70] |
| Сизополь[C 50] | 24 | н/д | 40,5 x 10,7 | 4,6 | н/у | 190 | Николаевское адмиралтейство | И. Я. Осминин | 1830 год | 1845 год | В 1832, 1834, 1837 и 1838 годах выходил в крейсерские плавания к берегам Абхазии. В 1833 году принимал участие в экспедиции Черноморского Флота на Босфор. В 1835 и 1836 годах находился в Архипелаге в распоряжении русского посланника в Греции. В 1838 году был перечислен в ластовые суда, а в 1845 году разобран. | [21][39][57] [62][71][72] |
| Пендераклия[C 50] | 24 | н/д | 40,5 x 10,7 | 4,6 | н/у | 190 | Николаевское адмиралтейство | И. Я. Осминин | 1831 год | 1844 год | В 1833 году принимал участие в экспедиции Черноморского Флота на Босфор. В 1834 и 1835 годах находился в Константинополе в распоряжении русского посланника в Турции, совершал плавания в Афины и Смирну. В 1836 в составе отряда действовал у берегов Кавказа. В 1837 году находился в Афинах в распоряжении русского посланника в Греции. С 1838 по 1841 годы вновь принимал участия в операциях вдоль Кавказского побережья. | [21][39][57] [62][71][73] |
| Месемврия[C 50] | 24 | н/д | 40,5 x 10,7 | 4,6 | н/у | 190 | Севастопольское адмиралтейство | А. П. Прокофьев | 1832 год | 1835 год | С 1833 по 1837 год действовал у берегов Кавказа в составе Геленджикского отряда судов. В 1838 году в составе Сухумской эскадры контр-адмирала Ф. Г. Артюкова действовал у Абхазского берега. 13 (25) апреля 1838 года принимал участие в высадке десанта в устье реки Сочи, совместно с фрегатом «Варна» прикрывал строительство форта Александрия. В ночь С 30 мая (11 июня) по 31 мая (12 июня) во время стоянки на рейде в устье реки Сочи корабли попали в сильный шторм и были выброшены на берег. | [39][57][62] [71][74][75] |
| Ифигения | 20/22 | н/д | 36,8 x 10 | 4,5 | н/у | 180 | Николаевское адмиралтейство | В. Апостоли | 1834 год | 1848 год | В 1835 и 1839 годах находился в распоряжении русского посланника в Греции. При этом в 1835 году в Пирее выиграл гонку у английского фрегата «Портленд», на которую был вызван его капитаном, а в 1839 году совершал плавание в Ливорно. С 1836 по 1838 год, а также с 1840 по 1847 год принимал участие в операциях флота у берегов Кавказа. С июня по август 1842 года с кадетами на борту находился в практическом плавании в Чёрном море. В 1848 году отчислен к порту. | [20][39][57] [62][76][77] |
| Орест | 18/21[C 51] | н/д | 34,6 x 9,3 | 4,1 | н/у | 180 | Николаевское адмиралтейство | А. С. Акимов | 1836 год | 1854 год[C 52] | В 1837, 1843, 1844 и 1847 годах выходил в практические плавания в Чёрное море. В 1838 году находился в распоряжении русского посланника в Греции. С 1839 по 1841 и с 1848 по 1853 годы принимал участие в операциях флота у берегов Кавказа. Принимал участие Крымской войне, с 1854 года входил в состав эскадры защиты Севастопольского рейда, затоплен на рейде. | [20][39][57] [62][76][78] [79] |
| Пилад[C 38] | 20[C 39] | н/д | 39,3 x 10,9 | 5 | н/у | н/д | Николаевское адмиралтейство | И. В. Машкин | 1840 год | 1854 год | В 1841, 1842, 1850 и 1851 годах находился в распоряжении русского посланника в Греции в. C 1843 по 1849, в 1852 и 1853 годах по два-три месяца в году выходил в практические плавания в Чёрное море и в принимал участие в операциях флота у берегов Кавказа. 13 (25) января 1848 года был застигнут в сильной борой в Новороссийской бухте, сорван с якорей и выброшен на берег, две недели спустя снят с берега и отправлен на ремонт в Севастополь. Принимал участие в Крымской войне, в том числе в бомбардировке захваченного турецкими войсками крепления Святого Николая. 14 (26) декабря 1854 года затоплен на Севастопольском рейде. | [39][44][57] [76][79][80] [81] |
| Андромаха[C 53] | 18[82] | н/д | 37,5 x 11,4 | 4,5 | н/у | 190 | Николаевское адмиралтейство | И. В. Машкин | 1841 год | 1855 год | В 1842 и 1843 годах находился в распоряжение русского посольства в Греции. В 1844 году принимал участие в действиях флота у берегов Кавкаа. В июне и июле 1845 года выходил в практическое плавание в Чёрное море, после чего ушёл в Средиземное море. С декабря 1845 года принимал участие в заграничном плавании, проходившем с целью получения морской практики генерал-адмиралом великим князем Константином Николаевичем. Осенью 1846 года вернулся в Севастополь. В 1847 году выходил к Кавказскому побережью, а в 1848 и 1849 годах находился в заграничном плавании в Греции. В 1850 и 1851 годах вновь выходил к берегам Кавказа и принимал участие в практических практических плаваниях в Чёрном море. В июле 1853 года выходил в крейсерское плавание к мысу Херсонес и принимал участие в перевозке войск из Севастополя в Сухум-Кале. Принимал участие в Крымской войне, в том числе в бомбардировке укрепления Святого Николая, занятого турецкими войсками. 27 августа (8 сентября) 1855 года затоплен на Севастопольском рейде при оставлении города гарнизоном. | [39][57][79] [83][84][85] [86] |
| Калипсо[C 53] | 18[82] | н/д | 37,5 x 11,4 | 4,5 | н/у | 190 | Николаевское адмиралтейство | И. В. Машкин | 1845 год | 1855 год[C 54] | В 1846—1848, 1851 и 1852 годах выходил к берегам Кавказа и принимал участие в практических практических плаваниях в Чёрном море. C 1849 по 1850 год находился в распоряжение русского посольства в Грецию. В 1853 году выходил в крейсерсерское плавание к берегам Кавказа и принимал участие в перевозке войск из Севастополя в Сухум-Кале. Принимал участие в Крымской войне, в том числе 26 октября (7 ноября) 1853 года доставил предписание адмирала князя А. С. Меншикова «брать и разрушать турецкие военные суда» в расположение эскадры вице-адмирала П. С. Нахимова. До декабря 1853 года нёс брандвахтенную службу в Одессе, а с марта 1854 года входил в состав эскадры защиты Севастопольского рейда. 27 августа (8 сентября) 1855 года затоплен на Севастопольском рейде при оставлении города гарнизоном. | [39][57][83] [79][85][87] [88] |
| Арианда[C 55] | 20/25[C 56] | н/д | 38,1 x 10,6 | н/д | н/у | н/д | Севастопольское адмиралтейство | Рожнов | 1851 год | 1854 год | В июле 1852 года был направлен в Грецию в распоряжение русского посланника. В начале Крымской войны не смог вернуться в Россию и поэтому в 1854 году в Триесте был продан греческому правительству. | [20][37][39] [57][83][89] |
| Буйвол | 9/11[C 57] | 885 | 49,8 x 9,7 | 4,26 | 200 | н/д | Охтенская верфь | Карповский | 1856 год | 1869 год | Нёс службу в качестве корвета «11-пушечного ранга» и учебно-артиллерийского корабля. 25 января (6 февраля) 1869 года продан на слом. | [39][45][90] [91] |
| Вепрь | 8/11[C 57] | 885 | 49,8 x 9,7 | 4,26 | 200 | н/д | Охтенская верфь | Карповский | 1856 год | 1869 год | Нёс службу в качестве корвета «11-пушечного ранга». 25 января (6 февраля) 1869 года продан на слом. | [39][45][90] [92] |
| Волк | 11[C 57] | 885 | 49,8 x 9,7 | 4,26 | 200 | н/д | Охтенская верфь | Карповский | 1856 год | 1869 год | Нёс службу в качестве корвета «11-пушечного ранга». 25 января (6 февраля) 1869 года продан на слом. | [39][45][90] [93] |
| Зубр | 11[C 57] | 885 | 49,8 x 9,7 | 4,26 | 200 | н/д | Охтенская верфь | Карповский | 1856 год | 1869 год | Нёс службу в качестве корвета «11-пушечного ранга». 25 января (6 февраля) 1869 года продан на слом. | [39][45][90] [94] |
| Рысь | 11[C 57] | 885 | 49,8 x 9,7 | 4,26 | 200 | н/д | Охтенская верфь | Карповский | 1856 год | 1869 год | Нёс службу в качестве корвета «11-пушечного ранга». 25 января (6 февраля) 1869 года продан на слом. | [39][45][90] [95] |
| Удав | 11[C 57] | 885 | 49,8 x 9,7 | 4,26 | 200 | н/д | Охтенская верфь | Карповский | 1856 год | 1869 год | Нёс службу в качестве корвета «11-пушечного ранга». 25 января (6 февраля) 1869 года продан на слом. | [39][57][90] [96] |
| Воин | н/д | 1820 | 59,4 x 11,2 | 5,3 | 250 | н/д | Николаевское адмиралтейство | н/д | 1857 год | 1894 год | Нёс службу в качестве транспортного судна, корвета и учебно-артиллерийского корабля. 19 (31) января 1894 года продан на слом. | [39][97] |
| Ястреб | 8/10[C 58] | 1016 | 50 x 9,9 | 4,4 | 220 | н/д | Николаевское адмиралтейство | А. С. Акимов | 1860 год | 1876 год | Нёс службу в качестве корвета на Чёрном море. 27 марта (8 апреля) 1876 года выведен из боевого состава флота и сдан к порту для разоружения, демонтажа и реализации. | [39][57][46] [98] |
| Кречет | 9/10[C 59] | 1016 | 50 x 9,9 | 4,4 | 220 | н/д | Николаевское адмиралтейство | А. С. Акимов | 1860 год | 1871 год | Использовался для борьбы с поставками оружия горцам и уничтожением судов контрабандистов на Чёрном море, неоднократно выходил в крейсерства к берегам Кавказа. 24 июня (6 июля) 1871 года исключен из списков судов флота и сдан Николаевскому порту. | [39][57][46] [99] |
| Львица | 9[C 60] | 795/885 | 49,8 x 9,4 | 4 | 411 | 175 | Николаевское адмиралтейство | Александров | 1865 год | 1893 год | Нёс службу в качестве корвета на Чёрном море. 31 июля (12 августа) 1893 года исключен из списков судов флота и переоборудован в блокшив. | [39][100][101] |
| Память Меркурия | 11[C 61] | 850/885 | 50 x 9,8 | 4 | 382 | 162/175 | Николаевское адмиралтейство | Трофимов | 1865 год | 1883 год | До 1871 года корвет использовался в основном для борьбы с контрабандой и поставками оружия горцам, неоднократно выходил в длительные крейсерства к берегам Кавказа. В 1871 году корвет подвергся перевооружению, а в 1874 году — капитальному ремонту механизмов. Во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов использовался в качестве учебно-артиллерийского судна в Николаеве. С октябре 1878 года находился в составе Дунайской флотилии, с марта 1879 года в составе Практического отряда в Николаеве. 9 (21) апреля 1883 года корвет исключен из списков судов флота и переоборудован блокшив. | [39][100][102] |
- Kamenev krushenie eskadri.jpg
«Крушение русской эскадры на Абхазском берегу у реки Соча 30 мая 1838 года». Картина Каменева
- Корвет Калипсо.gif
«Корвет „Калипсо“ у мыса Матапана». Рисунок В. А. Прохорова
- Корвет Львица на стапеле.jpg
Корвет «Львица» на стапеле Николаевского казенного завода
Корветы Каспийской флотилии
В разделе приведены все Корветы, входившие в состав Каспийской флотилии России. В составе флотилии с 1807 по 1831 год несли службу всего четыре парусных корвета, строившихся по одному проекту — тип «Казань».
| Название | Ор. | Вод. | Размер | Осадка | Маш. | Эк. | Верфь | Мастер | Вх. | Вых. | История службы | Прим. |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Казань | 16 | н/д | 33,6 x 9,5 | 3,8 | н/у | н/д | Казанское адмиралтейство | Е. И. Кошкин | 1807 год | 1818 год | Принимал участие русско-персидской войне 1804—1813 годов. С 1808 по 1813 год выходил в крейсерские плавания к каспийским берегам Персии. Разобран в Астрахани. | [103][104][105] [106][107] |
| Арианда[C 55] | 16 | н/д | 33,6 x 9,5 | 3,8 | н/у | н/д | Казанское адмиралтейство | А. П. Антипьев | 1808 год | 1819 год | Принимал участие русско-персидской войне 1804—1813 годов. С 1809 по 1812 год выходил в крейсерские плавания к каспийским берегам Персии, в конце 1812 — начале 1813 года принимал участие в бомбардировке крепости Ленкорань. С 1814 по 1819 год выходил в практические плавания в Каспийское море. Разбился у берегов Персии в 1819 году. | [104][105][106] [107][108] |
| Казань | 16/18 | н/д | 33,6 x 9,5 | 3,8 | н/у | н/д | Казанское адмиралтейство | А. П. Антипьев | 1816 год | 1827 год | В 1818 году выходил в практическое плавание в Каспийское море. С 1819 по 1821 год принимал участие в военно-исследовательской экспедиции Н. Н. Муравьёва-Карсского к туркменскому берегу Каспийского моря. С 1822 по 1826 год вновь выходил в практические плавания в Каспийское море. Разобран в Астрахани. | [104][105][106] [107][108][109] |
| Геркулес | 16 | н/д | 33,6 x 9,5 | 3,8 | н/у | н/д | Казанское адмиралтейство | С. О. Бурачёк | 1820 год | 1831 год | С 1821 по 1824 год выходил в практические плавания в Каспийское море. В 1825 году принимал участие в экспедициях профессора Э. И. Эйхвальда, после чего был задействован для перевозки войск из Астрахани в Баку. Во время русско-персидской войны 1826—1828 годов стоял в Астрахани. Разобран в Астрахани. | [104][105][106] [107][108] |
Пароходо-корвет Сибирской флотилии
В разделе приведён пароходо-корвет, входивший в состав Сибирской флотилии России.
| Название | Ор. | Вод. | Размер | Осадка | Маш. | Эк. | Верфь | Мастер | Вх. | Вых. | История службы | Прим. |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Америка | 8 | 554 | 50,3 x 8,6[C 62] | 3,8 | 150 | н/д | Судоверфь Уэбба, Нью-Йорк | н/д | 1857 год | 1883 год | В 1858 году входил в состав эскадры генерал-губернатора Николая Николаевича Муравьёва-Амурского. На судне были открыты залив Америка, бухта Находка, большое количество заливов и бухт акватории залива Петра Великого. | [110][111][112] [113] |
- Корвет «Америка».jpg
Корвет «Америка»
Напишите отзыв о статье "Список парусных корветов Российского императорского флота"
Примечания
Ссылки на источники
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 31—43.
- ↑ [sailing.shipmodelsbay.com/00/02/04/index.html Корветы] (рус.). «Военная Россия». Проверено 21 апреля 2015.
- ↑ А. Б. Широкорад, 2007, с. 133—140, 325—329, 397.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 [www.randewy.ru/nk/korvetbf.html Корветы Балтийского флота] (рус.). randewy.ru. Проверено 21 апреля 2015.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Список русских военных судов, 1872, с. 124—125.
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 41, 304.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 А. Б. Широкорад, 2007, с. 133.
- ↑ [sailing.shipmodelsbay.com/09/kk/index.html Кайки] (рус.). «Военная Россия». Проверено 21 апреля 2015.
- ↑ 1 2 3 4 [sailing.shipmodelsbay.com/05/kps/index.html Корветы, переоборудованные из судов других классов] (рус.). «Военная Россия». Проверено 21 апреля 2015.
- ↑ Список русских военных судов, 1872, с. 794.
- ↑ 1 2 3 А. Б. Широкорад, 2007, с. 134.
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 41—42.
- ↑ 1 2 3 4 5 [sailing.shipmodelsbay.com/05/kpz/index.html Корветы, купленные за границей] (рус.). «Военная Россия». Проверено 27 апреля 2015.
- ↑ А. Б. Широкорад, 2007, с. 133—134.
- ↑ 1 2 3 Чернышёв, 2002, с. 42.
- ↑ 1 2 3 Список русских военных судов, 1872, с. 794—795.
- ↑ 1 2 3 Чернышёв, 2002, с. 31.
- ↑ 1 2 3 [sailing.shipmodelsbay.com/05/flora/index.html Корветы типа «Флора»] (рус.). «Военная Россия». Проверено 22 апреля 2015.
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 31—32.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 [sailing.shipmodelsbay.com/05/kvsp/index.html Корветы специальной постройки] (рус.). «Военная Россия». Проверено 22 апреля 2015.
- ↑ 1 2 3 Чернышёв, 2002, с. 34.
- ↑ 1 2 Список русских военных судов, 1872, с. 762.
- ↑ А. Б. Широкорад, 2007, с. 134—135.
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 43—44.
- ↑ 1 2 3 4 [sailing.shipmodelsbay.com/05/kvn/index.html Корветы, взятые у неприятеля] (рус.). «Военная Россия». Проверено 27 апреля 2015.
- ↑ 1 2 А. Б. Широкорад, 2007, с. 135.
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 44.
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 42—43.
- ↑ 1 2 3 4 А. Б. Широкорад, 2007, с. 136.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Список русских военных судов, 1872, с. 126—127.
- ↑ 1 2 3 4 5 А. Б. Широкорад, 2007, с. 137.
- ↑ 1 2 3 А. Б. Широкорад, 2007, с. 138.
- ↑ А. Б. Широкорад, 2007, с. 138—139.
- ↑ А. Б. Широкорад, 2007, с. 139.
- ↑ 1 2 А. Б. Широкорад, 2007, с. 139—140.
- ↑ C 8 (21) мая 1917 года «Освободитель».
- ↑ 1 2 Чернышёв, 2002, с. 41.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/pavel.htm Корвет «Павел»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 21 апреля 2015.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 [www.randewy.ru/nk/korvetchf.html Корветы Черноморского флота] (рус.). randewy.ru. Проверено 21 апреля 2015.
- ↑ А. Б. Широкорад, 2007, с. 135—136, 327.
- ↑ Список русских военных судов, 1872, с. 124—125, 492—493.
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 35—37.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/menelay.htm Корвет «Менелай»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 27 апреля 2015.
- ↑ 1 2 [sailing.shipmodelsbay.com/05/pilad/index.html Корветы типа «Пилад»] (рус.). «Военная Россия». Проверено 28 апреля 2015.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Список русских военных судов, 1872, с. 494—495.
- ↑ 1 2 3 А. Б. Широкорад, 2007, с. 328.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/sokol.htm Корвет «Сокол»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 18 мая 2015.
- ↑ Список русских военных судов, 1872, с. 544—545, 794—795.
- ↑ 1 2 3 А. Б. Широкорад, 2007, с. 325.
- ↑ 1 2 Чернышёв, 2002, с. 41, 373.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/diomid.htm Корвет «Диомид»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 21 апреля 2015.
- ↑ [sailing.shipmodelsbay.com/11/diomid/index.html Транспорты типа «Диомид»] (рус.). «Военная Россия». Проверено 21 апреля 2015.
- ↑ Список русских военных судов, 1872, с. 544—545.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/herson.htm Корвет «Херсон»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 21 апреля 2014.
- ↑ [sailing.shipmodelsbay.com/11/trsp/index.html Транспорты специальной постройки] (рус.). «Военная Россия». Проверено 21 апреля 2015.
- ↑ 1 2 Чернышёв, 2002, с. 33.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 Список русских военных судов, 1872, с. 492—493.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/abo.htm Корвет «Або»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 23 апреля 2014.
- ↑ А. Б. Широкорад, 2007, с. 325—326.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/krym.htm Корвет «Крым»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 24 апреля 2014.
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 43.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 А. Б. Широкорад, 2007, с. 326.
- ↑ Список русских военных судов, 1872, с. 761.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/shagin_girey.htm Корвет «Шагин-Гирей»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 24 апреля 2014.
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 33—34.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/yazon.htm Корвет «Язон»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 24 апреля 2014.
- ↑ Список русских военных судов, 1872, с. 763.
- ↑ [sailing.shipmodelsbay.com/11/trps/index.html Транспорты, переоборудованные из судов других классов] (рус.). «Военная Россия». Проверено 25 апреля 2015.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/olga.htm Корвет «Ольга»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 24 апреля 2014.
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 44, 395—396.
- ↑ 1 2 3 [sailing.shipmodelsbay.com/05/sizopol/index.html Корветы типа «Сизополь»] (рус.). «Военная Россия». Проверено 27 апреля 2015.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/sizopol.htm Корвет «Сизополь»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 27 апреля 2014.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/penderakliya.htm Корвет «Пендераклия»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 27 апреля 2014.
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 34—35.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/mesemvriya.htm Корвет «Месемврия»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 27 апреля 2014.
- ↑ 1 2 3 Чернышёв, 2002, с. 35.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/ifigeniya.htm Корвет «Ифигения»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 28 апреля 2014.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/orest.htm Корвет «Орест»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 28 апреля 2014.
- ↑ 1 2 3 4 [krimea.info/katastrofy-kryma/korabli-i-suda-zatoplennye-v-sevastopolskoj-buxte-v-1854-1855-gg.html Корабли и суда, затопленные в Севастопольской бухте в 1854—1855 гг.] (рус.). krimea.info. Проверено 28 апреля 2015.
- ↑ А. Б. Широкорад, 2007, с. 326—327.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/pilad.htm Корвет «Пилад»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 28 апреля 2015.
- ↑ 1 2 24-фунтовые пушки.
- ↑ 1 2 3 А. Б. Широкорад, 2007, с. 327.
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 37—39.
- ↑ 1 2 [sailing.shipmodelsbay.com/05/andromaha/index.html Корветы типа «Андромаха»] (рус.). «Военная Россия». Проверено 28 апреля 2015.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/andromaha.htm Корвет «Андромаха»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 28 апреля 2014.
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 37—41.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/kalipso.htm Корвет «Калипсо»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 28 апреля 2014.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/ariadna.htm Корвет «Арианда»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 28 апреля 2014.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 А. Б. Широкорад, 2007, с. 327—328.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/buyvol.htm Корвет «Буйвол»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 30 апреля 2015.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/vepr.htm Корвет «Вепрь»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 18 мая 2015.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/volk.htm Корвет «Волк»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 18 мая 2015.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/zubr.htm Корвет «Зубр»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 18 мая 2015.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/rys.htm Корвет «Рысь»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 18 мая 2015.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/udav.htm Корвет «Удав»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 18 мая 2015.
- ↑ А. Б. Широкорад, 2007, с. 329.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/yastreb.htm Корвет «Ястреб»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 18 мая 2015.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/krechet.htm Корвет «Кречет»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 18 мая 2015.
- ↑ 1 2 А. Б. Широкорад, 2007, с. 328—329.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/lvitsa.htm Корвет «Львица»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 18 мая 2015.
- ↑ [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/pamyat_merkuria.htm Корвет «Память Меркурия»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 18 мая 2015.
- ↑ Чернышёв, 2002, с. 32.
- ↑ 1 2 3 4 [sailing.shipmodelsbay.com/05/kazan/index.html Корветы типа «Казань»] (рус.). «Военная Россия». Проверено 21 апреля 2015.
- ↑ 1 2 3 4 [www.randewy.ru/nk/korvetkf.html Корветы Каспийской флотилии] (рус.). www.randewy.ru. Проверено 21 апреля 2015.
- ↑ 1 2 3 4 А. Б. Широкорад, 2007, с. 397.
- ↑ 1 2 3 4 Список русских военных судов, 1872, с. 648—649.
- ↑ 1 2 3 Чернышёв, 2002, с. 32—33.
- ↑ Н. Н. Муравьёв-Карсский, 1822, Глава I. Путешествие в прибрежную Туркмению.
- ↑ [www.randewy.ru/nk/parohsf.html Пароходы Сибирской флотилии] (рус.). www.randewy.ru. Проверено 23 апреля 2015.
- ↑ А. Б. Широкорад, 2007, с. 141.
- ↑ Список русских военных судов, 1872, с. 704—705.
- ↑ А. А. Ештокин, Л. Е. Шубина, 2012.
Комментарии
- ↑ Заложена и спущена как кайка «Ловкая», в 1797 году кайка переоборудована в корвет.
- ↑ 1 2 3 Приобретён в Которе.
- ↑ 1 2 3 Приобретён в 1805 году.
- ↑ 1 2 3 Корветы «Флора», «Мельпомена» и «Помона» строились по одному проекту, тип «Флора».
- ↑ 1 2 3 4 5 18-фунтовые карронады.
- ↑ Приобретён во Франции.
- ↑ Приобретён в 1807 году.
- ↑ Бывший египетский корвет «Нессабиз Сабах» («Восточная Звезда»), взятый в плен и включённый в состав Балтийского флота России. В русском флоте был назван в честь победы в Наваринском сражении.
- ↑ Шестнадцать 18-фунтовых карронад и четыре 12-фунтовых пушки.
- ↑ Взят в плен у крепости Модон кораблем «Изеркиль» и фрегатом «Кастор» в 1828 год.
- ↑ Бывший египетский корвет, взятый в плен у острова Кандия кораблем «Царь Константин» 28 января (9 февраля) 1829 года.
- ↑ По одним данным был разобран в 1854 году, по другим затоплен в 1855 году к северу от острова Котлин для заграждения Северного фарватера.
- ↑ Был назван в честь генерал-фельдмаршала И. Ф. Паскевича, командовавшего русскими войсками во время подавления польского восстания и получившего титул светлейшего князя Варшавского.
- ↑ Приобретён в Филадельфии.
- ↑ Приобретён в 1830 году.
- ↑ По состоянию на 1862 год вооружение судна состояло из десяти 36-фунтовых пушек № 3 и одной 36-фунтовой пушки № 1, на 1866 год — из одиннадцати 60-фунтовых пушек № 2, на 1873—1879 годы — три 5,9-дюймовых пушки и четыре 4-фунтовые карронады, на 1880 год — одна 6-дюймовая пушка образца 1867 года и четыре 9-фунтовых пушки образца 1867 года.
- ↑ 1 2 Десять 36-фунтовых пушек № 3 и одна 36-фунтовая пушка № 1.
- ↑ Первоначальное вооружение состояло из десяти 36-фунтовых пушек № 3 и одной 36-фунтовой пушки № 1, с 1866 года — шесть 36-фунтовых пушек № 1.
- ↑ Первоначальное вооружение состояло из десяти 36-фунтовых пушек № 3 и одной 36-фунтовой пушки № 1, на 1880 год вооружение состояло из одной 36-фунтовой пушки № 1 и десяти 1/4-пудовых «единорогов».
- ↑ Первоначальное вооружение состояло из десяти 36-фунтовых пушек № 3 и одной 36-фунтовой пушки № 1, на 1866 год — одиннадцать 60-фунтовых пушек № 2, до 1875 года — одна 60-фунтовая пушка № 2 и четыре 8-фунтовых пушки, на 1876 год четыре 8-фунтовых пушки и одна 4-фунтовая нарезная пушка.
- ↑ Первоначальное вооружение состояло из десяти 36-фунтовых пушек № 3 и одной 36-фунтовой пушки № 1, на 1862 год — десять 24-фунтовых пушко-карронад и одна 36-фунтовая пушка № 1, на 1866 год — одиннадцать 60-фунтовых пушек № 2.
- ↑ Первоначальное вооружение состояло из десяти 36-фунтовых пушек № 3 и одной 36-фунтовой пушки № 1, на 1868 год — одна 60-фунтовая пушка № 1, две 36-фунтовые пушки № 2 и шесть 36-фунтовых пушек № 3.
- ↑ Первоначальное вооружение состояло из шестнадцати 24-фунтовых пушек, на 1873 год — четыре 6-дюймовые пушки образца 1867 года и четыре 9-фунтовые нарезные пушки образца 1867 года, на 1880 год — четыре 6-дюймовые пушки, четыре 9-фунтовые пушки образца 1877 года и одна 4-фунтовая нарезная пушка.
- ↑ На 1862 год вооружение состояло из одной 60-фунтовой пушки № 1 и десяти 36-фунтовых пушек № 2, однако к 1866 году две 36-фунтовые пушки были сняты.
- ↑ Первоначальное вооружение состояло из одной 60-фунтовой пушки № 1 и шестнадцати 60-фунтовых пушек № 2, на 1871 год — из восьми 5,9-дюймовых нарезных и четырёх 4-фунтовых нарезных пушек.
- ↑ 27 июля (8 августа) 1882 года переименован в «Скобелев» в честь скончавшегося в этом году генерала М. Д. Скобелева.
- ↑ На начало 1860-х годов вооружение состояло их одной 60-фунтовой пушки № 1 и шестнадцати 60-фунтовых пушек № 2, в 1870 году были установлены нарезные орудия, из них пять 6-дюймовых пушек образца 1867 года, четыре 9-фунтовых пушки образца 1867 года и 3 скорострельные пушки.
- ↑ Первоначальное вооружение состояло из одной 60-фунтовой пушки № 1 и шестнадцати 60-фунтовых пушек № 2, в 1870 году были установлены нарезные орудия, из них пять 6-дюймовых и четыре 4-фунтовых, на 1880 год вооружение составили одна 5,9-дюймовая нарезная пушка, десять 9-фунтовых нарезных пушек, две 4-фунтовые медные пушки и одна пушка Энгстрема, на 1883 год — восемь 9-фунтовых пушек образца 1877 года, две 4-фунтовые медные пушки и две пушки Энгстрема.
- ↑ Первоначальное вооружение состояло из одной 60-фунтовой пушки № 1 и шестнадцати 60-фунтовых пушек № 2, на 1870 год — из пяти 6-дюймовых пушек образца 1867 года и четырёх 4-фунтовых нарезных пушек, на 1876 год — из восьми 6-дюймовых и четырёх 9-фунтовых пушек.
- ↑ 1 2 Корветы «Витязь» и «Рында» строились по одному проекту, тип «Витязь».
- ↑ Первоначальное вооружение состояло из десяти 6/28-дюймовых пушек, четырёх 4-фунтовых пушек образца 1867 года и десяти 47/5-миллиметровых пушек.
- ↑ 1 2 Индикаторных л. с.
- ↑ Первоначальное вооружение состояло из десяти 6/28-дюймовых пушек, четырёх 4-фунтовых пушек образца 1867 года и десяти 47/5-миллиметровых пушек, на 1900 год — из четырёх 6/28-дюймовых пушек, двух 75/50-миллиметровых пушек, двух 4-фунтовых пушек образца 1877 года, двух 47/1-дюймовых пушек, шести 37/5-дюймовых и одной 2,5-дюймовой пушки Барановского, также на судне был установлен 1 носовой 38-сантиметровый торпедный аппарат, на 1913 год — из четырёх 75/50-миллиметровых пушек и четырёх 47/1 пушек.
- ↑ С 1882 года «Скобелев».
- ↑ До 1882 года «Витязь».
- ↑ Переоборудован из транспорта, приобретённого в 1804 году в Херсоне.
- ↑ До 1846 года «Менелай».
- ↑ 1 2 Корветы «Пилад» и «Менелай» строились по одному проекту, тип «Пилад».
- ↑ 1 2 24-фунтовые карронады.
- ↑ Первоначальное вооружение корвета состояло из одной 60-фунтовой пушки № 1 и десяти 36-фунтовых пушек № 3, в 1873—1882 годах — из двух 6,3-дюймовых пушек образца 1867 года, пяти или шести 9-фунтовых нарезных пушек и двух 3-фунтовых медных пушек образца 1867 года.
- ↑ Заложен и спущен как одноимённый транспорт, в 1805 году переоборудован в корвет.
- ↑ Заложен и спущен как одноимённый транспорт, в конце 1805 года переоборудован в корвет.
- ↑ Переоборудован в портовое судно.
- ↑ Указана длина судна.
- ↑ Назван в честь Шагин-Гирея, последнего крымского хана, отрекшегося от престола в 1783 году, после чего Крымское ханство было присоединено к России.
- ↑ Построен для турецкого флота 24 июля (5 августа) 1811 года захвачен отрядом русских судов под командованием капитана 1-го ранга М. Т. Быченского.
- ↑ Переоборудован в портовое судно.
- ↑ Назван в честь дочери императора Николая I, великой княжны Ольги Николаевны, поскольку был захвачен у турок в день Равноапостольной княгини Ольги, позже был переименован в «Месемврия».
- ↑ Построен для турецкого флота 11 (23) июля 1829 года захвачен у крепости «Месемврия.
- ↑ 1 2 3 Корветы «Сизополь», «Пендераклия» и «Мессемврия» строились по одному проекту, тип «Сизополь». Названия корветы получили в честь взятия турецких крепостей Сизополь и Мессемврия, а также уничтожении русским флотом отряда судов у города Пендераклия.
- ↑ Восемнадцать 8-фунтовых чугунных пушек, одна 8-фунтовая карронада, одна 3-фунтовая медная пушка и один 3-фунтовый медный фальконет.
- ↑ После войны при расчистке Севастопольской бухты 14 марта 1859 года был поднят и подарен Херсонской обители.
- ↑ 1 2 Корветы «Андромаха» и «Калипсо» строились по одному проекту, тип «Андромаха».
- ↑ 11 (23) марта 1859 года при расчистке Севастопольской бухты был поднят и продан.
- ↑ 1 2 Или «Ариадна».
- ↑ Две 24-фунтовых пушки, восемнадцать 24-фунтовых пушко-карронад, одна 8-фунтовая карронада, четыре 3-фунтовых медных фальконета.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Одна 36-фунтовая пушка и десять 36-фунтовых пушко-карронад.
- ↑ Первоначальное вооружение судна состояло из девяти 36-фунтовых пушек № 1 и одной 8-фунтовой карронады, в 1863 году вооружение сократилось до девяти 36-фунтовых пушек № 1, а к 1871 году они были заменены на восемь 36-фунтовых пушек № 2.
- ↑ Девять 36-фунтовых пушек № 1 и одна 8-фунтовая карронада.
- ↑ Первоначальное вооружение судна состояло из одной 36-фунтовой пушка № 1, восьми 36-фунтовых пушко-карронад и двух 10-фунтовых «единорогов», на 1873 год — из двух 6-дюймовых пушек образца 1867 года и шести 9-фунтовых пушек образца 1867 год, на 1875 год — из трёх 6-дюймовых и четырёх 9-фунтовых пушек.
- ↑ Данные о первоначальном вооружении корвета разнятся, по сведениям из одних источников оно состояло из девяти 36-фунтовых пушек № 1 и одного 1/4-пудового и одного 10-фунтового «единорогов», по другим из одной 36-фунтовой пушки № 1, восьми 36-фунтовых пушко-карронад и двух 10-фунтовых «единорогов». В 1871 году вооружение было заменено на два 6-дюймовых орудия на поворотных платформах и шесть 9-фунтовых орудий образца 1867 года, а к 1875 году на судно дополнительно установили ещё 6-дюймовую пушку. В 1877 году на корвет были вновь установлены гладкоствольные орудия: четыре 36-фунтовые, одна 4-фунтовая и одна 3-фунтовая пушки.
- ↑ Указана ширина между перпендикулярами, включая обшивку.
Литература
- Чернышёв А. А. Российский парусный флот. Справочник. — М.: Воениздат, 2002. — Т. 2. — 480 с. — (Корабли и суда Российского флота). — 5000 экз. — ISBN 5-203-01789-1.
- Веселаго Ф. Ф. Список русских военных судов с 1668 по 1860 год. — С-Пб.: Типография морского министерства, 1872. — 798 с.
- Широкорад А. Б. 200 лет парусного флота России / Под ред. А. Б. Васильева. — 2-е изд. — М.: «Вече», 2007. — 448 с. — ISBN 978-5-9533-1517-3.
- Муравьёв-Карсский Н. Н. [kungrad.com/history/biblio/mur/mur1/ Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 годах гвардейскаго генеральнаго штаба капитана Николая Муравьёва, посланнага с сии страны для переговоров] / Под ред. А. Б. Васильева. — М.: Типография Августа Семена, 1822.
- Ештокин А. А., Шубина Л. Е. Залив Петра Великого. — Владивосток: Владиздат, 2012. — 220 с. — ISBN 978-5-93375-006-2.
|
||||||
Отрывок, характеризующий Список парусных корветов Российского императорского флота
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
