Список песен Владимира Высоцкого
Поделись знанием:
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.
Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.
На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.
Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Содержание
Список песен
В этот раздел включены песни, написанные Владимиром Высоцким на собственные стихи, в том числе спетые при его жизни другими исполнителями.
В раздел не включены:
- стихи, не являющиеся песнями;
- песни, написанные другими авторами на стихи Высоцкого (кроме тех, что исполнял сам Высоцкий);
- песни на стихи других авторов, спетые Высоцким.
| Год написания | Начальные слова | Варианты названий | Примечания |
|---|---|---|---|
| 1960-1964 | Суров же ты, климат охотский… | Сорок девять дней | Об экипаже баржи Т-36. На музыку С.Кристи, В.Шрейберга, А.Охрименко. Одни исследователи относят к 1960 г.[1] и считают первой песней Высоцкого, другие к 1964[2]. |
| 1961, до 27.7 | Не делили мы тебя и не ласкали… | Татуировка | Именно эту песню называл первой сам В.Высоцкий. Впервые была исполнена 27.7.1961 г. на проводах друга автора — Левона Кочаряна — в Севастополь. |
| 1961, до октября | Красное, зелёное… | Автор называл её своей второй песней. | |
| 1961 | Дорога, дорога — счёта нет столбам… Дорога, дорога — счёта нет шагам… (1966) Дорога сломала степь напополам… (1973) |
Дуэт разлучённых | Версия 1966 года использована в фильме «Саша-Сашенька» не в авторском исполнении (композитор М.Таривердиев); версия 1973 г. — для спектакля «Авантюристы» (композитор Г.Фиртич). |
| 1961, до ноября | Я вырос в ленинградскую блокаду… | Ленинградская блокада | Песня написана осенью в Ленинграде. |
| 1961, до декабря | Я в деле, и со мною нож… | ||
| 1961, до декабря | Ты уехала на короткий срок… | Бодайбо | |
| 1961, до декабря | Город уши заткнул | ||
| 1961, конец | Что же ты, зараза…
Что ж ты, блядь, зараза… |
Рыжая шалава | |
| 1961, конец | У тебя глаза как нож… | По свидетельствам современников, посвящена Л. Абрамовой. | |
| 1961[3] — 1963[1] | Пока вы здесь в ванночке с кафелем… | о Леониде Рогозове | |
| 1962, начало | В тот вечер я не пил, не пел… | Тот, кто раньше с нею был Их было восемь Про того, кто раньше с нею был |
Вошла в спектакль «Микрорайон» (1963). |
| 1962, до 4.3 | Как в старинной русской сказке…
Как в старинной детской сказке, дай бог памяти… |
Исполнен 1 куплет. Написана в Свердловске. | |
| 1962, до 8.3 | У меня гитара есть — расступитесь, стены! | Серебряные струны Гитара |
|
| 1962, до июля | Ну правда ведь, обидно, если «завязал»… | ||
| 1962, до июля | Сгорели мы по недоразумению… | Зека Васильев и Петров зека | |
| 1962, июль | Весна ещё в начале… | Из весны Не уводите меня из весны |
Написана в Свердловске. |
| 1962, осень | Я был душой дурного общества… | ||
| 1962, осень | Где твои семнадцать лет?… | Большой Каретный | Левону Кочаряну |
| 1962, осень | Лежит камень в степи | Камень в степи | Артуру Макарову |
| 1963 | За меня невеста… | ||
| 1963 | За тобой ещё нет пройденных дорог… Спи, дитя! Май беби, бай… (1973) |
Колыбельная Колыбельная Хопкинсона |
Не вошла в фильм «Саша-Сашенька». Версия 1973 г. — для спектакля «Авантюристы» (композитор Г. Фиртич). В единственном исполнении с участием автора он только подпевает две последние строки. |
| 1963 | Укатали Сивку… | Сивка-Бурка | |
| 1963 | Позабыв про дела и тревоги… | Позабыв про дела | |
| 1963 | Эй, шофёр, вези — Бутырский хутор… | ||
| 1963 | Мы вместе грабили одну и ту же хату… За хлеб и воду… |
||
| 1963 | Я женщин не бил до семнадцати лет… | ||
| 1963 | Говорят, арестован добрый парень… | Мишка Ларин Простите Мишку! |
|
| 1963 | Сегодня в нашей комплексной бригаде… | Бал-маскарад Песня про бал-маскарад Как у нас веселятся товарищи |
|
| 1963 | У меня было сорок фамилий… Сколько я ни старался… |
||
| 1963 | Я рос, как вся дворовая шпана… | Песня про Серёжку Фомина | |
| 1963 | Всего лишь час дают на артобстрел… | Штрафные батальоны | Частично использована в фильме «Я родом из детства», но эпизод с ней есть не во всех копиях фильма. |
| 1963 | В Пекине очень мрачная погода… | Письмо рабочих тамбовского завода китайским руководителям | |
| 1963 | Зачем мне считаться шпаной и бандитом… | Антисемиты Песня об антисемитах Песенка об антисемитах |
|
| 1963 | Я однажды гулял по столице — и… | Городской романс Грустный романс про первую любовь |
|
| 1963 — 1965 | На братских могилах не ставят крестов… | Братские могилы | В фильме «Я родом из детства» песню исполнил Марк Бернес и частично — автор. |
| 1964 | Тропы ещё в антимир не протоптаны… | Марш студентов-физиков | |
| 1964 | Потеряю истинную веру…
Потеряли истинную веру… |
||
| 1964 | Мне этот бой не забыть нипочём… | Песня о звёздах Звёзды |
Написана для спектакля «Павшие и живые», не вошла. Частично использована в фильме «Я родом из детства». |
| 1964 | Жил я с матерью и батей… | Песня о госпитале В госпитале |
Для фильма «Я родом из детства» (не вошла). |
| 1964 | Все срока уже закончены… Нынче все срока закончены… |
Все ушли на фронт | |
| 1964 | Я любил и женщин, и проказы…
Я любил и женщин, и интриги… |
Любовные дела Про Дон Жуана |
|
| 1964 | Парня спасём… | ||
| 1964 | Сегодня я с большой охотою… | Наводчица | |
| 1964 | Нам говорят без всякой лести… | Для фильма «На завтрашней улице» (вошла частично). Композитор фильма А.Зацепин. Автором не исполнялась. | |
| 1964 | Твердил он нам: Моя она! | Счётчик щелкает | |
| 1964 | Мой первый срок я выдержать не смог… | Ребята, напишите мне письмо | |
| 1964 | Если б водка была на одного… | На одного | |
| 1964 | Так оно и есть… | ||
| 1964 | Передо мной любой факир — ну просто карлик… | Фрагмент использован в фильме «Интервенция» (в восстановленной редакции 1987 года). | |
| 1964 | В этом доме большом раньше пьянка была… | Второй Большой Каретный | Г. Епифанцеву |
| 1964 | Ну о чём с тобою говорить?… | ||
| 1964 | Нам ни к чему сюжеты и интриги… | Песня про Уголовный кодекс | |
| 1964 | В наш тесный круг не каждый попадал… | Песня про стукача Стукач |
|
| 1964 | Вот раньше жизнь —… | Формулировка | |
| 1964 | Я был слесарь шестого разряда… | Из жизни рабочих | |
| 1964 | О нашей встрече — что там говорить… | О нашей встрече | |
| 1964 | Всё позади — и КПЗ, и суд… | Мать моя давай рыдать | |
| 1964 | Это был воскресный день, и я не лазил по карманам… | Рецидивист | |
| 1964 | Помню, я однажды и в очко, и в стос играл… Помню, я в буру, в очко и в стос тогда играл… |
В пику, а не в черву | |
| 1964 | Нам вчера прислали из рук вон плохую весть… | Алёха | |
| 1965 | Войны и голодухи натерпелися мы всласть… | Из спектакля «Десять дней, которые потрясли мир». | |
| 1965 | В куски разлетелася корона… | Песня белых офицеров | Из спектакля «Десять дней, которые потрясли мир». Возможно, написана на готовую музыку Е. И. Клячкина[4]. |
| 1965 | Всю Россию до границы… | Песня матроса | Из спектакля «Десять дней, которые потрясли мир». |
| 1965 | Мне ребята сказали про такую наколку… | ||
| 1965 | Катерина, Катя, Катерина… | ||
| 1965 | Побудьте день вы в милицейской шкуре… | День рождения лейтенанта милиции в ресторане «Берлин»
Как лейтенант милиции справлял свой день рождения в ресторане «Берлин» |
Написана для одного из спектаклей. Намечалась в фильм «Место встречи изменить нельзя» (не вошла). |
| 1965 | На границе с Турцией или с Пакистаном… | Песня о нейтральной полосе | |
| 1965 | А ну-ка, пей-ка, кому не лень… | Песня спившегося снайпера Песня про снайпера, который через 15 лет после войны спился и сидит в ресторане |
|
| 1965, до апреля | Дайте собакам мяса… | ||
| 1965 | То была не интрижка… | Книжка с неприличным названьем | |
| 1965 | Она на двор — он со двора… | ||
| 1965 | Хоть бы облачко, хоть бы тучка… | Попутчик | |
| 1965 | На возраст молодой мой не смотри… На мой юный возраст не смотри… |
||
| 1965 | И фюрер кричал, от завода бледнея… | ||
| 1965 | Солдат всегда здоров… | Солдаты группы «Центр» Песня немецких солдат |
Для спектакля «Павшие и живые». |
| 1965 | Вцепились они в высоту, как в своё… | Высота | Частично использована в фильме « Я родом из детства». |
| 1965 | Сыт я по горло, до подбородка… | Подводная лодка | Игорю Кохановскому |
| 1965 | Мой друг уедет в Магадан…
Мой друг уехал в Магадан… Мой друг поехал в Магадан… |
Игорю Кохановскому | |
| 1965 | Перед выездом в загранку… | Про личность в штатском | |
| 1965 | Наш Федя с детства связан был с землёю… | Песня студентов-археологов | |
| 1965 | В холода, в холода… | В холода | Из фильма «Я родом из детства». |
| 1965 | Мой сосед объездил весь Союз… | Песня завистника Песня про моего соседа-завистника |
|
| 1965 | У меня запой от одиночества… | Песня про чёрта | |
| 1965 | Сказал себе я: брось писать… | Песня о сумасшедшем доме | |
| 1965 | Есть на земле предостаточно рас… | О китайской проблеме | |
| 1966 | Стоял тот дом, всем жителям знакомый… | Песня о старом доме Старый дом Песня-сказка о старом доме на Новом Арбате |
Использована в фильме «Саша-Сашенька» не в авторском исполнении. Музыка М.Таривердиева. |
| 1966 | Десять тысяч — и всего один забег… | Песня о конькобежце на короткие дистанции Песня про конькобежца на короткие дистанции, которого заставили бежать на длинную, а он очень не хотел |
|
| 1966 | При всякой погоде… | Использована в спектакле «Последний парад». | |
| 1966 | Корабли постоят — и ложатся на курс… | Корабли Прощание |
Использована в спектакле «Последний парад». |
| 1966 | Быть может, о нём не узнают в стране… | ||
| 1966 | Удар, удар, ещё удар… | Песня о сентиментальном боксёре | |
| 1966 | Один музыкант объяснил мне пространно… | Гитара | Использована в спектакле «Последний парад». Предлагалась в фильм «Единственная…».[5] |
| 1966 | Здравствуйте, наши добрые зрители… | Написана «белым стихом». В фильме «Последний жулик» песню исполнял Н.Губенко, но в некоторых копиях она заменена на «Речечку».
Музыка М. Таривердиева. | |
| 1966 | Здесь сидел ты, Валет… | Для фильма «Последний жулик» (не вошла). Музыка М. Таривердиева. | |
| 1966 | О вкусах не спорят — есть тысяча мнений… | В фильме «Последний жулик» песню исполняет Н.Губенко. Музыка М. Таривердиева. | |
| 1966 | Вот что: жизнь прекрасна, товарищи… | Финальная песня | Написана «белым стихом». В фильме «Последний жулик» песню исполняет Н.Губенко. Музыка М. Таривердиева. |
| 1966 | Каждому хочется малость погреться… Может такое во сне лишь пригрезиться…[6] |
||
| 1966 | Вы мне не поверите и просто не поймёте… | Песня космических негодяев Марш космических негодяев |
|
| 1966 | В далеком созвездии Тау Кита… | В далёком созвездии Тау Кита | |
| 1966 | А люди всё роптали и роптали… | Мы в очереди первые стояли | |
| 1966 | Если друг оказался вдруг… | Песня о друге | Из фильма «Вертикаль». |
| 1966 | Здесь вам не равнина… | Вершина | Из фильма «Вертикаль». |
| 1966 | Мерцал закат, как сталь клинка… | Военная песня | Из фильма «Вертикаль». |
| 1966 | Я спросил тебя: «Зачем идёте в гору вы?»… | Скалолазка | Для фильма «Вертикаль» (не вошла). |
| 1966 | В суету городов, и в потоки машин… | Прощание с горами Финальная песня |
Из фильма «Вертикаль». |
| 1966 | Свои обиды каждый человек… | Из фильма «Вертикаль». Фонограмма песни является единственным известным её авторским исполнением. | |
| 1966 | Наверно, я погиб: глаза закрою — вижу… | Она была в Париже | Посвящена Ларисе Лужиной. Существует фонограмма исполнения песни (под названием «Про нашу любовь. Она была в Париже»), как 5-й в условном цикле про любовь в разные эпохи. |
| 1966 | Возле города Пекина… | ||
| 1966 | В королевстве, где всё тихо и складно… | Песня-сказка про дикого вепря | |
| 1966 | А у дельфина… | Парус Беспокойство |
|
| 1966 | У домашних и хищных зверей… | ||
| 1966 | Сколько лет, сколько лет… | ||
| 1966 | Гололёд на земле, гололёд… | Гололёд | |
| 1966 | Дела! Меня замучили дела… | Дела | В. Абдулову. В авторском исполнении известен только первоначальный «мужской») вариант; его фрагмент вошёл в фильм «Короткие встречи». Второй («женский») вариант песней не стал. |
| 1966 | Опасаясь контрразведки… | Пародия на плохой детектив | |
| 1966 | В ресторане по стенкам… | Случай в ресторане | |
| 1966 | Вот главный вход… | ||
| 1966 | В заповедных и дремучих… | Песня-сказка про нечисть | Фрагмент вошёл в фильм «Короткие встречи». |
| 1966 | Вот ведь какая отменная… | Песня парня у обелиска космонавтам | Для фильма «Саша-Сашенька» (не вошла). Композитор М.Таривердиев. Не исполнялась. |
| 1966 | Здравствуй, Коля, милый мой… Здравствуй, Ваня, милый мой… |
Письмо на выставку Письмо из деревни мужу |
«I серия» песни. |
| 1966 | Не пиши мне про любовь — не поверю я… | Письмо из Москвы в деревню Письмо в деревню |
«II серия» песни. |
| 1967 | Чем славится индийская культура?… | Песенка про йогов | |
| 1967 | Профессионалам — зарплата навалом… | Профессионалы Песня о хоккеистах |
|
| 1967 | У вина достоинства, говорят, целебные… | Песня-сказка про джинна | |
| 1967 | Как ныне сбирается вещий Олег… | Песня о вещем Олеге | |
| 1967 | Долго Троя в положении осадном… | Песня о вещей Кассандре | |
| 1967 | Сидели, пили вразнобой… | Случай на шахте Стахановец |
|
| 1967 | Ой, где был я вчера | Путешествие в прошлое | |
| 1967 | В Ленинграде-городе | Зарисовка о Ленинграде | Написана в Ленинграде; по другим данным — осенью 1961 г. или до 23.5.1961. |
| 1967 | На краю края земли, где небо ясное… | Сказка о несчастных лесных жителях Песня-сказка про несчастных сказочных персонажей |
|
| 1967 | Лукоморья больше нет… | Антисказка | |
| 1967 | Мне каждый вечер зажигают свечи… Теперь я не избавлюсь от покоя… Я больше не избавлюсь от покоя… |
||
| 1967 | Уходим под воду… | SOS Спасите наши души! Песня о лодке[7] |
Предлагалась в фильм «Особое мнение», не вошла. |
| 1967 | Как призывный набат, прозвучали в ночи… | Песня о новом времени | Из фильмов «Война под крышами» и «Короткие встречи» (фрагментарно). |
| 1967 | Небо этого дня — ясное… | Аисты
Песня о начале войны |
Для фильма «Война под крышами». |
| 1967 | У нас вчера с позавчера… | Четыре масти | Частично звучала в первом варианте фильма «Война под крышами». |
| 1967 | Если я богат, как царь морской… | Дом хрустальный | Использована в фильме «Хозяин тайги». |
| 1967 | Гром прогремел — золяция идет… | Написана на основе народной песни[8] для фильма «Интервенция». В фильме музыка С. Слонимского, исполнение Е.Копеляна. | |
| 1967 | У моря, у порта… | Песня Саньки | Для фильма «Интервенция» (не вошла).
Музыка С.Слонимского. Не исполнялась. |
| 1967 | До нашей эры соблюдалось чувство меры… | Для фильма «Интервенция» (не вошла). Музыка С. Слонимского. | |
| 1967 | Как все мы веселы бываем и угрюмы… | Деревянные костюмы Песня Бродского |
Для фильма «Интервенция». В фильме музыка С. Слонимского |
| 1967 | Полчаса до атаки… | Письмо | Стилизация. Не вошла в фильм «Иван Макарович». |
| 1967 | Наши предки, люди темные и грубые… | ||
| 1967 | Приехал в Монако какой-то вояка Какой-то вояка заехал в Монако |
Исполнена эпиграфом к песне «Передо мной любой факир — ну просто карлик…». | |
| 1967 | Он был хирургом, даже нейро-… | Песня про врача | Э. Канделю |
| 1967 | Ма-Мао Цзэдун —… | Песенка про жену Мао Цзэдуна | |
| 1967 | Возвращаюсь я с работы… | Песня про плотника Иосифа, деву Марию, Святого Духа и непорочное зачатие Антиклерикальная |
|
| 1967 | От скучных шабашей… | Выход в город | |
| 1967 | Сижу ли я, пишу ли я… | Невидимка | |
| 1967 | Ну что, Кузьма? Кузьма! Андрей! |
Для спектакля «Пугачёв». | |
| 1967 | В сон мне — жёлтые огни… | В сон мне жёлтые огни Вариации на цыганские темы Моя цыганская |
Использована в спектакле «Последний парад». Предлагалась в фильм «Опасные гастроли» (не вошла). |
| 1967 | В который раз лечу Москва — Одесса… На Север вылетаю из Одессы |
Москва — Одесса | Использована в спектакле «Последний парад». |
| 1967 | Мяч затаился в стриженой траве… Ох, инсайд! |
Песня про правого инсайда | |
| 1968 | Их восемь, нас двое… | О воздушном бое Песня лётчика Песня лётчика-истребителя |
Вошла в спектакль «Звёзды для лейтенанта», возможно, в исполнении Владимира Андреева[9]. Часто исполнялась с «Песней самолёта-истребителя», под общим названием «Две песни об одном воздушном бое» |
| 1968 | Я — «Як», истребитель… | Песня самолёта-истребителя «Як»-истребитель Смерть Истребителя в 13-ти заходах |
Ю. Любимову[10]. Вошла в спектакль «Звёзды для лейтенанта», возможно, в исполнении Владимира Андреева[9]. |
| 1968 | Нат Пинкертон — вот с детства мой кумир… Аппарат и намётанный глаз… |
Песня Геращенко | Для спектакля «Последний парад». |
| 1968 | Вдох глубокий, руки шире… | Утренняя гимнастика | Использована в спектакле «Последний парад». |
| 1968 | Вот некролог, словно отговорка… | Песня Сенежина | Для спектакля «Последний парад». |
| 1968 | Ты думаешь, что мне не по годам… | Про Магадан Я уехал в Магадан |
Игорю Кохановскому |
| 1968 | На стол колоду, господа… | Игра в карты в 12-м году | |
| 1968 | Сколько чудес за туманами кроется… | Не вошла в фильмы «Хозяин тайги» и «Мой папа — капитан». | |
| 1968 | В жёлтой жаркой Африке… | Песенка ни про что, или Что случилось в Африке Жираф |
Автор шутливо называл её «детской народной песней». Не вошла в фильм «Мой папа — капитан». |
| 1968, апрель | Четыре года рыскал в море наш корсар… | Ещё не вечер Корсар |
Не вошла в фильм «Мой папа — капитан». Посвящена 4-летию Таганки, Ю.Любимову. |
| 1968 | Жил-был добрый дурачина-простофиля… | Н. С. Хрущёву[11] | |
| 1968 | Нас тянет на дно, как балласты… | Марш аквалангистов | Написана по просьбе членов клуба аквалангистов «Сарган» |
| 1968, апрель | Красивых любят чаще и прилежней… | — | Написана для фильма «Карантин». |
| 1968, май | Вот и разошлись пути-дороги вдруг… | Посвящена В. Абрамову. Не вошла в фильм
«Карантин». | |
| 21.5.1968 | Давно смолкли залпы орудий… | В фильме «Карантин» песню исполняет Ю.Каморный. | |
| 1968 | Всего один мотив… | Песня командировочного | |
| 1968 | На реке ль, на озере… | Песня Рябого | Из фильма «Хозяин тайги». |
| 1968 | Дамы, господа! Других не вижу здесь… | Куплеты Бенгальского | Из фильма «Опасные гастроли».
Музыка А. Билаша |
| 1968 | Камнем грусть висит на мне, в омут меня тянет… | Для фильма «Опасные гастроли» В фильме музыка А. Билаша, исполняют дуэт Волшаниновы и хор полицейских. | |
| 1968 | В томленье одиноком… | Баллада о цветах, деревьях и миллионерах | Из фильма «Опасные гастроли».
Музыка А. Билаша |
| 1968 | Было так — я любил и страдал… | Романс Романс при свечах |
В фильме «Опасные гастроли» использован фрагмент; музыка А. Билаша. |
| 1968 | Рвусь из сил — и из всех сухожилий… | Охота на волков | Для спектакля «Берегите ваши лица». I песня условного цикла (см. песни «Прошла пора вступлений и прелюдий…» и «Охота с вертолётов») |
| 1968 | Протопи ты мне баньку, хозяюшка… | Банька по-белому | |
| 1968 | Я раззудил плечо. Трибуны замерли… | Песенка про метателя молота | |
| 1968 | У неё всё своё… | Несостоявшийся роман | Мелодия — общая с «Песней про правого инсайда» (1967). |
| 1968 | То ли — в избу и запеть… | Марине | |
| 1968 | Возвратился друг у меня… Появился друг… Поздно говорить и смешно… |
Игорю Кохановскому | |
| 1968 | Без запретов и следов… | Песня о двух красивых автомобилях О двух автомобилях |
Исполнялась в том числе Мариной Влади. |
| 1968 | Я не люблю фатального исхода… | Я не люблю | В спектакле «Свой остров» песню исполняет И.Кваша |
| 1969 | Будут и стихи, и математика… | Оловянные солдатики | Сыну |
| 1969 | Для меня эта ночь — вне закона… Эта ночь для меня — вне закона… Для меня даже ночь вне закона… |
07 | Посвящена телефонистке Томе Барановской. |
| 1969 | Не писать мне повестей, романов… Не писать стихов мне и романов… |
В палате наркоманов (?) | |
| 1969 | И душа, и голова, кажись, болит… | Известна в единственном авторском исполнении. | |
| 1969 | Кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Исуса… | Песенка о переселении душ | |
| 1969 | Я самый непьющий из всех мужиков… | Поездка в город Про валютный магазин |
|
| 1969 | Подумаешь — с женой не очень ладно… Подумаешь — в семье не очень складно… |
Скажи спасибо | Предлагалась в фильм «Неизвестный, которого знали все»[12](не вошла). |
| 1969 | Рядовой Борисов | ||
| 1969 | Сколько слухов наши уши поражает… | Песенка о слухах
Слухи |
|
| 1969 | Друг в порядке — он, словом, при деле… | Старательская Письмо друга |
Игорю Кохановскому Исполнен 1 куплет. |
| 1969 | И вкусы, и запросы мои странны… | Второе «я» Раздвоенная личность |
|
| 1969 | А ну отдай мой каменный топор!… | Про любовь в каменном веке | I песня условного цикла про любовь в разные эпохи. |
| 1969 | Как-ты вечером патриции… | Семейные дела в Древнем Риме Патриции |
II песня условного цикла про любовь в разные эпохи. |
| 1969 | Сто сарацинов я убил во славу Ей… | Про любовь в средние века | III песня условного цикла про любовь в разные эпохи. |
| 1969 | Может быть, выпив поллитру… | Про любовь в эпоху Возрождения | IV песня условного цикла про любовь в разные эпохи. |
| 1969 | Кто сказал: «Все сгорело дотла…» | Песня о земле | Для фильма «Сыновья уходят в бой».
Композитор С. Пожлаков.[13] |
| 1969 | Темнота впереди — подожди! | В темноте | Для фильма «Сыновья уходят в бой» (не вошла). Композитор С. Пожлаков. |
| 1969 | Почему всё не так?… | Он не вернулся из боя | Использована в фильмах «Сыновья уходят в бой» и «„Мерседес“ уходит от погони». Композитор С. Пожлаков. |
| 1969 | Сегодня не слышно биенья сердец… | «Сыновья уходят в бой» | Для фильма «Сыновья уходят в бой». Композитор С. Пожлаков |
| 1969 | Ты идешь по кромке ледника… | К вершине | Памяти альпиниста Михаила Хергиани. Написана для фильма «Белый взрыв» (не вошла). |
| 1969 | Ну вот исчезла дрожь в руках!… | В среду Надежда Горная лирическая |
Для фильма «Белый взрыв» (не вошла). Переработанный («морской») вариант песни использован в фильме «Ветер „Надежды“». |
| 1969 | Долго же шёл ты, в конверте листок… | Дальний Восток (?) | Для фильма «Внимание, цунами!» (вошла не в авторском исполнении). |
| 1969 | Пословица звучит витиевато… | Цунами | Для фильма «Внимание, цунами!» (не вошла). |
| 1969 | Был шторм — канаты рвали кожу с рук!… | Человек за бортом Моему капитану |
Капитану Анатолию Гарагуле. Использована в спектакле «Свой остров» в исполнении И. Кваши. |
| 1969 | Бросьте скуку, как корку арбузную… | Для фильма «Один из нас» (не вошла). | |
| 1969 | Она была чиста, как снег зимой… | Романс | Частично использована в фильме «Один из нас» (в исполнении Г. Юматова) и спектакле Театра на Таганке «Преступление и наказание». |
| 1969 | Как счастье зыбко!… | Танго | Из фильма «Один из нас» (не в авторском исполнении). Композитор Э.Хагагортян. Автор читал две строки.[14] |
| 1969 | Я скоро буду дохнуть от тоски…
Я скоро буду сохнуть от тоски… |
||
| 1969 | Я изучил все ноты от и до… | Песня о нотах Ноты |
Для спектакля «Берегите ваши лица». |
| 1969 | На судне бунт! Над нами чайки реют… | Пиратская | |
| 1969 | В Москву я вылетаю из Одессы… | К 60-летию Валентина Плучека | |
| 1969? | Вина налиты, карты розданы Заживайте, раны мои Сиротиночка моя |
Набросок[15] частично использован в песне «Мои похорона». | |
| 1969 | В тридевятом государстве… | Странная сказка | |
| 1970 | Я щас взорвусь, как 300 тонн тротила… | Посещение музы, или Песенка плагиатора Песенка плагиатора, или Посещение музы |
Предлагалась в фильм «Опасные гастроли»[13], не вошла. |
| 1970 | Нет меня — я покинул Расею… | Не волнуйтесь! Песня о сплетнях |
|
| 1970 | Едешь ли в поезде, в автомобиле… | Весёлая покойницкая | |
| 1970 | Переворот в мозгах из края в край… | Рай в Аду | |
| 1970 | Запомню, запомню, запомню тот вечер… Запомню, оставлю в душе этот вечер… |
Обо мне, о поездах и о пустынях[12] | Предлагалась в фильм «Неизвестный, которого знали все»[12](не вошла). |
| 1970 | Я стою, стою спиною к строю… Я стою; и все стоя́т, построясь… |
Разведка боем Глубокий поиск[16] |
|
| 1970 | Я помню райвоенкомат… | О моём старшине | |
| 1970 | Разбег, толчок… И стыдно подыматься… | Песенка про прыгуна в высоту Прыжки и гримасы |
|
| 1970 | Я скачу, но я скачу иначе… | Иноходец (в скачке) Бег иноходца |
|
| 1970 | Капитана в тот день называли на «ты»… | Баллада о брошенном корабле | Исполнялась и как стихи. |
| 1970 | Грязь сегодня ещё непролазней… | Охота на кабанов | |
| 1970 | Комментатор из своей кабины… | После чемпионата мира по футболу. Разговор с женой Разговор с женой после чемпионата мира по футболу |
Герои песни: Пеле, Жаирзиньо, Бышовец, Тостао, Мур. |
| 1970 | Не покупают никакой еды… | Песня про холеру | |
| 1970 | Была пора — я рвался в первый ряд… | Песня про первые ряды | |
| 1970 | Не космос — метры грунта надо мной… | Чёрное золото Гимн шахтёров |
Не вошла в фильм «Антрацит». |
| 1970 | Смеюсь навзрыд, как у кривых зеркал… | Песня о масках Маски |
|
| 1970 | Словно в сказке, на экране… | Песенка киноактёра | Написана для Театра киноактёра. |
| 1970 | Здесь лапы у елей дрожат на весу… | Лирическая | Марине. Использована в спектакле «Свой остров». Музыка Б.Хмельницкого? |
| 1970 | Отплываем в теплый край навсегда… Покидаем теплый край навсегда… |
Свой остров | В спектакле «Свой остров» песню исполняет И.Кваша. |
| 1967? (до 1971) | Как всё, как это было… | Татьяне Иваненко? | |
| 1971 | Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт… | О фатальных датах и цифрах Песня о поэтах О поэтах и кликушах |
Авторское посвящение: «Поэтам и прочим, но больше поэтам». |
| 1971 | Копи! Ладно, мысли свои вздорные копи… | Банька по-чёрному | |
| 1971 | Отпустите мне грехи мои тяжкие… | ||
| 1971 | Не заманишь меня на эстрадный концерт… | Вторая песня болельщика | Упомянутое автором, но не спетое продолжение — «В голове моей тучи безумных идей…». |
| 1971 | Да, сегодня я в ударе, не иначе… | Вратарь | На уход Л.Яшина. |
| 1971 | Я бегу, бегу, бегу, топчу, скользя… | Марафон, или Бег на длинную дистанцию | Одно из авторских исполнений имело такое «вступление»: «Я бегу, бегу… (Долго бегу, потому что 40 километров бежать мне)». |
| 1971 | Что случилось? Почему кричат?… | Песенка про прыгуна в длину | |
| 1971 | Я теперь в дураках… | Мои капитаны | |
| 1971 | Я несла свою беду… | Беда | Исполнялась в том числе М. Влади. |
| 1971 | Целуя знамя в пропылённый шелк… | Люди середины | |
| 1971 | Сон мне снится — вот те на!.. | Мои похорона, или Страшный сон очень смелого человека | |
| 1971 | Зарыты в нашу память на века… | Для фильма «Неизвестный, которого знали все»[12] (не вошла). | |
| 1971 | Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты… | На отход и приход Морякам дальнего плавания |
А.Назаренко, капитану теплохода «Шота Руставели». |
| 1971 | Как в селе Большие Вилы… | Про двух громилов — братьев Прова и Николая | |
| 1971? | Пытаются противники… С общей суммой 650 килограмм |
Фрагмент спет эпиграфом к песне «Как спорт — поднятье тяжестей не ново…». | |
| 1971 | Как спорт — поднятье тяжестей не ново… | Песня о штангисте | В. Алексееву |
| 1971 | Я все вопросы освещу сполна… | Автор плохо помнил песню во время её единственного исполнения, в котором случаются пропуски и переходы на чтение. | |
| 1971 | Я весь в свету, доступен всем глазам… | Певец у микрофона | |
| 1971 | Я оглох от ударов ладоней… | Песня Микрофона, около которого поёт певец | |
| 1971 | Нет друга, но смогу ли… | Из радиоспектакля «Зелёный фургон». | |
| 1971 | Считай по-нашему, мы выпили немного…
Считать по-нашему, мы выпили немного… |
Милицейский протокол Антиалкогольная Монолог в милиции Объяснительная записка в милицейском протоколе |
|
| 1971 | Истома ящерицей ползает в костях… | Песня конченого человека | |
| 1971 | Так дымно, что в зеркале нет отраженья… | Надо уйти | Исполнялась в том числе М.Влади. |
| 1971 | Мне в ресторане вечером вчера… | Случай | |
| 1971 | Змеи, змеи кругом, будь им пусто… | Песенка о мангустах Змеи |
|
| 1971 | Благодать или благословение… | Баллада о бане | |
| 1971, конец | Прошла пора вступлений и прелюдий… | 2-я песня условного цикла (см. песни «Охота на волков» и «Охота с вертолётов») | |
| 1971 | Чтоб не было следов, повсюду подмели… | Горизонт | |
| 1971 | Произошёл необъяснимый катаклизм… | Песня автозавистника Про «Жигули» Борец за идею |
По словам Ю.Кукина, песня посвящена М.Крыжановскому[17]. |
| 1971, конец; или начало 1972 | Отбросив прочь свой деревянный посох… | Песня автомобилиста | Вступление автора перед единственным исполнением песни: «Её надо слушать после Жигулей» (то есть после песни «Произошёл необъяснимый катаклизм…»). |
| 1971 | Шагают актёры в ряд… | К 50-летию Театра им. Е. Вахтангова | Автором не исполнялась. |
| 1971 | У меня друзья очень странные… | Валентину и Светлане Савич | |
| 1971—1978 | Не хватайтесь за чужие талии… Аборигены почему-то съели Кука… Всюду искривленья, аномалии… |
История одной научной загадки, или Почему аборигены съели Кука Одна научная загадка, или Почему аборигены съели Кука Почему аборигены съели Кука, или Одна научная загадка |
Использована в фильме «Ветер „Надежды“». |
| 1972 | Все года, и века, и эпохи подряд… | Белое безмолвие | Для фильма «Земля Санникова» (не вошла). Использована в фильме «Семьдесят два градуса ниже нуля» — как в авторском, так и в чужом исполнении |
| 1972 | Вдоль обрыва, по-над пропастью… | Кони привередливые | Для фильма «Земля Санникова» (не вошла) |
| 1972 | Жили-были в Индии… | Песня про белого слона | Возможно, для фильма «Земля Санникова» (не вошла) |
| 1971, август –начало 1972 | Я кричал: «Вы что ж там,–обалдели?»… (I) Только прилетели — сразу сели… (II) |
Честь шахматной короны | Авторский комментарий: «2 серии одной и той же песни». I часть — «Подготовка», II — «Игра». Написана накануне матча с Робертом Фишером за звание чемпиона мира по шахматам. |
| 1972 | Так случилось — мужчины ушли… | Песня ожидания Мы вас ждем |
Записана в исполнении Марины Влади 9.4.1974, но при жизни В.Высоцкого пластинка не вышла. Прозвучала в фильме «Точка отсчета» (1979). |
| 1972 | Всем делам моим на суше вопреки… Когда я спотыкаюсь на стихах… |
Моим друзьям | |
| 1972 | Нет острых ощущений… | Баллада о гипсе | Вс. Абдулову |
| 1972 | Проложите, проложите… | Цыганские мотивы | |
| 1972 | Наши помехи эпохе подстать… | Исполнена частично | |
| 1972 | Товарищи учёные, доценты с кандидатами!… | Товарищи учёные | На концертах часто исполнялась перед соответствующей аудиторией |
| 1972 | Есть телевизор — подайте трибуну!.. | Жертва телевидения | |
| 1972 | Оплавляются свечи… | В фильме «Дела давно минувших дней» романс на музыку И.Шварца исполняет И.Варшавская, в телесериале «Петербургские тайны» исполняется на музыку А. Петрова и О. Петровой. | |
| 1972 | Неужели мы заперты в замкнутый круг?… И не к счастию билась посуда |
В фильме «Чёрный Принц» с музыкой Исаака Шварца песню исполняет Валентина Толкунова. Автором не исполнялась. | |
| 1972 | Он не вышел ни званьем, ни ростом… | Натянутый канат Песня канатоходца Канатоходец |
|
| 1972 | Мосты сгорели, углубились броды… | ||
| 1972 | За нашей спиною остались паденья, закаты… | Чёрные бушлаты | Евпаторийскому десанту. Написана в Крыму, на съёмках х/ф «Плохой хороший человек». |
| 1972 | От границы мы Землю вертели назад… | Мы вращаем Землю | Использована в спектакле «Пристегните ремни» (1975). |
| 1972 | Я вышел ростом и лицом… | Дорожная история Кругом пятьсот Шоферская песня МАЗы Дальний рейс |
|
| 1972 | Один чудак из партии геологов… | Тюменская нефть | |
| 1972 | Сам виноват, и слезы лью… | Чужая колея Колея |
Часто исполнялась перед студентами. |
| 1972 | Мишка Шифман башковит… | Не состоялось
Мишка Шифман |
|
| 1972 | Рты подъездов, уши арок… | Песня таксиста | Для спектакля Ленинградского театра миниатюр «Люди и манекены» (см. фильм), не исполнялась. |
| 1972 | Мы просто куклы, но смотрите,- нас одели… | Для спектакля «Люди и манекены», не исполнялась. | |
| 1972 | Рыскают по лесу стаи зверей… Бегают по лесу стаи зверей… |
Заповедник | Для неосуществлённого спектакля Ленинградского театра миниатюр[18]. |
| 1972 | Я вам мозги не пудрю… | Тот, который не стрелял | |
| 1972 | Хорошо, что за рёвом не слышалось звука… | Затяжной прыжок Воздушные потоки |
|
| 1972? | Вот в набат забили… | Набат Колокол |
Ноты опубликованы в журнале «Клуб и художественная самодеятельность» (1987, № 14)[19]. Песня при жизни автора не исполнялась. |
| 1972? | Миф этот в детстве каждый прочёл… | Нить Ариадны В лабиринте |
Ноты опубликованы в журнале «Клуб и художественная самодеятельность» (1987, № 14)[19]. Песня не исполнялась. |
| 1973 | Я при жизни был рослым… | Памятник | В основном произведение известно в качестве песни, но как в двух первых, так и в последнем известном исполнении[20] автор предпочёл прочитать его как стихи. |
| 1973 | Как по Волге-матушке, по реке-кормилице… | Песня о Волге | Композитор Г.Фиртич (в записи для спектакля «Авантюристы»[21]). Другая версия с музыкой В.Высоцкого известна в исполнении автора, а также М.Влади. |
| 1973 | Мест не хватит, уж больно вы ловки… | Посадка | Для спектакля «Авантюристы», композитор Георгий Фиртич. |
| 1973 | Я на виду — и действием, и взглядом… | Куплеты Гусева | Для спектакля «Авантюристы», композитор Георгий Фиртич. |
| 1973 | Все, что тривиально… | Че-чёт-ка | Для спектакля «Авантюристы», композитор Георгий Фиртич. |
| 1973 | Реет над тёмно-синей волной… | Романс мисс Ребус | Для спектакля «Авантюристы», композитор Георгий Фиртич. В единственном исполнении с участием автора его роль ограничена «художественным свистом» и гитарной партией в финале. |
| 1973 | Богиня! Афродита!… | Дуэт Шуры и Ливеровского | Для спектакля «Авантюристы», композитор Георгий Фиртич. |
| 1973, до марта | Ой, Вань, смотри, какие клоуны!… | Диалог у телевизора Диалог перед телевизором Диалог в цирке |
Вступление автора (сентябрь 1975 г.): «А сейчас я вам хочу спеть песню, которая называется „Диалог у телевизора…”; а по телевизору идет цирковое представление. У телевизора сидит семья из двух человек. Песня эта написана также в целях борьбы с пьянством». Существуют фонограммы дополнения к песне («Ого, однако же гимнасточка…»), которое исполнялось в т.ч. и отдельно. |
| 1973 | Я из дела ушёл, из такого хорошего дела… | Я из дела ушёл | |
| 1973 | Как во городе во главном… | Сказочная история | Существует фонограмма исполнения начала песни. |
| 1973 | В дорогу — живо! Или — в гроб ложись!… | Песня Солодова | Из фильма «Единственная дорога». |
| 1973 | В заповеднике (вот в каком — забыл)… | Песенка про Козла отпущения | |
| 1973 | Штормит весь вечер, и пока… | Шторм | В некоторых публикациях песни имеется посвящение её Александру Галичу. |
| 1973 | Там, у соседей, пир горой…
Там у соседа пир горой… |
Смотрины | В. Золотухину и Б. Можаеву. |
| 1973 | Этот рассказ мы с загадки начнем… Много неясного в странной стране… |
Песня Кэрролла | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Прохладным утром или в зной… | Песня Кэрролла (2) | Для дискоспектакля «Алиса в Стране чудес»(не вошла). Не исполнялась. |
| 1973 | Я страшно скучаю, я просто без сил… | Песня Алисы | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | — Эй, кто там крикнул «ай-ай-ай!»?
— Ну, я! Я — Кролик Белый… |
Песня Белого Кролика | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Догонит ли в воздухе, или шалишь… | Падение Алисы | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Когда провалишься сквозь Землю от стыда… | Марш антиподов | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Толстушка Мэри Энн была… | Про Мэри Энн | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Все должны до одного… До мильона далеко… |
Песня Алисы про цифры Путаница Алисы |
Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Слезливое море вокруг разлилось… | В море Слёз | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Спасите, спасите! О ужас, о ужас… | Песня Мыши | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | — Эй вы, синегубые!… | Странные скачки | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973, до октября | Послушайте все — О-го-го! Э-ге-гей!… | Песня Попугая-пирата Песня Попугая-моряка Песня про Попугая |
Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | — Я — Робин Гусь… | Песенка-представление Робин Гуся | Для дискоспектакля «Алиса в Стране чудес» (не вошла). |
| 1973 | Таких имён в помине нет… | Песенка-представление орлёнка Эда Орлёнок Эд |
Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Горю от нетерпения… | Орлёнок Эд представляет Атаку Гризли | Для дискоспектакля «Алиса в Стране чудес» (не вошла). |
| 1973 | Баю-баю-баюшки-баю!… | Песенка про ребёнка-поросенка Колыбельная герцогини |
Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес», по мотивам стихотворения Кэрролла «Speak Roughly to Your Little Boy». |
| 1973 | Не зря лягушата сидят… | Песня Лягушонка Лягушачьи страдания |
Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | У Джимми и Билли… | Песенка лягушонка Джимми и ящерки Билли | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Чтобы не попасть в капкан… | Песня о планах | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Прошу запомнить многих, кто теперь со мной знаком… | Чеширский Кот | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Ах, на кого я только шляп не надевал!… | Шляпник | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Миледи, зря Вы обижаетесь на Зайца… | Мартовский Заяц | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Ах, проявите интерес к моей персоне!… | Ореховая Соня | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Приподнимем занавес за краешек… | Песня об обиженном времени | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». Единственное авторское исполнение — без сопровождения, аккомпанемент для пластинки наложен позже. |
| 1973 | Мы браво и плотно сомкнули ряды… | Про королевское шествие | Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Король, что тыщу лет назад… | Королевский крохей Песня про крохей |
Из дискоспектакля «Алиса в Стране чудес». |
| 1973 | Полководец с шеею короткой… | Баллада о короткой шее | |
| 1974 | Неправда, над нами не бездна, не мрак… | Зодиак О знаках Зодиака |
Из рекламного ролика «Знаки Зодиака». |
| 1973 | Погода славная, а это главное… | Баллада о маленьком человеке | Для фильма «Бегство мистера Мак-Кинли» (не вошла). |
| 1973 | Кто-то высмотрел плод… | Прерванный полёт Недолюбил Баллада о том, кто не дожил |
Для фильма «Бегство мистера Мак-Кинли» (не вошла). |
| 1973 | 7 дней усталый… | Баллада о манекенах | В фильме «Бегство мистера Мак-Кинли» звучит с музыкой А.Кальварского. |
| 1973 | Жил-был учитель скромный Кокильон… | Баллада о Кокильоне | Для фильма «Бегство мистера Мак-Кинли» (не вошла). |
| 1973 | Когда лакают святые свой нектар и шерри-бренди… | Марш футбольной команды «Медведи» | Для фильма «Бегство мистера Мак-Кинли» (не вошла). |
| 1973 | По миру люди маленькие носятся, живут себе в рассрочку… | Баллада об оружии | Для фильма «Бегство мистера Мак-Кинли» (не вошла). |
| 1973 | Вот твой билет, вот твой вагон… | Баллада об уходе в Рай | В фильме «Бегство мистера Мак-Кинли» звучит с музыкой Исаака Шварца. |
| 1973 | Вот это да! Вот это да!… | Вот это да!
Песня Билла Сиггера |
Для фильма «Бегство мистера Мак-Кинли» (не вошла). |
| 1973 | Мы рвём — и не найти концов… | Мистерия хиппи | Для фильма «Бегство мистера Мак-Кинли» (не вошла). |
| 1973 | Мы все живем как будто, но… | Случаи Песня про случаи |
|
| 1973 | Всему на свете выходят сроки… | Кораблиная любовь | Не вошла в фильм «Морские ворота». |
| 1973 | Был развесёлый розовый восход… | Пиратская | Не вошла в фильм «Морские ворота». Использована в фильме «Ветер „Надежды“». |
| 1973 | В день, когда мы, поддержкой земли заручась… | Не вошла в фильм «Морские ворота». | |
| 1974-1978 | Прохода нет от этих начитанных болванов!… Прохода нет от умных, темно от окаянных… |
Песня Гогера-Могера | Для спектакля по пьесе Бертольда Брехта «Турандот, или Конгресс обелителей». |
| 1974 | Эй, народ честной, незадачливый!… | Скоморохи на ярмарке Ярмарка |
Для фильма «Иван да Марья»[22] (не вошла). Использована в фильме «Туфли с золотыми пряжками». |
| 1974 | На голом на плацу, на вахтпараде… | Солдатская песня (грустная) | Для фильма «Иван да Марья». |
| 1974 | Ну чем же мы, солдаты… | Солдатская песня (походная) | Для фильма «Иван да Марья». |
| 1974 | Как да во лесу дремучем… | Песня Соловья-Разбойника и его дружков Выезд Соловья-разбойника |
Для фильма «Иван да Марья».
Использована в фильме «Туфли с золотыми пряжками». |
| 1974 | Выходи, я тебе посвищу серенаду!… | Серенада Соловья-разбойника | Для фильма «Иван да Марья». |
| 1974 | Отчего не бросилась, Марьюшка, в реку ты?… | Песня Марьи Марьюшка |
Для фильма «Иван да Марья» (не вошла). Известно исполнение песни М.Влади. |
| 1974 | Вот пришла лиха беда… Не сдержать меня уговорами… |
Иван да Марья | Для фильма «Иван да Марья» (не вошла). |
| 1974 | Во груди душа словно ёрзает… | Солдат и привидение | Для фильма «Иван да Марья» (не вошла). |
| 1974 | Я Баба-Яга… | Куплеты нечистой силы | Для фильма «Иван да Марья» (не вошла). |
| 1974 | Когда пуста казна… | Куплеты кассира и казначея | Для фильма «Иван да Марья» (не вошла). Не исполнялась. |
| 1974 | Подходи, народ, смелее!… | Частушки Марьи | Для фильма «Иван да Марья». |
| 1974 | Раззуди-ка ты плечи, звонарь… Ты, звонарь-пономарь… |
Свадебная Скоморохи на свадьбе |
Для фильма «Иван да Марья» (не вошла). Использована в фильме «Туфли с золотыми пряжками». |
| 1974 | Я полмира почти через злые бои… | Песня Вани у Марии | в фильме «Одиножды один» песню частично исполняет Анат. Папанов.
Композитор Э.Хагагортян. |
| 1974 | Ах! В поднебесье летал… | Песня о чёрном и белом лебедях | Для фильма «Одиножды один». Композитор Э.Хагагортян. Автором не исполнялась. |
| 1974 | Ай, не стойте в гордыне… | Величальная — отцу | Для фильма «Одиножды один». Композитор Э.Хагагортян. Автором не исполнялась. |
| 1974 | Не сгрызть меня… | Частушки к свадьбе | Для фильма «Одиножды один» (не вошла). Композитор Э.Хагагортян. Автором не исполнялась. |
| 1974 | Кто старше нас на четверть века, тот… | Студенческая песня | Из фильма «Одиножды один» (хоровое исполнение в конце). Композитор Э. Хагагортян. Автором не исполнялась. |
| 1974 | Гули-гули-гуленьки… | Субботник Частушки |
Частично использована в х/ф «Одиножды один»; исполнение неавторское |
| 1974 | Зря ты, Ванечка, бредёшь… | Грустная песня о Ванечке | Для фильма «Одиножды один» (не вошла). Композитор Э. Хагагортян
Автором не исполнялась. |
| 1974 | Эх, недаром говорится… | Песня Вани перед студентами | Для фильма «Одиножды один» (не вошла). Композитор Э. Хагагортян. Автором не исполнялась. |
| 1974 | На дистанции — четверка первачей… | На дистанции четверка первачей, или Кто за чем бежит Кто за чем бежит |
|
| 1974 | Себя от надоевшей славы спрятав… | Песня про Джеймса Бонда, про агента 007 | Герой песни — Шон Коннери |
| 1974 | Если где-то в чужой, неспокойной ночи… Если где-то в глухой, неспокойной ночи… |
Для фильма «Единственная дорога» (не вошла). Наиболее известна фонограмма исполнения части песни с оркестром югославского радио. | |
| 1974 | В тиши перевала, где скалы ветрам не помеха… | Расстрел горного эха Горное эхо |
Для фильма «Единственная дорога» (не вошла) |
| 1974 | Во хмелю слегка… | Очи чёрные. Погоня | Использована в фильме «Единственная…» |
| 1974 | Что за дом притих… | Очи чёрные. Старый дом Дом Чужой дом |
Для фильма «Пугачёв» (не вошла). |
| 1974 | Жили-были на море… | Танго | В фильме «Контрабанда» песню исполняет дуэт В.Высоцкого и Нины Шацкой. |
| 1974 | Сначала было Слово печали и тоски… | Финальная песня | В фильме «Контрабанда» песню исполняет дуэт В.Высоцкого и Нины Шацкой. |
| 1974 | Я вчера закончил ковку… Только я закончил ковку… |
Инструкция перед поездкой за рубеж, или Полчаса в месткоме | |
| 1974 | Над Шереметьево… | Случай на таможне На таможне |
В. Румянцеву |
| 1974 | Ещё ни холодов, ни льдин… | Памяти Василия Шукшина. В поздних исполнениях читалась как стихи. | |
| 1974, до 23.4 | Легавым быть — готов был умереть я… | Театрально-тюремный этюд на таганские темы | К 10-летию Театра на Таганке, 23.4.1974. |
| 1975 | Замок временем срыт… | Баллада о времени | Написана для фильма «Стрелы Робин Гуда»[23]. Использована в фильме «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго». |
| 1975 | Торопись — тощий гриф над страною кружит!… | Баллада о ненависти | Написана для фильма «Стрелы Робин Гуда»; не вошла |
| 1975 | Если рыщут за твоею непокорной головой… | Баллада о вольных стрелках | Написана для фильма «Стрелы Робин Гуда» Использована в фильме «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго». |
| 1975 | Когда вода Всемирного потопа… | Баллада о Любви | Написана для фильма «Стрелы Робин Гуда» Использована в фильме «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго». |
| 1975 | Трубят рога: скорей, скорей!… | Баллада о коротком счастье Баллада о двух погибших лебедях |
Написана для фильма «Стрелы Робин Гуда». |
| 1975 | Средь оплывших свечей и вечерних молитв… | Баллада о борьбе Баллада о книжных детях |
Написана для фильма «Стрелы Робин Гуда» Использована в фильме «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго». |
| 1975 | Ах, милый Ваня, я гуляю по Парижу… | Письмо к другу из Парижа Зарисовка о Париже, или Письмо к другу Письмо другу, или Зарисовка о Париже |
Посвящена Ивану Бортнику. |
| 1975, весна | Всю войну под завязку… | Песня о погибшем лётчике Песня о лётчике О погибшем друге |
Николаю Скоморохову и его погибшему другу. Авторский комментарий: «Это песня о лётчике, вернее о погибшем друге того человека, который поёт эту песню — в спектакле, который называется „Звёзды для лейтенанта“». В нём использована, возможно, в исполнении Владимира Андреева[9]. |
| 1975, весна | Я ещё не в угаре… | Вошла в спектакль «Звёзды для лейтенанта», возможно, в исполнении Владимира Андреева[9]. Первая строка «2-й серии» песни — «Мы взлетали, как утки…». | |
| 1975 | Час зачатья я помню неточно… | Баллада о детстве | Предлагалась в фильм «Вторая попытка Виктора Крохина», частично вошла в поздний вариант фильма (1987 г.) |
| 1975 | Как засмотрится… | Купола Купола. Песня о России Купола Российские |
Не вошла в фильм «Сказ про то, как царь Пётр арапа женил». Позднее была посвящена Михаилу Шемякину. |
| 1975 | Как во смутной волости… Ах, родная сторона… |
Разбойничья | Не вошла в фильм «Сказ про то, как царь Пётр арапа женил». |
| 1975 | Мы верные, испытанные кони… | Стихотворение обычно читалось эпиграфом к «Бегу иноходца»[24] или к «Погоне» и «Старому дому»[25], но есть запись отрывка в виде песни.[26] | |
| 1975 | Жил я славно в первой трети… | Две судьбы Кривая да Нелёгкая |
|
| 1976 | Лихие пролетарии… Чужие карбонарии… |
Гербарий Невиданный доселе |
|
| 1976, до августа | Я был и слаб, и уязвим… | История болезни I Ошибка вышла Перепутал[27] |
I часть «трёхсерийной» песни. |
| 1976 | На стене висели в рамках бородатые мужчины… | История болезни II Никакой ошибки Диагноз О врачах II серия |
II часть «трёхсерийной» песни. |
| 1976 | Вдруг словно канули во мрак… Я был здоров, здоров как бык… |
История болезни III История болезни Нож всадил III серия |
3-я часть «трёхсерийной» песни. |
| 1976 | Живёт живучий парень Барри… | Живучий парень | Для фильма «Вооружён и очень опасен» (не вошла). Композитор Георгий Фиртич. |
| 1976 | Расскажи, дорогой… | В фильме «Вооружён и очень опасен» с музыкой композитора Г.Фиртича песню исполняет Людмила Сенчина.
Автором не исполнялась. | |
| 1976 | Не грусти!… | В фильме «Вооружён и очень опасен» с музыкой композитора Г.Фиртича песню исполняет Л.Сенчина. Автором не исполнялась. | |
| 1976 | Запоминайте: приметы — это суета… | Вооружён и очень опасен | В фильме «Вооружён и очень опасен» с музыкой композитора Г.Фиртича песню исполняет Л.Сенчина. Автором не исполнялась. |
| 1976 | Живу я в лучшем из миров… | Для фильма «Вооружён и очень опасен» (не вошла). Композитор Г.Фиртич. Автором не исполнялась. | |
| 1976 | Черны все кошки, если ночь… | Для фильма «Вооружён и очень опасен» (не вошла). Композитор Г.Фиртич. Автором не исполнялась. | |
| 1976 | Это вовсе не френч-канкан… | Для фильма «Вооружён и очень опасен» (не вошла). Композитор Г.Фиртич. Автором не исполнялась. | |
| 1976 | Если бы спросили вас о том… | Набросок для фильма «Вооружён и очень опасен». Исполнялась (напевалась) без музыкального сопровождения. | |
| 1976 | Куда ни втисну душу я… | Песня о Судьбе | |
| 1976 | Этот день будет первым всегда и везде… Прозвучал долгожданный серебряный час… |
Начальная песня | Из фильма «Ветер „Надежды“». |
| 1976 | Вы в огне да и в море, вовеки не сыщете брода!… | Из фильма «Ветер „Надежды“». | |
| 1976 | Вот послал господь родителям сыночка!… Прямо на носу, глядите, то ли бочка… |
Мореплаватель-одиночка | Для фильма «Ветер „Надежды“» (не вошла). |
| 1976 | Мы говорим не «штормы», а «шторма»… | Шторм | Из фильма «Ветер „Надежды“». Одна из ранних версий[28] начиналась первой строфой песни «Заказана погода нам Удачею самой…». |
| 1976 | Заказана погода нам Удачею самой!… | Гимн морю и горам | Из фильма «Ветер „Надежды“». |
| 1977 | Дорогая передача!… | Письмо в редакцию телевизионной передачи «Очевидное и невероятное» из сумасшедшего дома — с Канатчиковой дачи Бермудский треугольник |
|
| 1977 | Жили-были — спроси у отца… Этот шум — не начало конца… Не начало ли это конца…[29] |
Про глупцов | Исполнено 2 куплета. |
| 1977 | Реальней сновидения и бреда… | ||
| 1977 | Нежная Правда в красивых одеждах ходила… | Притча о Правде и Лжи | В подражание Булату Окуджаве. |
| 1977 | Я сам с Ростова, я вообще подкидыш… | Летела жизнь | Запись в г.Грозный сделал актёр, певец, народный артист - Наурбиев Руслан |
| 1977 | Сбивают из досок столы — во дворе… | О конце войны |
Предлагалась в фильмы «Место встречи изменить нельзя» и ««Мерседес» уходит от погони» (не вошла). I часть исполнялась, как вальс; 2-я («Уже не маячат над городом аэростаты…») — как марш |
| 1977 | Под собою ног не чую… | Про речку Вачу и попутчицу Валю | Вадиму Туманову |
| 1977 | В младенчестве нас матери пугали… | Вадиму Туманову | |
| 1977 | Был побег на рывок… | Побег на рывок | Вадиму Туманову |
| 1977 | Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем… Я умру — говорят, мы когда-то всегда умираем… |
Про Райские яблоки | |
| 1977 | Мне судьба — до последней черты… | ||
| 1977 | Пожары над страной… | Пожары | Для фильма Забудьте слово «смерть» (не вошла). |
| 1977, до 30.9 | Ах, как тебе родиться пофартило… | Юрию Любимову с любовью в 60 его лет от Владимира Высоцкого | |
| 1977 | Мы из породы битых, но живучих… Я из породы битых, но живучих… |
Олегу Ефремову к его 50-летию. | |
| 1977 | Подшит крахмальный подворотничок… | Попытка самоубийства | |
| 1978 | Много во мне маминого… | Исполнено частично. | |
| 1978, до 14.7 | Открытые двери больниц, жандармерий… | Французские бесы | Комментарий автора: «Эта песня посвящена одному странному такому загулу, который произошёл не так давно;- надеюсь, более не повторится. Посвящена другу моему Михаилу Шемякину» |
| 1978 | Словно бритва, рассвет полоснул по глазам… | Конец «Охоты на волков», или Охота с вертолётов Охота с ветролётов Охота с вертолётов, или Где вы, волки? |
3-я песня условного цикла (см. песни «Охота на волков» и «Прошла пора — вступлений и прелюдий…»). Посвящена Михаилу Шемякину |
| 1978 | Какой был бал!… | Белый вальс | Для фильма «Точка отсчёта» (не вошла). 1 из припевов («Если петь без души — вылетает из уст белый звук…») написан «белым стихом» |
| 1979 | Я вам, ребяты, на мозги не капаю… | Лекция о международном положении, прочитанная человеком, посаженным на 15 суток за мелкое хулиганство, своим сокамерникам | |
| 1979 | Ещё бы не бояться мне полётов… Я с некоторых пор боюсь полётов… |
Через десять лет всё так же Десять лет. Юбилейная песня |
Продолжение песни «Москва — Одесса». Поводом к началу работы над данным произведением послужил факт подписания поэтом договора с советской государственной авиакомпанией «Аэрофлот».[30] |
| 1979 | Ах, время, как махорочка… Ах, чёрная икорочка… |
Из детства | Аркадию Вайнеру. |
| 1979, до 23.4 | Пятнадцать лет не дата — так… | К 15-летию Театра на Таганке. | |
| 1980 | Под деньгами на кону… | Песня Сашки Червня | Для фильма «Зелёный фургон» (не был снят В.Высоцким). Автором не исполнялась. |
| 1980 | Проскакали всю страну… | Песня инвалида | Для фильма «Зелёный фургон» (не был снят В.Высоцким). Автором не исполнялась. |
| 1980 | Жан, Жак, Гийом, Густав… | Эту песню слышал, но не записал Михаил Шемякин. Написана на визит Папы Римского в Париж.[31] | |
| 1980 | Граждане, ах, сколько ж я не пел… | Песня о вайнеризме | Поначалу читалась как стихи. |
| 1980 | Жора и Аркадий Вайнер!… Здравствуйте, Аркадий Вайнер… |
Письмо торговца ташкентскими фруктами с Центрального рынка | |
| 1980 | Из класса в класс мы вверх пойдём, как по ступеням… | Гимн бузовиков Гимн школе |
Для телефильма Ген. Полоки «Наше призвание». Г.Полока слышал эту песню в исполнении автора, но не сохранил запись[32] |
| 1980, до 14.7 | Шёл я, брёл я, наступал то с пятки, то с носка… | Грусть моя, тоска моя. Вариации на цыганские темы | Последняя песня В. Высоцкого. Имеется некачественная фонограмма её единственного исполнения на концерте 14.7.1980 г. |
Произведения В. Высоцкого, известные в авторском чтении только как стихи
| Год | I строка | Варианты названий | Примечания |
|---|---|---|---|
| 1967-1969 | Граждане! Зачем толкаетесь?… | Разговор в трамвае | Начало прочитано эпиграфом (?) к песне «Диалог перед телевизором».[33] |
| 1971 | Что случилось с пятым «А»?.. | Вступительное слово про Витьку Кораблева и друга закадычного, Ваню Дыховичного | Прочитан начальный фрагмент этой поэмы для детей. |
| 1971 | В голове моей тучи безумных идей... Я под брюхом привыкших теснить лошадей... |
Прочитано 2 строки. Продолжение песни «Не заманишь меня на эстрадный концерт». | |
| 1971 | Я к вам пишу (?) Спасибо Вам, мои корреспонденты... |
Прочитано 2 строки эпиграфом к песне «Я не люблю». | |
| 1972 | Я только малость объясню в стихе −… | Мой Гамлет | |
| 1972 | Шут был вор: он воровал минуты −… | Л.Енгибарову | |
| 1972 | Он вышел — зал взбесился на мгновенье Два первых ряда отделяли ленты …ворчали грубые бемоли… |
Записано 2 фрагмента по 1-2 строки. | |
| 1974 | Водой наполненные горсти… | Черногорские мотивы | |
| 1975 | Мы с мастером по велоспорту Галею… | Начальный фрагмент прочитан эпиграфом к песне «Я вчера закончил ковку…» (74). | |
| 1978? | Всё меньше Вас, участники войны… |
Произведения, авторство которых спорно
| Год написания | I строка | Варианты названий | Примечания |
|---|---|---|---|
| 1950-e | Наш артист В. С. Высоцкий… Если утром ты был пьяный… |
Гимн тунеядцев | Соавтор Артур Макаров. |
| 1958? | Получил завмагазина… | Возможный автор Владимир Дыховичный. | |
| 1962? | На степи молдаванские… | ||
| 1963? | Какой печал мне душу кивирает? | Монолог Фауста | Стихи из устного рассказа «Фауст».[34] |
| 1964? | У Наполеона Ватерлоо есть хотя б… | Эпиграф к песне Юза Алешковского «Товарищ Сталин». | |
| 1965? | В тюрьме Таганской нас стало мало, …по-бабски нам не пристало… |
В записи сохранился 1 куплет. | |
| 1966? | …кругом, словно голенький… | Эпиграф к песне «Сказал себе я: брось писать!…». | |
| 1968? | Отгремели раскаты боёв… | Возможный автор Павел Леонидов. | |
| 1971? | Умные люди сидят по домам… | Возможный автор Владимир Дыховичный. | |
| 1972? | Моя метрика где-то в архиве хранится… | ||
| 1974 | Грустный день… | Восход | Из телефильма «Les charmes de l'été» («Прелести лета». Франция, 1975). Музыка — Jasques Loussier. В фильме и на пластинке-«сингле» 1974 года песню исполняет М.Влади |
| 1974 | Не зря театру в юбилей… | Стихи к 10-летию Театра на Таганке 23.4.1974. Соавтор М.Вольпин. | |
| 1974? | Удалось добиться мне… | Песня Бастинды | По словам Александра Акимовича Боголюбова[35], Владимиру Высоцкому принадлежит первый вариант этой песни («Удалось добиться мне…») Леониду Дербенёву — второй, смягчённый («Все озёра и пруды…»), который и вошёл в мультфильм «Волшебник Изумрудного города». |
Песни на стихи других авторов с музыкой В. Высоцкого
| Год написания | I строка | Название | Автор текста | Примечания |
|---|---|---|---|---|
| Мечется стрелка спидометра… | Давид Маркиш | |||
| Мир такой кромешный… | Д. Маркиш | |||
| 1930-е | Собрáлись 10 ворчунов − есть чудаки везде ведь… | Зонг о десяти ворчунах | На стихи из песни немецких антифашистов в переводе Б. Слуцкого. Из спектакля «Павшие и живые». | |
| 1964 | Раб стандарта, царь природы… | Оза | А.Вознесенский | Отрывок поэмы. Из спектакля «Антимиры». |
| 1958 | Я славлю скважины замочные!… | Ода сплетникам | А.Вознесенский | Из спектакля «Антимиры». |
| 1971 | Не славы и не коровы… | Песня акына | А.Вознесенский | Из спектакля «Антимиры». |
| 1946 | Гул затих. Я вышел на подмостки… | Гамлет | Б. Пастернак | Из спектакля «Гамлет» и фильма «Остановите Потапова!». |
Чужие песни в исполнении Владимира Высоцкого
В раздел не включены:
- прочитанные Высоцким чужие стихи, не являющиеся песнями;
- песни, включённые в один из разделов выше.
Большинство песен приведено по книге А. Сёмина «„Чужие“ песни Владимира Высоцкого»[36].
| Год написания | I строка | Варианты названий | Автор текста | Автор музыки | Примечания |
|---|---|---|---|---|---|
| 1857 | Поговори хоть ты со мной… | Цыганочка | Аполлон Григорьев | И. Васильев ? | Из фильмов «Короткие встречи», «Иван Васильевич меняет профессию» и спектакля «Послушайте».[37] |
| 1843 | Скатерть белая залита вином… | Очи чёрные | Неизвестен, по мотивам романса «Очи чёрные» на стихи Е. Гребёнки | Ф. Герман | Из мультфильма «Шпионские страсти». |
| 1843 | Утро туманное, утро седое… | В дороге | И. Тургенев | А. Абаза | Исполнение В.Высоцкого не вошло в фильм «Единственная…».[5] |
| 1927 | Мы странно встретились и странно разойдёмся… | Караван | Б. Тимофеев | Б. Прозоровский | |
| 1909 | Среди миров, в сиянии светил… | Иннокентий Анненский | А.Вертинский | ||
| 1868 | Гори, гори, моя звезда… | В. Чуевский | П. Булахов | ||
| 1844 | Зима, метель, и в крупных хлопьях… | Нищая | П. Ж. Беранже, перевод Д.Ленского | А.Алябьев | |
| 1901 | Ты сидишь одиноко и смотришь… | У камина | С. Гарин | ||
| 1916, 1927 | Обидно, эх, досадно… | А. Кусиков, Г. Гридов, Л. Пеньковский | В.Бакалейников,
М.Бессмертный, Б.Фомин |
||
| 1916 | Где Вы теперь, кто Вам целует пальцы?… | Лиловый негр | А. Вертинский | А. Вертинский | В сериале «Место встречи изменить нельзя» исполнен без I строки 2-й строфы. |
| Она сказала: «Не люблю»… | Ив. Шевцов? | ||||
| 1962 | Клёны выкрасили город… | Бабье лето | И. Кохановский | И. Кохановский[38] | |
| 1964 | Она была во всём права… | М. Анчаров | М. Анчаров | Фрагмент исполнялся эпиграфом к песне «Она на двор — он со двора…». | |
| 1922 | Он капитан, и родина его — Марсель… | Девушка из Нагасаки | Вера Инбер | П. Марсель | |
| 1914 | Злая мачеха у Маши отняла её наряд… | Сиротка | С. Есенин | ||
| 1921 | В маленькой солнечной лужице… | Чёртова колыбельная | Н. Агнивцев | ||
| Тёмная ночь молчаливо потупилась… | |||||
| 1960-1963 | Глаза то лукаво блестят... | Глаза | Б. Вахнюк | Б. Вахнюк | |
| 1950-е? | Полумрачная комната, дым папирос… | ||||
| 1939 | На Тихорецкую состав отправится | Тихорецкая | М. Львовский | Микаэл Таривердиев | |
| 1949 | Если я заболею,− к врачам обращаться не стану… | Ярослав Смеляков | Ю. Визбор | ||
| 1960-1961 | Какой большой ветер… | Ветер | Новелла Матвеева | Н. Матвеева | |
| 1962 | Как у Волги иволга… | Иволга | И. Кохановский | И. Кохановский | При публикации в журнале «Смена» ошибочно приписано В.Высоцкому. |
| 1960 | Ах, утону я в Западной Двине!… | Ген.Шпаликов | Г. Шпаликов | ||
| 1958 | Ах, война, что ж ты сделала, подлая?… | До свидания, мальчики | Б. Окуджава | Б. Окуджава | |
| Я помню старый, старый дом… | Песня эмигранта | ||||
| 1962 | Чувствуем с напарником — ну и ну!… | Про маляров, истопника и теорию относительности | А. Галич | А. Галич | |
| Течёт речечка да по песочечку… | Речечка | ||||
| Цыганка с картами, дорога дальняя… | Таганка | ||||
| Идут на Север — срока огромные… | |||||
| 1871 | Холод, голод, туман, непогода и слякоть… | Осенние журавли | А. Жемчужников | А. Вертинский? | |
| 1942 | Я сижу в одиночке, слёзы взор мой туманят…
Это было весною, зеленеющим маем… |
Побег | Г. Шурмак | ||
| 1953? | Рано утром проснёшься… | ||||
| Суд идёт, и вот — процесс кончается… Приморили, ВОХРы, приморили… |
|||||
| Раз в московском кабаке сидели… | |||||
| Летит паровоз по долинам, по взгорьям… | Николай Ивановский?[39] | Николай Ивановский? | |||
| На Колыме, где север и тайга кругом… | |||||
| На железный засов заперты́ воротá… | |||||
| Такова уж воровская доля… | из радиоспектакля «Зелёный фургон» | ||||
| 1959 | Товарищ Сталин, вы большой учёный… | Песня о Сталине
Товарищ Сталин |
Юз (Иосиф) Алешковский | Юз Алешковский | |
| Когда с тобой мы встретились, черёмуха цвела… | Ан.Тарковский? | Ан.Тарковский? | |||
| Я сын подпольного рабочего-партийца… | |||||
| 1953 | Когда качаются фонарики ночные, и чёрный кот бредёт украдкою домой… | Глеб Горбовский?[40] | |||
| Шнырит урка в ширме у майданщика… | |||||
| Здравствуйте, моё почтенье!… | |||||
| 1950 | Алёшка жарил на баяне… | В. Агатов | |||
| Мы Шиллера и Гёте не читали… | |||||
| Я был батальонный разведчик… | Батальонный разведчик | С.Кристи, В.Шрейберг,
А.Охрименко |
С. Кристи,
В.Шрейберг, А.Охрименко |
||
| 1948 | Стою я раз на стрёме, держуся за карман… | Марсель | Ахилл Левинтон | ||
| Сам я вятский уроженец, много горького видал… | |||||
| 1944 | Может, для веселья, для острастки… | Про сороку-белобоку | В. Дыховичный | А. Гаррис? | |
| Была весна, весна красна… | |||||
| Раз пошли на дело я и Рабинович… | |||||
| Я милого узнаю по походке, он носит брюки галифе… | А. Дюбюк? | ||||
| 1941 | В этот день берут за глотку зло… | День Святого Никогда | Бертольд Брехт, пер. Б. Слуцкого | А. Васильев, Б. Хмельницкий | Из спектакля «Добрый человек из Сезуана». |
| 1879? | Ох, как в Третьем отделении… | Тайное собрание (по городским слухам) | Н. Морозов, Д. Клеменц | А. Васильев, Б. Хмельницкий | |
| Власть исходит… | Три параграфа Веймарской конституции | Б. Брехт, пер. Е. Эткинда | А. Васильев, Б. Хмельницкий | ||
| 1925? | На Перовском на базаре — шум и тарарам… | Л. Зингерталь | Л. Зингерталь | ||
| После Победы стало… | Реквием | Анатоль Вертинский, пер. Г. Куренёвой | А. Васильев, Б. Хмельницкий | ||
| 1972? | Вы пришли на именины… | Песенка из спектакля | А. Вознесенский | А. Васильев, Б. Хмельницкий | |
| 1968 | Не трожь человека, деревце… | Роща | А. Вознесенский | А. Васильев, Б. Хмельницкий | |
| 1976? | Когда ярится океан… | Когда ярится океан | Ю. Дунский, В. Фрид, А. Митта? | Альфред Шнитке? | Из фильма «Сказ про то, как царь Пётр арапа женил». |
Напишите отзыв о статье "Список песен Владимира Высоцкого"
Примечания
- ↑ 1 2 Владимир Высоцкий. Сочинения (в 2-х томах). М.: «Художественная литература», 1991.
- ↑ [v-vysotsky.com/statji/2010/49_dnej/text.html М.Цыбульский."Суров же ты, климат охотский…"]
- ↑ Владимир Высоцкий. Песни. Екатеринбург, У-Фактория, 2009. Составитель А. Е. Крылов.
- ↑ В.Зайцев: «Изначально в спектакль предполагалась песня Клячкина, но Любимов её отверг и попросил Высоцкого написать текст под эту мелодию. Так что музыка действительно Клячкина.» [vysotsky.ws/index.php?showtopic=102&st=135&p=25160&#entry25160]
- ↑ 1 2 [v-vysotsky.com/statji/2011/Edinstvennaja/text.html М.Цыбульский. На съёмках «Единственной»]
- ↑ Так эта песня начинается в записи для Ю. И. Манина [vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm/0000--/0056/0_spisok.html]
- ↑ [vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm/0100--/0118/0_spisok.html Название с концерта в клубе «Восток»]
- ↑ Строфы 1 и 3 Высоцкий называл «народными». Г.Полока: «Была знаменитая песня „Гром прогремел…“ От неё сохранился только один куплет, а было их шесть. Поэтому Высоцкому заказали дописать несколько куплетов. И он их написал, а теперь кое-кто доказывает, что это не его текст, а народный. У меня мать одесситка, дед был чуть ли не почётный гражданин Одессы. У меня там полно связей, и все помнят только один куплет — тот, который использовал Славин. Все остальные куплеты написаны Володей.» [v-vysotsky.com/vospominanija/Poloka/text.html] Но есть и мнение о принадлежности некоторых куплетов этой песни автору пьесы «Интервенция» Л.Славину [www.odvestnik.com.ua/issue/41/1006/]
- ↑ 1 2 3 4 [v-vysotsky.com/statji/2012/Zviozdy_dlia_lejtenanta/text.html М.Цыбульский. «Звёзды для лейтенанта».]
- ↑ [vysockiy.ouc.ru/dve-pesni-ob-odnom-vozdushnom-boe.html][lib.ru/WYSOCKIJ/v68.txt#3]
- ↑ См. публикации, напр. [vysockiy.ouc.ru/jil-bil-dobrij-durachina-prostofilia.html], [lib.ru/WYSOCKIJ/v68.txt#14]; см. также [vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm/0600--/0623/0_spisok.html интервью с О. Л. Терентьевым и Б. С. Акимовым] (04:45-04:53 на [prostopleer.com/tracks/4997906JdnN фонограмме]): ВВ:"А это откуда у вас?" — «Есть!» — «Посвящение Никите Сергеевичу?» — ВВ:"Да".
- ↑ 1 2 3 4 Запись для фильма «Неизвестный, которого знали все» [vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm_01/0000--/0001/0_spisok.html Владимир Высоцкий. Когда? Где? Кто?]
- ↑ 1 2 [v-vysotsky.com/FILMOGRAFIJA_VV/1r.html Владимир Высоцкий в кино. Фильмография]
- ↑ См. отрывок «Хрустальным звоном…» на записи для В.Смехова [vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm/0200--/0255/0_spisok.html]
- ↑ 1 2 См.: [v-vysotsky.com/statji/2007/Kuda_vsio_delos/text.html С.Дёмин, А.Сёмин. «Куда всё делось, и откуда что берётся…»]
- ↑ Песня «Разведка боем» исполнялась автором до 1973 года, после чего Высоцкому стало известно о неточностях в песне, он сделал правки в тексте, поменяв разведку на «глубокий поиск», однако песню больше не исполнял.
- ↑ [otblesk.com/vysotsky/kukin-.htm О В. Высоцком вспоминает Ю.А.Кукин]
- ↑ Один из авторов пьесы, А.Кусков, в интервью называет её по-разному: «Мамонты» [v-vysotsky.com/statji/2004/Vysotsky_u_Rajkina/text.html] и «Суд зверей» [v-vysotsky.com/FILMOGRAFIJA_VV/5r.html]
- ↑ 1 2 [www.liveinternet.ru/users/2280424/post288162061/ Дневник Сергея Жильцова, 21 Августа 2013]
- ↑ Выступление В. Высоцкого в Сумах 23 марта 1978 года (первый концерт)
- ↑ «Авантюристы» — неосуществлённая постановка в Ленинградском театре им. Ленинского комсомола комедии К. Ласкари по повести А. Н. Толстого «Необычайные приключения на волжском пароходе». [v-vysotsky.com/Vysotsky_v_Leningrade/text08.html]
- ↑ Несмотря на существование авторских мелодий, в фильме «Иван да Марья» все песни звучат с музыкой А.Чайковского и не в авторском исполнении.
- ↑ Для фильма «Стрелы Робин Гуда» Высоцкий написал шесть баллад, но они в фильм 1975 года не вошли. Четыре из них были использованы в 1983 году в фильме «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго». В 1997 году по телевидению был показан режиссёрский вариант фильма «Стрелы Робин Гуда» с песнями Высоцкого, в 2002 году он вышел на DVD.
- ↑ См. концерт в МФТИ [vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm/0700--/0702/0_spisok.html]
- ↑ См. концерт в Театре им. Е. Вахтангова [vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm/0600--/0686/0_spisok.html]
- ↑ См. концерт в Кёльне [vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm/0600--/0645/0_spisok.html]
- ↑ Название с записи для братьев Вайнеров [vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm/0600--/0665/0_spisok.html]
- ↑ [vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm/0500--/0517/0_spisok.html Записана Л.Мончинским]
- ↑ Высоцкий: время, наследие, судьба. [otblesk.com/vysotsky/-etot-sh.htm «Про глупцов»]
- ↑ Высоцкий: время, наследие, судьба. «Через десять лет — всё так же» [otblesk.com/vysotsky/-escho.htm] [otblesk.com/vysotsky/aero.htm]
- ↑ [v-vysotsky.com/statji/2013/Khimera/text.html М.Цыбульский. Почему смеялась химера?]
- ↑ О Владимире Высоцком вспоминает Геннадий Иванович Полока [v-vysotsky.com/vospominanija/Poloka/text.html]
- ↑ [vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm/0400--/0474/0_spisok.html Пластинка «Автопортрет»]
- ↑ [vysotskiy.lit-info.ru/vysotskiy/monologi/071.htm Расшифровка рассказа «Фауст»], записанного А. Д. Синявским[vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm_01/0000--/0067/0_spisok.html]
- ↑ [v-vysotsky.com/vospominanija/Bogoliubov/text.html О Высоцком вспоминает Александр Акимович Боголюбов]
- ↑ [v-vysotsky.com/statji/2008/Chuzhie_pesni_VV/text.html А.Сёмин."«Чужие» песни Владимира Высоцкого"]
- ↑ [vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm_01/0200--/0211/0_spisok.html Спектакль Театра на Таганке «Послушайте»]
- ↑ Кохановский в одной из радиопередач рассказал, что сам написал музыку, а Высоцкий приписал её себе ошибочно, за что потом извинялся перед Кохановским и ездил с ним в ВААП. В пользу этой версии говорит фонограмма [vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm/0000--/0018/0_spisok.html] где Кохановский исполняет не только «Бабье лето» и «Как у Волги иволга…» на ту же музыку, что и Высоцкий, но и третью песню «За звёздами вослед…», которую Высоцкий не пел. См. также: [7days.ru/caravan-collection/2014/11/neizvestnye-pisma-vysotskogo-s-babami-svoimi-ya-absolyutno-zaputalsya-no-nichego-ne-khochu-menyat/6.htm Игорь Кохановский поведал о дружбе с Владимиром Высоцким.] Авторство музыки Кохановского указано в том числе на CD «Тихорецкая» (Весь Высоцкий на 32 CD, том 16).
- ↑ [amnesia.pavelbers.com/Istorija%20pesni%203.htm Сомнения в авторстве Н.Ивановского]
- ↑ [www.ruthenia.ru/60s/kritika/gozias.htm Против авторства Горбовского высказывается Слава Гозиас]
Ссылки
- [lib.ru/WYSOCKIJ/ Владимир Высоцкий] в библиотеке Максима Мошкова
- [vysockiy.ouc.ru/ Владимир Высоцкий. Библиотека поэзии]
- [play.google.com/store/apps/details?id=com.androidcollider.vysotsky Мобильное приложение "Высоцкий"] - программа для Android-смартфонов со списком песен с аккордами
- [www.wysotsky.com/1049.ru/000.asp Список стихов и песен на сайте «Владимир Высоцкий в переводах»]
- [www.kulichki.com/vv/pesni/ kulichki.com/vv/pesni/]
- [vv.uka.ru/km/russ/page/12_ind_phonogramm/vv_list.php-ch=-1.htm Владимир Высоцкий. Электронный каталог. Индекс фонограмм]
См. также
Отрывок, характеризующий Список песен Владимира Высоцкого
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.
Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.
На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.
Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
