Список подсудимых Токийского процесса
Поделись знанием:
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
Список подсудимых Токийского процесса — список лиц, которые были признаны виновными Международным военным трибуналом для Дальнего Востока в совершении Преступлений против мира, человечности, массовых убийств. Также указаны лица, в отношении которых было прекращено судебное следствие.
Содержание
Предыстория
Создание трибунала для японских военных преступников было предусмотрено ещё в Каирской[1] и Потсдамской декларациях[2], но после оккупации Японии у союзников не было единого мнения кого именно и за какие конкретно преступления надо судить. Несмотря на это, согласно приказу Главнокомандующего союзными оккупационными войсками генерала Дугласа Макартура были проведены аресты подозреваемых в совершении военных преступлений. Всего было задержано 29 человек — в основном члены кабинета министров генерала Хидэки Тодзио.
Дуглас Макартур издал специальную прокламацию, где приказал сформировать Международный военный трибунал для Дальнего Востока. В этот же день он принял Устав трибунала, где было указано как трибунал будет сформирован, какие преступления рассматривает и как он будет функционировать. Моделью этого документа выступал соответствующий документ Нюрнбергского трибунала.
25 апреля 1946 года, согласно статье 7 Устава, этот документ был официально опубликован.
В ходе процесса было проведено 818 открытых судебных заседаний и 131 заседание в судейской комнате; трибунал принял 4356 документальных доказательств и 1194 свидетельские показания (из которых 419 были заслушаны непосредственно трибуналом). Последнее заседание трибунала состоялось в 1948 году.
Обвинение
Как и на Нюрнбергском процессе, все пункты обвинения были разделены на три категории: А, В и С.
Категория А[3] (пункты 1-36) включала в себя обвинения в Преступлениях против мира, планировании и ведении агрессивной войны, нарушении международного законодательства и применялась только против высшего руководства Японии.
Категория В[4](пункты 37-52) включала обвинения в массовых убийствах
Категория С[5](пункты 53-55) — обвинения в преступлениях против обычаев войны и преступления против человечности, применялись к японцам любого ранга.
Лица, признанные виновными
| № | Портрет | Имя | Резюме | Обвинение[6] | Приговор |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | 
|
Садао Араки 荒木 貞夫 |
Генерал Императорской армии Японии министр армии, министр культуры. |
Пункты 27 (планирование и ведение войны против Республики Китай), 29 (планирование и ведение войны против США), 31 (планирование и ведение войны против Британского Содружества), 32 (планирование и ведение войны против Королевства Нидерландов), 33 (планирование и ведение войны против Франции), 35 (планирование и ведение войны против СССР), 36 (планирование и ведение войны против СССР и МНР), пункты 54 (нарушение обычаев войны) и 55 (преступления против человечности) | Виновен в части обвинений. Пожизненное лишение свободы. Условно-досрочно освобожден в 1955 году. Был освобождён по состоянию здоровья из тюрьмы Сугамо и через 11 лет умер. |
| 2 | 
|
Кэндзи Доихара 土肥原 賢二 |
Генерал Императорской армии Японии | Пункты 1 (подстрекательство японского милитаризма и империализма), 27, 29, 31, 32, 33, 35, 36, пункты 54 и 55[7] | Виновен в части обвинений. Смертная казнь[8]. |
| 3 | 
|
Сэйсиро Итагаки 板垣 征四郎 |
Генерал Императорской армии Японии, министр армии |
Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 33, 35, 36, 54 и 55. | Виновен в части обвинений. Смертная казнь[8]. |
| 4 | 
|
Окинори Кая 賀屋 興宣 |
Министр финансов | Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 54 и 55. | Виновен в части обвинений. 20 лет заключения. Условно-досрочно освобожден в 1955 году. Впоследствии был назначен министром юстиции. |
| 5 | 
|
Коити Кидо 木戸 幸一 |
Министр культуры и науки министр внутренних дел, министр-хранитель печати |
Пункты 1, 26 (ведение агрессивной войны, нарушение международного законодательства в Боях на Халхин-Голе), 29, 31, 32, 33, 35, 36, 54 и 55. | Виновен в части обвинений. Пожизненное лишение свободы. Условно-досрочно освобожден в 1955 году. Остаток жизни прожил в посёлке Оисо префектуры Канагава. |
| 6 | 
|
Хэйтаро Кимура 木村 兵太郎 |
Генерал Императорской армии Японии | Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 54 и 55 | Виновен. Смертная казнь[8]. |
| 7 | 
|
Куниаки Коисо 小磯 國昭 |
Генерал Императорской армии Японии, Генерал-губернатор Кореи, Премьер-министр Японии |
Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 36, 54 и 55 | Виновен в части обвинений. Пожизненное лишение свободы. Умер в заключении в 1950 году. |
| 8 | 
|
Иванэ Мацуи 松井 石根 |
Генерал Императорской армии Японии | Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 35, 36, 54 и 55. | Виновен согласно пункту 55. Смертная казнь[8]. |
| 9 | 
|
Дзиро Минами 南 次郎 |
Генерал Императорской армии Японии, Генерал-губернатор Кореи |
Пункты 1, 27, 29, 31 32, 54 и 55. | Виновен в части обвинений. Пожизненное лишение свободы. Условно-досрочно освобожден в 1954 году. Год спустя он скончался. |
| 10 | 
|
Акира Муто 武藤 章 |
Генерал Императорской армии Японии | Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 33, 36, 54 и 55. | Виновен в части обвинений. Смертная казнь[8]. |
| 11 | 
|
Такадзуми Ока 岡 敬純 |
Вице-адмирал Императорского флота Японии | Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 54 и 55 | Виновен в части обвинений. Пожизненное лишение свободы. Условно-досрочно освобожден в 1954 году. Умер в 1973 году. |
| 12 | 
|
Хироси Осима 大島 浩 |
Генерал Императорской армии Японии, Посол Японии в Нацистской Германии |
Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 54 и 55. | Виновен в части обвинений. Пожизненное лишение свободы. Условно-досрочно освобожден в 1955 году. Умер в 1975 году. |
| 13 | 
|
Кэнрё Сато 佐藤 賢了 |
Генерал Императорской армии Японии | Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 54 и 55 | Виновен в части обвинений. Пожизненное лишение свободы. Условно-досрочно освобожден в 1956 году. Умер в 1975 году. |
| 14 | 
|
Мамору Сигэмицу 重光 葵 |
Посол Японии в СССР, Министр иностранных дел |
Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 33, 35, 54, и 55. | Виновен в части обвинений. 7 лет заключения. Условно-досрочно освобожден в 1950 году. Уже в 1952 году Сигэмицу стал председателем Прогрессивной партии. |
| 15 | 
|
Сигэтаро Симада 嶋田 繁太郎 |
Адмирал Императорского флота Японии, Министр флота |
Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 54 и 55. | Виновен в части обвинений. Пожизненное лишение свободы. Условно-досрочно освобожден в 1955 году. Умер в 1976 году. |
| 16 | 
|
Тосио Сиратори 白鳥 敏夫 |
Посол Японии в Италии | Пункты 1, 27, 29, 31 и 32. | Виновен в части обвинений. Пожизненное лишение свободы. Умер в заключении в 1949 году. |
| 17 | 
|
Тэйити Судзуки 鈴木 貞一 |
Генерал Императорской армии Японии | Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 35, 36, 54 и 55 | Виновен в части обвинений. Пожизненное лишение свободы. Условно-досрочно освобожден в 1955 году. Умер в 1989 году. |
| 18 | 
|
Сигэнори Того 東郷 茂徳 |
Министр иностранных дел | Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 36, 54 и 55. | Виновен в части обвинений. 20 лет заключения. Умер в заключении в 1950 году. |
| 19 | 
|
Хидэки Тодзио 東条 英機 |
Генерал, Военный министр |
Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 33, 36, 54 и 55. | Виновен в части обвинений. Смертная казнь[8]. |
| 20 | 
|
Ёсидзиро, Умэдзу 梅津 美治郎 |
Генерал Императорской армии Японии | Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 36, 54 и 55. | Виновен в части обвинений. Пожизненное лишение свободы. Умер в заключении в 1949 году. |
| 21 | 
|
Кингоро Хасимото 橋本 欣五郎 |
Депутат Палаты представителей Японии, вице-президент парламента Японии |
Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 54 и 55. | Виновен. Пожизненное лишение свободы. Условно-досрочно освобожден в 1954 году. Умер в 1957 году. |
| 22 | 
|
Сюнроку Хата 畑 俊六 |
Маршал Императорской армии Японии министр армии |
Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 35, 36, 54 и 55. | Виновен в части обвинений. Пожизненное лишение свободы. Условно-досрочно освобожден в 1954 году. Умер в 1962 году. |
| 23 | 
|
Киитиро Хиранума 平沼 騏一郎 |
Министр правосудия, Премьер-министр Японии, министр внутренних дел, Глава Тайного Совета |
Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 33, 35, 36, 54 и 55 | Виновен в части обвинений. Пожизненное лишение свободы. Условно-досрочно освобожден в 1955 году. В этом же году скончался. |
| 24 | 
|
Коки Хирота 廣田 弘毅 |
Министр иностранных дел, Премьер-министр Японии |
Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 33, 35, 54 и 55 | Виновен в части обвинений. Смертная казнь[8]. |
| 25 | 
|
Наоки Хосино 星野 直樹 |
Вице-премьер-министр | Пункты 1, 27, 29, 31, 32, 33, 35, 54 и 55. | Виновен в части обвинений. Пожизненное лишение свободы. Условно-досрочно освобожден в 1955 году. Впоследствии занимал должность президента корпорации Tokyu. |
Лица, в отношении которых было прекращено судебное следствие
| № | Портрет | Имя | Резюме | Обвинения | Причина прекращения судебного следствия |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | 
|
Сюмэй Окава 大川 周明 |
Философ, публицист, идеолог японского милитаризма | Пункт 1 | Был признан невменяемым в связи с психическим заболеванием[9]. |
| 2 | 
|
Ёсукэ Мацуока 松岡 洋右 |
Министр иностранных дел | Пункты 1, 27, 29, 31, 32 | Умер во время судебного следствия. |
| 3 | 
|
Осами Нагано 永野 修身 |
Адмирал Императорского флота Японии, министр флота, председатель японской делегации на Лондонской морской конференции 1935 года |
Пункты 27, 29, 31, 32, 33, 35 и 36, пункты 54 и 55 | Умер во время судебного следствия[10] |
| 4 | 
|
Фумимаро Коноэ 近衞 文麿 |
Премьер-министр Японии | - | Покончил с собой накануне ареста, приняв яд[11]. |
Напишите отзыв о статье "Список подсудимых Токийского процесса"
Примечания
- ↑ [www.ibiblio.org/hyperwar/PTO/Dip/Cairo.html Dept. of State Bulletin]. Cairo Conference. Проверено 10 ноября 2010. [www.webcitation.org/6ANG4vokh Архивировано из первоисточника 2 сентября 2012].
- ↑ [www.ibiblio.org/hyperwar/PTO/IMTFE/IMTFE-A1.html Annex A-1]. The Potsdam Declaration. Проверено 10 ноября 2010. [www.webcitation.org/6ANG5PYqV Архивировано из первоисточника 2 сентября 2012].
- ↑ [www.ibiblio.org/hyperwar/PTO/IMTFE/IMTFE-A6.html#31 Преступление против мира]. Indictment. Проверено 10 ноября 2010. [www.webcitation.org/6ANG5tZ3a Архивировано из первоисточника 2 сентября 2012].
- ↑ [www.ibiblio.org/hyperwar/PTO/IMTFE/IMTFE-A6B.html Категория В]. Appendix B. Проверено 10 ноября 2010. [www.webcitation.org/6ANG6KHhW Архивировано из первоисточника 2 сентября 2012].
- ↑ [www.ibiblio.org/hyperwar/PTO/IMTFE/IMTFE-A6C.html Категория С]. Appendix C. Проверено 10 ноября 2010. [www.webcitation.org/6ANG6lSQU Архивировано из первоисточника 2 сентября 2012].
- ↑ Согласно[www.ibiblio.org/hyperwar/PTO/IMTFE/IMTFE-10.html обвинительному акту]. Verdicts. Проверено 10 ноября 2010. [www.webcitation.org/6ANG7Eor5 Архивировано из первоисточника 2 сентября 2012].
- ↑ [www.ibiblio.org/hyperwar/PTO/IMTFE/IMTFE-A6.html Обвинительный акт]. Indictment. Проверено 10 ноября 2010. [www.webcitation.org/6ANG5tZ3a Архивировано из первоисточника 2 сентября 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 23 декабря 1948 года повешен в тюрьме Сугамо.
- ↑ Смирнов, Зайцев, 1984, с.74.
- ↑ [ww2db.com/person_bio.php?person_id=16 Osami Nagano]
- ↑ Смирнов, Зайцев, 1984, с.52.
Литература
- Молодяков В. Э. Подсудимые и победители. — Токио, 1996. — 82 с. — 400 экз.
- Смирнов Л. Н., Зайцев Е. Б. Суд в Токио. — М.: Воениздат, 1984. — 575 с.
- М. В. Буроменський. Міжнародно-правове регулювання питань юрисдикції // Міжнародне право. — Київ, 2005. — 336 с. (укр.)
- Totani Yuma. The Tokyo War Crimes Trial: The Pursuit of Justice in the Wake of World War II. — Harvard University Asia Center, 2009. — ISBN 978-0674033399. (англ.)
- Minear Richard H. Victor's Justice: The Tokyo War Crimes Trial. — Princeton, NJ, USA: Center for Japanese Studies, University of Michigan, 2001. — ISBN 9781929280063. (англ.)
Ссылки
- [www.ibiblio.org/hyperwar/PTO/IMTFE/index.html Материалы Международного военного трибунала для Дальнего Востока] (англ.)
 |
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: Смирнов, Зайцев, 1984, с.52, Смирнов, Зайцев, 1984, с.74 Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий Список подсудимых Токийского процесса
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
