Список правителей Гаити

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Портрет Имя Начало правления Окончание правления
Империя Гаити (1804—1806)
император
Жак I
22 сентября 1804 17 октября 1806
Государство Гаити (1806—1811)
Анри Кристоф
(временный)
17 октября 1806 27 января 1807
президент
Анри Кристоф
(президент севера Гаити)
27 января 1807 28 марта 1811
Королевство Гаити (1811—1820)
Анри I
(король севера Гаити)
28 марта 1811 8 октября 1820
Республика Гаити (1811—1849)
Брюно Бланше (временный) 27 января 1807 10 марта 1807
Александр Петион 10 марта 1807 29 марта 1818
Жан-Кризостом Имбер 29 марта 1818 30 марта 1818
Жан-Пьер Бойе 31 марта 1818 13 марта 1843
Шарль Эрар ди Ривьер 13 марта 1843 2 мая 1844
Филипп Герье 3 мая 1844 15 апреля 1845
Жан-Луи Пьеро 16 апреля 1845 1 марта 1846
Жан-Баптист Рише 1 марта 1846 27 февраля 1847
Ардуэн Селиньи
(председатель Совета государственных секретарей)
28 февраля 1847 1 марта 1847
Фостен Сулук
(с 1849 — император Фостен I)
1 марта 1847 26 августа 1849
Империя Гаити (1849—1859)
император
Фостен I
(до 1849 — президент Фостен Сулук)
26 августа 1849 15 января 1859
Республика Гаити (1859 — по наст. вр.)
Фабр Жефрар 16 января 1859 13 марта 1867
Ниссаж Саже
(временный)
13 марта 1867 4 мая 1867
Сильвен Сальнав 4 мая 1867 27 декабря 1869
Ниссаж Саже 27 декабря 1869 13 мая 1874
Совет государственных секретарей 13 мая 1874 14 июня 1874
Мишель Доменг 14 июня 1874 15 апреля 1876
Революционный комитет Порт-о-Пренса 15 апреля 1874 23 апреля 1876
Пьер Теома Буарон-Каналь 23 апреля 1876 17 июля 1879
Жозеф Ламот
(временный)
26 июля 1879 2 октября 1879
Лисью Саломон 2 октября 1879 10 августа 1888
Пьер Теома Буарон-Каналь
(временный)
10 августа 1888 16 октября 1888
Франсуа Дени Лежитим 16 октября 1888 22 августа 1889
Борно Монпуэн (младший) (временный) 23 августа 1889 17 октября 1889
Луи Ипполит 17 октября 1889 24 марта 1896
Огюст Симон-Сан 31 марта 1896 12 мая 1902
Пьер Теома Буарон-Каналь
(временный)
26 мая 1902 17 декабря 1902
Пьер Нор Алексис 17 декабря 1902 2 декабря 1908
Франсуа Антуан Симон 6 декабря 1908 3 августа 1911
Мишель Синсиннатюс Леконт 24 июля 1911 8 августа 1912
Жан Танкред Огюст 8 августа 1912  3 мая 1913
Мишель Орест 12 мая 1913 27 января 1914
Орест Самор 8 февраля 1914 29 октября 1914
Жозеф Теодор 6 ноября 1914 22 февраля 1915
Жан Вильбрен Гийом Сан 25 февраля 1915 28 июля 1915
Филипп Сюдр Дартигенав 12 августа 1915 15 мая 1922
Луи Борно 15 мая 1922 15 мая 1930
Фостен II
(на острове Гонав)
1925 1929
Луи Эжен Рой 15 мая 1930 18 ноября 1930
Стенио Жозеф Винсен 18 ноября 1930 15 мая 1941
Эли Леско 15 мая 1941 11 января 1946
Франк Лаво 11 января 1946 16 августа 1946
Дюмарсе Эстиме 16 августа 1946 10 мая 1950
Франк Лаво 10 мая 1950 6 декабря 1950
Поль Эжен Маглуар 6 декабря 1950 12 декабря 1956
Жозеф Немур Пьер-Луи
(временный)
12 декабря 1956 4 февраля 1957
Франк Сильвен
(временный)
7 февраля 1957 1 апреля 1957
Исполнительный правительственный совет 6 апреля 1957 20 мая 1957
Леон Кантав 20 мая 1957 25 мая 1957
Даниэль Финьоль
(временный)
25 мая 1957 14 июня 1957
Антонио Кебро
(председатель Военного совета)
14 июня 1957 22 октября 1957
Франсуа Дювалье 22 октября 1957 21 апреля 1971
Жан-Клод Дювалье 21 апреля 1971 6 февраля 1986
Анри Намфи
(председатель Национального совета)
7 февраля 1986 7 февраля 1987
Лесли Манига 7 февраля 1987 20 июня 1988
Анри Намфи 20 июня 1988 17 сентября 1988
Проспер Авриль 17 сентября 1988 11 марта 1990
Эрар Абрахам 11 марта 1990 13 марта 1990
Эрта Паскаль-Труйо
(временный)
13 марта 1990 7 января 1991
Роже Лафонтан
(временный)
7 января 1991 7 января 1991
Эрта Паскаль-Труйо
(временный)
7 января 1991 7 февраля 1991
Жан-Бертран Аристид 7 февраля 1991 1 октября 1991
Рауль Седра
(лидер военной хунты)
30 сентября 1991 8 октября 1991
Жозеф Нерет
(временный)
8 октября 1991 19 июня 1992
Марк Луи Базен
(временный)
19 июня 1992 15 июня 1993
Эмиль Жонассен
(временный)
12 мая 1994 12 октября 1994
Жан-Бертран Аристид 12 октября 1994 7 февраля 1996
Рене Преваль 7 февраля 1996 7 февраля 2001
Жан-Бертран Аристид 7 февраля 2001 29 февраля 2004
Бонифас Александр
(временный)
29 февраля 2004 7 мая 2006
Рене Преваль 7 мая 2006 14 мая 2011
Мишель Мартейи 14 мая 2011 7 февраля 2016
Жоселерм Привер
(временный)
14 февраля 2016 настоящее время


См. также

Напишите отзыв о статье "Список правителей Гаити"

Отрывок, характеризующий Список правителей Гаити



Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.