Список произведений Петра Чайковского

В основу настоящего списка положен список произведений из тематико-библиографического указателя Юргенсона сочинений П. И. Чайковского (1840—1893).

Список произведений по жанрам

• TH — система нумерации произведений, предложенная американским музыковедом А. Познанским и британским библиографом Б. Лэнгстоном
• Op. — opus, номер сочинения

Сценическая музыка

Оперы

TH	Op.	Название произведения	Либретто	Годы	Дата премьеры и исполнитель
1	3	Воевода	А. Н. Островский и П. И. Чайковский по одноимённой комедии А. Н. Островского	1867-68	Москва, Большой театр, 30 января/11 февраля 1869 дирижер Эдуард Мертен
2	—	Ундина		1869	Москва, Большой театр, 16/28 марта 1870 дирижер Эдуард Мертен
2	—	Опричник	П. И. Чайковский по одноимённой трагедии И. И. Лажечникова	1870-72	Санкт-Петербург, Мариинский театр, 12/24 апреля 1874 дирижер Э. Направник
4	14	Кузнец Вакула	Я. П. Полонский по повести Н. В. Гоголя «Ночь перед Рождеством»	1874	Санкт-Петербург, Мариинский театр, 24 ноября/6 декабря 1876 дирижер Э. Направник
5	24	Евгений Онегин	П. И. Чайковский при участии К. С. Шиловского по одноимённому роману А. С. Пушкина	1877-78	Москва, Малый театр, 17/29 марта 1879 дирижер Н. Рубинштейн
6	—	Орлеанская дева		1878-79	Санкт-Петербург, Мариинский театр, 13/25 февраля 1881 дирижер Э. Направник
7	—	Мазепа		1881-83	Москва, Большой театр, 3/15 февраля 1884 дирижер И. Альтани
8	—	Черевички		1885	Москва, Большой театр, 19/31 января 1887 дирижер П. Чайковский
9	—	Чародейка		1885-87	Санкт-Петербург, Мариинский театр, 20 октября/1 ноября 1887 дирижер П. Чайковский
10	68	Пиковая дама		1890	Санкт-Петербург, Мариинский театр, 7/19 декабря 1890 дирижер Э. Направник
11	69	Иоланта		1891	Санкт-Петербург, Мариинский театр, 6/18 декабря 1892 дирижер Э. Направник

Балеты

TH	Op.	Название произведения	Либретто	Годы	Дата премьеры и исполнитель
12	20	Лебединое озеро	предположительно по сюжету В. Бегичева	1875–76	Москва, Большой театр, 20 февраля/4 марта 1877 дирижер Степан Рябов, балетмейстер Ю. Резингер
13	66	Спящая красавица	либретто И. Всеволожского по сказке Ш. Перро	1888–89	Санкт-Петербург, Мариинский театр 3/15 января 1890 дирижер Р. Дриго, балетмейстер М. Петипа
14	71	Щелкунчик	либретто И. Всеволожского по сказке Гофмана	1891–92	Санкт-Петербург, Мариинский театр, 6/18 декабря 1892 дирижер Р. Дриго, балетмейстер Л. Иванов

Музыка к театральным пьесам

TH	Op.	Название произведения	Описание	Годы	Дата премьеры и исполнитель
15	—	Борис Годунов	музыка к спектаклю по трагедии А. Пушкина	1863—65?
16	—	Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский	музыка к хронике А. Островского	1866/67	Москва, Малый театр, 30 января/11 февраля 1867
16/1	—	Интродукция к I действию		1866/67
16/2	—	Мазурка		1866/67
17	—	Путаница	музыка к водевилю П. Федорова	1867	Москва, декабрь 1867
18	—	Севильский цирюльник	музыка к спектаклю по комедии П. Бомарше	1872	Москва, 12/24 февраля 1872
19	12	Снегурочка	музыка к спектаклю по пьесе А. Островского	1873	Москва, Большой театр, 11/23 мая 1873, дирижер Н. Рубинштейн
20	—	Фея	песня и вальс к спектаклю по комедии О. Фейе	1879?	Каменка, август 1879
21	—	Черногория	музыка к живым картинам	1880
22	—	Воевода	музыка для одноимённой пьесы А. Островского	1886	Москва, Малый театр, 19/31 января 1886
23	67а	Гамлет	музыка к одноимённой трагедии У. Шекспира	1891	Санкт-Петербург, Михайловский театр, 9/21 февраля 1891

Оркестровая музыка

Симфонии

TH	Op.	Название произведения	Годы	Комментарий	Дата премьеры и исполнитель
24	13	Симфония № 1 «Зимние грезы», g-moll	1866—68 1874	Посвящена Н. Г. Рубинштейну	Москва, 3/15 февраля 1868, дирижер Н. Рубинштейн
25	17	Симфония № 2 «Малороссийская», c-moll	1872 1879—80	Посвящена МО РМО	Москва, 26 января/7 февраля 1873, дирижер Н. Рубинштейн
26	29	Симфония № 3, D-dur	1875	Посвящена В. С. Шиловскому	Москва, 7/19 ноября 1875, дирижер Н. Рубинштейн
27	36	Симфония № 4, f-Moll	1877	Посвящена Н. Ф. фон Мекк	Москва, 10/22 февраля 1878, дирижер Н. Рубинштейн
28	58	Манфред, h-moll	1885	Симфония по поэме Д. Байрона. Посвящена М. А. Балакиреву	Москва, 11/23 марта 1886, дирижер М. Эрдмансдёрфер
29	64	Симфония № 5, e-moll	1888	Посвящена Т. Аве-Лаллеману	Санкт-Петербург, 5/17 ноября 1888, дирижер П. Чайковский
238	—	Симфония Es-dur (неоконченная)	1891—92
30	74	Симфония № 6 «Патетическая», h-moll	1893	Посвящена В. Л. Давыдову	Санкт-Петербург, 16/28 октября 1893, дирижер П. Чайковский

Сюиты для оркестра

TH	Op.	Название произведения	Годы	Комментарий	Дата премьеры и исполнитель
31	43	Сюита №1, d-moll	1878—79	Посвящена (негласно) Н. Ф. фон Мекк	Москва, 8/20 декабря 1879, дирижер Н. Рубинштейн
32	53	Сюита №2, C-dur (Suite caractéristique)	1883	Посвящена П. В. Чайковской	Москва, 4/16 февраля 1884, дирижер М. Эрдмансдёрфер
33	55	Сюита №3, G-dur	1884	Посвящена М. Эрдмансдёрферу	Санкт-Петербург, 12/24 января 1885, дирижер Г. фон Бюлов
34	61	Сюита №4, G-dur (Моцартиана)	1887	Сюита из четырёх произведений В. А. Моцарта	Москва, 14/26 ноября 1887, дирижер П. Чайковский
35	71а	Щелкунчик, оркестровая сюита	1892		Санкт-Петербург, 7/19 марта 1892, дирижер П. Чайковский

Увертюры и другие оркестровые произведения

TH	Op.	Название произведения	Комментарий	Годы	Дата премьеры и исполнитель
36	76	Гроза, увертюра	по одноимённой драме А. Н. Островского	1864	Санкт-Петербург, 24 февраля/7 марта 1896, дирижер А. Глазунов
37	—	Характерные танцы		1865	Павловск, 30 августа/11 сентября 1865, дирижер И. Штраус II
38	—	Увертюра e-moll		1865—66	Воронеж, 12 октября 1931, дирижер К. Сараджев
39	—	Увертюра F-dur		1865—66	Санкт-Петербург, 27 ноября/9 декабря 1865, дирижер П. Чайковский
40	15	Торжественная увертюра на датский гимн, D-dur		1866	Москва, 29 января/10 февраля 1867, дирижер Н. Рубинштейн
41	77	Фатум, симфоническая фантазия, c-moll	Посвящена М. А. Балакиреву	1868	Москва, 15/27 февраля 1869, дирижер Н. Рубинштейн
42	—	Ромео и Джульетта, увертюра-фантазия	Посвящена М. А. Балакиреву	1869, 1870	Москва, 4/16 марта 1870, дирижер Н. Рубинштейн
44	18	Буря, фантазия, f-moll	по одноимённой драме У. Шекспира. Посвящена В. В. Стасову	1873	Москва, 7/19 декабря 1873, дирижер Н. Рубинштейн
45	31	Славянский марш, b-moll	(Сербско-русский марш)	1876	Москва, 5/17 ноября 1876, дирижер Н. Рубинштейн
46	32	Франческа да Римини, фантазия, e-moll	на сюжет V песни «Ада» из «Божественной комедии» Данте	1876	Москва, 25 февраля/9 марта 1877, дирижер Н. Рубинштейн
47	45	Итальянское каприччио, A-dur	Посвящено К. Ю. Давыдову	1880	Москва, 6/18 декабря 1880, дирижер Н. Рубинштейн
48	48	Серенада для струнного оркестра, C-dur	Посвящена К. К. Альбрехту	1880	Санкт-Петербург, 18/30 октября 1881, дирижер Э. Направник
49	49	1812 год, торжественная увертюра, Es-dur		1880	Москва, 8/20 августа 1882, дирижер И. Альтани
50	—	Коронационный марш, D-dur		1883	Москва, 23 мая/4 июня 1883, дирижер С. Танеев
51	—	Элегия памяти И. В. Самарина, G-dur		1884	Москва, 16/28 декабря 1884, дирижер И. Альтани
52	—	Правоведский марш, D-dur		1885	Санкт-Петербург, 5/17 декабря 1885
53	67	Гамлет, увертюра-фантазия, f-moll	по одноимённой трагедии У. Шекспира. Посвящена Э. Григу	1888	Санкт-Петербург, 12/24 ноября 1888, дирижер П. Чайковский
54	78	Воевода, симфоническая баллада, a-moll	по одноимённому произведению А. Мицкевича — А. С. Пушкина	1890—91	Санкт-Петербург, 6/18 ноября 1891, дирижер П. Чайковский
161	—	Allegro ma non tanto		1863—64?
162	—	Largo и Allegro		1863—64?
163	—	Agitato и Allegro		1863—64?
164	—	Andante ma non troppo		1863—64?
165	—	Allegro vivo		1863—64?
166	—	Римляне в колизее музыкальная картина для оркестра		1863—64?
167	—	Menuetto capriccioso		1863
168	—	Крейцерова соната		1863—64?
169	—	Симфонические этюды		1863—64?
170	—	Возвращение		1864?
171	—	Мария-Дагмара		1866

Концерты и концертные пьесы

TH	Op.	Название произведения	Годы	Посвящение	Дата премьеры и исполнитель
55	23	Концерт для фортепиано с оркестром № 1, b-moll	1874—75	Г. фон Бюлову	Бостон, США, 13/25 октября 1875, Г. фон Бюлов, дирижер Б. Ланг
56	26	Меланхолическая серенада, для скрипки и оркестра, b-moll	1875	Л. Ауэру	Москва, 16/28 января 1876, А. Бродский, дирижер Н. Рубинштейн
57	33	Вариации на тему рококо, для виолончели и оркестра, A-dur	1876—77	В. Фитценгагену	Москва, 18 ноября 1877, В. Фитценгаген, дирижер Н. Рубинштейн
58	34	Вальс-скерцо, для скрипки и оркестра, C-dur	1877	И. Котеку	Париж, 8/20 сентября 1878, С. Барцевич, дирижер Н. Рубинштейн
59	35	Концерт для скрипки с оркестром, D-dur	1878	А. Бродскому	Вена, 22 ноября/4 декабря 1881, А. Бродский, дирижер Г. Рихтер
60	44	Концерт для фортепиано с оркестром № 2, G-dur	1879–80	Н. Рубинштейну	Нью-Йорк, 31 октября/12 ноября 1881, М. Шиллер, дирижер Т. Томас
61	56	Концертная фантазия, для фортепиано с оркестром, G-dur	1884	С. Ментер	Москва, 22 февраля/6 марта 1885, С. Танеев, дирижер М. Эрдмансдёрфер
62	62	Pezzo capriccioso, для виолончели с оркестром, h-moll	1887	А. Брандукову	Москва, 25 ноября/7 декабря 1889, А. Брандуков, дирижер П. Чайковский
63	11	Andante cantabile, для виолончели и струнного оркестра	1888?		Париж, 16/28 февраля 1888, А. Брандуков, дирижер П. Чайковский
64	19/4	Ноктюрн, для виолончели и струнного оркестра, d-moll	1888?		Париж, 16/28 февраля 1888, А. Брандуков, дирижер П. Чайковский
65	75	Концерт для фортепиано с оркестром № 3, Es-dur	1893	Л. Дьемеру	Санкт-Петербург, 7/19 января 1895, С. Танеев, дирижер Э. Направник
241	79	Andante et Finale для фортепиано с оркестром	1892—1893

Вокальная и хоровая музыка

Кантаты

TH	Op.	Название произведения	Автор текста	Годы	Дата премьеры и исполнитель
66	—	К радости	Ф. Шиллер	1865	Санкт-Петербург, 29 декабря 1865/10 января 1866 дирижер Н. Рубинштейн
67	—	Кантата в память двухсотой годовщины рождения Петра I (Кантата на открытие Политехнической выставки)	Я. П. Полонский	1872	Москва, Политехническая выставка, 31 мая/12 июня 1872 А. Додонов (тенор), дирижер К. Давыдов
68	—	Хор к юбилею О. А. Петрова	Н. А. Некрасов	1875	Санкт-Петербург, 24 апреля/6 мая 1876, дирижер К. Давыдов
69	—	Москва	А. Н. Майков	1883	Москва, 15/27 мая 1883 солисты Е. Лавровская и И. Мельников, дирижер Э. Направник

Хоровая музыка

TH	Op.	Название произведения	Автор текста	Годы	Посвящение
70	—	На сон грядущий, c-moll	Н. П. Огарёв	1863—64
71	—	Хор цветов и насекомых, D-dur	С. А. Рачинский	1869
73	—	Весна, C-dur	NN [П. И. Чайковский]	1871?
74	—	Вечер, G-dur	NN [П. И. Чайковский]	1881
75	41	Литургия святого Иоанна Златоуста		1878
76	—	Хор студентов Патриотического института		1880
77	52	Всенощное бдение		1881—82
78	—	9 духовно-музыкальных сочинений		1884—85
78/1	—	Херувимская песнь, F-dur		1884—85
78/2	—	Херувимская песнь, D-dur		1884—85
78/3	—	Херувимская песнь, C-dur		1884—85
78/4	—	Тебе поем, C-dur		1884—85
78/5	—	Достойно есть, d-moll		1884—85
78/6	—	Отче наш, F-dur		1884—85
78/7	—	Блажени, яже избрал, Es-dur		1884—85
78/8	—	Да исправится, d-moll		1884—85
78/9	—	Ныне Силы Небесныя, G-dur		1884—85
79	—	Гимн в честь святых Кирилла и Мефодия, F-dur		1885
80	—	Правоведческая песнь, B-dur	П. И. Чайковский	1885
81	—	Ангел вопияше, G-dur		1887
82	—	Ночевала тучка золотая, f-moll	М. Ю. Лермонтов	1887
83	—	Блажен, кто улыбается, F-dur	К. Р[оманов]	1887	Посвящен студенческому хору Московского университета
84	—	Соловушко, D-dur	П. И. Чайковский	1889
85	—	Легенда, e-moll	А. Н. Плещеев	1889
86	—	Привет А. Г. Рубинштейну, C-dur	Я. П. Полонский	1889
87	—	Три хора a capella		1891	Посвящены Бесплатному хоровому классу И. А. Мельникова
87/1	—	Не кукушечка во сыром бору	Н. Г. Цыганов	1891	Посвящен Бесплатному хоровому классу И. А. Мельникова
87/2	—	Что смолкнул веселия глас?	А. С. Пушкин	1891	Посвящен Бесплатному хоровому классу И. А. Мельникова
87/3	—	Без поры да без времени	Н. Г. Цыганов	1891	Посвящен Бесплатному хоровому классу И. А. Мельникова

Романсы

TH	Op.	Название	Слова	Годы	Посвящение
89	—	Мой гений, мой ангел, мой друг	А. А. Фет	До 1860
90	—	Песнь Земфиры	А. С. Пушкин	1860—61
91	—	Полночь	неизвестный автор	1860—61
92	—	Ночной парад (утрачен)
93	6	Шесть романсов		1869
93/1	6/1	Не верь, мой друг	А. К. Толстой	1869
93/2	6/2	Ни слова, о друг мой	А. Н. Плещеев	1869
93/3	6/3	И больно, и сладко	Е. П. Ростопчина	1869
93/4	6/4	Слеза дрожит	А. К. Толстой	1869
93/5	6/5	Отчего?	Л. А. Мей	1869
93/6	6/6	Нет, только тот, кто знал	Л. А. Мей	1869
94	—	Забыть так скоро	А. Н. Апухтин	1870	Посвящен А. В. Панаевой-Карцевой
95	16	Шесть романсов		1872—73
95/1	16/1	Колыбельная песня	А. Н. Майков	1872—73
95/2	16/2	Погоди	Н. П. Греков	1872—73
95/3	16/3	Пойми хоть раз	А. А. Фет	1872—73
95/4	16/4	О, спой же ту песню	А. Н. Плещеев	1872—73
95/5	16/5	Так что же	NN [П. И. Чайковский]	1872—73
95/6	16/6	Новогреческая песня	А. Н. Майков	1872—73
96/1	—	Уноси моё сердце в звенящую даль	А. А. Фет	1873
96/2	—	Глазки весны голубые	М. Л. Михайлов (из Г. Гейне)	1873
97	25	Шесть романсов		1875
97/1	25/1	Примирение	Н. Ф. Щербина	1875
97/2	25/2	Как над горячею золой	Ф. И. Тютчев	1875
97/3	25/3	Песнь Миньоны	Ф. И. Тютчев (из И. В. Гёте)	1875
97/4	25/4	Канарейка	Л. А. Мей	1875
97/5	25/5	Я с нею никогда не говорил	Л. А. Мей	1875
97/6	25/6	Как наладили: дурак	Л. А. Мей	1875
98	27	Шесть романсов		1875	Посвящены Е. А. Лавровской
98/1	27/1	На сон грядущий	Н. П. Огарёв	1875	Посвящен Е. А. Лавровской
98/2	27/2	Смотри: вон облако!	Н. П. Греков	1875	Посвящен Е. А. Лавровской
98/3	27/3	Не отходи от меня!	А. А. Фет	1875	Посвящен Е. А. Лавровской
98/4	27/4	Вечер	Л. А. Мей (из Т. Г. Шевченко)	1875	Посвящен Е. А. Лавровской
98/5	27/5	Али мать меня рожала	Л. А. Мей (из А. Мицкевича)	1875	Посвящен Е. А. Лавровской
98/6	27/6	Моя баловница	Л. А. Мей (из А. Мицкевича)	1875	Посвящен Е. А. Лавровской
99	28	Шесть романсов		1875
99/1	28/1	Нет, никогда не назову	Н. П. Греков	1875
99/2	28/2	Корольки	Л. А. Мей	1875
99/3	28/3	Зачем?	Л. А. Мей	1875
99/4	28/4	Он так меня любил	А. Н. Апухтин	1875
99/5	28/5	Ни отзыва, ни слова, ни привета	А. Н. Апухтин	1875
99/6	28/6	Страшная минута	NN [П. И. Чайковский]	1875
100/1	—	Хотел бы в единое слово	Л. А. Мей (из Г. Гейне)	1875
100/2	—	Не долго нам гулять	Н. П. Греков	1875
101	38	Шесть романсов		1878	Посвящены А. И. Чайковскому
101/1	38/1	Серенада Дон-Жуана	А. К. Толстой	1878	Посвящен А. И. Чайковскому
101/2	38/2	То было раннею весной	А. К. Толстой	1878	Посвящен А. И. Чайковскому
101/3	38/3	Средь шумного бала	А. К. Толстой	1878	Посвящен А. И. Чайковскому
101/4	38/4	О, если б ты могла	А. К. Толстой	1878	Посвящен А. И. Чайковскому
101/5	38/5	Любовь мертвеца	М. Ю. Лермонтов	1878	Посвящен А. И. Чайковскому
101/6	38/6	Pimpinella		1878	Посвящен А. И. Чайковскому
103	47	Семь романсов		1880	Посвящены А. В. Панаевой-Карцовой
103/1	47/1	Кабы знала я	А. К. Толстой	1880	Посвящен А. В. Панаевой-Карцовой
103/2	47/2	Горними тихо летела душа небесами	А. К. Толстой	1880	Посвящен А. В. Панаевой-Карцовой
103/3	47/3	На землю сумрак пал	А. Мицкевич	1880	Посвящен А. В. Панаевой-Карцовой
103/4	47/4	Усни, печальный друг	А. К. Толстой	1880	Посвящен А. В. Панаевой-Карцовой
103/5	47/5	Благословляю вас, леса	А. К. Толстой	1880	Посвящен А. В. Панаевой-Карцовой
103/6	47/6	День ли царит	А. Н. Апухтин	1880	Посвящен А. В. Панаевой-Карцовой
103/7	47/7	Я ли в поле да не травушка была	И. З. Суриков	1880	Посвящен А. В. Панаевой-Карцовой
104	54	Шестнадцать песен для детей		1881—83
104/1	54/1	Бабушка и внучек	А. Н. Плещеев	1881—83
104/2	54/2	Птичка	А. Н. Плещеев	1881—83
104/3	54/3	Весна (Травка зеленеет)	А. Н. Плещеев	1881—83
104/4	54/4	Мой садик	А. Н. Плещеев	1881—83
104/5	54/5	Легенда	А. Н. Плещеев	1881—83
104/6	54/6	На берегу	А. Н. Плещеев	1881—83
104/7	54/7	Зимний вечер	А. Н. Плещеев	1881—83
104/8	54/8	Кукушечка	А. Н. Плещеев	1881—83
104/9	54/9	Весна (Уж тает снег)	А. Н. Плещеев	1881—83
104/10	54/10	Колыбельная песнь в бурю	А. Н. Плещеев	1881—83
104/11	54/11	Цветок	А. Н. Плещеев	1881—83
104/12	54/12	Зима	А. Н. Плещеев	1881—83
104/13	54/13	Весенняя песня	А. Н. Плещеев	1881—83
104/14	54/14	Осень	А. Н. Плещеев	1881—83
104/15	54/15	Ласточка	И. З. Суриков	1881—83
104/16	54/16	Детская песенка (Мой Лизочек)	К. С. Аксаков	1881—83
105	57	Шесть романсов		1884
105/1	57/1	Скажи, о чём в тиши ветвей	В. А. Соллогуб	1884
105/2	57/2	На нивы желтые	А. К. Толстой	1884
105/3	57/3	Не спрашивай	А. Н. Струговщиков (из И. В. Гёте)	1884
105/4	57/4	Усни	Д. С. Мережковский	1884
105/5	57/5	Смерть	Д. С. Мережковский	1884
105/6	57/6	Лишь ты один	А. Н. Плещеев	1884
106	60	Двенадцать романсов		1886
106/1	60/1	Вчерашняя ночь	А. С. Хомяков	1886
106/2	60/2	Я тебе ничего не скажу	А. А. Фет	1886
106/3	60/3	О, если б знали вы	А. Н. Плещеев	1886
106/4	60/4	Соловей	А. С. Пушкин	1886
106/5	60/5	Простые слова	NN [П. И. Чайковский]	1886
106/6	60/6	Ночи безумные	А. Н. Апухтин	1886
106/7	60/7	Песнь цыганки	Я. П. Полонский	1886
106/8	60/8	Прости	Н. А. Некрасов	1886
106/9	60/9	Ночь	Я. П. Полонский	1886
106/10	60/10	За окном в тени мелькает	Я. П. Полонский	1886
106/11	60/11	Подвиг	А. С. Хомяков	1886
106/12	60/12	Нам звезды кроткие сияли	А. Н. Плещеев	1886
107	63	Шесть романсов на слова К. Романова		1887	Посвящены автору текста
107/1	63/1	Я сначала тебя не любила	К. Романов	1887	Посвящен автору текста
107/2	63/2	Растворил я окно	К. Романов	1887	Посвящен автору текста
107/3	63/3	Я вам не нравлюсь	К. Романов	1887	Посвящен автору текста
107/4	63/4	Первое свидание	К. Романов	1887	Посвящен автору текста
107/5	63/5	Уж гасли в комнатах огни	К. Романов	1887	Посвящен автору текста
107/6	63/6	Серенада (О, дитя! под окошком твоим)	К. Романов	1887	Посвящен автору текста
108	65	Шесть романсов		1888	Посвящены Д. Арто де Падилла
108/1	65/1	Sérénade (Où vas-tu, souffle d'aurore) Серенада (Ты куда летишь)	Édouard Turquety Эдуард Тюркети	1888	Посвящен Д. Арто де Падилла
108/2	65/2	Déception Разочарование	Paul Collin П. Коллен	1888	Посвящен Д. Арто де Падилла
108/3	65/3	Sérénade (J'aime dans le rayon) Серенада (В ярком свете зари)	Paul Collin Поль Коллен	1888	Посвящен Д. Арто де Падилла
108/4	65/4	Qu'importe que l'hiver Пуская зима	Paul Collin Поль Коллен	1888	Посвящен Д. Арто де Падилла
108/5	65/5	Les larmes Слезы	A.-M. Blanchecotte А.-М. Бланшкотт	1888	Посвящен Д. Арто де Падилла
108/6	65/6	Rondel Чаровница	Paul Collin Поль Коллен	1888	Посвящен Д. Арто де Падилла
109	73	Шесть романсов на слова Д. М. Ратгауза		1893	Посвящены Н. Н. Фигнеру
109/1	73/1	Мы сидели с тобой	Д. М. Ратгауз	1893	Посвящен Н. Н. Фигнеру
109/2	73/2	Ночь	Д. М. Ратгауз	1893	Посвящен Н. Н. Фигнеру
109/3	73/3	В эту лунную ночь	Д. М. Ратгауз	1893	Посвящен Н. Н. Фигнеру
109/4	73/4	Закатилось солнце	Д. М. Ратгауз	1893	Посвящен Н. Н. Фигнеру
109/5	73/5	Средь мрачных дней	Д. М. Ратгауз	1893	Посвящен Н. Н. Фигнеру
109/6	73/6	Снова, как прежде, один	Д. М. Ратгауз	1893	Посвящен Н. Н. Фигнеру

Вокальные ансамбли

TH	Op.	Название	Слова	Годы	Посвящение
72	—	Природа и любовь, трио, Ges-dur	NN [П. И. Чайковский]	1870
102	46	Шесть дуэтов		1880	Посвящены Т. Л. Давыдовой
102/1	46/1	Вечер	И. З. Суриков	1880	Посвящён Т. Л. Давыдовой
102/2	46/2	Шотландская баллада	А. К. Толстой	1880	Посвящён Т. Л. Давыдовой
102/3	46/3	Слёзы	Ф. И. Тютчев	1880	Посвящён Т. Л. Давыдовой
102/4	46/4	В огороде, возле броду	И. З. Суриков	1880	Посвящён Т. Л. Давыдовой
102/5	46/5	Минула страсть	А. К. Толстой	1880	Посвящён Т. Л. Давыдовой
102/6	46/6	Рассвет	И. З. Суриков	1880	Посвящён Т. Л. Давыдовой
88	—	Ночь, квартет, B-dur	NN [П. И. Чайковский]	1893	Посвящена Е. А. Лавровской

Камерная музыка

TH	Op.	Название произведения	Годы	Комментарий
110	—	Квартет для двух скрипок, альта и виолончели, B-dur	1865
111	11	Квартет № 1 для двух скрипок, альта и виолончели, D-dur	1871	Посвящен С. А. Рачинскому
43	—	Серенада к именинам Н. Г. Рубинштейна для флейты, двух кларнетов, валторны, фагота и струнного квартета, a-moll	1872	Премьера в Москве, 6/18 декабря 1872
112	22	Квартет № 2 для двух скрипок, альта и виолончели, F-dur	1874
113	30	Квартет № 3 для двух скрипок, альта и виолончели, es-moll	1876	Посвящён памяти Ф. Лауба
116	42	Воспоминание о дорогом месте, три пьесы для скрипки и фортепиано	1878	Посвящено Б******* [Браилову]
116/1	42/1	Размышление	1878	Посвящено Б******* [Браилову]
116/2	42/2	Скерцо	1878	Посвящено Б******* [Браилову]
116/3	42/3	Мелодия	1878	Посвящено Б******* [Браилову]
117	50	Памяти великого художника, трио для фортепиано, скрипки и виолончели, a-moll	1882	Посвящено памяти Н. Г. Рубинштейна
118	70	Воспоминание о Флоренции, секстет для двух скрипок, двух альтов и двух виолончелей, d-moll	1890—92	Посвящен Петербургскому обществу камерной музыки
152	—	Allegretto moderato, D-dur	1863—64?
153	—	Allegretto, E-dur	1863—64?
154	—	Allegro vivace, B-dur	1863—64?
155	—	Andante molto, G-dur	1863—64?
156	—	Adagio, C-dur	1863—64?
157	—	Andante ma non troppo, e-moll	1863—64?
158	—	Adagio molto, Es-dur	1863—64?
159	—	Allegro, c-moll	1863—64?
160	—	Adagio, F-dur	1863—64?

Фортепианная музыка

Произведения для фортепиано

TH	Op.	Название произведения	Годы	Примечание
119	—	Анастасия-вальс	1854
120	—	Возле речки, возле моста	1862
121	—	Тема с вариациями	1864?
122	1/2	Экспромт	1863—64
123	80	Фортепианное соната, cis-moll	1865
124	1/1	Русское скерцо	1867
125	2	Воспоминание о Гапсале	1867
126	4	Вальс-каприс	1868
127	5	Романс	1868
128	—	Попурри из оперы «Воевода»	1867—68
129	7	Вальс-скерцо	1870
130	8	Каприччио	1870
131	9	Три пьесы	1870
131/1	9/1	Грёзы	1870
131/2	9/2	Салонная полька	1870
131/3	9/3	Салонная мазурка	1870
132	10	Две пьесы	1871—72
132/1	10/1	Ноктюрн	1871—72
132/1	10/1	Юмореска	1871—72
133	19	Шесть пьес	1873
133/1	19/1	Вчерние грёзы	1873
133/2	19/2	Юмористическое скерцо	1873
133/3	19/3	Листок из альбома	1873
133/4	19/4	Ноктюрн	1873
133/5	19/5	Каприччиозо	1873
133/6	19/6	Тема и вариации	1873
134	21	Шесть пьес на одну тему	1873
134/1	21/1	Прелюдия	1873
134/2	21/2	Фуга на четыре голоса	1873
134/3	21/3	Экспромт	1873
134/4	21/4	Похоронный марш	1873
134/5	21/5	Мазурка	1873
134/6	21/6	Скерцо	1873
135	37a	Времена года	1875—76	Двенадцать характеристических картин
135/1	37a/1	Январь: У камелька	1875—76
135/2	37a/2	Февраль: Масленица	1875—76
135/3	37a/3	Март: Песнь жаворонка	1875—76
135/4	37a/4	Апрель: Подснежник	1875—76
135/5	37a/5	Май: Белые ночи	1875—76
135/6	37a/6	Июнь: Баркарола	1875—76
135/7	37a/7	Июль: Песнь косаря	1875—76
135/8	37a/8	Август: Жатва	1875—76
135/9	37a/9	Сентябрь: Охота	1875—76
135/10	37a/10	Октябрь: Осенняя песня	1875—76
135/11	37a/11	Ноябрь: На тройке	1875—76
135/12	37a/12	Декабрь: Святки	1875—76
137	—	Похоронный марш (утрачен)	1877	На музыку из оперы автора «Опричник»
138	40	Двенадцать пьес	1878
138/1	40/1	Этюд	1878
138/2	40/2	Грустная песенка	1878
138/3	40/3	Похоронный марш	1878
138/4	40/4	Мазурка	1878
138/5	40/5	Мазурка	1878
138/6	40/6	Песенка без слов	1878
138/7	40/7	В деревне	1878
138/8	40/8	Вальс	1878
138/9	40/9	Вальс	1878
138/10	40/10	Русская пляска	1878
138/11	40/11	Скерцо	1878
138/12	40/12	Прерванные грезы	1878
139	37	Большая соната, G-dur	1878
140	—	Русский добровольный флот, марш	1878	Опубликован под псевдонимом П. Синопов
141	39	Детский альбом Двадцать четыре лёгкие пьесы для фортепиано	1878	Посвящен Володе Давыдову
141/1	39/1	Утренняя молитва	1878
141/2	39/2	Зимнее утро	1878
141/3	39/3	Игра в лошадки	1878
141/4	39/4	Мама	1878
141/5	39/5	Марш деревянных солдатиков	1878
141/6	39/6	Болезнь куклы	1878
141/7	39/7	Похороны куклы	1878
141/8	39/8	Вальс	1878
141/9	39/9	Новая кукла	1878
141/10	39/10	Мазурка	1878
141/11	39/11	Русская песня	1878
141/12	39/12	Мужик на гармонике играет	1878
141/13	39/13	Камаринская	1878
141/14	39/14	Полька	1878
141/15	39/15	Итальянская песенка	1878
141/16	39/16	Старинная французская песенка	1878
141/17	39/17	Немецкая песенка	1878
141/18	39/18	Неаполитанская песенка	1878
141/19	39/19	Нянина сказка	1878
141/20	39/20	Баба-Яга	1878
141/21	39/21	Сладкие грёзы	1878
141/22	39/22	Песня жаворонка	1878
141/23	39/23	Шарманщик поёт	1878
141/24	39/24	В церкви	1878
142	—	Наталья-вальс	1878	1-я редакция; 2-я редакция — Ната-вальс op. 51/4, TH 143/4
143	51	Шесть пьес	1881
143/1	51/1	Салонный вальс	1881
143/2	51/2	Полька	1881
143/3	51/3	Шуточный менуэт	1881
143/4	51/4	Ната-вальс	1881	2-я редакция; 1-я редакция — Наталья-вальс TH 142
143/5	51/5	Романс	1881
143/6	51/6	Сентиментальный вальс	1881
144	—	Экспромт-каприс	1884
145	59	Думка	1886
146	—	Вальс-скерцо	1889
147	—	Экспромт	1889
148	—	Страстное признание	1891?
149	—	Лирический момент	1892
150	—	Военный марш	1893
151	72	Восемнадцать пьес	1893
151/1	72/1	Экспромт	1893
151/2	72/2	Колыбельная песня	1893
151/3	72/3	Нежные упреки	1893
151/4	72/4	Характеристический танец	1893
151/5	72/5	Размышление	1893
151/6	72/6	Мазурка для танец	1893
151/7	72/7	Концертный полонез	1893
151/8	72/8	Диалог	1893
151/9	72/9	Немного Шумана	1893
151/10	72/10	Скерцо-фантазия	1893
151/11	72/11	Вальс-безделушка	1893
151/12	72/12	Резвушка	1893
151/13	72/13	Сельский отзвук	1893
151/14	72/14	Элегическая песня	1893
151/15	72/15	Немного Шопена	1893
151/16	72/16	Вальс в 5/8	1893
151/17	72/17	Далекое прошлое	1893
151/18	72/18	Приглашение к трепаку	1893
174	—	Малороссийский казачок, c-moll/C-dur	1867?
181	—	Perpetuum mobile (Вечное движение), C-dur	1871?
194	—	То не ветер ветку клонит, f-moll	1893
197	—	Стрелочек	1882
202	—	Adagio G-dur	1860—64?
203	—	Allegro f-moll	1863—64?
224	—	Этюд a-moll	1885

Переложения для фортепиано

TH	Op.	Название произведения	Годы	Примечание
1	—	Антракт и пляска сенных девушек	1867	переложение № 4 II действия оперы «Воевода» TH 1, основанного на «Характерных танцах» TH 37
95	16	Шесть романсов	1873?	переложение для фортепиано соло
95/1	16/1	Колыбельная песня	1873?	переложение для фортепиано соло, 1-я редакция
95/1	16/1	Колыбельная песня	1873?	переложение для фортепиано соло, 2-я редакция
95/4	16/4	О, спой же ту песню	1873?	переложение для фортепиано соло
95/5	16/5	Так что же	1873?	переложение для фортепиано соло

Произведения для фортепиано в 4 руки

TH	Op.	Название произведения	Годы	Примечание
1	—	Антракт и пляска сенных девушек	1868	транскрипция № 4 II действия оперы «Воевода» TH 1, основанного на «Характерных танцах» TH 37
31	43	Сюита № 1, d-moll	1878—79	Переложение оркестровой версии
32	53	Сюита № 2, C-dur	1883	Переложение оркестровой версии П. И. Чайковского и А. И. Губерт
33	55	Сюита № 3, G-dur	1884	Переложение оркестровой версии
25	17	Симфония № 2 «Малороссийская», c-moll	1873, ред. 1880	Переложение оркестровой версии
28	58	Манфред, h-moll	1885	Переложение оркестровой версии П. И. Чайковского и А. И. Губерт
30	74	Симфония № 6 «Патетическая», h-moll	1893	Переложение оркестровой версии
40	15	Торжественная увертюра на датский гимн, D-dur	1867	Переложение оркестровой версии
47	45	Итальянское каприччио, A-dur	1880	Переложение оркестровой версии
48	48	Серенада для струнного оркестра, C-dur	1880
137	—	Похоронный марш (утрачен)	1877
172	—	Я помню все, Es-dur	1866—67?	Обработка романса Е. П. Тарновской
176	—	Пятьдесят русских народных песен	1868—69
176/1	—	Исходила младенька	1868—69
176/2	—	Голова ль ты моя, головушка	1868—69
176/3	—	Вспомни, вспомни, моя любезная	1868—69
176/4	—	Вьюн на воде извивается	1868—69
176/5	—	Не разливайся, мой тихой Дунай	1868—69
176/6	—	Пряди, моя пряха	1868—69
176/7	—	Не тесам терен	1868—69
176/8	—	У ворот сосна раскачалася	1868—69
176/9	—	Поблекнут все цветики	1868—69
176/10	—	Плывет, восплывает	1868—69
176/11	—	Зеленое мое, ты виноградье	1868—69
176/12	—	Не бушуйте, ветры буйные	1868—69
176/13	—	Как на зорке, на заре	1868—69
176/14	—	Не хмель мою головушку клонит	1868—69
176/15	—	Взойди, взойди, солнце	1868—69
176/16	—	Не пой, не пой, соловушко	1868—69
176/17	—	Гулял Андрей господин	1868—69
176/18	—	Ах, утушка луговая	1868—69
176/19	—	Я вечор млада во пиру была	1868—69
176/20	—	Пойду, подступлю под ваш город	1868—69
176/21	—	Не шум шумит	1868—69
176/22	—	Как со горки, со горы	1868—69
176/23	—	На море утушка купалася	1868—69
176/24	—	Коса ль моя косынька	1868—69
176/25	—	За двором лужок, зеленешенек	1868—69
176/26	—	А мы землю наняли	1868—69
176/27	—	Как по морю, как по синему	1868—69
176/28	—	А как по лугу	1868—69
176/29	—	Винный наш колоде	1868—69
176/30	—	Пойду, пойду, во Царь-город	1868—69
176/31	—	Не спасибо те, игумну тебе	1868—69
176/32	—	На Иванушке чапан	1868—69
176/33	—	По лузах	1868—69
176/34	—	Катенька веселая	1868—69
176/35	—	Эко сердце, эко бедное мое	1868—69
176/36	—	Ой, утушка моя луговая	1868—69
176/37	—	Молодка-молоденькая	1868—69
176/38	—	Заиграй, моя волынка	1868—69
176/39	—	Уж ты, поле моё поле	1868—69
176/40	—	Стой, мой милый хоровод	1868—69
176/41	—	Уж ты, сизенький петух	1868—69
176/42	—	Под яблонью	1868—69
176/43	—	Уж ты, поле моё, поле чистой	1868—69
176/44	—	Как во городе царевна	1868—69
176/45	—	Калинушка с малинушкой	1868—69
176/46	—	Как по лугу, по лужечку	1868—69
176/47	—	Сидел Ваня	1868—69
176/48	—	У ворот, ворот	1868—69
176/49	—	Эй, ухнем: Бурлацкая	1868—69
176/50	—	Не было ветру	1868—69
177	—	Иван Грозный	1869	Переложение музыкальной картины из оперы А. Рубинштейна «Иван Грозный», op. 79
180	—	Дон Кихот	1871	Переложение музыкальной картины из оперы А. Рубинштейна «Дон Кихот», op. 87

Переложения для двух фортепиано

TH	Op.	Название произведения	Годы	Примечание
55	23	Концерт для фортепиано с оркестром № 1, b-moll	1874—75, ред. 1879, 1890?	Переложение версии для фортепиано с оркестром
60	44	Концерт для фортепиано с оркестром № 2, G-dur	1880	Переложение версии для фортепиано с оркестром
61	56	Концертная фантазия, для фортепиано с оркестром, G-dur	1884	Переложение версии для фортепиано с оркестром
65	75	Концерт для фортепиано с оркестром № 3, Es-dur	1893	Переложение версии для фортепиано с оркестром, I часть

Список произведений по номеру сочинения

• Op. 1 — Две пьесы для фортепиано (1867)
• Op. 2 — Воспоминание о Гапсале, 3 пьесы для фортепиано (1867)
• Op. 3 — Воевода, опера (1868)
• Op. 4 — Вальс-каприс, для фортепиано (1868)
• Op. 5 — Романс, для фортепиано (1868)
• Op. 6 — Шесть романсов (1869)
• Op. 7 — Вальс-скерцо, для фортепиано (1870)
• Op. 8 — Каприччио, для фортепиано (1870)
• Op. 9 — Три пьесы, для фортепиано (1870)
• Op. 10 — Две пьесы, для фортепиано (1871)
• Op. 11 — Струнный квартет № 1 (1871)
• Op. 12 — Снегурочка, музыка к спектаклю по пьесе Александра Островского (1873)
• Op. 13 — Симфония № 1 «Зимние грезы» (1866)
• Op. 14 — Кузнец Вакула, опера (первая редакция оперы Черевички (1874)
• Op. 15 — Торжественная увертюра на Датский гимн, для оркестра (1866)
• Op. 16 — Шесть романсов (1872)
• Op. 17 — Симфония № 2 «Малороссийская» (1872)
• Op. 18 — Буря, симфоническая фантазия (1873)
• Op. 19 — Шесть пьес, для фортепиано (1873)
• Op. 20 — Лебединое озеро, балет (1876)
• Op. 21 — Шесть пьес на одну тему, для фортепиано (1873)
• Op. 22 — Струнный квартет № 2 (1874)
• Op. 23 — Концерт для фортепиано с оркестром № 1 (1875)
• Op. 24 — Евгений Онегин, опера (1878)
• Op. 25 — Шесть романсов (1874)
• Op. 26 — Меланхолическая серенада, для скрипки и оркестра (1875)
• Op. 27 — Шесть романсов (1875)
• Op. 28 — Шесть романсов (1875)
• Op. 29 — Симфония № 3 (1875)
• Op. 30 — Струнный квартет № 3 (1876)
• Op. 31 — Славянский марш, для оркестра (1876)
• Op. 32 — «Франческа да Римини», симфоническая фантазия (1876)
• Op. 33 — Вариации на тему рококо, для виолончели и оркестра (1876)
• Op. 34 — Вальс-скерцо, для скрипки и оркестра (1877)
• Op. 35 — Концерт для скрипки с оркестром (1878)
• Op. 36 — Симфония № 4 (1877)
• Op. 37 — Большая соната (1878)
• Op. 37a — Времена года, 12 пьес для фортепиано (1876)
• Op. 38 — Шесть романсов (1878)
• Op. 39 — Детский альбом, 24 пьесы для фортепиано (1878)
• Op. 40 — Двенадцать пьес, для фортепиано (1878)
• Op. 41 — Литургия святого Иоанна Златоуста, для хора (1878)
• Op. 42 — Воспоминание о дорогом месте, 3 пьесы для скрипки и фортепиано (1878)
• Op. 43 — Сюита для оркестра №1 (1879)
• Op. 44 — Концерт для фортепиано с оркестром № 2 (1880)
• Op. 45 — Итальянское каприччио, для оркестра (1880)
• Op. 46 — Шесть дуэтов, с фортепиано (1880)
• Op. 47 — Семь Романсов (1880)
• Op. 48 — Серенада для струнного оркестра (1880)
• Op. 49 — Увертюра «1812 год» (1880)
• Op. 50 — Фортепианное трио (1882)
• Op. 51 — Шесть пьес, для фортепиано (1882)
• Op. 52 — Всенощное бдение, для хора (1882)
• Op. 53 — Сюита для оркестра №2 (1883)
• Op. 54 — Шестнадцать песен для детей (1883)
• Op. 55 — Сюита для оркестра №3 (1884)
• Op. 56 — Концертная фантазия, для фортепиано с оркестром(1884)
• Op. 57 — Шесть романсов (1884)
• Op. 58 — Симфония «Манфред» (1885)
• Op. 59 — Думка, для фортепиано (1886)
• Op. 60 — Двенадцать романсов (1886)
• Op. 61 — Сюита для оркестра №4 «Моцартиана» (1887)
• Op. 62 — Pezzo capriccioso, для виолончели с оркестром (1887)
• Op. 63 — Шесть романсов (1887)
• Op. 64 — Симфония № 5 (1888)
• Op. 65 — Шесть французских романсов (1888)
• Op. 66 — Спящая красавица, балет (1889)
• Op. 67 — Гамлет, увертюра-фантазия (1889)
• Op. 67а — Гамлет, музыка к спектаклю по трагедии Шекспира (1891)
• Op. 68 — Пиковая дама, опера (1890)
• Op. 69 — Иоланта, опера (1891)
• Op. 70 — Струнный секстет «Воспоминание о Флоренции» (1890)
• Op. 71 — Щелкунчик, балет (1892)
• Op. 71a — Щелкунчик, сюита к балету (1892)
• Op. 72 — Восемнадцать пьес, для фортепиано (1893)
• Op. 73 — Шесть романсов (1893)
• Op. 74 — Симфония № 6 «Патетическая» 1893)
• Op. 75 — Концерт для фортепиано с оркестром № 3 (1893)
• Op. 76 — Гроза, увертюра (1864)
• Op. 77 — Фатум, симфоническая фантазия (1868)
• Op. 78 — Воевода, симфоническая баллада (1893)
• Op. 79 — Анданте и финал, для фортепиано с оркестром (1893)
• Op. 80 — Фортепианная соната (1865)

Учебники

• TH 255 — П. Чайковскій. [www.kholopov.ru/arc/ch-harm.pdf Руководство къ практическому изученію гармоніи. Учебникъ (1872)]. — Изданіе шестое. — Москва, 1897.
• TH 256 — П. Чайковский. [www.kholopov.ru/arc/ch-harm-short.pdf Краткий учебник гармонии (1875)] // Полное собрание сочинений: Литературные произведения и переписка. — М.: Музгиз, 1957. — Т. III-A.

Литература

• Список сочинений П. И. Чайковского // Петр Ильич Чайковский / Сост.: П. Е. Вайдман, К. Ю. Давыдова, И. Г. Соколинская. Ред. и вступ. статья Е. М. Орловой. Пер. на нем. яз. К. Рюгера. — Москва: Музыка — Leipzig: VEB Deutscher Verlag für Musik, 1978. — С. 184—189. — 20 000 экз. (билингвальное изд.)
• Verzeichnis der Werke Tschaikowskis // Pjotr Iljitsch Tschaikowski / Zusammenstellung: K. J. Dawydowa, I. G. Sokolinskaja, P. J. Waidmann. Gesamtredaktion und Einleitungskapitel: J. M. Orlowa. Deutsche Übersetzung: Christof Rüger. — Leipzig: VEB Deutscher Verlag für Musik, 1978. — С. 184—189. — 20 000 экз. (нем.)
• A. Poznansky & B. Langston. The Tchaikovsky Handbook, vol. 1. — Indiana University Press, 2002. — ISBN 10: 0253339219.

Отрывок, характеризующий Список произведений Петра Чайковского

– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.