Список рекордов пилотов Формулы-1
Поделись знанием:
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.
Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.
Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.
Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.
Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
- Для остальных рекордов смотрите Список рекордов Формулы-1.
Список рекордов пилотов Формулы-1 начиная с сезона 1950. Пилоты, которые выступают в Сезоне 2015 Формулы-1, выделены жирным шрифтом.
Информация на странице предоставлена на середину сезона 2015 (текущий момент)
 |
В другом языковом разделе есть более полная статья List of Formula One driver records (англ.) Вы можете помочь проекту, расширив текущую статью с помощью перевода.
|
Гран-при и старты
Считается, что гонщик принял участие в Гран-при, если он принял участие хотя бы в одной практике. Если гонщик принял старт, то считается, что он принял участие в гонке.
- данные по стартам и гран-при приведены на 10 июля 2016
Всего Гран-при
| Гонщик | Сезоны | Гран-при | |
|---|---|---|---|
| 1 |  Рубенс Баррикелло
|
1993-2011 | 326 |
| 2 |  Михаэль Шумахер
|
1991-2006, 2010-2012 | 308 |
| 3 |  Дженсон Баттон
|
2000- | 297 |
| 4 |  Фернандо Алонсо
|
2001, 2003- | 263 |
| 5 |  Рикардо Патрезе
|
1977-1993 | 257 |
| 6 | Ярно Трулли
|
1997-2013 | 256 |
| 7 | Дэвид Култхард
|
1994-2008 | 247 |
| 8 |  Кими Райкконен
|
2001-2009, 2012- | 242 |
| 9 | Фелипе Масса
|
2002, 2004- | 241 |
| 10 | Джанкарло Физикелла
|
1996-2009 | 231 |
Всего стартов
| Гонщик | Сезоны | Старты | |
|---|---|---|---|
| 1 | Рубенс Баррикелло
|
1993-2011 | 322 |
| 2 | Михаэль Шумахер
|
1991-2006, 2010-2012 | 306 |
| 3 | Дженсон Баттон
|
2000- | 294 |
| 4 | Фернандо Алонсо
|
2001, 2003- | 261 |
| 5 | Рикардо Патрезе
|
1977-1993 | 255 |
| 6 | Ярно Трулли
|
1997-2011 | 252 |
| 7 | Дэвид Култхард
|
1994-2008 | 246 |
| 8 | Кими Райкконен
|
2001-2009, 2012- | 240 |
| 9 | Фелипе Масса
|
2002, 2004- | 239 |
| 10 | Джанкарло Физикелла
|
1996-2009 | 229 |
Самый молодой гонщик, принявший участие в Гран-при
| Гонщик | Возраст | Гран-при |
|---|---|---|
 Макс Ферстаппен
|
17 лет 4 дня | Гран-при Японии 2014 года |
Самые молодые стартовавшие гонщики
| Гонщик | Возраст | Гонка | |
|---|---|---|---|
| 1 | Макс Ферстаппен
|
17 лет и 166 дней | Гран-при Австралии 2015 года |
| 2 | Хайме Альгерсуари
|
19 лет 125 дней | Гран-при Венгрии 2009 года |
| 3 |  Майк Такуэлл
|
19 лет 182 дня | Гран-при Канады 1980 года |
| 4 |  Рикардо Родригес
|
19 лет 208 дней | Гран-при Италии 1961 года |
| 5 | Фернандо Алонсо
|
19 лет 218 дней | Гран-при Австралии 2001 года |
| 6 |  Эстебан Туэро
|
19 лет 320 дней | Гран-при Австралии 1998 года |
| 7 | Крис Эймон
|
19 лет 324 дня | Гран-при Бельгии 1963 года |
 Даниил Квят
|
19 лет 324 дня | Гран-при Австралии 2014 года | |
| 9 |  Эстебан Окон
|
19 лет 344 дня | Гран-при Бельгии 2016 года |
| 10 | Себастьян Феттель
|
19 лет 349 дней | Гран-при США 2007 года |
Самый возрастной участник Гран-при
| Гонщик | Возраст | Гонка | |
|---|---|---|---|
| 1 |  Луи Широн
|
58 лет 288 дней | Гран-при Монако 1958 года |
Самые возрастные стартовавшие гонщики
| Гонщик | Возраст | Гонка | |
|---|---|---|---|
| 1 | Луи Широн
|
58 лет 288 дней | Гран-при Монако 1958 года |
| 2 | Филип Этанкелен
|
55 лет 191 день | Гран-при Франции 1952 года |
| 3 |  Артур Лега
|
54 года 232 дня | Гран-при Бельгии 1953 года |
| 4 | Луиджи Фаджиоли
|
53 года 22 дня | Гран-при Франции 1951 года |
| 5 | Адольф Брудес
|
52 года 293 дня | Гран-при Германии 1952 года |
Победы
Всего побед
| Гонщик | Сезоны | Гран-при | Победы | Процент | |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
1991-2006, 2010-2012 | 308 | 91 | 29,55 % |
| 2 | Ален Прост
|
1980-1991, 1993 | 202 | 51 | 25,25 % |
| 3 | Льюис Хэмилтон
|
2007- | 182 | 50 | 26,92 % |
| 4 | Себастьян Феттель
|
2007- | 168 | 42 | 25 % |
| 5 | Айртон Сенна
|
1984-1994 | 162 | 41 | 25,31 % |
| 6 | Фернандо Алонсо
|
2001, 2003- | 263 | 32 | 12,17 % |
| 7 | Найджел Мэнселл
|
1980-1992, 1994-1995 | 191 | 31 | 16,23 % |
| 8 | Джеки Стюарт
|
1965-1973 | 100 | 27 | 27 % |
| 9 | Джим Кларк
|
1958, 1960-1968 | 73 | 25 | 34,25 % |
| 10 |  Ники Лауда
|
1971-1979, 1982-1985 | 177 | 25 | 14,12 % |
Процент побед
| Гонщик | Сезоны | Гран-при | Победы | Процент | |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 |  Ли Уоллард[1]
|
1950-1951 | 2 | 1 | 50 % |
| 2 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
1950-1951, 1953-1958 | 52[2] | 24 | 46,15 % |
| 3 | Билл Вукович[1]
|
1951-1955 | 5 | 2 | 40 % |
| 4 | Альберто Аскари
|
1950-1955 | 33[3] | 13 | 39,39 % |
| 5 | Джим Кларк
|
1960-1968 | 73 | 25 | 34,25 % |
| 6 | Михаэль Шумахер
|
1991-2006, 2010-2012 | 308 | 91 | 29,55 % |
| 7 | Джеки Стюарт
|
1965-1973 | 100 | 27 | 27 % |
| 8 | Льюис Хэмилтон
|
2007- | 177 | 47 | 26,55 % |
| 9 | Айртон Сенна
|
1984-1994 | 162 | 41 | 25,31 % |
| 10 | Ален Прост
|
1980-1991, 1993 | 202 | 51 | 25,25 % |
Наибольшее количество побед за сезон
| Гонщик | Сезон | Гран-при | Победы | Процент | |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
2004 | 18 | 13 | 72 % |
| Себастьян Феттель
|
2013 | 19 | 67 % | ||
| 3 | Михаэль Шумахер
|
2002 | 17 | 11 | 65 % |
| Себастьян Феттель
|
2011 | 19 | 58 % | ||
| Льюис Хэмилтон
|
2014 | 19 | 58 % | ||
| 6 | Льюис Хэмилтон
|
2015 | 19 | 10 | 53 % |
| 7 | Найджел Мэнселл
|
1992 | 16 | 9 | 56 % |
| Михаэль Шумахер
|
1995 | 17 | 53 % | ||
| Михаэль Шумахер
|
2000 | 17 | 53 % | ||
| Михаэль Шумахер
|
2001 | 17 | 53 % |
- сезон продолжается
Наибольший процент побед в сезоне
| Гонщик | Сезон | Гонки | Победы | Процент | |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Альберто Аскари
|
1952 | 8 | 6 | 75 % |
| 2 | Михаэль Шумахер
|
2004 | 18 | 13 | 72 % |
| 3 | Джим Кларк
|
1963 | 10 | 7 | 70 % |
| 4 | Себастьян Феттель
|
2013 | 19 | 13 | 68 % |
| 5 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
1954 | 9 | 6 | 67 % |
| 6 | Михаэль Шумахер
|
2002 | 17 | 11 | 65 % |
| 7 | Джим Кларк
|
1965 | 10 | 6 | 60 % |
| 8 | Себастьян Феттель
|
2011 | 19 | 11 | 58 % |
| Льюис Хэмилтон
|
2014 | ||||
| 10 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
1955 | 7 | 4 | 57 % |
- сезон продолжается
Самые продолжительные серии побед
| Гонщик | Сезон(ы) | Победы | Серия побед | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Себастьян Феттель
|
2013 | 9 | Бельгия, Италия, Сингапур, Корея, Япония, Индия, Абу-Даби, США, Бразилия |
| 2 | Альберто Аскари
|
1952-53 | 7[4] | Бельгия, Франция, Великобритания, Германия, Нидерланды, Италия / Аргентина’53 |
| Михаэль Шумахер
|
2004 | 7 | Европа, Канада, США, Франция, Великобритания, Германия, Венгрия | |
| Нико Росберг
|
2015-16 | 7[5] | Мексика, Бразилия, Абу-Даби, Австралия, Бахрейн, Китай, Россия | |
| 3 | Михаэль Шумахер
|
2000-01 | 6 | Италия, США, Япония, Малайзия / Австралия’01, Малайзия’01 |
| 4 |  Джек Брэбем
|
1960 | 5 | Нидерланды, Бельгия, Франция, Великобритания, Португалия |
| Джим Кларк
|
1965 | 5 | Бельгия, Франция, Великобритания, Нидерланды, Германия | |
| Найджел Мэнселл
|
1992 | 5 | Южная Африка, Мексика, Бразилия, Испания, Сан-Марино | |
| Михаэль Шумахер
|
2004 | 5 | Австралия, Малайзия, Бахрейн, Сан-Марино, Испания | |
| Льюис Хэмилтон
|
2014 | 5 | Италия, Сингапур, Япония, Россия, США | |
| 5 | Джим Кларк
|
1963 | 4 | Бельгия, Нидерланды, Франция, Великобритания |
| Джек Брэбем
|
1966 | 4 | Франция, Великобритания, Нидерланды, Германия | |
| Себастьян Феттель
|
2010-2011 | 4 | Бразилия, Абу-Даби / Австралия’11, Малайзия’11 | |
| Фернандо Алонсо
|
2006 | 4 | Испания, Монако, Великобритания, Канада | |
| Дженсон Баттон
|
2009 | 4 | Бахрейн, Испания, Монако, Турция | |
| Себастьян Феттель
|
2012 | 4 | Сингапур, Япония, Корея, Индия | |
| Айртон Сенна
|
1991 | 4 | США, Бразилия, Сан-Марино, Монако | |
Самая продолжительная серия побед с первой гонки сезона
| Гонщик | Сезон | Серия побед | Победы | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Найджел Мэнселл
|
1992 | Южная Африка, Мексика, Бразилия, Испания, Сан-Марино | 5 |
| Михаэль Шумахер
|
2004 | Австралия, Малайзия, Бахрейн, Сан-Марино, Испания | ||
| 2 | Айртон Сенна
|
1991 | США, Бразилия, Сан-Марино, Монако | 4 |
| Михаэль Шумахер
|
1994 | Бразилия, Тихий океан, Сан-Марино, Монако | ||
| Нико Росберг
|
2016 | Австралия, Бахрейн, Китай, Россия | ||
| 3 | Дэймон Хилл
|
1996 | Австралия, Бразилия, Аргентина | 3 |
| Михаэль Шумахер
|
2000 | Австралия, Бразилия, Сан-Марино |
Самое большое количество побед в дебютном сезоне
| Гран-при | Победы | Гонки | |
|---|---|---|---|
| 1 | Льюис Хэмилтон
|
2007 | 4 |
 Жак Вильнёв
|
1996 | 4 | |
| 2 | Хуан-Мануэль Фанхио[6]
|
1950 | 3 |
| Нино Фарина[7]
|
1950 | 3 | |
| 3 | Джони Парсонс[1]
|
1950 | 1 |
| Брюс Макларен[8]
|
1959 | 1 | |
| Джанкарло Багетти
|
1961 | 1 | |
| Джеки Стюарт
|
1965 | 1 | |
| Эмерсон Фиттипальди
|
1970 | 1 | |
 Клей Регаццони
|
1970 | 1 | |
 Хуан Пабло Монтойя
|
2001 | 1 |
Самые молодые победители
(включена только первая победа)
| Год | Возраст | Гонка | |
|---|---|---|---|
| 1 | Макс Ферстаппен
|
18 лет 227 дней | Гран-при Испании 2016 года |
| 2 | Себастьян Феттель
|
21 год 73 дня | Гран-при Италии 2008 года |
| 3 | Фернандо Алонсо
|
22 года 26 дней | Гран-при Венгрии 2003 года |
| 4 | Трой Ратман[1]
|
22 года 80 дней | Индианаполис 500 1952 года[1] |
| 5 | Брюс Макларен
|
22 года 104 дня | Гран-при США 1959 года |
| 6 | Льюис Хэмилтон
|
22 года 154 дня | Гран-при Канады 2007 года |
| 7 | Кими Райкконен
|
23 года 157 дней | Гран-при Малайзии 2003 года |
| 8 |  Роберт Кубица
|
23 года 184 дня | Гран-при Канады 2008 года |
| 9 | Жаки Икс
|
23 года 188 дней | Гран-при Франции 1968 года |
| 10 | Михаэль Шумахер
|
23 года 240 дней | Гран-при Бельгии 1992 года |
Самые возрастные победители
(включена только последняя победа)
| Гонщик | Возраст | Гонка | |
|---|---|---|---|
| 1 | Луиджи Фаджиоли
|
53 года 22 дня | Гран-при Франции 1951 года |
| 2 | Нино Фарина
|
46 лет 276 дней | Гран-при Германии 1953 года |
| 3 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
46 лет 41 день | Гран-при Германии 1957 года |
| 4 | Пьеро Таруффи
|
45 лет 219 дней | Гран-при Швейцарии 1952 года |
| 5 | Джек Брэбем
|
43 года 339 дней | Гран-при Южной Африки 1970 года |
| 6 | Сэм Хэнкс[1]
|
42 года 321 день | Индианаполис 500 1957 года[1] |
| 7 | Найджел Мэнселл
|
41 год 97 дней | Гран-при Австралии 1994 года |
| 8 | Ли Уоллард[1]
|
40 лет 264 дня | Индианаполис 500 1951 года[1] |
| 9 | Морис Трентиньян
|
40 лет 200 дней | Гран-при Монако 1958 года |
| 10 | Грэм Хилл
|
40 лет 92 дня | Гран-при Монако 1969 года |
Наименьшее количество гонок перед первой победой
| Гран-при | Гонщик | Гонка | |
|---|---|---|---|
| 1 | 1-я гонка | Нино Фарина[7]
|
Гран-при Великобритании 1950 года |
| Джони Парсонс[1]
|
Индианаполис 500 1950 года[1] | ||
| Джанкарло Багетти
|
Гран-при Франции 1961 года | ||
| 4 | 2-я гонка | Хуан-Мануэль Фанхио
|
Гран-при Монако 1950 года |
| Ли Уоллард[1]
|
Индианаполис 500 1951 года[1] | ||
| 6 | 3-я гонка | Трой Ратман[1]
|
Индианаполис 500 1952 года[1] |
| Билл Вукович[1]
|
Индианаполис 500 1953 года[1] | ||
| Тони Брукс
|
Гран-при Великобритании 1957 года | ||
| 9 | 4-я гонка | Боб Свейкерт[1]
|
Индианаполис 500 1957 года[1] |
| Жак Вильнёв
|
Гран-при Европы 1996 года |
Наибольшее количество гонок перед первой победой
| Старты | Гонщик | Гонка | |
|---|---|---|---|
| 1 | 130-я гонка | Марк Уэббер
|
Гран-при Германии 2009 года |
| 2 | 123-я гонка | Рубенс Баррикелло
|
Гран-при Германии 2000 года |
| 3 | 119-я гонка | Ярно Трулли
|
Гран-при Монако 2004 года |
| 4 | 113-я гонка | Дженсон Баттон
|
Гран-при Венгрии 2006 года |
| 5 | 111-я гонка | Нико Росберг
|
Гран-при Китая 2012 года |
| 6 | 110-я гонка | Джанкарло Физикелла
|
Гран-при Бразилии 2003 года |
| 7 | 96-я гонка | Мика Хаккинен
|
Гран-при Европы 1997 года |
| 8 | 95-я гонка | Тьери Бутсен
|
Гран-при Канады 1989 года |
| 9 | 91-я гонка | Жан Алези
|
Гран-при Канады 1995 года |
| 10 | 82-я гонка | Эдди Ирвайн
|
Гран-при Австралии 1999 года |
Наибольшее количество гонок без победы
| Гонщик | Гран-при | Старты | |
|---|---|---|---|
| 1 | Андреа де Чезарис
|
214 | 208 |
| 2 | Ник Хайдфельд
|
185 | 183 |
| 3 | Мартин Брандл
|
165 | 158 |
| 4 | Дерек Уорик
|
162 | 147 |
| 5 | Жан-Пьер Жарье
|
143 | 134 |
| 6 | Эдди Чивер
|
143 | 132 |
| 7 | Адриан Сутиль
|
128 | 128 |
| 8 | Пьерлуиджи Мартини
|
124 | 119 |
| 9 | Филипп Альо
|
116 | 109 |
| 10 | Нико Хюлькенберг
|
113 | 97 |
Наибольшее количество очков без побед
| Гонщик | Гран-при | Старты | Очки | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Валттери Боттас
|
75 | 59 | 333 |
| 2 | Ромен Грожан
|
88 | 86 | 305 |
| 3 | Нико Хюлькенберг
|
113 | 97 | 296 |
| 4 | Серхио Перес
|
99 | 96 | 266 |
| 5 | Ник Хайдфельд
|
185 | 183 | 259 |
| 6 |  Камуи Кобаяси
|
76 | 75 | 125 |
| 7 | Адриан Сутиль
|
128 | 128 | 124 |
| 8 | Пол Ди Реста
|
58 | 58 | 121 |
| 9 | Мартин Брандл
|
165 | 158 | 98 |
| 10 |  Стефан Йоханссон
|
103 | 79 | 88 |
Победы с наихудшей стартовой позиции
| Гонщик | Гонка | Стартовая позиция | |
|---|---|---|---|
| 1 | Джон Уотсон
|
Гран-при США-Запад 1983 года | 22 |
| 2 | Билл Вукович
|
Индианаполис 500 1954 года | 19 |
| 3 | Рубенс Баррикелло
|
Гран-при Германии 2000 года | 18 |
| 4 | Джон Уотсон
|
Гран-при США-Восток 1982 года | 17 |
| Кими Райкконен
|
Гран-при Японии 2005 года | ||
| 6 | Джеки Стюарт
|
Гран-при Южной Африки 1973 года | 16 |
| Михаэль Шумахер
|
Гран-при Бельгии 1995 года | ||
| 8 | Фернандо Алонсо
|
Гран-при Сингапура 2008 года | 15 |
| 9 | Алан Джонс
|
Гран-при Австрии 1977 года | 14 |
| Оливье Панис
|
Гран-при Монако 1996 года | ||
| Джонни Херберт
|
Гран-при Европы 1999 года | ||
| Дженсон Баттон
|
Гран-при Венгрии 2006 года |
Поулы
Данные приведены на 19 сентября 2015
Всего поулов
| Гонщик | Сезоны | Гран-при | Поулы | Процент | |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
1991-2006, 2010-2012 | 308 | 68 | 22,08 % |
| 2 | Айртон Сенна
|
1984-1994 | 162 | 65 | 40,1 % |
| 3 | Льюис Хэмилтон
|
2007-2015 | 160 | 49 | 30,63 % |
| 4 | Себастьян Феттель
|
2007-2015 | 152 | 46 | 30,26 % |
| 5 | Джим Кларк
|
1960-1968 | 73 | 33 | 45,2 % |
| Ален Прост
|
1980-1991, 1993 | 202 | 33 | 16,3 % | |
| 6 | Найджел Мэнселл
|
1980-1992, 1994-1995 | 191 | 32 | 16,8 % |
| 8 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
1950-1951, 1953-1958 | 52 | 29 | 55,8 % |
| 9 | Мика Хаккинен
|
1991-2001 | 165 | 26 | 15,76 % |
| 10 | Ники Лауда
|
1971-1979, 1982-1985 | 177 | 24 | 13,6 % |
| Нельсон Пике
|
1978-1991 | 207 | 24 | 11,6 % |
Процент поулов
| Гонщик | Сезоны | Гран-при | Поулы | Процент | |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
1950-1951, 1953-1958 | 52 | 29 | 55,8 % |
| 2 | Джим Кларк
|
1960-1968 | 73 | 33 | 45,2 % |
| 3 | Альберто Аскари
|
1950-1955 | 33 | 14 | 42,2 % |
| 4 | Айртон Сенна
|
1984-1994 | 162 | 65 | 40,1 % |
| 5 | Льюис Хэмильтон
|
2007-2015 | 171 | 51 | 29,82 % |
| 6 | Себастьян Феттель
|
2007-2015 | 152 | 46 | 30,26 % |
| 7 | Стирлинг Мосс
|
1951-1961 | 67 | 16 | 23,88 % |
| 8 | Михаэль Шумахер
|
1991-2006, 2010-2012 | 308 | 69 | 22,25 % |
| 9 | Джеки Стюарт
|
1965-1973 | 100 | 17 | 17 % |
| 10 | Найджел Мэнселл
|
1980-1992, 1994-1995 | 191 | 32 | 16,8 % |
Самые продолжительные серии поулов
Последнее обновление 28 ноября 2015
| Гонщик | Поулы | Сезон(ы) | Серия поулов | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Айртон Сенна
|
8 | 1988-1989 | Гран-при Испании 1988 года-Гран-при США 1989 года |
| 2 | Айртон Сенна
|
7 | 1990-1991 | Гран-при Испании 1990 года-Гран-при Монако 1991 года |
| Ален Прост
|
1993 | Гран-при Южной Африки 1993 года-Гран-при Канады 1993 года | ||
| Михаэль Шумахер
|
2000-2001 | Гран-при Италии 2000 года-Гран-при Бразилии 2001 года | ||
| Льюис Хэмилтон
|
2015 | Гран-при Монако 2015 года-Гран-при Италии 2015 года | ||
| 6 | Ники Лауда
|
6 | 1974 | Гран-при Нидерландов 1974 года-Гран-при Италии 1974 года |
| Айртон Сенна
|
1988 | Гран-при Бразилии 1988 года-Гран-при США-Восток 1988 года | ||
| Айртон Сенна
|
1989 | Гран-при Бельгии 1989 года-Гран-при Австралии 1989 года | ||
| Найджел Мэнселл
|
1992 | Гран-при Южной Африки 1992 года-Гран-при Монако 1992 года | ||
| Мика Хаккинен
|
1999 | Гран-при Великобритании 1999 года-Гран-при Италии 1999 года | ||
| Нико Росберг
|
2015 | Гран-при Японии 2015 года-Гран-при Абу-Даби 2015 года | ||
| 11 | Стирлинг Мосс
|
5 | 1959-1960 | Гран-при Португалии 1959 года-Гран-при Монако 1960 года |
| Фил Хилл
|
1961 | Гран-при Нидерландов 1961 года-Гран-при Германии 1961 года | ||
| Найджел Мэнселл
|
1992 | Гран-при Бельгии 1992 года-Гран-при Австралии 1992 года | ||
| Ален Прост
|
1993 | Гран-при Великобритании 1993 года-Гран-при Италии 1993 года | ||
| Жак Вильнёв
|
1996-1997 | Гран-при Японии 1996 года-Гран-при Сан-Марино 1997 года | ||
| Мика Хаккинен
|
1999 | Гран-при Австралии 1999 года-Гран-при Испании 1999 года | ||
| Хуан Пабло Монтойя
|
2002 | Гран-при Монако 2002 года-Гран-при Франции 2002 года | ||
| Фернандо Алонсо
|
2006 | Гран-при Европы 2006 года-Гран-при Канады 2006 года | ||
| Себастьян Феттель
|
2010-2011 | Гран-при Абу-Даби 2010 года-Гран-при Турции 2011 года | ||
| Себастьян Феттель
|
2011 | Гран-при Венгрии 2011 года-Гран-при Японии 2011 года |
Наибольшее количество поулов за сезон
| Гонщик | Сезон | Гран-при | Поулы | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Себастьян Феттель
|
2011 | 19 | 15 |
| 2 | Найджел Мэнселл
|
1992 | 16 | 14[9] |
| 3 | Айртон Сенна
|
1988 | 16 | 13 |
| Айртон Сенна
|
1989 | 16 | 13 | |
| Ален Прост
|
1993 | 16 | 13 | |
| 6 | Мика Хаккинен
|
1999 | 16 | 11 |
| Михаэль Шумахер
|
2001 | 17 | 11 | |
| Нико Росберг
|
2014 | 19 | 11 | |
| Льюис Хэмилтон
|
2015 | 19 | 11 | |
| 10 | Айртон Сенна
|
1990 | 16 | 10 |
| Жак Вильнёв
|
1997 | 17 | 10 | |
| Себастьян Феттель
|
2010 | 19 | 10 | |
| 13 | Ники Лауда
|
1974 | 15 | 9 |
| Нельсон Пике
|
1984 | 16 | 9 | |
| Дэймон Хилл
|
1996 | 16 | 9 | |
| Мика Хаккинен
|
1998 | 16 | 9 | |
| Михаэль Шумахер
|
2000 | 17 | 9 |
Наибольший процент поулов в сезоне
| Гонщик | Сезон | Гонки | Поулы | Процент | |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Найджел Мэнселл
|
1992 | 16 | 14[9] | 88 % |
| 2 | Айртон Сенна
|
1988 | 16 | 13 | 81 % |
| Айртон Сенна
|
1989 | 16 | 13 | 81 % | |
| Ален Прост
|
1993 | 16 | 13 | 81 % | |
| 5 | Себастьян Феттель
|
2011 | 19 | 15 | 79 % |
| 6 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
1956 | 8 | 6 | 75 % |
| 7 | Джим Кларк
|
1963 | 10 | 7 | 70 % |
| 8 | Мика Хаккинен
|
1999 | 16 | 11 | 69 % |
| 9 | Джим Кларк
|
1962 | 9 | 6 | 67 % |
| Альберто Аскари
|
1953 | 9 | 6 | 67 % | |
| 11 | Михаэль Шумахер
|
2001 | 17 | 11 | 65 % |
Самые молодые обладатели поула
(включен только первый поул для каждого пилота)
| Гонщик | Возраст | Гонка | |
|---|---|---|---|
| 1 | Себастьян Феттель
|
21 год 72 дня | Гран-при Италии 2008 года |
| 2 | Фернандо Алонсо
|
21 год 236 дней | Гран-при Малайзии 2003 года |
| 3 | Рубенс Баррикелло
|
22 года 97 дней | Гран-при Бельгии 1994 года |
| 4 | Льюис Хэмилтон
|
22 года 153 дня | Гран-при Канады 2007 года |
| 5 | Андреа де Чезарис
|
22 года 308 дней | Гран-при США-Запад 1982 года |
| 6 | Нико Хюлькенберг
|
23 года 79 дней | Гран-при Бразилии 2010 года |
| 7 | Роберт Кубица
|
23 года 120 дней | Гран-при Бахрейна 2008 года |
| 8 | Жаки Икс
|
23 года 216 дней | Гран-при Германии 1968 года |
| 9 | Кими Райкконен
|
23 года 255 дней | Гран-при Европы 2003 года |
| 10 | Дэвид Култхард
|
24 года 13 дней | Гран-при Аргентины 1995 года |
Самые возрастные обладатели поула
| Гонщик | Возраст | Гонка | |
|---|---|---|---|
| 1 | Нино Фарина
|
47 лет 79 дней | Гран-при Аргентины 1954 года |
| 2 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
46 лет 209 дней | Гран-при Аргентины 1958 года |
| 3 | Джек Брэбем
|
44 года 17 дней | Гран-при Испании 1970 года |
| 4 | Марио Андретти
|
42 года 196 дней | Гран-при Италии 1982 года |
| 5 | Найджел Мэнселл
|
41 год 97 дней | Гран-при Австралии 1994 года |
| 6 | Карлос Ройтеман
|
39 лет 188 дней | Гран-при Лас-Вегаса 1981 года |
| 7 | Грэм Хилл
|
39 лет 156 дней | Гран-при Великобритании 1968 года |
| 8 | Фред Агабашьян[1]
|
38 лет 283 дня | Индианаполис 500 1952 года[1] |
| 9 | Ален Прост
|
38 лет 241 день | Гран-при Японии 1993 года |
| 10 | Рикардо Патрезе
|
38 лет 121 день | Гран-при Венгрии 1992 года |
Старты с первого ряда
данные приведены на 27 сентября 2015
Всего стартов с первого ряда
| Гонщик | Старты с первого ряда | Поул — позиции | Гран — при | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
116 | 68 | 308 |
| 2 | Айртон Сенна
|
87 | 65 | 162 |
| 3 | Ален Прост
|
86 | 33 | 202 |
| 4 | Льюис Хэмилтон
|
85 | 49 | 162 |
| 5 | Себастьян Феттель
|
70 | 46 | 153 |
| 6 | Найджел Мэнселл
|
56 | 32 | 191 |
| 7 | Джим Кларк
|
48 | 33 | 73 |
| Хуан-Мануэль Фанхио
|
48 | 29 | 52 | |
| 9 | Дэймон Хилл
|
47 | 20 | 122 |
| 10 | Нельсон Пике
|
44 | 24 | 207 |
Наибольшее количество стартов с первого ряда за сезон
| Гонщик | Сезон | Гран — при | Стартов с первого ряда | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Себастьян Феттель
|
2011 | 19 | 18 |
| Льюис Хэмилтон
|
2015 | 19 | 18 | |
| 3 | Алан Прост
|
1993 | 16 | 16 |
| Деймон Хилл
|
1996 | 16 | 16 | |
| Айртон Сенна
|
1989 | 16 | 16 | |
| 6 | Льюис Хэмилтон
|
2014 | 19 | 15 |
| Нико Росберг
|
2014 | 19 | 15 | |
| Нико Росберг
|
2015 | 19 | 15 | |
| 9 | Найджел Мэнселл
|
1992 | 16 | 15 |
| Айртон Сенна
|
1988 | 16 | 15 | |
| 11 | Найджел Мэнселл
|
1987 | 16 | 14 |
| 12 | Михаэль Шумахер
|
2001 | 17 | 13 |
| Себастьян Феттель
|
2010 | 19 | 13 |
Наибольший процент стартов с первого ряда
| Гонщик | Старты с первого ряда | Поул — позиции | Гран — при | Процент | |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Хуан Мануэль Фанхио
|
48 | 29 | 52 | 92,31 % |
| 2 | Джим Кларк
|
48 | 33 | 73 | 65,75 % |
| 3 | Айртон Сенна
|
87 | 65 | 162 | 53,70 % |
| 4 | Себастьян Феттель
|
67 | 45 | 139 | 49,55 % |
| 5 | Льюис Хэмилтон
|
82 | 47 | 158 | 45,83 % |
| 6 | Алан Прост
|
86 | 33 | 202 | 42,57 % |
| 7 | Джеки Стюарт
|
42 | 17 | 100 | 42 % |
| 8 | Дэймон Хилл
|
47 | 20 | 122 | 38,52 % |
| 9 | Михаэль Шумахер
|
116 | 68 | 308 | 37,66 % |
| 10 | Найджел Мэнселл
|
56 | 32 | 191 | 29,32 % |
Самые молодые гонщики, стартовавшие с первого ряда
(включён только один первый ряд для каждого гонщика)
| Гонщик | Возраст | Место | Гонка | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Макс Ферстаппен
|
18 лет 332 дня | 2 | Гран-при Бельгии 2016 года |
| 2 | Рикардо Родригес
|
19 лет 208 дней | 2 | Гран-при Италии 1961 года |
| 3 | Себастьян Феттель
|
21 год 72 дня | 1 | Гран-при Италии 2008 года |
| 4 | Фернандо Алонсо
|
21 год 237 дней | 1 | Гран-при Малайзии 2003 года |
| 5 | Рубенс Баррикелло
|
22 года 97 дней | 1 | Гран-при Бельгии 1994 года |
| 6 | Льюис Хэмилтон
|
22 года 98 дней | 2 | Гран-при Бахрейна 2007 года |
| 7 | Андреа де Чезарис
|
22 года 308 дней | 1 | Гран-при США-Запад 1982 года |
| 8 | Кими Райкконен
|
22 года 319 дней | 2 | Гран-при Бельгии 2002 года |
| 9 | Брюс Макларен
|
22 года 321 день | 3[10] | Гран-при Великобритании 1960 года |
| 10 |  Джоди Шектер
|
23 года 33 дня | 3[10] | Гран-при Южной Африки 1973 года |
Быстрые круги
Всего быстрых кругов
- данные быстрым кругам приведены на 27 сентября 2015
| Гонщик | БК | Старты | Процент | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
77 | 308 | 25,16 % |
| 2 | Кими Райкконен
|
42 | 225 | 18,67 % |
| 3 | Ален Прост
|
41 | 199 | 20,60 % |
| 4 | Найджел Мэнселл
|
30 | 187 | 16,04 % |
| 5 | Джим Кларк
|
28 | 72 | 38,88 % |
| 6 | Льюис Хэмилтон
|
26 | 162 | 16,05 % |
| 7 | Мика Хаккинен
|
25 | 161 | 15,52 % |
| 8 | Себастьян Феттель
|
24 | 152 | 15,78 % |
| Ники Лауда
|
24 | 171 | 14,03 % | |
| 10 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
23 | 51 | 45,09 % |
| Нельсон Пике
|
23 | 204 | 11,27 % |
Наибольшее количество быстрых кругов за сезон
| Гонщик | Сезон | Гран-при | БК | Процент | |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
2004 | 18 | 10 | 55,55 % |
| Кими Райкконен
|
2008 | 18 | 10 | 55,55 % | |
| Кими Райкконен
|
2005 | 19 | 10 | 52,63 % | |
| 4 | Мика Хаккинен
|
2000 | 17 | 9 | 52,94 % |
| 5 | Найджел Мэнселл
|
1992 | 16 | 8 | 50 % |
| Михаэль Шумахер
|
1994 | 16 | 8 | 50 % | |
| Михаэль Шумахер
|
1995 | 17 | 8 | 47,05 % | |
| 8 | Нельсон Пике
|
1986 | 16 | 7 | 43,75 % |
| Ален Прост
|
1988 | 16 | 7 | 43,75 % | |
| Михаэль Шумахер
|
2002 | 17 | 7 | 41,17 % | |
| Марк Уэббер
|
2011 | 19 | 7 | 36,84 % | |
| Себастьян Феттель
|
2013 | 19 | 7 | 36,84 % | |
| Льюис Хэмилтон
|
2014 | 19 | 7 | 36,84 % |
Самая продолжительная серия быстрых кругов
| Гонщик | БК | Сезон(ы) | Гонки | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Альберто Аскари
|
7 | 1952-1953 | Гран-при Бельгии 1952 года-Гран-при Аргентины 1953 года |
| 2 | Кими Райкконен
|
6 | 2008 | Гран-при Испании 2008 года-Гран-при Великобритании 2008 года |
| 3 | Михаэль Шумахер
|
5 | 2004 | Гран-при Бахрейна 2004 года-Гран-при Европы 2004 года |
| 4 | Джеки Стюарт
|
4 | 1969 | Гран-при Монако 1969 года-Гран-при Великобритании 1969 года |
| Жиль Вильнёв
|
4 | 1979 | Гран-при Южной Африки 1979 года-Гран-при Бельгии 1979 года | |
| Найджел Мэнселл
|
4 | 1991 | Гран-при Канады 1991 года-Гран-при Великобритании 1991 года | |
| Кими Райкконен
|
4 | 2005 | Гран-при Франции 2005 года-Гран-при Венгрии 2005 года |
Самые молодые гонщики, установившие быстрый круг
(включён только один быстрый круг для каждого гонщика)
| Гонщик | Возраст | Гонка | |
|---|---|---|---|
| 1 | Нико Росберг
|
20 лет 258 дней | Гран-при Бахрейна 2006 года |
| 2 | Фернандо Алонсо
|
21 год 321 день | Гран-при Канады 2003 года |
| 3 | Брюс Макларен
|
21 год 322 дня | Гран-при Великобритании 1959 года |
| 4 | Себастьян Феттель
|
21 год 353 дня | Гран-при Великобритании 2009 года |
| 5 | Эстебан Гутьеррес
|
21 год 280 дней | Гран-при Испании 2013 года |
| 6 | Даниил Квят
|
22 года 19 день | Гран-при Испании 2016 года |
| 7 | Льюис Хэмилтон
|
22 года 91 день | Гран-при Малайзии 2007 года |
| 8 | Серхио Перес
|
22 года 125 дней | Гран-при Монако 2012 года |
| 9 | Кими Райкконен
|
22 года 137 дней | Гран-при Австралии 2002 года |
| 10 | Дэвид Култхард
|
23 года 126 дней | Гран-при Германии 1994 года |
Подиумы
Всего подиумов
| Гонщик | Сезоны | Гран-при | Подиумы | Процент | |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
1991-2006,2010-2012 | 308 | 155 | 50,49 % |
| 2 | Ален Прост
|
1980-1991, 1993 | 202 | 106 | 52,47 % |
| 3 | Фернандо Алонсо
|
2001, 2003-2014 | 236 | 97 | 41,10 % |
| 4 | Айртон Сенна
|
1984-1994 | 162 | 80 | 49,38 % |
| 5 | Кими Райкконен
|
2001-2009, 2012 | 213 | 80 | 36,15 % |
| 7 | Льюис Хэмилтон
|
2007-2014 | 158 | 79 | 47,30 % |
| 6 | Рубенс Баррикелло
|
1993, 2003-2011 | 326 | 68 | 20,85 % |
| 7 | Себастьян Феттель
|
2007-2014 | 139 | 66 | 47,48 % |
| 8 | Дэвид Култхард
|
1994-2008 | 247 | 62 | 25,10 % |
| 9 | Нельсон Пике
|
1978-1991 | 207 | 60 | 28,98 % |
| 10 | Найджел Мэнселл
|
1980-1992, 1994-1995 | 191 | 59 | 30,89 % |
Процент подиумов
| Гонщик | Сезоны | Гран-при | Подиумы | Процент | |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Дорино Серафини
|
1950 | 1 | 1 | 100 % |
| 2 | Луиджи Фаджиоли
|
1950-1951 | 7 | 6 | 85,71 % |
| 3 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
1950-1951, 1953-1958 | 52[2] | 35 | 67,31 % |
| 4 | Нино Фарина
|
1950-1955 | 34 | 20[11] | 58,82 % |
| 5 | Хосе-Фройлан Гонсалес
|
1950-1957, 1960 | 27 | 15 | 55,56 % |
| 6 | Ален Прост
|
1980-1991, 1993 | 202 | 106 | 52,48 % |
| 7 | Альберто Аскари
|
1950-1955 | 33[3] | 17 | 51,52 % |
| 8 | Михаэль Шумахер
|
1991-2006, 2010-2012 | 308 | 155 | 50,49 % |
| 9 | Сэм Хэнкс
|
1950-1957 | 8[1] | 4 | 50 % |
| 10 | Маури Роуз
|
1950-1951 | 2[1] | 1 | 50 % |
| 11 | Джордж Амик
|
1958 | 2[1] | 1 | 50 % |
♙
Наибольшее количество подиумов за сезон
| Гонщик | Сезон | Гран-при | Подиумы | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
2002 | 17 | 17 |
| Себастьян Феттель
|
2011 | 19 | 17 | |
| 3 | Себастьян Феттель
|
2013 | 19 | 16 |
| Льюис Хэмилтон
|
2014 | 19 | 16 | |
| 5 | Михаэль Шумахер
|
2004 | 18 | 15 |
| Фернандо Алонсо
|
2005 | 19 | 15 | |
| Нико Росберг
|
2014 | 19 | 15 | |
| 8 | Ален Прост
|
1988 | 16 | 14 |
| Михаэль Шумахер
|
2001 | 17 | 14 | |
| Рубенс Баррикелло
|
2004 | 18 | 14 | |
| Фернандо Алонсо
|
2006 | 18 | 14 | |
| 12 | Фернандо Алонсо
|
2012 | 20 | 13 |
| 13 | Айртон Сенна
|
1991 | 16 | 12 |
| Найджел Мэнселл
|
1992 | 16 | 12 | |
| Михаэль Шумахер
|
2000 | 17 | 12 | |
| Кими Райкконен
|
2005 | 19 | 12 | |
| Михаэль Шумахер
|
2006 | 18 | 12 | |
| Кими Райкконен
|
2007 | 17 | 12 | |
| Льюис Хэмилтон
|
2007 | 17 | 12 | |
| Фернандо Алонсо
|
2007 | 17 | 12 | |
| Дженсон Баттон
|
2011 | 19 | 12 |
Самая продолжительная серия подиумов
| Гонщик | Серия подиумов | Подиумы | |
|---|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
Гран-при США 2001 года-Гран-при Японии 2002 года | 19 |
| 2 | Льюис Хэмилтон
|
Гран-при Италии 2014 года-Гран-при Великобритании 2015 года | 16 |
| 3 | Фернандо Алонсо
|
Гран-при Турции 2005 года-Гран-при Канады 2006 года | 15 |
| 4 | Себастьян Феттель
|
Гран-при Бразилии 2010 года-Гран-при Великобритании 2011 года | 11 |
| 5 | Джим Кларк
|
Гран-при Бельгии 1963 года-Гран-при Южной Африки 1963 года | 9 |
| Ники Лауда
|
Гран-при Италии 1975 года-Гран-при Швеции 1976 года | 9 | |
| Нельсон Пике
|
Гран-при Монако 1987 года-Гран-при Португалии 1987 года | 9 | |
| Михаэль Шумахер
|
Гран-при Венгрии 2000 года-Гран-при Бразилии 2001 года | 9 | |
| Михаэль Шумахер
|
Гран-при Европы 2004 года-Гран-при Италии 2004 года | 9 | |
| Льюис Хэмилтон
|
Гран-при Австралии 2007 года-Гран-при Великобритании 2007 года | 9 | |
| Нико Росберг
|
Гран-при Австралии 2015 года-Гран-при Великобритании 2015 года | 9 | |
| 12 | Карлос Ройтеман
|
Гран-при Италии 1980 года-Гран-при Бельгии 1981 года | 8 |
| Айртон Сенна
|
Гран-при Мексики 1988 года-Гран-при Бельгии 1988 года | 8 | |
| Хуан Пабло Монтойя
|
Гран-при Монако 2003 года-Гран-при Италии 2003 года | 8 |
Самая продолжительная серия подиумов с первой гонки сезона
| Гонщик | Сезон | Серия подиумов | Подиумы | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
2002 | Австралия-Япония | 17 |
| 2 | Фернандо Алонсо
|
2006 | Бахрейн-Канада | 9 |
| Льюис Хэмилтон
|
2007 | Австралия-Великобритания | 9 | |
| Себастьян Феттель
|
2011 | Австралия-Великобритания | 9 | |
| Льюис Хэмилтон
|
2015 | Австралия-Великобритания | 9 | |
| Нико Росберг
|
2015 | Австралия-Великобритания | 9 | |
| 7 | Нико Росберг
|
2014 | Австралия-Австрия | 8 |
| 8 | Ники Лауда
|
1976 | Бразилия-Швеция | 7 |
| Ален Прост
|
1988 | Бразилия-Франция | 7 | |
| Михаэль Шумахер
|
1994 | Бразилия-Франция | 7 | |
| Дженсон Баттон
|
2009 | Австралия-Турция | 7 | |
| 12 | Эмерсон Фиттипальди
|
1973 | Аргентина-Монако | 6 |
| Найджел Мэнселл
|
1992 | Южная Африка-Монако | 6 | |
| 14 | Карлос Ройтеман
|
1981 | США-Запад-Бельгия | 5 |
| Михаэль Шумахер
|
2004 | Австралия-Испания | 5 | |
| Фернандо Алонсо
|
2005 | Австралия-Испания | 5 |
Самые молодые обладатели подиумов
(включён только один подиум для каждого гонщика)
| Гонщик | Возраст | Место | Гонка | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Макс Ферстаппен
|
18 год 227 дня | 1 | Гран-при Испании 2016 года |
| 2 | Себастьян Феттель
|
21 год 73 дня | 1 | Гран-при Италии 2008 года |
| 3 | Даниил Квят
|
21 год 91 день | 2 | Гран-при Венгрии 2015 года |
| 4 |  Кевин Магнуссен
|
21 год 162 дня | 2 | Гран-при Австралии 2014 года |
| 5 | Фернандо Алонсо
|
21 год 237 дней | 3 | Гран-при Малайзии 2003 года |
| 6 | Роберт Кубица
|
21 год 278 дней | 3 | Гран-при Италии 2006 года |
| 7 | Ральф Шумахер
|
21 год 287 дней | 3 | Гран-при Аргентины 1997 года |
| 8 | Элио де Анджелис
|
21 год 307 дней | 2 | Гран-при Бразилии 1980 года |
| 9 | Брюс Макларен
|
21 год 322 дня | 3 | Гран-при Великобритании 1959 года |
| 10 | Рубенс Баррикелло
|
21 год 329 дней | 3 | Гран-при Тихого океана 1994 года |
| 11 | Серхио Перес
|
22 года 60 дней | 2 | Гран-при Малайзии 2012 года |
| 12 | Льюис Хэмилтон
|
22 года 70 дней | 3 | Гран-при Австралии 2007 года |
Очки
На протяжении истории Формулы-1, часто менялась см. Система начисления очков в Формуле-1 для подробностей.
Всего очков
| Гонщик | Очки | До новой системы (9 или 10 очков за победу) | После новой системы (25 очков за победу) | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Себастьян Феттель
|
1896 | 125 | 1771 |
| 2 | Льюис Хэмильтон
|
1867 | 256 | 1611 |
| 3 | Фернандо Алонсо
|
1778 | 577 | 1201 |
| 4 | Михаэль Шумахер
|
1566 | 1369 | 197 |
| 5 | Дженсон Баттон
|
1204 | 327 | 877 |
| 6 | Кими Райкконен
|
1147 | 579 | 568 |
| 7 | Нико Росберг
|
1116,5 | 75,5 | 1041 |
| 8 | Марк Уэббер
|
1047, 5 | 169,5 | 878 |
| 9 | Фелипе Масса
|
1059 | 320 | 739 |
| 10 | Ален Прост
|
798,5 | 798,5 | 0 |
Очковый финиш в гонках
| Гонщик | Очковые финиши | |
|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
221 |
| 2 | Фернандо Алонсо
|
179 |
| 3 | Дженсон Баттон
|
154 |
| 4 | Кими Райкконен
|
152 |
| 5 | Рубенс Баррикелло
|
140 |
| 6 | Фелипе Масса
|
137 |
| 7 | Ален Прост
|
128 |
| Льюис Хэмильтон
|
129 | |
| 9 | Дэвид Култхард
|
121 |
| Себастьян Феттель
|
121 | |
| 11 | Марк Уэббер
|
112 |
| 12 | Нельсон Пике
|
100 |
| 13 | Айртон Сенна
|
96 |
Очки по новой системе (25-18-15-12-10-8-6-4-2-1)
| Гонщик | Очки | |
|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
3890 |
| 2 | Фернандо Алонсо
|
2619 |
| 3 | Ален Прост
|
2470,5 |
| 4 | Льюис Хэмилтон
|
2138 |
| 5 | Кими Райкконен
|
2065 |
| 6 | Себастьян Феттель
|
2040 |
| 7 | Рубенс Баррикелло
|
1892 |
| 8 | Айртон Сенна
|
1859,5 |
| 9 | Дженсон Баттон
|
1807,5 |
| 10 | Дэвид Култхард
|
1726 |
Наибольшее соотношение очков и участия в гонках
| Гонщик | Гонки | Очки | Соотношение очков и гонок | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Себастьян Феттель
|
153 | 1854 | 12,04 |
| 2 | Льюис Хэмилтон
|
163 | 1788 | 10,97 |
| 3 | Фернандо Алонсо
|
250 | 1778 | 7,11 |
| 4 | Нико Росберг
|
181 | 1116,5 | 6,17 |
| 5 | Валттери Боттас
|
53 | 301 | 5,68 |
| 6 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
52 | 277,64 | 5,34 |
| 7 | Михаэль Шумахер
|
307 | 1560 | 5,08 |
| 8 | Кими Райкконен
|
228 | 1147 | 5,03 |
| 9 | Марк Уэббер
|
217 | 1047,5 | 4,83 |
| 10 | Фелипе Масса
|
227 | 1059 | 4,67 |
Наибольший процент финишей в очках
| Гонщик | Старты | Финиши в очках | Процент | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Дорино Серафини
|
1 | 1 | 100 % |
| Эрик Томпсон
|
1 | 1 | 100 % | |
| Оскар Альфредо Гальвес
|
1 | 1 | 100 % | |
| 4 | Луиджи Фаджиоли
|
7 | 6 | 85,7 % |
| 5 | Хуан Мануэль Фанхио
|
52 | 43 | 82,7 % |
| 6 | Льюис Хэмильтон
|
163 | 129 | 79,14 % |
| 7 | Себастьян Феттель
|
154 | 121 | 78,57 % |
| 8 | Нино Фарина
|
34 | 25 | 73,53 % |
| 9 | Фернандо Алонсо
|
250 | 179 | 71,60 % |
| 10 | Михаэль Шумахер
|
308 | 221 | 71,75 % |
Попадание в очковую зону подряд
| Гонщик | Серия финишей | Финиши | |
|---|---|---|---|
| 1 | Кими Райкконен
|
Гран-при Бахрейна 2012 года — Гран-при Венгрии 2013 года | 27 |
| 2 | Михаэль Шумахер
|
Гран-при Венгрии 2001 года — Гран-при Малайзии 2003 года | 24 |
| 3 | Фернандо Алонсо
|
Гран-при Европы 2011 года — Гран-при Венгрии 2012 года | 23 |
| 4 | Себастьян Феттель
|
Гран-при Великобритании 2014 года — Гран-при Венгрии 2015 года | 21 |
| 5 | Себастьян Феттель
|
Гран-при Бразилии 2010 года — Гран-при Индии 2011 года | 19 |
| Льюис Хэмильтон
|
Гран-при Италии 2014 года — Гран-при Италии 2015 года | 19 | |
| 7 | Михаэль Шумахер
|
Гран-при Сан-Марино 2003 года — Гран-при Испании 2004 года | 18 |
| Фернандо Алонсо
|
Гран-при Турции 2005 года — Гран-при Германии 2006 года | 18 | |
| 9 | Фернандо Алонсо
|
Гран-при Турции 2006 года — Гран-при Бельгии 2007 года | 17 |
| Нико Росберг
|
Гран-при Бельгии 2013 года — Гран-при Австрии 2014 года | 17 | |
| 11 | Карлос Ройтеман
|
Гран-при Бельгии 1980 года — Гран-при Бельгии 1981 года | 15 |
| Фернандо Алонсо
|
Гран-при Абу-Даби 2013 года — Гран-при Бельгии 2014 года | 15 | |
| Даниэль Риккардо
|
Гран-при Бахрейна 2014 года — Гран-при России 2014 года | 15 |
Наибольшее количество очков за сезон
| Гонщик | Очки | Сезон | Место | Гонки | Соотношение | Процент от возможных очков | |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Себастьян Феттель
|
397 | 2013 | 1 | 19 | 20,89 | 83,57 % |
| 2 | Себастьян Феттель
|
392 | 2011 | 1 | 19 | 20,1 | 80.5 % |
| 3 | Льюис Хэмильтон
|
384 | 2014 | 1 | 19 | 20,21 | 76,80 % |
| 4 | Нико Росберг
|
317 | 2014 | 2 | 19 | 16,68 | 63,40 % |
| 5 | Льюис Хэмильтон
|
302 | 2015 | 1 | 15* | 20,13 | 80,53 % |
| 6 | Себастьян Феттель
|
281 | 2012 | 1 | 20 | 14,05 | 56.20 % |
| 7 | Фернандо Алонсо
|
278 | 2012 | 2 | 20 | 13,9 | 55,6 % |
| 8 | Дженсон Баттон
|
270 | 2011 | 2 | 19 | 14,21 | 56,84 % |
| 9 | Марк Уэббер
|
258 | 2011 | 3 | 19 | 13,57 | 54,32 % |
| 10 | Фернандо Алонсо
|
257 | 2011 | 4 | 19 | 13,52 | 54,11 % |
- сезон продолжается
Самые молодые гонщики, набиравшие очки
(включён только первый финиш в очках для каждого гонщика)
| Гонщик | Возраст | Место | Гонка | |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Макс Ферстаппен
|
17 лет 180 дней | 7 | Гран-при Малайзии 2015 года |
| 2 | Даниил Квят
|
19 лет 324 дня | 9 | Гран-при Австралии 2014 года |
| 3 | Себастьян Феттель
|
19 лет 349 дней | 8 | Гран-при США 2007 года |
| 4 | Хайме Альгерсуари
|
20 лет 12 дней | 9 | Гран-при Малайзии 2010 года |
| 5 | Дженсон Баттон
|
20 лет 67 дней | 6 | Гран-при Бразилии 2000 года |
| 6 | Рикардо Родригес
|
20 лет 123 дня | 4 | Гран-при Бельгии 1962 года |
| 7 | Себастьен Буэми
|
20 лет 149 дней | 7 | Гран-при Австралии 2009 года |
| 8 | Карлос Сайнс
|
20 лет 195 дней | 9 | Гран-при Австралии 2015 года |
| 9 | Нико Росберг
|
20 лет 258 дней | 7 | Гран-при Бахрейна 2006 года |
| 10 | Крис Эймон
|
20 лет 309 дней | 5 | Гран-при Нидерландов 1964 года |
Наибольшее количество очков без титула Чемпиона Мира
| Гонщик | Очки | Место в чемпионате | |
|---|---|---|---|
| 1 | Нико Росберг
|
1116,5 | 2-й в 2014 |
| 2 | Фелипе Масса
|
1059 | 2-й в 2008 |
| 3 | Марк Уэббер
|
1047,5 | 3-й в 2010, 2011 и 2013 |
| 4 | Рубенс Баррикелло
|
658 | 2-й в 2002 и 2004 |
| 5 | Дэвид Култхард
|
535 | 2-й в 2001 |
| 6 | Герхард Бергер
|
385 | 3-й в 1988 и 1994 |
| 7 | Даниэль Риккардо
|
341 | 3-й в 2014 |
| 8 | Ральф Шумахер
|
329 | 4-й в 2001 и 2002 |
| 9 | Карлос Ройтеман
|
310 | 2-й в 1981 |
| 10 | Хуан Пабло Монтойя
|
307 | 3-й в 2002 и 2003 |
Чемпионы Мира с наименьшим количеством очков за карьеру
| Гонщик | Очки | Сезон чемпионства | |
|---|---|---|---|
| 1 | Фил Хилл
|
98 | 1961 |
| 2 | Йохен Риндт
|
109 | 1970 |
| 3 | Нино Фарина
|
127,33 | 1950 |
| 4 | Майк Хоторн
|
127,64 | 1958 |
| 5 | Альберто Аскари
|
140,14 | 1952, 1953 |
| 6 | Кеке Росберг
|
159,5 | 1982 |
| 7 | Джеймс Хант
|
179 | 1976 |
| 8 | Марио Андретти
|
180 | 1978 |
| 9 | Джон Сёртис
|
180 | 1964 |
| 10 | Алан Джонс
|
206 | 1980 |
Лидирование в гонке[12]
Общее количество гонок с лидированием от старта до финиша
- Данные по лидированиям в гонках приведены на 20 сентября 2015 года
| Гонщик | Гонки | |
|---|---|---|
| 1 | Айртон Сенна
|
19 |
| 3 | Джим Кларк
|
13 |
| Себастьян Феттель
|
13 | |
| 4 | Михаэль Шумахер
|
11 |
| Джеки Стюарт
|
11 | |
| 6 | Найджел Мэнселл
|
9 |
| 7 | Альберто Аскари
|
7 |
| Ален Прост
|
7 | |
| 9 | Ники Лауда
|
6 |
| Льюис Хэмилтон
|
6 |
Общее количество гонок хотя бы с одним кругом лидирования
| Гонщик | Гонки | |
|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
142 |
| 2 | Айртон Сенна
|
86 |
| 3 | Фернандо Алонсо
|
84 |
| Ален Прост
|
84 | |
| 5 | Льюис Хэмильтон
|
79 |
| 6 | Себастьян Феттель
|
70 |
| 7 | Кими Райкконен
|
66 |
| 8 | Дэвид Култхард
|
62 |
| 9 | Нельсон Пике
|
58 |
| 10 | Найджел Мэнселл
|
55 |
Самые молодые лидеры гонки
(включён только первый круг лидирования для каждого гонщика)
| Гонщик | Возраст | Гонка | |
|---|---|---|---|
| 1 | Себастьян Феттель
|
20 лет 89 дней | Гран-при Японии 2007 года |
| 2 | Себастьен Буэми
|
21 год 225 дней | Гран-при Канады 2010 года |
| 3 | Фернандо Алонсо
|
21 год 237 дней | Гран-при Малайзии 2003 года |
| 4 | Роберт Кубица
|
21 год 278 дней | Гран-при Италии 2006 года |
| 7 | Эстебан Гутьеррес
|
21 год 280 дней | Гран-при Испании 2013 года |
| 6 | Джимми Дэвис[1]
|
21 год 285 дней | Индианаполис 500 1951 года[1] |
| 7 | Серхио Перес
|
22 года 60 дней | Гран-при Малайзии 2012 года |
| 8 | Льюис Хэмилтон
|
22 года 70 дней | Гран-при Австралии 2007 года |
| 9 | Трой Ратман[1]
|
22 года 80 дней | Индианаполис 500 1952 года[1] |
| 10 | Брюс Макларен
|
22 года 104 дня | Гран-при США 1959 года |
| 11 | Рубенс Баррикелло
|
22 года 125 дней | Гран-при Португалии 1994 года |
| 12 | Кими Райкконен
|
22 года 267 дней | Гран-при Франции 2002 года |
| 13 | Андреа де Чезарис
|
22 года 308 дней | Гран-при США-Запад 1982 года |
Наибольшее количество кругов лидирования
| Гонщик | Круги | |
|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
5 111 |
| 2 | Айртон Сенна
|
2 987 |
| 3 | Ален Прост
|
2 684 |
| 4 | Себастьян Феттель
|
2 614 |
| 5 | Льюис Хэмилтон
|
2 272 |
| 6 | Найджел Мэнселл
|
2 089 |
| 7 | Джим Кларк
|
1 943 |
| 8 | Джеки Стюарт
|
1 921 |
| 9 | Фернандо Алонсо
|
1 767 |
| 10 | Нельсон Пике
|
1 601 |
Наибольшее количество кругов лидирования без победы
| Гонщик | Круги | |
|---|---|---|
| 1 | Крис Эймон
|
183 |
| 2 | Жан Бера
|
107 |
| 3 | Жан-Пьер Жарье
|
79 |
| 4 | Джек МакГрат
|
70 |
| 5 | Джонни Томпсон
|
55 |
| 6 | Пэт О"Коннор
|
46 |
| 7 | Иван Капелли
|
46 |
| 8 | Нико Хюлькенберг
|
43 |
| 9 | Ромен Грожан
|
40 |
| 10 | Карлос Мендитеги
|
39 |
Наибольшая дистанция лидирования
| Гонщик | Дистанция/км | |
|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
24 144 |
| 2 | Себастьян Феттель
|
13 754 |
| 3 | Айртон Сенна
|
13 676 |
| 4 | Ален Прост
|
12 481 |
| 5 | Льюис Хэмилтон
|
11 486 |
| 6 | Джим Кларк
|
10 125 |
| 7 | Найджел Мэнселл
|
9 642 |
| 8 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
9 322 |
| 9 | Джеки Стюарт
|
9 191 |
| 10 | Фернандо Алонсо
|
8 642 |
Самые продолжительные серии кругов лидирования
| Гонщик | Круги лидирования | Гонки | |
|---|---|---|---|
| 1 | Альберто Аскари[13]
|
305 | Бельгия-Нидерланды |
| 2 | Айртон Сенна
|
267 | Великобритания-Италия |
| 3 | Айртон Сенна
|
237 | Монако-США |
| 4 | Себастьян Феттель
|
205 | Сингапур-Индия |
| 5 | Найджел Мэнселл
|
195 | Испания-Монако |
| 6 | Джим Кларк
|
165 | Бельгия-Франция |
| 7 | Кими Райкконен
|
162 | Испания-Европа |
| 8 | Марк Уэббер
|
159 | Испания-Турция |
Множественные рекорды
Дубли (поул и победа в одной гонке)
данные на 20 сентября 2015
| Гонщик | Гонки | |
|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
40 |
| 2 | Айртон Сенна
|
29 |
| 3 | Себастьян Феттель
|
28 |
| 4 | Льюис Хэмилтон
|
24 |
| 5 | Ален Прост
|
18 |
| 6 | Найджел Мэнселл
|
17 |
| 7 | Джим Кларк
|
15 |
| 8 | Фернандо Алонсо
|
14 |
| 9 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
13 |
| 10 | Мика Хаккинен
|
10 |
Хет-трики (поул, победа и быстрый круг в одной гонке)
Также известен под названием «идеальная гонка».
| Гонщик | Гонки | |
|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
22 |
| 2 | Джим Кларк
|
11 |
| 3 | Себастьян Феттель
|
9 |
| Льюис Хэмильтон
|
9 | |
| 5 | Ален Прост
|
8 |
| 6 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
7 |
| Альберто Аскари
|
7 | |
| Айртон Сенна
|
7 | |
| 9 | Фернандо Алонсо
|
5 |
| Мика Хаккинен
|
5 | |
| Дэймон Хилл
|
5 | |
| Найджел Мэнселл
|
5 | |
| 13 | Жаки Икс
|
4 |
| Джеки Стюарт
|
4 | |
| Фелипе Масса
|
4 |
Большой шлем (лидирование с поула до финиша и быстрый круг)
| Гонщик | Всего | Гонки | |
|---|---|---|---|
| 1 | Джим Кларк
|
8 | Гран-при Великобритании 1962 года, Гран-при Нидерландов 1963 года, Гран-при Франции 1963 года, Гран-при Мексики 1963 года, Гран-при Великобритании 1964 года, Гран-при Южной Африки 1965 года, Гран-при Франции 1965 года, Гран-при Германии 1965 года |
| 2 | Альберто Аскари
|
5 | Гран-при Франции 1952 года, Гран-при Германии 1952 года, Гран-при Нидерландов 1952 года, Гран-при Аргентины 1953 года, Гран-при Великобритании 1953 года |
| Михаэль Шумахер
|
Гран-при Монако 1994 года, Гран-при Канады 1994 года, Гран-при Испании 2002 года, Гран-при Австралии 2004 года, Гран-при Венгрии 2004 года | ||
| 4 | Джеки Стюарт
|
4 | Гран-при Франции 1969 года, Гран-при Монако 1971 года, Гран-при Франции 1971 года, Гран-при США 1972 года |
| Айртон Сенна
|
Гран-при Португалии 1985 года, Гран-при Испании 1989 года, Гран-при Монако 1990 года, Гран-при Италии 1990 года | ||
| Найджел Мэнселл
|
Гран-при Великобритании 1991 года, Гран-при Южной Африки 1992 года, Гран-при Испании 1992 года, Гран-при Великобритании 1992 года | ||
| Себастьян Феттель
|
Гран-при Индии 2011 года, Гран-при Японии 2012 года, Гран-при Сингапура 2013 года, Гран-при Кореи 2013 года | ||
| 8 | Нельсон Пике
|
3 | Гран-при США-Запад 1980 года, Гран-при Аргентины 1981 года, Гран-при Канады 1984 года |
| 9 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
2 | Гран-при Монако 1950 года, Гран-при Германии 1956 года |
| Джек Брэбем
|
Гран-при Бельгии 1960 года, Гран-при Великобритании 1966 года | ||
| Мика Хаккинен
|
Гран-при Бразилии 1998 года, Гран-при Монако 1998 года | ||
| Льюис Хэмилтон
|
Гран-при Малайзии 2014 года, Гран-при Италии 2015 года | ||
| Нико Росберг
|
Гран-при России 2016 года, Гран-при Европы 2016 года | ||
| 14 | Майк Хоторн
|
1 | Гран-при Франции 1958 года |
| Стирлинг Мосс
|
Гран-при Португалии 1959 года | ||
| Йо Зифферт
|
Гран-при Австрии 1971 года | ||
| Жаки Икс
|
Гран-при Германии 1972 года | ||
| Клей Регаццони
|
Гран-при США-Запад 1976 года | ||
| Ники Лауда
|
Гран-при Бельгии 1976 года | ||
| Жак Лаффит
|
Гран-при Бразилии 1979 года | ||
| Жиль Вильнёв
|
Гран-при США-Запад 1979 года | ||
| Герхард Бергер
|
Гран-при Австралии 1987 года | ||
| Дэймон Хилл
|
Гран-при Венгрии 1995 года | ||
| Фернандо Алонсо
|
Гран-при Сингапура 2010 года |
Чемпионские титулы
Всего титулов
| Гонщик | Титулы | Сезоны | |
|---|---|---|---|
| 1 | Михаэль Шумахер
|
7 | 1994, 1995, 2000, 2001, 2002, 2003, 2004 |
| 2 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
5 | 1951, 1954, 1955, 1956, 1957 |
| 3 | Ален Прост
|
4 | 1985, 1986, 1989, 1993 |
| Себастьян Феттель
|
4 | 2010, 2011, 2012, 2013 | |
| 5 | Джек Брэбем
|
3 | 1959, 1960, 1966 |
| Джеки Стюарт
|
3 | 1969, 1971, 1973 | |
| Ники Лауда
|
3 | 1975, 1977, 1984 | |
| Нельсон Пике
|
3 | 1981, 1983, 1987 | |
| Айртон Сенна
|
3 | 1988, 1990, 1991 | |
| Льюис Хэмилтон
|
3 | 2008, 2014, 2015 | |
| 11 | Альберто Аскари
|
2 | 1952, 1953 |
| Джим Кларк
|
2 | 1963, 1965 | |
| Грэм Хилл
|
2 | 1962, 1968 | |
| Эмерсон Фиттипальди
|
2 | 1972, 1974 | |
| Мика Хаккинен
|
2 | 1998, 1999 | |
| Фернандо Алонсо
|
2 | 2005, 2006 |
Наименьшее количество сезонов перед первым титулом
| Гонщик | Год | Сезоны | |
|---|---|---|---|
| 1 | Нино Фарина
|
1950 | 1[7] |
| 2 | Хуан-Мануэль Фанхио
|
1951 | 2[6] |
| Жак Вильнёв
|
1997 | 2 | |
| Льюис Хэмилтон
|
2008 | 2 | |
| 5 | Альберто Аскари
|
1952 | 3[14] |
| Денни Хьюм
|
1967 | 3 | |
| Эмерсон Фиттипальди
|
1972 | 3 | |
| 8 | Филл Хилл
|
1961 | 4 |
| Джим Кларк
|
1963 | 4 | |
| Джеймс Хант
|
1976 | 4 | |
| Нельсон Пике
|
1981 | 4 | |
| Михаэль Шумахер
|
1994 | 4 | |
| Фернандо Алонсо
|
2005 | 4 | |
| Себастьян Феттель
|
2010 | 4 |
Самые молодые обладатели чемпионского титула
(на момент обладания чемпионским титулом)
| Гонщик | Возраст | Год | |
|---|---|---|---|
| 1 | Себастьян Феттель
|
23 года 134 дня | 2010 |
| 2 | Льюис Хэмилтон
|
23 года 300 дней | 2008 |
| 3 | Фернандо Алонсо
|
24 года 59 дней | 2005 |
| 4 | Эмерсон Фиттипальди
|
25 лет 303 дня | 1972 |
| 5 | Михаэль Шумахер
|
25 лет 314 дней | 1994 |
| 6 | Ники Лауда
|
26 лет 197 дней | 1975 |
| 7 | Жак Вильнёв
|
26 лет 200 дней | 1997 |
| 8 | Джим Кларк
|
27 лет 174 дня | 1963 |
| 9 | Кими Райкконен
|
28 лет 4 дня | 2007 |
| 10 | Йохен Риндт
|
28 лет 140 дней[15] | 1970 |
Другие рекорды пилотов
| Описание | Рекорд | Детали | |
|---|---|---|---|
| Чемпионские титулы | |||
| Чемпион с наибольшим количеством гонок оставшимся до конца сезона | 6 гонок | 2002 ( Михаэль Шумахер) (на этапе 11 из 17)
| |
| Чемпион с наибольшим количеством гонок в качестве лидера чемпионата | 19 гонок | 2011 ( Себастьян Феттель)
| |
| Наибольшее количество гонок подряд в качестве лидера чемпионата | 37 гонок | 2000-2002 ( Михаэль Шумахер) (Гран-при США 2000 года — Гран-при Японии 2002 года)
| |
| Наибольшая разница очков между первым и вторым местом в чемпионате | 155 очков | между Себастьяном Феттелем (397 очков) и Фернандо Алонсо (242 очка) в 2013
| |
| Чемпионы, ни разу не бывшие до завоевания титула лидерами чемпионата | 2 гонщика | 1976 ( Джеймс Хант), 2010 ( Себастьян Феттель)
| |
| Наименьшая разница очков между первым и вторым местом в чемпионате | 0,5 очка | между Ники Лаудой (72 очка) и Аленом Простом (71.5 очка) в 1984
| |
| Наименьшая разница очков между первым и третьим местом в чемпионате | 1 очко | между Кими Райкконеном (110 очков) и Фернандо Алонсо (109 очков) в 2007
| |
| Наибольший промежуток между чемпионскими титулами | 7 лет | Ники Лауда (между 1977 и 1984)
| |
| Наибольшая продолжительность обладания званием «Чемпион Мира» | 1 813 дней | Михаэль Шумахер (с 8/10/2000 по 25/9/2005)
| |
| Самый молодой двукратный чемпион | 24 года, 98 дней | Себастьян Феттель (2010, 2011)
| |
| Самый молодой трёхкратный чемпион | 25 лет, 145 дней | Себастьян Феттель (2010, 2011, 2012)
| |
| Самый молодой лидер чемпионата | 22 года, 126 дней | Льюис Хэмилтон (на Гран-при Испании 2007 года)
| |
| Самый возрастной чемпион | 46 лет, 41 день | Хуан Мануэль Фанхио (1957)
| |
| Титул чемпиона с наибольшим количеством команд | 4 команды | Хуан Мануэль Фанхио (Альфа-Ромео, Феррари, Мерседес, Мазерати)
| |
| Наивысшее место в чемпионате для новичка (не включая сезон 1950) | 2 | ||
| Наибольшее число лидеров чемпионата по ходу сезона | 11 | 2010 ( Фернандо Алонсо, Фелипе Масса, Дженсон Баттон, Фернандо Алонсо, Марк Уэббер, Льюис Хэмилтон, Марк Уэббер, Льюис Хэмилтон, Марк Уэббер, Фернандо Алонсо, Себастьян Феттель. Феттель ни разу по ходу сезона не лидировав, стал чемпионом только после последней гонки.
| |
| Наибольшее количество претендентов на чемпионский титул в последней гонке сезона | 4 | 2010 (Гран-при Абу-Даби 2010 года) ( Фернандо Алонсо, Марк Уэббер, Себастьян Феттель Льюис Хэмилтон)
| |
| Победы | |||
| Наибольшее количество побед в одном Гран-при | 8 побед | Михаэль Шумахер / Гран-при Франции (1994, 1995, 1997, 1998, 2001, 2002, 2004, 2006)
| |
| Самый молодой победитель Гран-при за 2 разные команды | 21 год, 287 дней | Себастьян Феттель (Гран-при Италии 2008 года за Toro Rosso, Гран-при Китая 2009 года за Red Bull)
| |
| Самый молодой двукратный победитель одного Гран-при | 23 года, 98 дней | Себастьян Феттель/ (Гран-при Японии в 2009 и 2010).
| |
| Победы с наибольшим количеством команд | 5 | Стирлинг Мосс / Mercedes, Maserati, Vanwall, Cooper, / Lotus.
| |
| Наибольшее количество побед в разных Гран-при | 22 Гран-при | Михаэль Шумахер
| |
| Наибольшее количество побед за одну команду | 72 победы | Михаэль Шумахер / Ferrari
| |
| Наибольший промежуток времени между первой и последней победой | 5 145 дней | Михаэль Шумахер (Гран-при Бельгии 1992 года-Гран-при Китая 2006 года)
| |
| Наибольший промежуток времени между победами | 2,402 дня | Рикардо Патрезе (Гран-при Южной Африки 1983 года-Гран-при Сан-Марино 1990 года)
| |
| Самая продолжительная серия сезонов, хотя бы с одной победой | 15 сезонов | Михаэль Шумахер (1992-2006)
| |
| Наибольшее количество победителей в сезоне | 11 (1982) | Ален Прост, Ники Лауда, Дидье Пирони, Джон Уотсон, Рикардо Патрезе, Нельсон Пике, Рене Арну, Патрик Тамбэ, Элио де Анджелис, Кеке Росберг, Микеле Альборето
| |
| Наименьшее количество победителей в сезоне | 3 | 1950, 1952, 1988, 2014 | |
| Наименьшее количество побед с чемпионским титулом | 1 | ||
| Наибольшее количество побед в сезоне без чемпионского титула | 7 |
| |
| Наибольшее количество побед за карьеру без титула чемпиона мира | 16 | Стирлинг Мосс
| |
| Штрафы | |||
| Наибольшее количество дисквалификаций за сезон | 10 | Штефан Белофф (1984)
| |
| Наибольшее количество штрафов за сезон | 5 | Льюис Хэмилтон (2008)
| |
| Гонщики, победившие после штрафа на стартовой решётке | 2 |
| |
| Наименьший промежуток времени перед получением штрафа с начала карьеры | 6 секунд | Себастьян Феттель (Гран-при США 2007 года; превысил скорость на пит-лейне)
| |
| Подиумы | |||
| Наибольший промежуток времени между первым и последним подиумом | 7 369 дней | Михаэль Шумахер (Гран-при Мексики 1992 года-Гран-при Европы 2012 года)
| |
| Наибольший промежуток времени между подиумами | 2 870 дней | Александр Вурц (Гран-при Великобритании 1997 года-Гран-при Сан-Марино 2005 года)
| |
| Самый «молодой» подиум (наименьший средний возраст) | 23 года, 350 дней | Гран-при Италии 2008 года ( Себастьян Феттель, Хейкки Ковалайнен, Роберт Кубица)
| |
| Наибольшее количество подиумов без побед | 13 | Ник Хайдфельд
| |
| Наибольшее количество подиумов подряд с начала карьеры | 9 | Льюис Хэмилтон
| |
| Наибольшее количество вторых мест | 43 | Михаэль Шумахер
| |
| Наибольшее количество третьих мест | 28 | Рубенс Баррикелло
| |
| Наибольшее количество подиумов до первой победы | 15 | Жан Алези, Мика Хаккинен, Эдди Ирвайн и Патрик Депайе.
| |
| Наибольшее количество гонок без подиума | 128 | Адриан Сутиль
| |
| Гран-при (старты) | |||
| Наибольший промежуток времени между первым и последним стартом | 7 763 дня | Михаэль Шумахер (Гран-при Бельгии 1991 года-Гран-при Бразилии 2012 года)
| |
| Наибольший промежуток времени между стартами в гонках | 3 767 дней | Ян Ламмерс (Гран-при Нидерландов 1982 года-Гран-при Японии 1992 года)
| |
| Наибольшее количество гонок за одну команду | 179 гонок | Михаэль Шумахер / Ferrari
| |
| Наибольшее количество гонок за одну команду со старта карьеры | 110 гонок | Льюис Хэмилтон / McLaren
| |
| Старты с наибольшим количеством команд | 13 | Крис Эймон / Lola, Lotus, Brabham, Cooper, Ferrari,
| |
| Наибольшее участие в Гран-при, без участия в гонке | 14 Гран-при | Клаудио Ланджес (Гран-при США 1990 года-Гран-при Испании 1990 года)
| |
| Наибольшее количество гонок без очков | 56 гонок (48 стартов) | Лука Бадоер
| |
| Самая короткая карьера в Формуле-1 | прибл. 800 метров | Марко Апичелла (Гран-при Италии 1993 года)[16]
| |
| Финиши | |||
| Наибольшее количество класифицированных финишей | 238 гонок | Михаэль Шумахер
| |
| Наибольшее количество финишей в гонках | 234 гонки | Михаэль Шумахер
| |
| Самая продолжительная серия финишей | 39 гонок | Ник Хайдфельд (Гран-при Франции 2007 года-Гран-при Италии 2009 года)
| |
| Самая продолжительная серия очковых финишей | 27 гонок | Кими Райкконен (Гран-при Бахрейна 2012 года-Гран-при Венгрии 2013 года)
| |
| Наибольшее количество финишей в сезоне | 20 гонок | ||
| Самая продолжительная серия финишей со старта карьеры | 25 гонок | Макс Чилтон (Гран-при Австралии 2013 — Гран-при Монако 2014)
| |
| Наибольшее количество сходов за карьеру | 137 сходов | ||
| Самая продолжительная серия сходов | 14 сходов | Иван Капелли (Гран-при Италии 1990 года-Гран-при Германии 1991 года)
| |
| Самая продолжительная серия сходов начиная с первой гонки сезона | 11 сходов | Жак Вильнёв (Гран-при Австралии 1999 года-Гран-при Венгрии 1999 года)
| |
| Наибольшее количество сходов за сезон | 14 сходов |
| |
См. также
Напишите отзыв о статье "Список рекордов пилотов Формулы-1"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 Пилот участвовал только в гонках Инди-500, входивших в чемпионат мира.
- ↑ 1 2 Фанхио принял участие в 52 гонках, но в некоторых гонках он обменивался болидами с другими пилотами.
- ↑ 1 2 Аскари принял участие в 33 гонках, но в некоторых гонках он обменивался болидами с другими пилотами.
- ↑ Некоторые источники расширяют серию Аскари до 9 побед, включая следовавшие за ней Гран-при Голландии и Бельгии, и не учитывая расположенный между ними Индианаполис 500 на основании того, что хотя гонка в Индианаполисе и входила в зачёт Чемпионат мира с 1950 по 1960, очень мало европейских гонщиков и команд принимали в ней участие.
- ↑ [www.f1news.ru/news/f1-111930.html Нико Росберг: Это был потрясающий уик-энд!]. www.f1news.ru. Проверено 1 мая 2016.
- ↑ 1 2 Хуан-Мануэль Фанхио начал карьеру до появления в Формуле-1 в 1949.
- ↑ 1 2 3 Нино Фарина начал карьеру до появления в Формуле-1 в 1930-х.
- ↑ Брюс Макларен принял участие в Гран-при Германии 1958 года и Гран-при Марокко 1958 года в сезоне 1958, в качестве пилота Формулы-2.
- ↑ 1 2 [www.f1technical.net/f1stats/ www.f1technical.net]. Проверено 21 июня 2007. [www.webcitation.org/66XaCARtt Архивировано из первоисточника 30 марта 2012].
- ↑ 1 2 Стартовая решётка не всегда была разбита на 2 части.
- ↑ Всего у Фарины 20 подиумов, включая второе и третье место Гран-при Аргентины 1955 года
- ↑ Пилот считается лидировавшим на круге, если он закончил этот круг первым
- ↑ [www.f1fanatic.co.uk/2012/10/15/2012-korean-grand-prix-stats-facts/ Vettel leads 145 laps in a row – and counting]. F1Fanatic. [www.webcitation.org/6CKJRvSHK Архивировано из первоисточника 21 ноября 2012].
- ↑ Альберто Аскари начал участие в гонках ещё до открытия Формулы-1 в 1946
- ↑ Йохен Риндт получил звание позднее 2 октября, посмертно
- ↑ Апичелла присоединился к команде Jordan в Монце, квалифицировался 23-м, но был выбит с трассы в первом повороте и больше не принимал участия в гонках.
- ↑ де Чезарис не финишировал в 14 гонках, но сошёл в 15, потому что был классифицирован восьмым на Гран-при Австралии 1987 года где он сошёл после разворота.
Ссылки
- [www.f1-stats.de/en/ GrandPrixStats.com]
- [chicanef1.dyndns.org/records.pl ChicaneF1 — Records]
- [www.statsf1.com Stats f1]
Отрывок, характеризующий Список рекордов пилотов Формулы-1
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.
Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.
Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.
Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.
Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
