Список родов маркизов Российской империи
Поделись знанием:
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
К 1917 г. в Российской империи было всего 5 родов, получивших разрешение на пользование титулом маркиза в Российской империи. Все они получили титул от иностранных монархов.
Содержание
Алфавитный список родов маркизов Российской империи
- Маркизы делли Альбицци
- Маркизы Гонзаго-Мышковские
- Маркизы Кампанари
- Маркизы Паулуччи
- Маркизы де Траверсе
Роды, признанные в Российской Империи в достоинстве маркизов (в порядке признания на 1917 г.)
| Дата | Фамилия | Кто признан | Примечания |
|---|---|---|---|
| 5 августа 1816 | Маркизы де Траверсе (de Traversay)
|
Иван Иванович де Траверсе (Жан-Батист Прево де Сансак, маркиз де Траверсе; 1754—1831) | Французский род, известный с 1375 года. Родоначальник русской ветви И. И. де Траверсе получил в 1788 году от Людовика XVI Короля Франции титул маркиза[1]. Вступив затем в русскую службу и приняв присягу на подданство России в 1797 году, он был сопричислен к российскому дворянству в 1811 году; 05.08.1816 года его герб был внесён в Общий Гербовник (том IX, лист 136) с показанием, что роду принадлежит титул маркиза. Род существующий[2]. |
| 12 ноября 1879 | Маркизы Гонзаго-Мышковские (Gonzaga-Myszkowsky)
|
Граф Александр-Игнатий-Кантий-Петр Иосифович Велёпольский XIII владелец ординации рода Мышковских (1803—1877) | Польский род Велёпольских, графов Свящённой Римской империи (с 19/29.11.1656 года), унаследовал в 1729 году Пинчовскую ординацию маркизов Гонзаго-Мышковских, получивших титул маркизов в 1599 году от Климента VIII[3]; Высочайше утвержденным 12.11.1879 года мнением Государственного Совета графу А. И. Велёпольскому (к тому времени умершему) с нисходящим его потомством предоставлено по праву владельцев ординации рода Мышковских, присоединить к своему родовому гербу и фамилии герб, титул и фамилию маркизов Гонзаго-Мышковских, с тем, чтобы означенный герб, титул и фамилия маркизов Гонзаго-Мышковских переходили всегда к тем лицам рода Велёпольских, которые по порядку наследования, определенному уставом ординации рода Мышковских, вступят во владение означенной ординацией. Род существующий[4]. |
| 5 декабря 1890 | Маркизы Паулуччи (Paulucci)
|
В звании камергера Александр-Николай Филиппович Паулуччи (1840—1893) | Итальянский род из Перуджи, получивший титул маркиза в 1738 году от Франческо III Герцога Моденского (20.11.1783 года титул был подтверждён в Австрии) и обосновавшийся в 1753 году в Модене. Родоначальник русской ветви – Филипп Осипович (Филиппо) Паулуччи (1779—1849). Именным Высочайшим указом от 05.12.1890 года дозволено его сыну А. Ф. Паулуччи с нисходящим потомством пользоваться в России титулом маркиза. Род, возможно, угас в 1920 году со смертью маркиза Виктора Александровича Паулуччи. |
| 7 июня 1900 | Маркизы делли Альбицци (degli Albizzi)
|
Фёдор Александрович делли-Альбицци | Итальянский (флорентийский или, по Любимову, пьемонтский) род, восходящий к XII веку. Именным Высочайшим указом от 07.06.1900 года бывшему итальянскому, ныне русскому подданному Ф. А. делли-Альбицци, с нисходящим его потомством предоставлено право пользоваться титулом маркиза с тем, чтобы означенный титул сообщался из нисходящего его потомства мужского пола всегда только одному старшему в роде. Высочайше утвержденным Мнением Государственного Совета от 01.12.1902 внуку тайного советника Владимира Николаевича Акинфова, сыну его дочери Екатерины (род. 1861 ум. ?) и маркиза Ф. А. делли Альбицци, Николаю Альбицци дозволено присоединить к своей фамилии фамилию его, Акинфова, с присвоенной сей последней фамилии гербом[5]. В 1929—1939 годах Н. Ф. Альбицци-Акинфов с семьёй проживал в Канаде. Старший его брат Георгий был убит 02 или 03.04.1920 года на Перекопе. |
| начало XX века | Маркизы Кампанари (Сampanari) | Маркиз Владимир Францевич Кампанари (ум. 1931) | Высочайшим указом предоставлено право пользоваться титулом маркиза[6]. Род существующий[7]. |
Фамилии, не получившие разрешение на пользование титулом маркиза в Российской империи
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Некоторые иностранные роды, имевшие титул маркизов, и вступившие в русское подданство, не получили разрешение на ношение этого титула в Российской империи.
- Филипп-Август-Гавриил-Франциск (де Поль) — Антон де Канон, маркиз де Вильи — возведён с нисходящим его потомством, в графское Царства Польского достоинство с именем графа Демблинского.
- Александр-Луи Андро граф де Ланжерон, маркиз де ла Косс (de la Coste) — в России известен как граф А. Ф. Ланжерон.
- В 1846 году после смерти без мужского потомства Франсуа VII 2-го маркиза де Ла Ферте-Богарне (de La Ferté-Beauharnais), обычно называемого просто маркизом де Богарне, главенство в этом ветви перешло к герцогу Максимилиану Лейхтенбергскому, постоянно проживавшему с семьёй в России.
См. также
- Список княжеских родов России
- Список графских родов Российской империи
- Список баронских родов Российской империи
Напишите отзыв о статье "Список родов маркизов Российской империи"
Примечания
- ↑ [jm.ouvrard.pagesperso-orange.fr/armor/fami/p/prevost.htm prevost]
- ↑ [new-sebastopol.com/news/gizn/Potomki_komanduyuschego_Chernomorskim_flotom_admirala_De_Traverse_priehali_v_Sevastopol_/ Потомки командующего Черноморским флотом адмирала Де Траверсе приехали в Севастополь | газета Новый Севастополь]
- ↑ Представитель польского рода Мышковских герба Ястржембец Зигмунт Мышковский (1562—1615) в 1597 году получил от папы Римского Климента VIII титул маркиза Мировского (итал. Marchese di Mirow; польск. margrabia na Mirowie; в 1612 году Миров был присоединён к соседнему Пиньчуву) и был включён Винченцо I герцогом Мантуи в состав рода Гонзага). В 1601 году он основал Пинчовскую (или Пиньчувскую) ординацию, существовавшую до 1945 года. В 1727 году род маркизов Гонзаго-Мышковских угас в мужском колене и Пиньчовская ординация с титулом маркиза Гонзаго-Мышковских отошла в 1729 году к графу Францишеку Велёпольскому герба Старыконь, ставшему 8-м ординатом.
- ↑ [mariusz.eu.pn/genealogia/rody/wielopolscy02.html Wielopolscy]
- ↑ [gerbovnik.ru/arms/4526.html О гербе Альбицци-Акинфовых]
- ↑ Упоминается в [geroldia.ru/?lang=rus&id=23 Списке родов маркизов на сайте Герольдии Великой княгини Марии Владимировны]). У Бухе и Любимова отсутствует.
- ↑ [www.ruvek.info/?module=articles&action=view&id=9140 Русский маркиз / Статья / Русский век]
Источники
- Списки титулованным родам и лицам Российской Империи. Издание Департамента Герольдии Правительствующего Сената. — СПб., 1892. — С. 124 и 293.
- Список Титулованным родам и лицам Российской Империи с 1894 по 1908 год / Сост. А. Бухе. — М., 1908. — С. 3.
- Васильевич С. Титулованные роды Российской Империи. Т. 1. — СПб., 1910. — С. 268—269.
|
|
Это служебный список статей, созданный для координации работ по развитию темы. Его необходимо преобразовать в информационный список или глоссарий, в противном случае перенести в один из проектов. Данное предупреждение не устанавливается на информационные списки и глоссарии. |
| ||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Список родов маркизов Российской империи
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
