Список троллейбусных систем мира
Поделись знанием:
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Настоящая страница содержит список городов мира, в которых есть или был ранее троллейбус как составная часть системы общественного транспорта. Названия городов, в которых троллейбусные системы существуют и работают до сих пор, даны полужирным шрифтом.
Содержание
- 1 Россия
- 2 Европа
- 2.1 Австрия
- 2.2 Белоруссия
- 2.3 Бельгия
- 2.4 Болгария
- 2.5 Босния и Герцеговина
- 2.6 Великобритания
- 2.7 Венгрия
- 2.8 Германия
- 2.9 Греция
- 2.10 Дания
- 2.11 Ирландия
- 2.12 Испания
- 2.13 Италия
- 2.14 Латвия
- 2.15 Литва
- 2.16 Молдавия
- 2.17 Нидерланды
- 2.18 Норвегия
- 2.19 Польша
- 2.20 Португалия
- 2.21 Румыния
- 2.22 Сербия
- 2.23 Словакия
- 2.24 Словения
- 2.25 Украина
- 2.26 Финляндия
- 2.27 Франция
- 2.28 Хорватия
- 2.29 Чехия
- 2.30 Швейцария
- 2.31 Швеция
- 2.32 Эстония
- 3 Азия
- 3.1 Абхазия
- 3.2 Азербайджан
- 3.3 Армения
- 3.4 Афганистан
- 3.5 Вьетнам
- 3.6 Грузия
- 3.7 Индия
- 3.8 Иран
- 3.9 Казахстан
- 3.10 Киргизия
- 3.11 Китай
- 3.12 КНДР
- 3.13 Малайзия
- 3.14 Монголия
- 3.15 Мьянма
- 3.16 Непал
- 3.17 Саудовская Аравия
- 3.18 Сингапур
- 3.19 Таджикистан
- 3.20 Туркмения
- 3.21 Турция
- 3.22 Узбекистан
- 3.23 Филиппины
- 3.24 Шри-Ланка
- 3.25 Южная Осетия
- 3.26 Япония
- 4 Африка
- 5 Северная Америка
- 6 Южная и Центральная Америка
- 7 Австралия и Океания
- 8 См. также
- 9 Примечания
- 10 Ссылки
Россия
- Абакан, с 31 декабря 1980.
- Альметьевск, с 13 января 1976.
- Армавир, с 16 июня 1973.
- Архангельск,
- 14 января 1974 — 28 сентября 2006;
- 1 декабря 2007 — 10 апреля 2008.
- Астрахань фото, с 5 ноября 1967.
- Балаково, с 18 ноября 1967.
- Барнаул, с 19 октября 1973.
- Белгород, с 3 декабря 1967, в 1985? или 1987? году введена в эксплуатацию пригородная линия Белгород — Майский, соединившая областной центр с административным центром Белгородского района Белгородской области. С 1 июля 2012 года движение троллейбусов прекращено, линия сохранена, но дальнейшая её судьба неясна.
- Березники, с 4 марта 1961
- Благовещенск, 22 августа 1979 — 8 июля 2016
- Братск, с 1 февраля 1975.
- Брянск фото, с 3 декабря 1960.
- Великий Новгород, с 1 декабря 1995.
- Видное, с 9 сентября 2000.
- Владивосток, с 29 января 1965.
- Владикавказ, 15 февраля 1977 — 8 августа 2010.
- Владимир, с 6 ноября 1952.
- Волгоград фото, с 31 декабря 1960.
- Волгодонск, с 4 октября 1977.
- Вологда, с 30 декабря 1976.
- Воронеж фото, с 6 ноября 1960.
- Грозный, 31 декабря 1975 — декабрь 1994. Система разрушена в первую чеченскую войну.
- Дзержинск, с 15 апреля 1976.
- Екатеринбург, с 17 октября 1943.
- Иваново, с 5 ноября 1962. Действует пригородный маршрут Иваново — Кохма.
- Ижевск, с 6 ноября 1968.
- Иркутск фото, с 6 ноября 1970.
- Йошкар-Ола, с 5 ноября 1970.
- Казань, с 27 ноября 1948.
- Калининград (Кёнигсберг) фото, с 1975.
- Первая система: 15 октября 1943 — 27 января 1945, разрушена во время войны, не восстанавливалась
- Современная система: с 5 ноября 1975
- Калуга, с 30 марта 1956.
- Каменск-Уральский, 6 ноября 1956 — 5 марта 2015.
- Качканар, 11 ноября 1972 — декабрь 1985.
- Кемерово, с 25 сентября 1970.
- Киров, с 8 ноября 1943.
- Ковров, с 10 марта 1975.
- Кострома, с 10 января 1974.
- Краснодар, с 28 июня 1950.
- Красноярск, с 5 ноября 1959.
- Курган, 24 ноября 1965 — 29 апреля 2015.
- Курск, с 18 августа 1972.
- Ленинск-Кузнецкий, с 11 января 1984.
- Липецк, с 1 февраля 1972.
- Майкоп, с 29 ноября 1974.
- Махачкала, с 3 февраля 1973.
- Миасс, с 1 февраля 1985.
- Москва фото, с 15 ноября 1933. Крупнейшая троллейбусная система в мире.
- Мурманск фото, с 11 февраля 1962. Самая северная троллейбусная система в мире.
- Нальчик, с 22 ноября 1980. Действует утренний пригородный маршрут Нальчик — Адиюх.
- Нижний Новгород фото, с 27 июня 1947.
- Новокузнецк, с 6 января 1978.
- Новокуйбышевск, с 4 января 1986.
- Новороссийск, с 1 апреля 1969.
- Новосибирск, с 7 ноября 1957.
- Новочебоксарск, с 2 ноября 1979.
- Омск, с 5 ноября 1955.
- Оренбург, с 28 апреля 1953.
- Орёл, с 28 октября 1968.
- Пенза, с 4 ноября 1948.
- Пермь, с 5 ноября 1960.
- Петрозаводск фото, с 5 сентября 1961.
- Подольск, с 1 мая 2001.
- Ростов-на-Дону, с 18 марта 1936.
- Рубцовск, с 28 декабря 1973.
- Рыбинск, с 14 декабря 1976.
- Рязань фото, с 13 ноября 1949.
- Самара, с 7 ноября 1942.
- Санкт-Петербург фото, с 21 октября 1936. Движение останавливалось во время блокады.
- Саранск, с 29 января 1966.
- Саратов фото, с 6 ноября 1952. С 1966 по 2004 существовала междугородная линия «Саратов — Энгельс».
- Смоленск, с 8 апреля 1991.
- Ставрополь, с 24 июля 1964.
- Стерлитамак, с 24 февраля 1961.
- Сызрань, 1 сентября 2002 — 1 ноября 2009.
- Таганрог, с 25 декабря 1977.
- Тамбов, с 6 ноября 1955.
- Тверь, с 5 мая 1967.
- Тольятти, с 21 января 1966.
- Томск фото, с 7 ноября 1967.
- Тула фото, с 3 ноября 1962.
- Тюмень, 12 июня 1970 — 5 октября 2009.
- Ульяновск, с 31 декабря 1973.
- Уфа, с 27 января 1962.
- Хабаровск, с 17 января 1975.
- Химки, с 24 апреля 1997. С 2001 года существует и междугородная линия «Химки — Москва».
- Чебоксары, с 7 ноября 1964.
- Челябинск фото, с 22 ноября 1942.
- Черкесск, с 19 декабря 1988.
- Черняховск (Инстербург), 27 ноября 1936 — январь 1945, разрушен в ходе войны, не восстанавливался.
- Чита, с 30 декабря 1970.
- Шахты, 30 сентября 1975 — 27 октября 2007.
- Энгельс, с 1964.
- Ялта, с 1 мая 1961.
- Ярославль, с 7 ноября 1949.
Россия/Украина[1]
- Керчь, с 18 сентября 2004.
- Севастополь, с 7 октября 1950.
- Симферополь, с 7 октября 1959. С 6 ноября 1959 действует самая длинная в мире междугородняя линия Симферополь — Алушта — Ялта.
Европа
Австрия
- Вена,
- 14 октября 1908 — 30 октября 1938;
- 9 октября 1946 — 3 декабря 1958.
- Грац, 1 октября 1941 — 29 июня 1967.
- Зальцбург, с 1 октября 1940.
- Инсбрук,
- 8 апреля 1944 — 29 февраля 1976;
- 17 декабря 1988 — 25 февраля 2007.
- Капфенберг, 1 июля 1944 — 31 марта 2002. Существовала междугородняя линия в Брук-ан-дер-Мур
- Клагенфурт, 1 августа 1944 — 16 апреля 1963.
- Клостернойбург, 22 мая 1908 — декабрь 1919.
- Леобен, 1 марта 1949 — 13 июля 1973.
- Лисинг, 17 июля 1909—1917. Существовала междугородняя линия в Кальксбург. Оба города ныне — части Вены.
- Линц, с 15 мая 1944.
- Юденбург, 10 декабря 1910—1914.
Белоруссия
- Бобруйск, с 30 августа 1978.
- Брест, с 20 апреля 1981.
- Витебск, с 1 сентября 1978.
- Гомель, с 20 мая 1962.
- Гродно, с 5 ноября 1974.
- Минск фото, с 19 сентября 1952. Вторая по размерам система в мире.
- Могилёв, с 19 января 1970.
Бельгия
- Антверпен, 14 августа 1929 — 31 марта 1964.
- Брюссель 18 апреля 1939 — 15 февраля 1964.
- Гент,
- 24 марта 1989 — 9 апреля 2004;
- 17 октября 2005 — 14 июня 2009.
- Льеж, 31 июня 1930 — 9 ноября 1971. C 15 мая 1936 по 31 августа 1964 существовала междугородняя линия «Льеж — Серен».
Болгария
- Бургас, с 25 сентября 1989.
- Варна, с 1 января 1986.
- Велико-Тырново, сентябрь 1988 — 31 марта 2009.
- Враца, с сентября 1988.
- Габрово, 1987 — 22 марта 2013.
- Добрич, 1988 — 1 июля 2014.
- Казанлык, 1987 — 11 января 1999.
- Пазарджик, с 1 июня 1993.
- Перник, июль 1987 — 30 марта 2015.
- Плевен, с июля 1985.
- Пловдив, декабрь 1955 — октябрь 2012
- Русе, с 9 сентября 1988.
- Сливен, с 24 мая 1986.
- София,
- 14 февраля 1941 — 9 сентября 1944;
- с 1 мая 1948.
- Стара-Загора, с сентября 1988.
- Хасково, с 1993.
Босния и Герцеговина
- Сараево,
- 23 ноября 1984 — апрель 1992;
- с 27 ноября 1995.
Великобритания
Англия
- Атертон, 3 августа 1930 — 31 августа 1958.
- Бирмингем, 27 ноября 1922 — 30 июня 1951.
- Бурнемут, 13 мая 1933 — 20 апреля 1969.
- Брадфорд, 20 июня 1911 — 26 марта 1972.
- Брайтон,
- 23 декабря 1913 — 16 сентября 1914;
- 1 мая 1939 — 30 июня 1961.
- Вульвергемптон, 29 октября 1925 — 5 марта 1967.
- Гаддерсфилд, 4 декабря 1933 — 13 июля 1968.
- Галифакс, 20 июля 1921 — 24 октября 1926.
- Гартлепул, 28 февраля 1924 — 2 апреля 1953.
- Гастингс, 1 апреля 1928 — 31 мая 1959.
- Гримсби, 3 октября 1926 — 4 июня 1960.
- Дарлингтон, 17 января 1926 — 31 июля 1957.
- Дерби, 9 января 1932 — 9 сентября 1967.
- Донкастер,
- 22 августа 1928 — 14 декабря 1963;
- 1985—1986.
- Ипсуич, 2 сентября 1923 — 23 августа 1963.
- Йорк, 22 декабря 1920 — 5 января 1935.
- Кейли, 3 мая 1913 — 31 августа 1932.
- Кингстон-апон-Халл, 23 июля 1937 — 31 октября 1964.
- Клиторпс, 18 июля 1937 — 4 июня 1960.
- Лидс, 20 июня 1911 — 26 июля 1928 (строительство новой системы ведётся с середины 2000-х).
- Лондон, 16 мая 1931 — 8 мая 1962.
- Маидстоун, 1 мая 1928 — 15 апреля 1967.
- Манчестер, 1 марта 1938 — 30 декабря 1966.
- Мексборо, 31 августа 1915 — 26 марта 1961.
- Мидлсбро, 8 ноября 1919 — 4 апреля 1971.
- Ноттингем, 10 апреля 1927 — 30 июня 1966.
- Ньюкасл-апон-Тайн, 1 октября 1935 — 1 октября 1966.
- Олдхам, 26 августа 1925 — 5 сентября 1926.
- Портсмут, 4 августа 1934 — 27 июля 1963.
- Рамсботтом, 14 августа 1913 — 31 марта 1931.
- Ридинг, 18 июля 1936 — 3 ноября 1968.
- Ротергем, 3 октября 1912 — 2 октября 1965.
- Саинт-Эленс, 11 июля 1927 — 1 июля 1958.
- Саутенд-он-Си, 16 октября 1925 — 28 октября 1954.
- Саут-Шелдс, 12 октября 1936 — 29 апреля 1964.
- Стокпорт, 10 марта 1913 — 11 сентября 1920.
- Уолсал, 22 июня 1931 — 3 октября 1970.
- Уиган, 7 мая 1925 — 30 сентября 1931.
- Честерфилд, 23 мая 1927 — 24 марта 1938.
- Эштон-андер-Лин, 26 августа 1925 — 30 декабря 1966.
Уэльс
- Абердер, 14 января 1914 — 1 июля 1925.
- Кардифф, 1 марта 1942 — 11 января 1970.
- Лланелли, 26 декабря 1932 — 8 ноября 1952.
- Понтиприт, 18 сентября 1930 — 31 января 1957.
- Ронта, 22 декабря 1914 — 1 марта 1915.
Шотландия
Северная Ирландия
- Белфаст, 28 марта 1938 — 12 мая 1968.
Венгрия
- Будапешт,
- 16 декабря 1933 — 21 сентября 1944;
- с 21 декабря 1949.
- Дебрецен, со 2 июля 1985.
- Сегед, с 1 мая 1979.
Германия
- Аахен, 1 февраля 1944 — 3 февраля 1974.
- Аугсбург, 28 октября 1943 — 17 марта 1959.
- Баден-Баден, 26 июня 1949 — 31 июля 1971.
- Берлин,
- 29 апреля 1882 — 13 июня 1882,
- 5 декабря 1904 — 4 января 1905,
- 20 апреля 1912 — 31 июля 1914,
- 24 декабря 1933 — 1 февраля 1973.
- Билефельд, 27 мая 1944 — 8 ноября 1968.
- Биттерфельд, октябрь 1984 — октябрь 1988.
- Бохум, 18 июня 1949 — 18 октября 1959.
- Бонн, 17 февраля 1951 — 30 июня 1971.
- Бремен,
- 7 августа 1910 — 19 июня 1916,
- 1 ноября 1949 — 5 ноября 1961.
- Бремерхафен, 20 ноября 1947 — 30 июня 1958.
- Веймар, 2 февраля 1948 — 3 апреля 1993.
- Вильгельмсхафен, 1 октября 1943 — 30 октября 1960.
- Висбаден, 23 декабря 1948 — 17 ноября 1961.
- Вупперталь, 1 октября 1949 — 27 мая 1972.
- Вурцен, 7 апреля 1905—1929.
- Гамбург, 2 января 1911 — 18 января 1958.
- Ганновер, 6 июня 1937 — 10 мая 1958.
- Гера, 2 ноября 1939 — 14 сентября 1977.
- Гиссен, 18 июня 1941 — 23 декабря 1968.
- Грайц, 21 сентября 1945 — 11 июля 1969.
- Гуммерсбах, 25 ноября 1948 — 30 сентября 1962.
- Дармштадт, 1 марта 1944 — 16 апреля 1963.
- Дёбельн, 1 мая 1905—1914.
- Дортмунд, 29 мая 1942 — 18 июня 1967.
- Дрезден,
- 24 марта 1903 — 19 марта 1904;
- 5 ноября 1947 — 28 ноября 1975.
- Дуйсбург, 18 декабря 1954 — 28 мая 1967.
- Зиген, 16 октября 1941 — 5 января 1969.
- Золинген, с 19 июня 1952.
- Идар-Оберштайн, 22 февраля 1932 — 11 мая 1969.
- Кайзерслаутерн, 29 октября 1949 — 30 ноября 1985.
- Кассель, 12 июля 1944 — 28 мая 1962.
- Кёльн, 6 ноября 1950 — 16 марта 1959.
- Кёнигштайн, 10 июля 1901 — сентябрь 1904.
- Киль, 28 мая 1944 — 15 апреля 1964.
- Кобленц, 17 июля 1941 — 30 октября 1970.
- Крефельд, 3 декабря 1949 — 29 мая 1964.
- Ландсхут, 27 ноября 1948 — 22 мая 1966.
- Лангенфельд, 31 мая 1904 — 5 ноября 1908.
- Лейпциг, 28 июня 1938 — 31 мая 1975.
- Леннештадт, 6 февраля 1903 — 6 июня 1916.
- Людвигсбург, 21 декабря 1910 — 1 мая 1923.
- Магдебург, 1 июля 1951 — 31 октября 1970.
- Майнц, 19 мая 1946 — 12 февраля 1967.
- Мангейм, 1930—1931.
- Марбург, 19 мая 1951 — 5 октября 1968.
- Меттман, 26 августа 1930 — 31 декабря 1954.
- Мёнхенгладбах, 18 мая 1952 — 16 июня 1973.
- Минден, 19 декабря 1953 — 20 июля 1965.
- Моерс, 27 октября 1950 — 19 сентября 1968.
- Монгейм-на-Рейне, 31 мая 1904 — 5 ноября 1908.
- Мюнстер, 1 октября 1949 — 26 мая 1968.
- Мюнхен, 28 апреля 1948 — 28 апреля 1966.
- Нойвильд, 1 октября 1949 — 28 февраля 1963.
- Нойнкирхен, 1 августа 1953 — 31 марта 1964.
- Нойс, 28 августа 1948 — 31 декабря 1959.
- Нюрнберг, 15 ноября 1948 — 12 декабря 1962.
- Ольденбург, 26 сентября 1936 — 26 октября 1957.
- Оснабрюк, 2 декабря 1949 — 10 июня 1968.
- Офенбах-на-Майне, 14 июля 1951 — 26 сентября 1972.
- Пирмасенс, 25 ноября 1941 — 12 октября 1967.
- Потсдам, 1 октября 1949 — 2 февраля 1995.
- Пфорцгейм, 29 сентября 1951 — 1 октября 1969.
- Регенсбург, 18 марта 1953 — 17 мая 1963.
- Саарбрюкен, 12 ноября 1948 — 11 мая 1964.
- Трир, 20 января 1940 — 27 мая 1970.
- Ульм, 14 мая 1947 — 23 октября 1963.
- Фёльклинген, 12 ноября 1950 — 4 июня 1967.
- Фленсбург, 9 октября 1943 — 14 сентября 1957.
- Франкфурт-на-Майне, 6 января 1944 — 17 октября 1959.
- Хайльбронн,
- 16 января 1911—1916;
- 23 сентября 1951 — 30 декабря 1960.
- Хильдесхайм, 7 августа 1943 — 30 мая 1969.
- Хойерсверда, 6 октября 1989 — 30 декабря 1994.
- Цвикау, 1 декабря 1938 — 30 августа 1977.
- Эберсвальде,
- 22 марта — июнь 1901;
- с 3 ноября 1940.
- Эльбенгероде, март 1988 — февраль 1989.
- Эрфурт, 26 февраля 1948 — 7 ноября 1975.
- Эслинген-ам-Неккар, с 1 апреля 1944.
- Эссен,
- 8 мая 1949 — 23 ноября 1959;
- 28 мая 1983 — 24 сентября 1995.
Греция
- Афины, с 14 декабря 1949.
Дания
- Копенгаген,
- 1902;
- Галуэй
- 1 февраля 1927 — 17 октября 1971;
- 2 августа 1993 — октябрь 1998.
- Оденсе, 8 августа 1939 — 19 ноября 1959.
Ирландия
- Галуэй, 1 апреля 1934 — декабрь 1939.
- Кахирсивен, 1930—1932.
- Лимерик, 1928—1935.
- Уотерфорд, 1927—1934.
Испания
- Барселона, 7 октября 1941 — 7 октября 1968.
- Бильбао, 20 июня 1940 — 28 октября 1978.
- Валенсия, 18 июля 1951 — 21 мая 1976.
- Кадис, 1951—1975.
- Кастельон-де-ла-Плана,
- 1962—1969;
- c 25 июня 2008.
- Ла-Корунья, 26 июля 1948 — 4 января 1979.
- Мадрид, 8 апреля 1950 — 30 апреля 1966.
- Понтеведра, 15 декабря 1943 — 31 августа 1989.
- Сан-Себастьян, 17 июля 1948 — 24 декабря 1973.
- Сантандер, 1951 — 25 февраля 1975.
- Сарагосса, 1950 — 9 октября 1975.
- Таррагона, 2 октября 1952 — 22 января 1973.
Италия
- Авельино, 16 сентября 1947 — 1 ноября 1973 (строительство новой системы ведётся с середины 2000-х, открытие возможно в 2015[2]).
- Акила, 19 мая 1909 — 31 марта 1924.
- Альба, 26 сентября 1910 — 12 июля 1919.
- Алессандрия, 1 февраля 1952 — июль 1974.
- Анкона, с 15 марта 1949.
- Анцио, 17 июня 1939 — 22 января 1944.
- Аргеньо, 1 июля 1909 — 21 ноября 1922.
- Асьяго, 1916—1919.
- Бари,
- 1939—1974;
- 20 ноября 1978 — 16 декабря 1987 (есть планы восстановить движение[3]).
- Бергамо,
- декабрь 1921 — 9 марта 1922;
- 1949—1978.
- Болонья,
- октябрь 1940—1945;
- 16 сентября 1955 — 14 июня 1982;
- с 4 января 1991.
- Брешиа, 1936—1968.
- Венеция, 25 апреля 1933—1968.
- Верона, 1937 — июнь 1981.
- Виченца, 22 октября 1928 — 12 июня 1970 (проектируется новая система).
- Генуя,
- 13 апреля 1938 — 11 июня 1973;
- 1 июля 1997 — 29 июня 2000;
- с 13 декабря 2002.
- Десенцано-дель-Гарда, 1920 — 3 марта 1932.
- Иврея, 30 марта 1908 — 31 декабря 1935.
- Кальяри, с 22 декабря 1952.
- Капуа, 1961 — 26 октября 1972.
- Каррара, 5 июня 1955 — 26 декабря 1985.
- Касерта, 1961 — 26 октября 1972.
- Катанья, 4 октября 1949 — 27 апреля 1966.
- Комо, 18 августа 1938 — 7 июня 1978.
- Кремона, 1940 — 31 мая 2002.
- Кунео, 1 августа 1908 — 31 декабря 1957.
- Кьети,
- 1 августа 1950 — декабрь 1992;
- 26 сентября 2009 — 1 августа 2011;
- с 15 апреля 2013.
- Ланцо-д’Интелви, 1912 — 21 ноября 1922.
- Лечче, с 12 января 2012.
- Ливорно, 28 октября 1934 — 22 октября 1973.
- Милан, с 28 октября 1933.
- Модена,
- 21 января 1950—1996;
- с 2000
- Неаполь, с 8 мая 1940.
- Павия, 3 февраля 1952—1968.
- Падуя, 21 апреля 1937—1970.
- Палермо, 28 октября 1939 — 1 июля 1966.
- Парма, с 25 октября 1953.
- Перуджа,
- 28 октября 1943 — 2 ноября 1943;
- 16 июня 1946—1975.
- Пескара, 1903—1904.
- Пиза, 20 января 1952 — 29 февраля 1968.
- Порто-Сан-Джорджио, 6 февраля 1958 — 31 декабря 1977.
- Римини, с 1 января 1939.
- Рим,
- 8 января 1937 — 2 июля 1972;
- с 23 марта 2005.
- Салерно, 7 августа 1937—1987.
- Санремо, с 21 апреля 1942.
- Специя,
- Сиена, 24 марта 1907 — 21 октября 1917.
- Тирано,
- 1915—1916;
- 1941—1950.
- Трапани, 1952—1967.
- Триест, 30 марта 1935 — 19 апреля 1975.
- Турин, 1931 — 7 июля 1980.
- Фальконара, 15 марта 1949—1972.
- Феррара, 28 октября 1938 — 25 февраля 1975.
- Флоренция, 11 ноября 1937 — 1 июля 1973.
- Чивитанова, 25 марта 1956—1974.
- Шатильон, 1920—1925.
- Эдоло, 1915—1918.
- Энего, 1915—1918.
Латвия
- Рига, с 6 ноября 1947.
Литва
Молдавия
Приднестровье
- Тирасполь, с 1 ноября 1967. С 19 июня 1993 действует междугородняя линия «Тирасполь — Бендеры»
- Бендеры, с 19 июня 1993.
Нидерланды
- Арнем, с 5 сентября 1949.
- Гронинген, 27 июня 1927 — 9 ноября 1965.
- Неймеген, 9 июля 1952 — 29 марта 1969.
- Роттердам, 1943—1944 (опытная линия).
Норвегия
- Берген, с 24 февраля 1950.
- Драммен, 15 декабря 1909 — 10 июня 1967.
- Осло, 15 декабря 1940 — 15 февраля 1968.
- Ставангер, 26 октября 1947 — 12 января 1963.
Польша
- Валбжих, 27 октября 1944 — 30 июня 1973.
- Варшава,
- 1 июня 1946 — 30 июня 1973;
- 1 июня 1983 — 31 августа 1995.
- Вроцлав, 16 марта 1912—1914.
- Гдыня, с 18 сентября 1943.
- Гожув-Велькопольски, июль 1943 — 30 января 1945.
- Дембица, 12 ноября 1988 — октябрь 1990.
- Легница,
- 10 ноября 1943 — январь 1945;
- 15 сентября 1949—1953.
- Люблин, с 21 июля 1953.
- Ольштын, 1 сентября 1939 — 31 июля 1973.
- Познань, 12 февраля 1930 — 28 марта 1970.
- Слупск, 22 июля 1985 — 17 сентября 1999.
- Тыхы, с 1 октября 1982.
Португалия
- Брага, 28 мая 1963 — 10 сентября 1979.
- Коимбра, с 16 августа 1947.
- Порту, 1 января 1959 — 27 декабря 1997.
Румыния
- Бая-Маре, с 16 февраля 1996.
- Брашов, с 1 мая 1959.
- Брэила, 23 августа 1989 — 1999.
- Бухарест, с 10 ноября 1949.
- Васлуй, 1 мая 1994 — 7 июля 2009 (начаты работы по восстановлению движения[6]).
- Галац, с 23 августа 1989.
- Клуж-Напока, с 7 ноября 1959.
- Констанца, 5 июля 1959 — 3 декабря 2010.
- Крайова, 9 мая 1943 — октябрь 1944 (в 1942 были доставлены 7 троллейбусов из Одессы, в 1944 возвращены).
- Медиаш, с 23 августа 1989.
- Плоешти, с 1 сентября 1997.
- Пьятра-Нямц, с 22 декабря 1995.
- Сату-Маре, 15 ноября 1994 — 2005.
- Сибиу, 3 августа 1904 — 18 октября 1904, 17 августа 1983 — 15 ноября 2009
- Слатина, 30 мая 1996 — 1 января 2006.
- Сучава, 15 августа 1987 — 3 апреля 2006.
- Тимишоара, с 15 ноября 1942.
- Тырговиште, 4 января 1995 — 1 сентября 2005.
- Тыргу-Жиу, с 20 июня 1995.
- Яссы, 1 мая 1985 — 3 марта 2006.
Сербия
- Белград, с 22 июня 1947.
Словакия
- Банска-Бистрица,
- 24 августа 1989 — 31 декабря 2005;
- c 9 ноября 2007.
- Братислава,
- 19 июля 1909—1915;
- с 31 июля 1941.
- Жилина, с 17 ноября 1994.
- Кошице, с 27 сентября 1993.
- Попрад, 2 августа 1904—1907.
- Прешов, с 13 мая 1962.
Словения
Украина
- Алмазная (часть сети трамвайно-троллейбусного управления города Стаханов), март 1992 — 11 сентября 2008;
- Алчевск, с 26 сентября 1954. С 1962 по 2008 существовала междугородняя линия Алчевск — Перевальск
- Антрацит, с 27 сентября 1987.
- Артёмовск, с 29 апреля 1968.
- Белая Церковь, с 23 июня 1980. Движение останавливалось с 1 по 12 октября 2010.
- Винница, с 20 февраля 1964.
- Горловка, с 6 ноября 1974. Движение останавливалось с 22 июля по 4 октября 2014.
- Дзержинск, 26 апреля 1985 — 15 мая 2007.
- Днепропетровск, с 7 ноября 1947.
- Доброполье, 23 августа 1968 — 15 марта 2011. Движение останавливалось с января 2008 по апрель 2009.
- Донецк фото, c 31 декабря 1939 года. До 1992 существовала междугородняя линия Донецк — Макеевка.
- Житомир, с 1 мая 1962.
- Запорожье, с 22 декабря 1949.
- Ивано-Франковск, с 31 декабря 1983.
- Киев фото, с 5 ноября 1935.
- Кировоград, с 4 ноября 1967.
- Краматорск, с 18 ноября 1971. Движение останавливалось с 3 мая 2014 по 28 мая 2014.
- Краснодон, с 30 декабря 1987. Существует также междугородняя линия Краснодон — Молодогвардейск.
- Кременчуг, с 6 ноября 1966.
- Кривой Рог, с 21 декабря 1957.
- Лисичанск, с 7 марта 1972. Движение останавливалось с 22 июля по 9 августа и с 17 по 22 сентября 2014 года.
- Луганск, с 25 января 1962. Движение останавливалось с 15 июля 2014 по 11 апреля 2015.
- Луцк, с 8 апреля 1972.
- Львов, с 27 ноября 1952.
- Макеевка, с 13 ноября 1969. Движение останавливалось с 26 августа по 3 сентября 2014.
- Мариуполь, с 21 апреля 1970.
- Николаев, с 29 октября 1967.
- Одесса, с 5 ноября 1945.
- Полтава, с 14 сентября 1962.
- Ровно, с 24 декабря 1974.
- Северодонецк, с 1 января 1978.
- Славянск, с 4 сентября 1976. Движение останавливалось с 2 мая 2014 по 22 мая 2014 и с 26 мая по 31 июля 2014.
- Стаханов,
- Сумы, с 25 августа 1967.
- Тернополь, с 24 декабря 1975.
- Углегорск, 8 июля 1982 — 12 августа 2014.
- Харцызск, с 4 февраля 1982. Движение останавливалось с 27 августа по 7 сентября 2014.
- Харьков, с 5 мая 1939.
- Херсон, с 10 июня 1960.
- Хмельницкий, с 25 декабря 1970.
- Черкассы, с 9 ноября 1965.
- Чернигов, с 4 ноября 1964.
- Черновцы, с 1 февраля 1939.
Россия/Украина[1]
- Керчь, с 18 сентября 2004.
- Севастополь, с 7 октября 1950.
- Симферополь, с 7 октября 1959. С 6 ноября 1959 действует самая длинная в мире междугородняя линия Симферополь — Алушта — Ялта.
Финляндия
- Тампере, 8 декабря 1948 — 15 мая 1976.
- Хельсинки,
- 5 февраля 1949 — 14 июня 1974;
- 17 апреля 1979 — 30 октября 1985.
Франция
- Амьен, 1946 — февраль 1963.
- Бельфор, 4 июля 1952 — 1 августа 1972.
- Бетюн, 1898—1904.
- Бордо, май 1940—1954.
- Брест, 29 июля 1947—1970.
- Гавр, 1 августа 1947 — 28 декабря 1970.
- Гренобль, 29 июля 1947 — 24 июня 1999.
- Дижон, 7 января 1950 — 30 марта 1966.
- Ле-Ман, 13 ноября 1947—1969.
- Лер, 1910—1965.
- Лимож, с 14 июля 1943.
- Лион,
- 1901 — 10 сентября 1907;
- с 4 сентября 1935.
- Марсель,
- 13 июня 1903 — 1 сентября 1905;
- 19 сентября 1927 — 25 июня 2004.
- Мец, 14 сентября 1947 — 30 апреля 1966.
- Модан, 20 августа 1923 — июнь 1940.
- Монтобан, январь 1903—1904.
- Моутье, 15 апреля 1930 — март 1965.
- Мюлуз,
- 9 октября 1908 — 14 июля 1918;
- 5 июля 1946—1968.
- Нанси, 27 сентября 1982 — 1 сентября 1999.
- Ним, 10 июля 1924 — 31 декабря 1927.
- Ницца, 30 апреля 1942 — 12 сентября 1970.
- Париж,
- 1912—1914;
- 7 апреля 1925 — 8 июля 1935;
- 8 января 1943 — 31 марта 1966.
- Перпиньон, 21 сентября 1952 — июнь 1968.
- Пуатье, 9 августа 1943 — 3 марта 1965.
- Руан, 22 января 1933 — 26 июня 1970.
- Сент-Мало, 10 июля 1948 — 30 сентября 1959.
- Сент-Этьен, с 1 января 1942.
- Страсбург, 27 мая 1939 — 31 марта 1962.
- Тулон, 17 мая 1949 — 19 февраля 1973.
- Тур, 5 октября 1947 — 29 июня 1968.
- Фонтенбло, 15 июля 1901—1913.
- Форбах, 19 мая 1951 — 1 ноября 1969.
- Шамбери, 6 октября 1930 — июнь 1940.
- Шарбоньер-ле-Бейн, 1901 — 10 сентября 1907.
Хорватия
Чехия
- Брно, с 30 июля 1949.
- Градец-Кралове, со 2 мая 1949.
- Дечин, 6 января 1950 — 14 декабря 1973.
- Злин, с 27 января 1944.
- Йиглава, с 19 декабря 1948.
- Йирков, с 29 мая 1995
- Литвинов, 6 декабря 1946 — 31 января 1959.
- Марианске-Лазне, с 27 апреля 1952.
- Мост, 6 декабря 1946 — 31 января 1959.
- Опава, с 24 августа 1952.
- Острава, с 9 мая 1952.
- Остров-над-Огржи, 1963 — 28 июля 2004 (технологическая линия для обкатки новых троллейбусов).
- Отроковице, 19хх — 19хх
- Пардубице, с 21 января 1952.
- Пльзень, с 9 апреля 1941.
- Прага, 28 августа 1936 — 16 октября 1972.
- Теплице, с 1 мая 1952.
- Усти-над-Лабем, с 1 июля 1988.
- Хомутов, с 29 мая 1995.
- Ческе-Будеёвице,
- 4 октября 1909—1914;
- 28 октября 1948 — 24 сентября 1971;
- с 1 мая 1991.
- Ческе-Веленице, 16 июля 1907 — 14 июля 1916.
Швейцария
- Альтштаттен, 8 сентября 1940 — 21 мая 1977.
- Базель, 31 июля 1941 — 30 июня 2008.
- Берн, с 29 октября 1940.
- Биль, с 19 октября 1940.
- Вильнёв, 17 декабря 1900—1903. С 18 апреля 1957 функционирует как часть системы Монтрё.
- Винтертур, с 28 декабря 1938.
- Женева, с 11 сентября 1942.
- Ле-Хот-Женевье, 1 сентября 1948 — 14 апреля 1984.
- Лозанна, со 2 октября 1932.
- Лугано, 25 апреля 1954 — 30 июня 2001.
- Люцерн, с 7 декабря 1941.
- Монтрё, с 18 апреля 1957.
- Мюлеберг, 1918—1922.
- Нёвшатель, с 16 февраля 1940.
- Санкт-Галлен, с 18 июля 1950.
- Тун, 19 августа 1952 — 13 марта 1982.
- Фрибур,
- 4 января 1912 — 21 мая 1932;
- с 1 февраля 1949.
- Цюрих, с 27 мая 1939.
- Шаффхаузен, с 24 сентября 1966.
- Шо-де-Фон, 23 декабря 1949 — 20 мая 2014.
Швеция
- Гётеборг, 2 октября 1940 — 14 ноября 1964.
- Вестерос, 11 ноября 1938—1948.
- Ландскруна, с 27 сентября 2003.
- Стокгольм, 20 января 1941 — 30 августа 1964.
Эстония
- Таллин, с 6 июля 1965.
Азия
Абхазия
- Сухум,
- 3 января 1968 — август 1992;
- с 1995.
Азербайджан
- Баку, 5 декабря 1941 — 30 июня 2006.
- Гянджа, 1 мая 1955 — октябрь 2004.
- Мингечаур, 15 апреля 1989 — апрель 2006.
- Нахичевань, 3 ноября 1986 — апрель 2004.
- Сумгаит,
- 28 апреля 1961 — апрель 1999;
- 2000 — 31 декабря 2005.
Армения
Афганистан
- Кабул, 9 февраля 1979—1993.
Вьетнам
- Ханой, 15 декабря 1986 — 15 июля 1993.
Грузия
- Батуми, 6 ноября 1978—2005.
- Гори, 30 апреля 1972 — 24 марта 2010.
- Зугдиди,
- 25 февраля 1986—1992;
- 1995 — июль 2009.
- Кутаиси,
- 11 сентября 1949 — 14 января 2007;
- ноябрь 2007 — 25 июля 2009.
- Озургети, 29 ноября 1980 — июнь 2006.
- Поти,
- 9 мая 1981—1992;
- 1995 — декабрь 2004.
- Рустави,
- 6 февраля 1971—2000;
- 2000 — 24 сентября 2009.
- Самтредиа, 28 августа 1982—2000.
- Тбилиси, 21 апреля 1937 — 4 декабря 2006.
- Чиатура, 7 ноября 1967—2008. С 1969 по 2008 действовала междугородняя линия «Чиатура — Сачхере».
Индия
Иран
- Тегеран, 14 сентября 1992—2013, с 21 марта 2016.
Казахстан
- Актобе;
- 11 августа 1982 — февраль 2013,
- 12 июня 2013 — август (?) 2013.
- Алма-Ата, с 20 апреля 1944.
- Астана, 18 января 1983 — 1 октября 2008.
- Атырау, 4 сентября 1996 — 29 апреля 1999.
- Караганда, 30 мая 1967 — 20 апреля 2010.
- Костанай, 2 января 1990—2005.
- Новая Бухтарма, декабрь 1974—1980.
- Петропавловск, 20 декабря 1971 — 1 июня 2014.
- Тараз, 10 апреля 1980 — декабрь 2013.
- Шымкент, 11 января 1969 — 1 октября 2005.
Киргизия
- Бишкек, с 13 января 1951.
- Нарын, с 13 декабря 1994. Движение почти ежегодно останавливается в период с июня по сентябрь.
- Ош, с 1 ноября 1977.
Китай
- Аншань, 1 января 1975 — 1 июля 2000.
- Бэнси, 1 июля 1960 — 1 мая 1998.
- Гирин, 1 октября 1960—2000.
- Гуанчжоу, с 30 сентября 1960.
- Далянь, с 1 октября 1960.
- Илинь, 1 октября 1960—2000.
- Ланьчжоу, 1 января 1960 — 6 мая 2008.
- Лоян, с 1 октября 1984.
- Нанкин, 1 августа 1960 — 10 января 1996.
- Наньчан, 1 июля 1971 — 20 июня 2009.
- Пекин, с 26 февраля 1957.
- Сиань, 1 октября 1959 — 14 января 2009.
- Тайюань, с 1 мая 1960.
- Тяньцзинь, 1 июля 1951 — 15 июля 1995.
- Тяньшуй, 10 июля 1958—1961.
- Ухань, с 20 сентября 1958.
- Фучжоу, 28 сентября 1983 — 14 марта 2001.
- Ханчжоу, с 26 апреля 1961.
- Харбин, 31 декабря 1958 — 26 июня 2008.
- Цзинань, с 1 января 1977.
- Циндао, с 21 октября 1960.
- Цицикар, 16 февраля 1959 — 14 марта 2002.
- Чанчунь, 1 июля 1960 — 1 мая 2001.
- Чанчжи[7], с 1985.
- Чаохуа[8]
- Чжэнчжоу, 1 мая 1979 — 15 января 2010.
- Чунцин, 24 декабря 1955 — 23 мая 2004.
- Чэнду, 1 января 1962 — 10 января 1996.
- Шанхай, с 15 ноября 1914.
- Шэньян, 1 ноября 1951 — 20 июня 1999.
КНДР
- Анджу, с 1987.
- Вонсан, с 8 сентября 1988.
- Канге, с 17 апреля 1992.
- Капсан, с 12 октября 1994.
- Ким-Чхэк, 17 мая 1985 — ~2011.
- Ковон, с июля 1979.
- Мархун, с 10 апреля 1986.
- Нампхо, 1982 — ~2009.
- Онсон, с 15 января 1996.
- Пхёнсон, с 4 августа 1983.
- Пхеньян, с 30 апреля 1962.
- Рёндэ, с 10 июня 1993.
- Рёндун, с 4 ноября 1983.
- Саривон, с 29 марта 1995.
- Синыйджу, с 1978.
- Сонним, с 1993.
- Сунчхон, с 1989.
- Токчхон, с 27 апреля 1990.
- Унхун, с августа 1988.
- Хамхын, с апреля 1976.
- Хэджу, с апреля 1986.
- Чхонджин, с 20 октября 1970.
По неподтверждённым сведениям, троллейбусные системы существуют (существовали?) также в городах: Кусонг, Кэсон, Манпхо, Раджин, Сонбонг, Хесан, Хыйчхон.
Малайзия
- Пенанг, 1924 — 31 июля 1961.
Монголия
- Улан-Батор, с 29 октября 1987.
Мьянма
- Рангун, 17 августа 1936—1942.
Непал
- Катманду,
- 28 декабря 1975 — 19 декабря 2001;
- сентябрь 2003 — ноябрь 2008.
Саудовская Аравия
- Эр-Рияд, с 23 апреля 2013[9], на территории кампуса университета короля Сауда.
Сингапур
- Сингапур, 14 августа 1926 — 16 декабря 1962.
Таджикистан
- Душанбе, со 2 мая 1955.
- Худжанд,
- 3 ноября 1970 — 15 мая 2008;
- 17 августа 2009 — сентябрь 2010.
- Начиная с ~2006 г. движение постоянно прерывалось из-за перебоев с электроэнергией. Официально о закрытии системы объявлено в апреле 2013 года[10].
Туркмения
- Ашхабад, 19 октября 1964 — 1 января 2012.
Турция
- Анкара, 1947—1981.
- Измир, июль 1954 — сентябрь 1992.
- Малатья, с 11 марта 2015
- Стамбул, 27 мая 1961 — 16 июля 1984.
Узбекистан
- Алмалык, 20 декабря 1967 — февраль 2009 (движение закрыто после серьёзной аварии на подстанции)
- май 2009 (3 дня, после чего произошла вторая серьёзная авария на подстанции)
- Андижан, 29 апреля 1970 — июнь 2002.
- Бухара, 1 декабря 1987 — сентябрь 2005.
- Джизак, 26 августа 1997 — 3 января 2010.
- Наманган, 4 апреля 1973 — 3 января 2010. В 2000—2010 работала междугородняя линия «Наманган — Туракурган».
- Нукус, 14 декабря 1991 — июль 2007.
- Самарканд, 20 декабря 1957 — июль 2005.
- Ташкент, 7 ноября 1947 — 30 апреля 2010.
- Ургенч, с 20 октября 1997. Действует междугородняя линия «Ургенч — Хива».
- Фергана,
Филиппины
- Манила, февраль 1929 — декабрь 1941.
Шри-Ланка
- Коломбо, 22 июля 1953 — 1 декабря 1964.
Южная Осетия
- Цхинвал, 25 июня 1982 — 11(?) декабря 1990.
Япония
- Йокогама, 16 июля 1959 — 31 марта 1972.
- Кавасаки, 1 марта 1951 — 30 апреля 1967.
- Киото, 1 апреля 1932 — 30 сентября 1969.
- Куробэ, с 1 августа 1964 (от ж.д.станции Огисава в г. Омати до плотины Куробэ, туннельный и наземный участки).
- Нагоя, 10 мая 1943 — 15 января 1951.
- Осака, 1 сентября 1953 — 14 июня 1970.
- Татеяма, с 23 апреля 1996 (трасса полностью в туннеле).
- Токио, 20 мая 1952 — 29 сентября 1968.
- Хибаригаока, 1 августа 1928 — 31 марта 1932.
Африка
Алжир
- Алжир, 1 июля 1934—1974.
- Константина, 1921—1963.
- Оран, 17 мая 1939—1969.
Египет
- Каир, 1950 — 22 октября 1981.
Марокко
- Касабланка, 1932 — май 1972.
- Тетуан, апрель 1950 — ноябрь 1975.
Тунис
- Тунис, октябрь 1954—1970.
ЮАР
- Блумфонтейн, 16 декабря 1915 — октябрь 1937.
- Боксбурн, 25 марта 1914 — 10 октября 1925.
- Гермистон, 19 августа 1914—1918.
- Дурбан, 24 февраля 1935 — 11 апреля 1964.
- Йоханнесбург, 26 августа 1936 — 28 ноября 1986.
- Кейптаун, 21 декабря 1935 — 28 февраля 1964.
- Претория, 1 июля 1938 — 22 февраля 1972.
Северная Америка
Канада
- Ванкувер, с 16 августа 1948.
- Виктория, 19 ноября 1945 — 30 ноября 1945.
- Виндзор, 5 мая 1922 — ноябрь 1926.
- Виннипег, 21 ноября 1938 — 30 октября 1970.
- Галифакс, 27 марта 1949 — 31 декабря 1969.
- Гамильтон, 10 декабря 1950 — 31 декабря 1992.
- Калгари, 1 июня 1947 — 8 марта 1975.
- Корнуолл, 8 июня 1949 — 31 мая 1970.
- Китченер, 1 января 1947 — 26 марта 1973.
- Монреаль, 29 марта 1937 — 18 июня 1966.
- Оттава, 15 декабря 1951 — 27 июня 1959.
- Реджина, 4 сентября 1947 — 28 февраля 1966.
- Саскатун, 22 ноября 1948 — 13 мая 1974.
- Тандер-Бей, 15 декабря 1947 — 16 июля 1972.
- Торонто,
- 18 июня 1922 — 31 августа 1925;
- 19 июня 1947 — 16 июля 1993.
- Эдмонтон, 24 сентября 1939 — 2 мая 2009.
США
- Акрон, 12 ноября 1941— 6 июня 1959.
- Атланта, 28 июня 1937 — 27 сентября 1963.
- Балтимор,
- 1 ноября 1922 — 31 августа 1931;
- 6 марта 1938 — 21 июня 1959.
- Бирмингем, 30 апреля 1947 — 22 ноября 1958.
- Бостон, с 11 апреля 1936.
- Буффало, 30 декабря 1949 — январь 1950.
- Гонолулу,
- 1936;
- 1 января 1938 — 22 июня 1957.
- Гринвилл, 19 августа 1934 — 20 февраля 1956.
- Гринсборо, 15 июля 1934 — 5 июня 1956.
- Даллас, 25 ноября 1945 — 28 июля 1966.
- Дейтон, с 23 апреля 1933.
- Де-Мойн, 9 октября 1938 — 24 января 1964.
- Денвер, 2 июня 1940 — 10 июня 1955.
- Детройт,
- 1924;
- 1927;
- 19 июня 1930 — 11 августа 1937;
- 15 декабря 1949 — 16 ноября 1962.
- Джонстаун, 20 ноября 1951 — 11 ноября 1967.
- Дулут, 15 октября 1931 — 15 мая 1957.
- Индианаполис, 4 декабря 1932 — 10 мая 1957.
- Канзас-Сити, 29 мая 1938 — 4 января 1959.
- Кеноша, 15 февраля 1932 — 1 марта 1952.
- Кливленд, 1 марта 1936 — 14 июня 1963.
- Ковингтон, 11 сентября 1937 — 12 марта 1958.
- Колумбус, 3 декабря 1933 — 30 мая 1965.
- Кохос, 2 ноября 1924 — 12 декабря 1937.
- Кэмден, 1 сентября 1935 — 1 июня 1947.
- Литл-Рок, 26 декабря 1947 — 1 марта 1956.
- Лос-Анджелес,
- 11 сентября 1910—1915;
- 3 августа 1947 — 30 марта 1963.
- Луисвиль, 27 декабря 1936 — 7 мая 1951.
- Мемфис, 8 ноября 1931 — 22 апреля 1960.
- Мерилл, январь 1913 — декабрь 1913.
- Милуоки, 8 ноября 1936 — 20 июня 1965.
- Миннеаполис, 5 мая 1922 — 22 мая 1923.
- Новый Орлеан, 2 декабря 1929 — 26 марта 1967.
- Ноксвиль, 28 апреля 1930 — 1 июля 1945.
- Норфолк,
- 1921;
- 1923.
- Нью-Йорк,
- 8 октября 1921 — 16 октября 1927;
- 23 июля 1930 — 26 июля 1960.
- Нью-Хейвен, 1903.
- Ньюарк, 15 сентября 1935 — 10 ноября 1948.
- Пеория, 13 ноября 1931 — 3 октября 1946.
- Петерсбург, 19 июня 1923 — 31 декабря 1926.
- Питсбург,
- 28 сентября 1936 — 11 октября 1936;
- 1949.
- Портленд,
- май 1935 — октябрь 1935;
- 30 августа 1936 — 23 октября 1958.
- Портсмут, 1923.
- Потакет, 18 октября 1931 — 30 мая 1953.
- Провиденс, 22 июня 1935 — 24 июня 1955.
- Ричмонд, 1921.
- Рокфорд, 10 декабря 1930 — 6 июня 1947.
- Рочестер, 1 ноября 1923 — 22 марта 1932.
- Сент-Джозеф, 1 августа 1932 — 22 ноября 1966.
- Сан-Франциско, с 6 октября 1935.
- Сиэтл,
- 27 февраля 1937 — 9 марта 1937;
- 28 апреля 1940 — 20 января 1978;
- с 14 сентября 1979.
- Скрентон, 1903.
- Солт-Лейк-Сити, 9 сентября 1928 — сентябрь 1946.
- Толедо, 1 февраля 1935 — 28 мая 1952.
- Топека, 27 марта 1932 — 30 июня 1940.
- Уилкс-Барре, 15 декабря 1939 — 16 октября 1958.
- Уилмингтон, 24 сентября 1939 — 6 декабря 1957.
- Филадельфия,
- 1921;
- 14 октября 1923 — 30 июня 2003;
- с 14 апреля 2008.
- Фитчбург, 10 мая 1932 — 30 июня 1946.
- Флинт, 6 декабря 1936 — 26 марта 1956.
- Форт-Вейн, 7 июля 1940 — 12 июня 1960.
- Фэйрхэвен, 16 октября 1915 — 1 декабря 1915.
- Цинциннати, 1 декабря 1936 — 18 июня 1965.
- Чикаго, 17 апреля 1930 — 25 марта 1973.
- Шревенпорт, 15 декабря 1931 — 26 мая 1965.
- Янгстаун, 11 ноября 1936 — 10 июня 1959.
Южная и Центральная Америка
Аргентина
- Буэнос-Айрес, 4 июня 1948 — 30 апреля 1966.
- Кордова, с 7 мая 1989.
- Ла-Плата, декабрь 1954 — 12 декабря 1966.
- Мар-дель-Плата, 1956—1963.
- Мендоса,
- 16 октября 1913—1915;
- с 14 февраля 1958.
- Росарио,
- 24 мая 1959 — 31 декабря 1992;
- с 25 января 1994.
- Сан-Мигель-де-Тукуман, 23 июля 1955 — 28 мая 1962.
Бразилия
- Араракара, 27 декабря 1959 — 20 ноября 2000.
- Белу-Оризонти, 30 мая 1953 — 22 января 1969.
- Кампус, 29 июня 1958 — 12 июня 1967.
- Нитерой, 21 ноября 1953 — 10 ноября 1967.
- Порту-Алегри, 7 декабря 1963 — 19 мая 1969.
- Ресифи, 15 июня 1960 — 24 сентября 2001.
- Рибейран-Прету, 24 июля 1982 — 2 июля 1999.
- Риу-Клару, 9 мая 1986 — июль 1993.
- Рио-де-Жанейро, 3 сентября 1962 — апрель 1971.
- Салвадор, 15 ноября 1959 — июнь 1968.
- Сантус, с 12 августа 1963.
- Сан-Паулу, с 22 апреля 1949.
- Форталеза, 25 января 1967 — февраль 1972.
Венесуэла
- Баркисимето, 23 ноября 2012 — начало 2013.
- Валенсия, 1941—1947.
- Каракас, июль 1937—1945.
- Мерида, с 26 ноября 2006 года.
Гайана
- Джорджтаун, 1924—1961.
Колумбия
- Медельин,
- 12 октября 1929—1951;
- 20 ноября 2011 — конец 2013, экспериментальная линия на территории университета.
- Богота, 12 апреля 1948 — 15 августа 1991.
Куба
- Гавана, 8 сентября 1949—1954.
Мексика
- Гвадалахара, с 15 декабря 1976.
- Мехико, с 9 марта 1951.
Перу
- Лима, июль 1928 — 13 июня 1931.
Тринидад и Тобаго
- Порт-оф-Спейн, 1 октября 1941 — 31 декабря 1956.
Уругвай
- Монтевидео, 28 марта 1951 — 26 января 1992.
Чили
- Вальпараисо,
- 31 декабря 1952 — 1 декабря 1981;
- с мая 1982.
- Сантьяго,
- 1940;
- 31 октября 1947 — ноябрь 1978;
- 24 декабря 1991 — 9 июля 1994.
Эквадор
- Кито, с 18 декабря 1995 (систему планируют закрыть к 2017 году).
Австралия и Океания
Австралия
- Аделаида,
- 2 марта 1932 — 11 августа 1934;
- 5 сентября 1937 — 12 июля 1963.
- Брисбен, 12 августа 1951 — 13 марта 1969.
- Лонсестон, 24 декабря 1951 — 26 июля 1968.
- Перт, 1 октября 1933 — 29 августа 1969.
- Сидней, 23 января 1934 — 31 августа 1959.
- Хобарт, 29 октября 1935 — 24 ноября 1968.
Новая Зеландия
- Веллингтон,
- 29 сентября 1924 — май 1932;
- с 20 июня 1949 (систему планируют закрыть к 2017 году).
- Данидин, 24 декабря 1950 — 31 марта 1982.
- Крайстчерч, 5 июля 1931 — 8 ноября 1956.
- Нью-Плимут, 30 октября 1950 — 7 октября 1967.
- Окленд, 19 декабря 1938 — 26 сентября 1980.
См. также
- Хронология строительства ныне действующих троллейбусных систем
- Междугородный троллейбус
- Скоростной транспорт
- Список городских трамвайных систем
Напишите отзыв о статье "Список троллейбусных систем мира"
Примечания
- ↑ 1 2 Данный объект расположен на территории полуострова Крым, бо́льшая часть которого является объектом территориальных разногласий между Россией, контролирующей спорную территорию, и Украиной. Согласно административно-территориальному делению России, на полуострове располагаются субъекты РФ Республика Крым и город федерального значения Севастополь. Согласно административно-территориальному делению Украины, на территории Крыма располагаются входящие в состав Украины Автономная Республика Крым и город с особым статусом Севастополь.
- ↑ www.trolleymotion.eu/www/index.php?id=38&L=0&n_ID=2193
- ↑ www.trolleymotion.ch/index.php?id=115&L=0&n_ID=1772
- ↑ [transphoto.ru/city/275/ Специя — СТТС]
- ↑ www.trolleymotion.eu/www/index.php?id=38&L=0&n_ID=1995
- ↑ [transphoto.ru/city/1270/ Васлуй — TransPhoto]
- ↑ [transphoto.ru/city/1589/ Чанчжи — СТТС]
- ↑ [transphoto.ru/city/1590/ Чаохуа — СТТС]
- ↑ www.trolleymotion.ch/index.php?L=0&id=115&n_ID=1783
- ↑ [news.tj/ru/newspaper/interview/mer-khudzhanda-podelilsya-planami-na-blizhaishie-gody Мэр Худжанда поделился планами на ближайшие годы | Новости Таджикистана-ИА «Азия-Плюс»]
Ссылки
- [www.parovoz.com/electro/ Городской электротранспорт бывшего СССР на сайте Дмитрия Зиновьева]. [archive.is/FrdG Архивировано из первоисточника 16 декабря 2012].
- [ymtram.mashke.org/ Трамвайные и троллейбусные сети мира] (рус., англ.)
- [www.tramz.com/tb/i.html Троллейбусные системы Латинской Америки] (англ.)
- [www.cittaelettriche.it Электротранспорт Италии] (ит.)
- [www.tram.nu/atlas/?ling=en Электротранспорт городов мира] (англ.)
- [www.trolleybuses.net Фотографии троллейбусов Северной Америки] (англ.)
- [home.cc.umanitoba.ca/~wyatt/etb-systems.html Троллейбусы США] (англ.)
- [tram.rusign.com/cz/wires.htm Троллейбусы Чехии] (англ.)
- [homepage.ntlworld.com/bruce.lake/TBus_Systems/uk_trolleybus_systems.htm Троллейбусы Великобритании] (англ.)
Отрывок, характеризующий Список троллейбусных систем мира
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.