Список умерших в 1940 году
Поделись знанием:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».
Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.
Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
|
В этой статье представлен список известных людей, умерших в 1940 году.
- См. также: Категория:Умершие в 1940 году
Январь
- 4 января — Иван Козьмин — Герой Советского Союза.
- 6 января — Сергей Диковский (32) — русский советский писатель.
- 7 января — Александр Воротников (61) — российский и советский авиационный военачальник.
- 10 января — Михаил Ахматов (42) — советский государственный и партийный деятель,ответственный секретарь Мурманского окружного комитета ВКП(б), умер в Горьковской тюрьме.
- 11 января — Алексей Виноградов (40) — командир 44-й стрелковой дивизии.
- 12 января — Николай Струнников (53) — российский конькобежец.
- 15 января — Вилис Плудонис (65) — поэт.
- 17 января — Константин Олимпов (Фофанов) (50 или 51) — русский поэт-эгофутурист, сын поэта Константина Фофанова.
- 19 января — Ясон Ахвледиани (88) — генерал-майор, герой русско-японской войны.
- 20 января — Эммануил Бескин — российский и советский театральный критик и историк театра.
- 21 января — Соломон Бак (38) — советский государственный деятель, народный комиссар внутренних дел Башкирской АССР(1937),расстрелян.
- 21 января — Николай Загвоздин (39) — деятель ВЧК — ОГПУ — НКВД, народный комиссар внутренних дел Таджикской ССР (1937-1939), расстрелян.
- 21 января — Дмитрий Петренко (31) — командир пулемётного взвода 4-й роты 4-го пограничного полка войск Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) СССР, младший лейтенант, Герой Советского Союза.
- 22 января — Иван Дорофеев (36) — деятель ВЧК — ОГПУ — НКВД, председатель ГПУ при СНК Таджикской ССР (1931-1932), расстрелян.
- 22 января — Лев Залин (43) — сотрудник советских спецслужб.
- 22 января — Константин Каськов — Герой Советского Союза.
- 24 января — Иван Родионов (73) — русский писатель, общественный и политический деятель России и русской эмиграции.
- 25 января — Александр Спеков (23) — Герой Советского Союза.
- 26 января — Степан Елейников — лейтенант Рабоче-крестьянской Красной Армии, Герой Советского Союза.
- 26 января — Цуг Теучеж (84) — адыгский (черкесский) советский поэт, ашуг, народный поэт Адыгеи.
- 27 января — Исаак Бабель (45) — русский советский писатель, журналист и драматург, известный своими «Одесскими рассказами» и сборником «Конармия» о Первой Конной Армии Будённого; расстрелян.
- 27 января — Александр Никаноров — советский государственный и партийный деятель.
- 27 января — Дмитрий Ракус — советский военный. Участник Советско-финской войны. Герой Советского Союза.
- 29 января — Сергей Шпигельглас (42) — деятель ВЧК-ОГПУ-НКВД.
Февраль
- 1 февраля — Константин Егоров (27) — Герой Советского Союза.
- 2 февраля — Захар Беленький (51) — советский государственный и партийный деятель, председатель Комиссии советского контроля при СНК СССР (1938-1939), расстрелян.
- 2 февраля — Ефим Евдокимов (49) — советский государственный и партийный деятель, 1-й секретарь Ростовского областного комитета ВКП(б) (1937-1938), расстрелян.
- 2 февраля — Всеволод Мейерхольд (65) — русский советский режиссёр и актёр театра; расстрелян.
- 2 февраля — Николай Кедров (68) — русский оперный и камерный певец (баритон), православный композитор и музыкальный педагог, создатель мужского квартета Кедрова.
- 2 февраля (по другим данным, 4 апреля 1942) — Михаил Кольцов (41) — русский советский публицист, журналист, писатель.
- 2 февраля — Роберт Эйхе (49) — советский государственный и партийный деятель, революционер.
- 4 февраля — Николай Ежов (44) — советский государственный и политический деятель, народный комиссар внутренних дел СССР (1936—1938), генеральный комиссар госбезопасности (с 1937, 24 января 1941 лишён звания); расстрелян.
- 4 февраля — Михаил Фриновский (41) — деятель советских органов госбезопасности, командарм 1-го ранга.
- 5 февраля — Пётр Борисов (38) — Герой Советского Союза.
- 5 февраля — Исаак Шапиро — советский партийный и хозяйственный деятель, сотрудник органов государственной безопасности.
- 6 февраля — Никита Румянцев — Герой Советского Союза.
- 7 февраля — Григорий Скворцов (39) — Герой Советского Союза.
- 8 февраля — Спиридон Черкасенко (63) — украинский писатель, драматург и педагог.
- 9 февраля — Михаил Зубарев (19) — Герой Советского Союза.
- 10 февраля — Борис Долгий — Герой Советского Союза.
- 11 февраля — Джон Бакен — британский государственный деятель, издатель и писатель.
- 11 февраля — Сергей Бутяков (23) — Герой Советского Союза.
- 11 февраля — Борис Винокуров — Герой Советского Союза.
- 11 февраля — Фёдор Дудко (29) — танкист, Герой Советского Союза.
- 11 февраля — Фёдор Жуков — Герой Советского Союза.
- 11 февраля — Фёдор Ламзин — Герой Советского Союза.
- 11 февраля — Василий Лихачёв — Герой Советского Союза.
- 11 февраля — Николай Машков — Герой Советского Союза.
- 11 февраля — Василий Розанов — Герой Советского Союза.
- 11 февраля — Иван Самойлов — Герой Советского Союза.
- 11 февраля — Василий Стручков (24) — Герой Советского Союза.
- 11 февраля — Александр Шилов — Герой Советского Союза.
- 12 февраля — Михаил Брайкевич — русский инженер, экономист, коллекционер, меценат.
- 12 февраля — Виктор Кучерявый (41) — Герой Советского Союза.
- 12 февраля — Станислав Реденс (47) — деятель ВЧК-ОГПУ-НКВД, комиссар государственной безопасности 1-го ранга.
- 12 февраля — Артём Сорока (37) — Герой Советского Союза.
- 13 февраля — Владимир Письменный (35) — Герой Советского Союза.
- 13 февраля — Василий Снагощенко — Герой Советского Союза.
- 13 февраля — Василий Фролов (29) — Герой Советского Союза.
- 14 февраля — Владимир Демура (21) — младший комвзвод Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник советско-финской войны, Герой Советского Союза.
- 14 февраля — Зельман Пассов — деятель советских спецслужб.
- 14 февраля — Андрей Телешев — Герой Советского Союза.
- 14 февраля — Николай Турцевич — лейтенант, командир взвода, Герой Советского Союза.
- 18 февраля — Михаил Гуденко (25) — лейтенант Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник польского похода РККА и советско-финской войны, Герой Советского Союза.
- 18 февраля — Александр Салов (22) — Герой Советского Союза.
- 19 февраля — Феофан (Быстров) (67) — епископ Русской Православной Церкви заграницей
- 20 февраля — Иван Квашнин (34) — Герой Советского Союза.
- 20 февраля — Леон Стернбах (75) — польский учëный, классический филолог, первый в Польше византинист, педагог, профессор Ягеллонского университета, член Польской академии знаний.
- 21 февраля — Георгий Пиняев — Герой Советского Союза.
- 22 февраля — Иван Бирцев (26) — Герой Советского Союза.
- 22 февраля — Николай Ежов (27) — Герой Советского Союза.
- 22 февраля — Сергей Миронов — советский деятель госбезопасности и дипломат.
- 22 февраля — Иван Петрушин — Герой Советского Союза.
- 22 февраля — Александр Прохоров (32) — Герой Советского Союза.
- 22 февраля — Пинхус Симановский — Депутат Верховного Совета СССР 1 созыва.
- 22 февраля — Алексей Щепкин (20) — Герой Советского Союза.
- 25 февраля — Иван Пушанин (26) — Герой Советского Союза.
- 25 февраля — Максим Рапейко (33) — участник Советско-финской войны, командир 149-го отдельного разведывательного батальона 113-й стрелковой дивизии 7-й армии Северо-Западного фронта, Герой Советского Союза, капитан.
- 25 февраля — Евгений Рудаков — Герой Советского Союза.
- 26 февраля — Михаил Быков — участник Советско-финской войны, командир 149-го отдельного разведывательного батальона 113-й стрелковой дивизии 7-й армии Северо-Западного фронта, Герой Советского Союза, капитан.
- 26 февраля — Михаэль Хайниш (81) — федеральный президент Австрии (1920-1928)
- 27 февраля — Ваган Бальян (42) — советский государственный и партийный деятель, ответственный секретарь Донского окружного комитета ВКП(б) (1929), расстрелян.
- 27 февраля — Петер Беренс (71) — один из основоположников современной промышленной архитектуры и дизайна.
- 27 февраля — Иван Бойцов — Герой Советского Союза.
- 27 февраля — Уильям Грейвс (74) — американский генерал, командовавший американскими экспедиционными силами на дальнем востоке и в Сибири во время гражданской войны.
- 27 февраля — Бетал Калмыков (46) — советский политический деятель, 1-й секретарь Кабардино-Балкарского областного комитета ВКП(б) (1936-1938), расстрелян.
- 27 февраля — Ефим Козлов (25) — Герой Советского Союза.
- 27 февраля — Пётр Костров (25) — Герой Советского Союза.
- 27 февраля — Сергей Яковлев (27) — Герой Советского Союза.
- 28 февраля — Александр Безредка (69) — французский микробиолог и иммунолог.
- 28 февраля — Александр Романенков (34) — Герой Советского Союза.
Март
- 1 марта — Фёдор Аккуратов (24) — Герой Советского Союза.
- 1 марта — Василий Койнаш (29) — военный лётчик, политрук, Герой Советского Союза.
- 1 марта — Борис Корнилов (25) — Герой Советского Союза.
- 1 марта — Иван Петраков — Герой Советского Союза.
- 1 марта — Антон Таммсааре (62) — эстонский писатель, представитель критического реализма.
- 2 марта — Пётр Вовна (33) — Герой Советского Союза.
- 2 марта — Шнеер Коган (64) — бессарабский румынский художник и педагог.
- 3 марта — Бакий Рахимов — Герой Советского Союза.
- 4 марта — Кузьма Высоцкий (28) — Герой Советского Союза.
- 4 марта — Хэмлин Гарленд (79) — американский писатель, эссеист, поэт.
- 4 марта — Арон Копштейн (24) — украинский, советский поэт.Писал также на русском языке.
- 5 марта — Хафиз Сабиров — Герой Советского Союза.
- 5 марта — Александр Сержпутовский (75) — белорусский этнограф и фольклорист.
- 6 марта — Андрей Лёвочкин (29) — Герой Советского Союза.
- 6 марта — Владимир Мягков — Герой Советского Союза.
- 6 марта — Александр Чернышёв (27) — Герой Советского Союза.
- 7 марта — Михаил Бонч-Бруевич (52) — советский радиотехник, основатель российского (советского) радиовещания и радиоламповой промышленности СССР.
- 7 марта — Николай Брагин — Герой Советского Союза.
- 7 марта — Пётр Волосевич — Герой Советского Союза.
- 8 марта — Гимазетдин Вазетдинов — Герой Советского Союза.
- 10 марта — Михаил Булгаков (48) — выдающийся русский писатель и драматург.
- 10 марта — Василий Иванов — Герой Советского Союза.
- 10 марта — Виктор Парфёнов — Герой Советского Союза.
- 11 марта — Николай Видяшев (36) — Герой Советского Союза.
- 11 марта — Владимир Громан — статистик, член коллегии ЦСУ РСФСР,ЦСУ СССР, член президиума Госплана СССР.
- 11 марта — Константин Орлов — Герой Советского Союза.
- 11 марта — Артём Пасечник (26) — Герой Советского Союза.
- 11 марта — Михаил Тюрин (22) — Герой Советского Союза.
- 12 марта — Иван Болесов — Герой Советского Союза.
- 12 марта — Михаил Егоров — Герой Советского Союза.
- 12 марта — Игнат Емельянов (24) — Герой Советского Союза.
- 12 марта — Илья Климов — Герой Советского Союза.
- 12 марта — Борис Колесса — старший лейтенант Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник советско-финской войны, Герой Советского Союза.
- 12 марта — Иван Спиряков (24) — Герой Советского Союза.
- 13 марта — Александр Ксенофонтов — Герой Советского Союза.
- 13 марта — Александр Словнов — Герой Советского Союза.
- 16 марта — Сельма Лагерлёф (81) — шведская писательница, первая женщина, получившая Нобелевскую премию по литературе (1909).
- 17 марта — Али-бек Гусейнзаде — азербайджанский учёный, философ, художник и врач.
- 22 марта — Виктор Нанейшвили — советский политический деятель.
- 27 марта — Александр Осипенко (25) — лейтенант Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник советско-финской войны, Герой Советского Союза.
- 29 марта — Фаддей Бровкович (46) — советский государственный и партийный деятель, народный комиссар финансов Белорусской ССР (1925), умер в ИТЛ.
Апрель
- 1 апреля — Язеп Лёсик (56) — белорусский общественный и политический деятель, писатель, публицист, языковед, педагог.
- 1 апреля — Николай Щекотихин — белорусский искусствовед, теоретик искусства.
- 2 апреля — Сергей Пастухов — советский иранист, историк и дипломат.
- 6 апреля — Бронислав Богатыревич (69 или 70) — польский военачальник, бригадный генерал Войска Польского; расстрелян в Катыни.
- 6 апреля — Георгий Высоцкий (75) — русский почвовед, лесовод, геоботаник и географ.
- 6 апреля — Александра Гаврилова (44) — артистка балета, педагог.
- 9 апреля — Хенрик Минкевич (60) — польский военачальник, дивизионный генерал Войска Польского; расстрелян в Катыни.
- 12 апреля — Барух Штейнберг (42) — польский военный раввин.
- 15 апреля — Александр Плэмэдялэ (51) — знаменитый бессарабский скульптор и педагог.
- 16 апреля — Адам Богданович (78) — белорусский этнограф, фольклорист, мемуарист, историк культуры.
- 18 апреля — Александр Чернышёв (57) — советский учёный.
- 26 апреля — Григорий Петров (32) — Герой Советского Союза.
- 27 апреля — Павел Головин (31) — Герой Советского Союза.
- 27 апреля — Юлиан Пионтковский (44) — советский летчик-испытатель.
- 28 апреля — Дезидерий Смочкевич (40) — польский крестьянин, военный осадник, общественный деятель, депутат польского сейма IV созыва.
Май
- 6 мая — Александр Абелян — армянский драматург и театральный деятель.
- 7 мая — Николай Некрасов (60) — российский политический деятель, инженер.
- 10 мая — Станислав Булак-Балахович (57) — военный и политический деятель эпохи Гражданской войны в России, генерал российской Белой армии и Войска Польского; убит.
- 12 мая — Александр (Петровский) — епископ Русской Православной Церкви, архиепископ Харьковский.
- 14 мая — Эмма Гольдман (70) — знаменитая североамериканская анархистка первой половины XX века.
- 15 мая — Иван Лукаш (48) — исторический романист русской эмиграции.
- 17 мая — Иван Ювачёв (80) — революционер-народоволец, в корне пересмотревший свои взгляды и ставший духовным писателем.
- 21 мая — Владимир Розов (63) — украинский лингвист.
- 22 мая — Зигмас Алекса (57) — советский политический деятель, народный комиссар внутренних дел ССР Литвы и Белоруссии, член Политического бюро ЦК КП Литвы и Белоруссии (1919), умер в тюрьме.
- 25 мая — Мария Крёйер (72) — датская художница и архитектор, жена художника Педера Северина Крёйера.
Июнь
- 10 июня — Мейер-Мирон Кодкин — французский художник.
- 17 июня — Артур Гарден (74) — английский биохимик, лауреат Нобелевской премии по химии (1929, совместно с Хансом фон Эйлер—Хельпином).
- 19 июня — Владимир Пяст (53) — русский поэт-символист, прозаик, переводчик, теоретик литературы.
- 21 июня — Людвиг Болштейн (52) — военный деятель Латвии.
- 21 июня — Януш Кусоциньский (33) — польский легкоатлет, олимпийский чемпион 1932 года, член движения Сопротивления.
- 21 июня — Мацей Ратай — польский политик, член Крестьянской партии.
- 21 июня — Михаил Фроман (49) — русский писатель, поэт, переводчик.
- 25 июня — Вильгельм Штекель (72) — австрийский психиатр и композитор-любитель, один из пионеров психоанализа, изобретатель термина «парафилия».
- 26 июня — Константин Валухин (39) — советский государственный и партийный деятель, 1-й секретарь Свердловского областного комитета ВКП(б) (1938-1939), расстрелян.
- 26 июня — Димитрий Смирнов (69) — священник Русской церкви.
- 29 июня — Николай Суханов (57) — участник российского революционного движения, экономист и публицист.
Июль
- 4 июля — Лев Кафенгауз (54), российский и советский ученый-экономист и политический деятель.
- 6 июля — Александр Гольденвейзер (60), американский учёный-этнограф.
- 8 июля — Август Мисиньш (74), российский и латвийский военачальник, генерал-майор Российской армии, командир Латышской стрелковой дивизии.
- 16 июля — Роман Турянский (46), украинский коммунистический общественно-политический деятель, автор ряда публицистических сочинений.
- 19 июля — Макс Боденхеймер (75), идеолог и практик сионизма, один из основателей Всемирной сионистской организации, второй директор Еврейского национального фонда.
- 28 июля — Пётр Булах (42) — деятель ВЧК — ОГПУ — НКВД, начальник Управления НКВД по Орджоникидзевскому краю (1937-1938), майор государственной безопасности, расстрелян.
- 29 июля — Фёдор Колесов (49), советский государственный и партийный деятель, один из организаторов борьбы за Советскую власть в Туркестане.
- 30 июля — Фриц Шифф (51), немецкий медик.
Август
- 4 августа — Владимир Жаботинский (59) — лидер правого сионизма, основатель и идеолог движения сионистов-ревизионистов.
- 7 августа — Александр Сергеевич Глинка (род. 1878), русский журналист, публицист, критик и историк литературы.
- 5 августа — Дмитрий Яворницкий (84) — российский и украинский историк, археолог, этнограф, фольклорист, лексикограф, писатель.
- 12 августа — Николай Трийк (56) — эстонский художник, график, педагог.
- 18 августа — Уолтер Крайслер (65) — американский автомобилестроитель, промышленник, основатель корпорации Крайслер.
- 21 августа — Лев Троцкий (60) — деятель международного коммунистического революционного движения, практик и теоретик марксизма, идеолог одного из его течений — троцкизма; убит.
- 24 августа — Пауль Нипков (80) — немецкий техник и изобретатель; изобретённый им диск, получивший название диск Нипкова, послужил основой для появления механического телевидения в 1920-x годах.
- 25 августа — Эдуард Мишлен (81) — французский автопромышленник, один из братьев-сооснователей компании «Michelin».
- 29 августа — Евгений Петрушевич — адвокат, депутат австрийского парламента.
Сентябрь
- 6 сентября — Алексей Анисимов (37) — советский государственный и партийный деятель,и. о. 2-го секретаря Дальне-Восточного краевого комитета ВКП(б), расстрелян.
- 17 сентября — Панас Саксаганский (81) — украинский и советский актёр.
- 21 сентября — Сергей Шувалов (24) — Герой Советского Союза.
- 21 сентября — Абдулла Ярмухамедов (43) — кавалер трёх орденов Красного Знамени до учреждения ордена Ленина.
- 25 сентября — Михаил Кошкин (41) — советский конструктор, начальник КБ танкостроения Харьковского завода, создавшего знаменитый танк Т-34.
- Ночь на 28 сентября — Вальтер Беньямин (48) — немецкий философ еврейского происхождения, теоретик истории, эстетик, историк фотографии, литературный критик, писатель и переводчик; вероятно, самоубийство.
Октябрь
- 1 октября — Надежда Плевицкая (56) — русская певица (меццо-сопрано), исполнительница русских народных песен и романсов.
- 5 октября — Владимир Сальский (55) — украинский военный деятель, генерал-хорунжий армии Украинской народной республики (УНР).
- 16 октября — Борис Стомоняков (58) — российский революционер болгарского происхождения, советский дипломат.
- 21 октября — Владимир Поссе (76) — журналист, деятель революционного движения.
- 28 октября — Николай Кун (63) — русский историк, писатель, педагог.
- 28 октября — Михаил Логинов (36) — советский конструктор артиллерийского вооружения Великой Отечественной войны, лауреат Сталинской премии.
Ноябрь
- 3 ноября — Льюис Хайн (66) — американский фотограф и социолог.
- 12 ноября — Минни Агнес Коэн — британская художница-портретистка.
- 18 ноября — Иван Джавахишвили (64) — грузинский историк, академик АН СССР (1939), основатель Тбилисского университета, который носит его имя.
- 18 ноября — Ион Инкулец (56) — бессарабский и румынский политик.
Декабрь
- 2 декабря — Александр Шлихтер (72) — советский государственный и партийный деятель, политолог, учёный-экономист.
- 5 декабря — Ян Кубелик (60) — чешский скрипач и композитор, один из лучших скрипачей-виртуозов своего времени.
- 12 декабря — Георгий Гончаренко (63) — русский военачальник, генерал-майор Генштаба, публицист, поэт и прозаик.
- 13 декабря — Степан Агаджанян (76) — армянский живописец-портретист, преподаватель, народный художник Армянской ССР.
- 19 декабря — Кюёсти Каллио (67) — финский политический деятель, премьер-министр Финляндии.
- 27 декабря — Оскар Грузенберг (74) — российский юрист и общественный деятель.
- 31 декабря — Елевферий (Богоявленский) (72) — епископ Русской Церкви; митрополит Ковенский и Литовский, затем Виленский и Литовский.
См. также
Напишите отзыв о статье "Список умерших в 1940 году"
Отрывок, характеризующий Список умерших в 1940 году
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».
Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.
Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.