Список хореографических номеров Касьяна Голейзовского

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Концертные номера по году выпуска

Основная статья: Голейзовский, Касьян Ярославич
см. также: Балеты Голейзовского
1915 год
Интимный театр, Москва
1916 год
Интимный театр, Москва
«Мамонтовский театр миниатюр»
1917 год
Concert Madame d’Arto
1918 год
Мастерская балетного искусства
1919 год
Показательная балетная студия
1920 год
1921 год
Студия «Искания» под руководством Голейзовского
1922 год
Камерный театр
Театр «Кривой Джимми»
1923 год
Камерный балет
1924 год
  • «Этюды чистой (новой) классики» (Ф.Шопена)
постановки в театре «Кривой Джимми».
  • «Фокс-Тротт», с Е.Ленской и Оболенским, «Шумит ночной Марсель», исполняемый И.Лентовским и Е.Ленской, а также «Танец смерти», «Новый эксцентрический танец», «Венгерский танец», «Хореографическая скороговорка», «Чемпионат фокстрота»
1927 год
Большой театр
Мюзик-холл

«Испанский танец с папиросами», музыка Казеллы («Болеро»)

1929 год
1934 год
Московское хореографическое училище
1942 год
Касьяном в нём поставлены танцы:
  1. Цыганский танец (вставной номер), музыка — Bалерий Желобинский
  2. Сольный номер Эспады (Первая картина 1 акта), музыка — Людвиг Минкус
  3. Картина «Таверна» (Вторая картина 1 акта), музыка — Людвиг Минкус
  4. Сольный номер Эспады (Первая картина 1 акта)
  5. Болеро — Четвёртый акт
  6. Танец двух подруг Китри и Санчо Панса — Четвёртый акт
  7. Финальный, массовый танец — Четвёртый акт
1943 год
Московское хореографическое училище
Концерт Ольги Лепешинской
  • «Стрекоза», музыка Ф.Шопена, исполнитель: Ольга Лепешинская
  • «Мазурка», музыка Фредерика Шопена, исполнитель: Ольга Лепешинская
Концерт А.Ким[3]
1958 год
Ленинградское хореографическое училище
  1. «Забытый вальс»
  2. «Утешение»
  3. «Вальс-импровизация»
  4. «Листок из альбома»
  5. «Мыслитель»
  6. «Забытый романс»
  7. «Порыв»
  8. «Кампанелла»
1959
  1. «Лунный свет», музыка К.Дебюси
  2. «Прелюд», музыка А.Скрябина
  3. «Вальс», музыка И.Штрауса
  4. «Романс», музыка С.Рахманинова
  5. «Испанский танец», музыка Мануэль де Фалья
1960; «Вечер новых хореографических миниатюр» в исполнении артистов Большого театра
  1. «Гирлянды», А.Скрябина (Поэма op. 32, No.1)
  2. «Три настроения», А.Скрябина (Прелюдия, op. 11, No.17,10,6), исполняли: Елена Черкасская и М. А. Тихомиров
  3. «Полет стрекозы», Ф.Листа
  4. «Вальс», Штрауса
  5. «Фантазия», С.Василенко
  6. «Хореографическая композиция», С.Рахманинова
  7. «Хореографический этюд», А.Скрябина
  8. «Радость», С.Рахманинова
  9. «Героика», А.Скрябина (Этюд, op. 8, No.12)
  10. «Печальная птица», Равеля
  11. «Трагическая поэма», А.Скрябина (Поэма, op. 34)
  12. «Лирическая этюд», А.Скрябина (Этюд op. 2, No.1)
  13. «Мазурка», А.Скрябина (op. 3, No. 6)
  14. «Утешение», Ф.Листа
  15. «Хореографический этюд», Мануэль де Фалья
  16. «Нарцисс», Черепнина
  17. «Танец уличных танцовщиков»,
Художники: Анель Судакевич, В.Мамонтов, А.Петрицкий, Р. Макаров
1962
Концерт артистов Большого театра
  1. «Мечты» («Дифирамб») (op. 24), исполняли: Елена Рябинкина, С. К. Власов
  2. «Три прелюдии» (op. 16, No. 1,2,4)
  3. «Вакхический этюд» (Этюд, op. 8, No.10)
  4. «Романтический дуэт» (Прелюдия, op. 51, а-moll, «Хрупкость»)
  5. «Романс», Кирснера
Художники: В.Клементьев, С.Вирсаладзе
Ленинград
1966
1967
Творческий вечер Никиты Долгушина
  • «Две прелюдии» на музыку Баха
Вечер артистов Большого театра
1968
1969 год
  • Голейзовский поставил балетный номер «Размышления» на музыку Ж. Массне для Вадима Гуляева и Натальи Большаковой.

Напишите отзыв о статье "Список хореографических номеров Касьяна Голейзовского"

Примечания

  1. ↑ В книге Голейзовского стоит 1916 год постановок в «Мамонтовском театре миниатюр»: К.Голейзовский. «К.Голейзовский. Жизнь и творчество» / В.П.Васильева. — М.: «ВТО», 1984. — С. 540. — 579 с. — 15 000 экз. , может быть 1915 ?
  2. ↑ Позже возобовлялась под названием «Белая месса», «Десятая соната»
  3. ↑ Так же Касьян ставил программы в 1949 и 1955 годах

Отрывок, характеризующий Список хореографических номеров Касьяна Голейзовского


В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Список_хореографических_номеров_Касьяна_Голейзовского&oldid=74079425»