Спитхед
Координаты: 50°45′00″ с. ш. 01°08′00″ з. д. / 50.75000° с. ш. 1.13333° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.75000&mlon=-1.13333&zoom=14 (O)] (Я)
Спитхед (англ. Spithead) — якорная стоянка в проливе Те-Солент, между островом Уайт и берегом Хэмпшира. Получил название от песчаной банки Спит, выступающей на 3 мили в море от берега.
Характеристика
Является внешним рейдом Портсмута. Одновременно является судоходным каналом, ведущим в Саутгемптон. Размеры акватории приблизительно 13 × 4 мили. Глубины на стоянке 4,5−18 м (15-60 футов), по фарватеру 10-18 м. Грунт ил и песчаный ил. Высота приливов 0,8−4,9 м (3−16 футов). Дает хорошее укрытие от преобладающих SW и W ветров, удовлетворительное укрытие от S ветров.[1]
История
Со времен Эдуарда III является стоянкой британского военно-морского флота. Выгодное географическое положение позволяло, используя его как базу, контролировать Английский канал. Особое значение приобрел, когда Портсмут стал главной базой Королевского флота. На берегах пролива появились укрепления, в том числе замок Саутси. Начиная с правления Генриха V, на рейде Спитхеда проводится королевский смотр флота, позже переросший в Международный смотр.[2] На коронационных торжествах присутствуют наиболее представительные корабли флота. Так в 1937 году от СССР принимал участие линкор "Марат", а в 1953 году легкий крейсер "Свердлов".
С развитием парового флота близлежащий Саутгемптон стал соперничать с Лондоном в качестве перевалочного пункта заокеанской торговли. С появлением регулярного пассажирского сообщения стал отправной точкой линии Англия — Северная Америка.
С XIX века район является центром парусного спорта Англии, а по числу яхт-клубов остается крупнейшим центром.[3]
Напишите отзыв о статье "Спитхед"
Примечания
- ↑ NP27 Channel Pilot. 6th ed. Admiralty, 2005. ISBN 978-0-7077-1835-4
- ↑ [www.nmm.ac.uk/collections/prints/listPrints.cfm?term=&field=&filter=ot&node=274 NMM: ceremonial, review, naval]
- ↑ [www.rya.org.uk RYA official site]
Отрывок, характеризующий Спитхед
– Я и не желаю.– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
