Спокойный день в конце войны
Спокойный день в конце войны | |
Жанр | |
---|---|
Режиссёр | |
Автор сценария | |
В главных ролях | |
Оператор |
Дмитрий Коржихин |
Композитор | |
Кинокомпания | |
Длительность |
38 минут |
Страна | |
Год | |
IMDb | |
«Спокойный день в конце войны» — советский короткометражный кинофильм 1970 года, дипломная режиссёрская работа в кино Никиты Михалкова.
Сюжет
1944 год. Фронт ушел на запад, и на освобождённой территории война закончилась. В старой церквушке отсиживаются два раненых солдата: один — наивно-мечтательный, открытый и весёлый солдат Андрюша из-под Вологды, другой — уставший, циничный сержант. Андрюша обнаруживает брошенные немцами ящики с крадеными картинами. Чтобы рассмотреть их, он не даёт забрать картины приехавшей машине, говоря, что не отдаст их без документа. На машине уезжает сержант, однако из-за нехватки места девушка Адалат остаётся дожидаться другого транспорта. Андрюша развешивает картины на стене сарая и любуется ими.
Андрюша и Адалат разговаривают, смеются, купаются в реке, и всё напоминает обычный мирный день. Но, вернувшись с реки, они замечают у сараев группу немецких солдат. Их немного, и у парня есть шанс справиться с врагами. Он всё верно рассчитал, и действует спокойно, по одному убивая врагов. В результате остаётся в живых только один немецкий солдат, который поджигает сарай с картинами. Спасая картины от огня, Андрей погибает. Адалат стреляет в убегающего немецкого солдата, но промахивается, и тот убегает. Адалат складывает картины и ночью звонит в колокол на колокольне, чтобы привлечь внимание проезжающей вдали машины.
В ролях
- Сергей Никоненко — Андрей
- Наталья Аринбасарова — Адалат
- Александр Кайдановский — сержант
- Ирина Дёмина — эксперт
- Юрий Богатырёв — немец
- Лев Дуров — немец
- Александр Пороховщиков — немец
- Валентин Смирнитский — немец
- Александр Юдин
Напишите отзыв о статье "Спокойный день в конце войны"
Ссылки
- «Спокойный день в конце войны» (англ.) на сайте Internet Movie Database
|
Отрывок, характеризующий Спокойный день в конце войны
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.