Спонтини, Гаспаре

Гаспаре Луиджи Пачифико Спонтини итал. Gaspare Luigi Pacifico Spontini
Основная информация
Дата рождения	14 ноября 1774(1774-11-14)
Место рождения	Майолати, провинция Анкона, Папская область
Дата смерти	24 января 1851(1851-01-24) (76 лет)
Место смерти	Майолати, провинция Анкона, Папская область
Годы активности	с 1796
Страна	Папская область Папская область
Профессии	композитор
Жанры	классическая музыка
Награды

Гаспа́ре Луи́джи Пачифико Спонти́ни (итал. Gaspare Luigi Pacifico Spontini; 14 ноября 1774, Майолати, провинция Анкона — 24 января 1851, там же) — итальянский композитор, автор опер, кантат, месс и других музыкальных сочинений; один из основоположников жанра большой оперы. Член Прусской (1833) и Парижской (1839) академий искусств.

Биография

Гаспаре Спонтини — выходец из крестьян. Музыкальное образование он получил в одной из неаполитанских консерваторий, «Пьета-деи-Туркини», где учился у Никола Сала. Позднее занимался композицией у Никколо Пиччини.

В 1796 году написал комическую оперу «Женское упрямство» (итал. La Puntiglie delle Donne), которая была поставлена в Риме с огромным успехом, и затем ещё 14 опер-буффа и опер-сериа в стиле Доменико Чимарозы, также имевших успех — для Рима, Неаполя, Флоренции, Венеции.

В 1803 году Спонтини переехал в Париж, где пользовался поддержкой императорской (до декабря 1804 года — консульской) четы, в первую очередь, Жозефины Богарне. Успех композитору принесли постановки таких опер, как «Мильтон» (1804) и «Весталка» (1805, поставлена в 1807), которая считается его лучшим произведением. После постановки оперы «Фернан Кортес, или Завоевание Мексики» в 1809 году, Спонтини занял место директора Итальянской оперы в Париже, которое занимал с 1810 по 1812 год. С 1814 года он — придворный композитор.

Премьера оперы «Олимпия» по одноимённой трагедии Вольтера, состоявшаяся в Королевской академии музыки 22 декабря 1819 года, особого успеха не имела, так как публике не понравился печальный финал.

С 1820 года — музыкальный директор Берлинской оперы. В 1821 году он представил здесь новую редакцию «Олимпии», вариант со счастливой развязкой был посвящён прусскому королю Фридриху Вильгельму III.

В Берлине Спонтини писал пьесы по различным торжественным поводам. Он покинул Берлин и вернулся в Италию в 1841 году из-за протеста немецкой публики, вызванного его непониманием нового направления в немецком оперном искусстве.

Творчество

Произведения Спонтини отличаются возвышенностью, страстностью, несут в себе черты романтизма. Его героические оперы блестящи и торжественны. Композитор экспериментировал с расположением оркестра, помещая музыкантов для создания разных эффектов в том числе и за сцену; он впервые использовал на сцене военный оркестр.

Спонтини оказал серьёзное влияние на зарождение французской «большой оперы». Влияние его музыки можно обнаружить в творчестве таких композиторов, как Россини, Мейербер, а также в ранних сочинениях Вагнера (например, в опере «Риенци»).

Оперы

Постановки в Париже

• «Мильтон» — опера, посвящённая Джону Милтону по либретто Этьена де Жуи и Мишеля Дьёлафуа, 1804
• «Жюли, или Горшок цветов» — одноактная комическая опера, 1805.
• «Весталка», по либретто Этьена де Жуи и Мишеля Дьёлафуа, 1807
• «Фернан Кортес, или Завоевание Мексики», 1809 (2-я ред. — 1817)
• «Два соперника», 1816
• «Олимпия», 1819
• «Нурмахаль, или Праздник роз в Кашмире», 1822 (переделана из оперы «Лалла Рук»)
• «Альцидор», 1825
• «Агнесса фон Гогенштауфен», 1829

См. также

• Список опер Гаспаре Спонтини.

Литература

• Серов А. Н. Спонтини и его музыка. — «Пантеон». — 1852, Т. 1, Кн. 1, С. 1—42

Отрывок, характеризующий Спонтини, Гаспаре

Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?