Спурий Постумий Альбин (консул 334 года до н. э.)

Спурий Постумий Альбин Spurius Postumius Albinus
Консул Римской республики 334 и 321 до н. э.

Спурий Постумий Альбин (лат. Spurius Postumius Albinus) — консул Древнего Рима 334 и 321 до н. э.

В 334 до н. э. Спурий Постумий был избран консулом совместно с Титом Ветурием Кальвином. Сенат отправил обоих консулов воевать против сидицинов. Консулы, разоряя окрестности, дошли до стен вражеского города. Однако, получив донесение о том, что сидицины собрали огромные силы, и прослышав о готовящихся к войне самнитах, сенат повелел консулам назначить диктатора.

В 332 до н. э. был избран цензором. Спурий Постумий и его коллега Квинт Публилий Филон провели ценз и добавили в списки новых граждан. С их включением добавилось две трибы, Мецийская и Скаптийская. В 327 до н. э. Спурий Постумий получил должность начальника конницы при диктаторе Марке Клавдии Марцелле, который был назначен для проведения выборов.

В 321 до н. э. в разгар Второй Самнитской войны Спурий Постумий стал консулом во второй раз с Титом Ветурием Кальвином. Оба консула были отправлены на помощь осаждённой самнитами Луцерии. Однако, вместо того, чтобы пойти по берегу Адриатического моря, римляне выбрали более быстрый путь — через Кавдинское ущелье. Войдя в ущелье, римляне обнаружили, что попали в ловушку, устроенную самнитами. После неудачных попыток пробиться консулы решили сдаться и заключить мирный договор. По его условиям самниты прогнали всё римское войско под ярмом, а также получили 600 всадников в качестве заложников. Битва в Кавдинском ущелье стала самым унизительным поражением римлян во Второй Самнитской войне. Вернувшись в Рим, консулы заперлись в своих домах и не исполняли никаких своих обязанностей. Только по требованию сената они назначили диктатора для проведения выборов.

После избрания новых консулов Спурий Постумий предложил выдать самнитам всех, кто принимал обязательства по мирному договору, в том числе и себя, на том основании, что они не имели права заключать такой договор. Принятием постановления о выдаче консулов и военных трибунов, заключивших мир, сенат признал договор незаконным и расторг его. Однако, самниты сочли выдачу притворной и отказались её принимать. Таким образом, оба консула вернулись в Рим, освободив себя от клятвенных обещаний.

Ссылки

• [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0001.001/106?rgn=full+text;view=image Спурий Постумий Альбин (консул 334 года до н. э.)] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.

Отрывок, характеризующий Спурий Постумий Альбин (консул 334 года до н. э.)

Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.