Спутник-7-1

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Спутник-7-1
Восток-1 № 4, «Корабль Спутник»
Заказчик

АН СССР

Производитель

ОКБ-1

Оператор

АН СССР

Задачи

отработка технологий для полёта человека в космос

Спутник

Земли

Выход на орбиту

не выведен

Количество витков

0, суборбитальный полет

Запуск

22 декабря 1960 07:45:19 UTC

Ракета-носитель

Восток (8К72) № Л1-12

Стартовая площадка

Байконур, СК-1, ПУ-5

Технические характеристики
Масса

4 700 кг

Спутник-7-1 — восьмой космический аппарат серии «Спутник», Прототип (без №, авария РН) корабля-спутника Восток, который использовался для первого космического полёта человека. Был запущен 22 декабря 1960 года с подопытными животными на борту — собаками Комета и Шутка.





Экипаж

Собаки Комета и Шутка (они же Жулька и Альфа, они же Жулька и Жемчужина), мыши, крысы и другая мелкая живность[1].

Детали полёта и поисков

О происходивших после аварийной посадки КС в Эвенкии событиях ныне известно лишь благодаря опубликованным воспоминаниям одного из соратников Сергея Павловича Королева, конструктора ракетной и космической техники — Арвида Владимировича Палло. Затем эти воспоминания использовали в своих мемуарах заместитель С. П. Королёва академик Б. Е. Черток и ведущий конструктор кораблей-спутников «Восток» О. Г. Ивановский.

Московский журналист Александр Локтев опубликовал эти воспоминания в журнале «Вестник» № 18 и 19 за 1999 год в публикациях «Четыре встречи с А. В. Палло».[2]. В начале участка третьей ступени отказал двигатель. Система управления выдала команду на отделение корабля, и спускаемый аппарат по расчетам баллистиков следовало искать в Якутии. Не было известно что произошло с собаками, система катапультирования должна была выбросить их прямо в тайгу. Госкомиссия отправила в Якутию поисковую группу. Предстояло найти в безлюдной Якутии при 40°С ниже нуля остатки космического корабля. Вскоре поисковые вертолёты обнаружили недалеко от поселка Тура в Эвенкии цветные парашюты.

Из-за разрушения газогенератора двигательной установки третьей ступени ракеты-носителя на 425-й секунде полета и аварийного выключения двигателя на 432-й корабль-спутник «Восток» экспериментальной серии 1К на орбиту не вышел. На высоте 214 км спускаемый аппарат корабля аварийно отделился и нормально приземлился в 65 км юго-западнее Туры. Место приземления находится между речками Огнэктэ (эвенк. — пересыхающая речка) и Юктэкэн (эвенк. — ключик) в точке с координатами — 63°42′ с. ш. 99°50′ в. д. / 63.700° с. ш. 99.833° в. д. / 63.700; 99.833 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=63.700&mlon=99.833&zoom=14 (O)] (Я). Собаки, совершившие суборбитальный космический полет, остались в спускаемом аппарате из-за отказа катапульты. Спускаемый аппарат лежал невредимый. Катапульта не выбросила контейнер с собаками из спускаемого аппарата. Этот случайный отказ спас жизнь собакам — внутри защищенного теплоизоляцией СА они себя отлично чувствовали, несмотря на четырёхдневное ожидание при сорокаградусном морозе. Собаки были извлечены, завернуты в тулуп и срочно отправлены в Москву как самый ценный груз.

Отражение в культуре

События, связанные с запуском корабля, положен в основу сюжета фильма «Корабль пришельцев».

См. также

Напишите отзыв о статье "Спутник-7-1"

Примечания

  1. Борис Черток. [militera.lib.ru/explo/chertok_be/13.html Ракеты и люди. Часть II].
  2. Локтев Александр. [www.vestnik.com/issues/1999/0914/win/loktev.htm Четыре встречи с А.В. Палло].


Серия КА «Спутник»
Предыдущий полёт:
Спутник-6
Спутник-7-1 Следующий полёт:
Спутник-7

Отрывок, характеризующий Спутник-7-1

Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.