Сражение в Кресненском ущелье

Сражение в Кресненском ущелье
Основной конфликт: Вторая Балканская война
Жорж Бертен Скотт. Греческие части наступают в Кресненском ущелье. Исторический музей Афин
Дата	8–18 июля 1913
Место	Кресна, Болгария
Итог	Сражение прекращено в результате перемирия
Противники
Болгария Греция
Командующие
М. П. Савов</br>Н. И. Иванов король Константин I
Силы сторон
110 батальонов 80 батальонов
Потери
неизвестно 10,000

Сражение в Кресненском ущелье — последнее сражение Второй Балканской войны между греческой и болгарской армиями.

География событий

Кресненское ущелье расположено на юго-западе Болгарии, недалеко от города Кресна. Ущелье длиной 20 км вытянуто с юга на север.

Хроника событий

После побед греческой армии над болгарской (см. Битва под Килкисом), болгары отступили в двух направлениях: на восток, к городу Серре, и на север, к Дойранскому озеру. Преследуя болгар, греческая армия обошла Дойранское озеро 23 июня, одержала победу в сражении у города Струмица, заняла его 26 июня, прошла укрепленную позицию Рупел и сконцентрировала свои силы перед входом в Кресненское ущелье.

Первый этап сражения

Видя, что сербско-болгарский фронт застыл, главнокомандующий греческой армии король Константин I отдал приказ наступать на Софию. Греческая армия вошла в ущелье и в результате трёхдневных боёв 8-11 июля подошла к северному выходу из него.

Политическая ситуация

Греческий премьер-министр Венизелос придерживался мнения, что Греции нет смысла продолжать войну, поскольку основную задачу, предотвращение болгарской угрозы столице Македонии, городу Фессалоники, греческая армия выполнила. Также утратили остроту болгарские претензии на Фессалоники и большую часть Македонии. Одновременно Венизелос осознавал, что и союзная сербская армия также выполнила свою объективную задачу и что сербы не видят смысла в продолжении войны, а также то, что в случае продолжения войны большая часть её тяжести придется на Грецию, что не входило в его планы.

В отличие от премьер-министра, король Константин был сторонником войны до победы и капитуляции Болгарии, надеясь вступить в болгарскую столицу.

Между тем в Восточной Македонии 26 июня, после десантной операции греческого ВМФ, был занят город Кавала, 28 июня греческая армия взяла город Серре, 1 июля — Драму, 12 июля — Александруполис, 13 июля — Комотини.

Второй этап сражения

Осознав угрозу Софии и пользуясь пассивностью сербов, болгарское командование перебросило 1-ю армию с сербского фронта на греческий и силами 1-й и 2-й армий перешло в контрнаступление на выходе из ущелья с целью окружить греческую армию. Сражение продолжилось 11 дней, с 8 по 18 июля. Король Константин, видя, что ему теперь противостоят части, прибывшие с сербского фронта, пытался убедить сербов перейти в наступление ввиду ослабления болгарских войск на их участке фронта, но сербы, испытывая дипломатическое давление со стороны России и Австро-Венгрии, а также не надеясь более выиграть что-либо, остались пассивными.

Тем временем 6-я греческая дивизия под командованием полковника Делаграмматикаса 13-14 июля вела в р-не Ореново сражение, которое, по свидетельству участников, «было самым жестоким и кровавым из всех сражений, данных греческой армии в ходе Балканских войн».

Эпицентром этого сражения стала высота 1738, взятие которой было возложено на 1-й гвардейский полк. С болгарской стороны в бой был брошен царский гвардейский полк. Дуэль гвардейских полков привела к их взаимоуничтожению. Прибытие и атака 7-й греческой дивизии позволили опрокинуть позиции болгар, и утром 15 июля высота без боя была занята вновь прибывшими войсками и остатками гвардейского полка. Ночью болгарские войска отступили на север, тем самым открыв дорогу на Горну Джумаю, которая и была занята греческой армией на следующий день. Греческие войска также понесли серьёзные потери. В частности, был практически уничтожен 1-й гвардейский полк: за 2 дня боёв из 40 офицеров в строю осталось 9, были убиты 3 командира батальонов, убиты или ранены все командиры рот. Потери полка в живой силе превысили 50 %. Погиб и майор Велиссариу, гордость греческой армии, прозванный «Чёрным всадником».

Первая попытка перемирия

Между тем как политическое, так и военное положение Болгарии кардинально ухудшилось. Турция, потерпевшая поражение в первой Балканской войне, и Румыния, ранее сохранявшая нейтралитет, решили воспользоваться тяжёлым положением Болгарии и решить свои задачи за её счет. 20 июня турки вступили в Восточную Фракию, заняли Люлебургаз, Адрианополь и соединились с греческими войсками на реке Марица. 27 июня Румыния объявила войну Болгарии, и 6 румынских корпусов силой в 200 тыс. штыков, не встречая сопротивления, заняли Добруджу, дошли до Варны и остановились в 40 км севернее Софии. Одновременно с вступлением в войну Румыния потребовала от всех участников войны заключения перемирия. Венизелос запросил мнение короля, но тот настаивал на продолжении войны, заявляя: «Следует продиктовать условия мира на поле боя» и «Говорю, однако, что Болгария должна быть уничтожена». Сербия также отклонила первое перемирие.

Вторая попытка перемирия

Через несколько дней Румыния снова обратилась к участникам войны с предложением перемирия и пригласила стороны в Бухарест. Венизелос согласился, но 14 июля по пути в Бухарест заехал в ставку Константина, где выяснил, что закончилось сражение при Ореново, Кресненское ущелье было в руках греческих войск и дорога на Горну Джумаю была открыта. Будучи полон оптимизма, король чувствовал себя победителем, и попытка Венизелоса убедить короля в том, что занятие Софии не имеет смысла, оказалась безуспешной. Более того, на прощание король заявил премьер-министру: «Не подписывайте перемирия, пока я не разобью остатки врага и не войду в его столицу».

Болгарская контратака

Уже на следующий день болгары, почти совсем оголив сербский фронт, перебросили свою 4-ю армию и атаковали левый фланг греческих войск, который защищала группа дивизий генерала Дамианоса. Одновременно болгары атаковали и на правом фланге в районе Неврокопи. Греческое командование было застигнуто врасплох.

В ходе двухдневных боев в районе Печово дивизии генерала Дамианоса сумели выстоять, стабилизировать свои позиции и снова занять Печово и Горну Джумаю. Перед королём Константином встал вопрос: что делать дальше. Он обратился к командиру 6-й дивизии, к мнению которого прислушивался. Старый генерал Манусояннакис советовал немедленно заключить перемирие. Поняв, что вступить в Софию уже не удастся, король попросил своего премьер-министра подписать перемирие.

Мир

18 июля боевые действия были прекращены, и в Бухаресте начались переговоры. 28 июля был заключён Бухарестский мир, по итогам которого Болгария потеряла значительную часть территорий, отошедших к ней в результате Первой Балканской войны, а также Южную Добруджу, отошедшую к Румынии.

В ходе переговоров болгарская делегация безуспешно пыталась убедить стороны, что болгарская армия выиграла сражение в Кресненском ущелье.

Среди историков до сих пор нет единого мнения о победителе в этом сражении. Фактом остаётся то, что Греция не смогла воспользоваться его плодами — согласно условиям Бухарестского мира, греческая армия оставила и Джумаю, и ущелье, а северная граница Греции была определена в районе Дойранского озера, то есть южнее даже позиций до начала сражения. В конечном итоге поле сражения сохранилось в составе Болгарии, но тем не менее, страна понесла большие территориальные потери.

Литература

• Σολων Γριγοριαδης,Οι Βαλκανικοι Πολεμοι 1912-13,Ο ΤΥΠΟΣ Α.Ε.,1979,Αθηνα
• Price W. H. Crawfurd. [books.google.com/books?id=lS2MZbW3P18C&dq= The Balkan Cockpit — The Political and Military Story of the Balkan Wars in Macedonia]. Read Books, 2008. ISBN 978-1-4437-7404-8.

Отрывок, характеризующий Сражение в Кресненском ущелье

– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.