Сражение в заливе Лейте

Сражение в заливе Лейте
Основной конфликт: Вторая мировая война, Война на Тихом океане
Авианосец Princeton в момент взрыва торпед 24 октября 1944 года
Дата	23 — 26 октября 1944
Место	окрестности острова Лейте, Филиппины
Итог	Тактическая и стратегическая победа союзников
Противники
США Австралия Японская империя
Командующие
Уильям Хэлси Томас Кинкейд Клифтон Спрэйг Джесс Олдендорф Джон Коллинз Такэо Курита Дзисабуро Одзава Сёдзи Нисимура † Киёхидэ Сима Юкио Сэки †
Силы сторон
8 тяжёлых авианосцев, 8 лёгких авианосцев, 18 эскортных авианосцев, 10 линкоров, 9 крейсеров, 141 эсминец и корабль сопровождения, около 1500 самолётов 1 тяжёлый авианосец, 3 лёгких авианосца, 9 линкоров, 19 крейсеров, 34 эсминца около 200 самолётов
Потери
около 3500 человек, 1 авианосец, 2 эскортных авианосца, 3 эсминца и корабля сопровождения около 10 000 человек, 4 авианосца, 3 линкора, 8 крейсеров, 12 эсминцев

Сражение в заливе Лейте (Второе сражение в Филиппинском море) — самое масштабное морское сражение в истории. Происходило в морях, окружающих филиппинский остров Лейте с 23 по 26 октября 1944 г. между американским флотом и японским императорским флотом. Японцы пытались изгнать или уничтожить силы союзников, расположенные возле Лейте, впервые в войне используя тактику камикадзе. Однако в результате флот союзников одержал значительную победу, потопив, среди прочего, один из двух крупнейших линкоров мира «Мусаси» и повредив второй — «Ямато». После этой битвы Объединённый флот Японии не предпринимал крупных операций.

Силы и планы сторон

Японский флот

Для отражения американского вторжения на Филиппины японское командование разработало план «Сё-1» (яп. 捷１号作戦 Сё: итиго: сакусэн, «сё» — «победа»). Так как большая часть японской авиации была потеряна во время сражения у Марианских островов, план заключался в массированном использовании флота. Флот должен был действовать тремя группами, общее руководство осуществлял адмирал Соэму Тоёда из штаба в Японии:

• 2-й флот в Сингапуре под командованием вице-адмирала Такэо Куриты: 7 линкоров, 11 крейсеров, 23 эсминца;
• 5-й флот на Тайване под командованием адмирала Киёхидэ Симы: 3 крейсера («Нати», «Асигара», «Абукума»), 7 эсминцев;
• 3-й флот в бухте Хиросима под командованием вице-адмирала Дзисабуро Одзавы: 4 авианосца («Дзуйкаку», «Дзуйхо», «Титосэ», «Тиёда»), 2 линкора («Исэ», «Хюга»), 3 лёгких крейсера («Оёдо», «Тама», «Исудзу»), 8 эсминцев.

1. Одзава должен был идти из Хиросимы, подходя к Филиппинам с севера. Авианосцы адмирала Одзавы имели только 100 самолётов, поэтому было решено использовать их в качестве приманки для отвлечения ударного соединения Уильяма Хэлси на север. Фактически, 3-й флот должен был погибнуть, отвлекая американские авианосцы на себя.
2. Тогда 2-й флот Куриты переходит из Сингапура в Бруней, там заправляется, и из его сил выделяется «Соединение С» адмирала Сёдзи Нисимуры, которое идёт в пролив Суригао на соединение с 5-м флотом адмирала Симы. Затем Курита пройдет пролив Сан-Бернардино и атакует американские транспорты с севера. 5-й флот и соединение Нисимуры пройдут пролив Суригао и атакуют транспорты с юга.

План «Сё-1» не имел даже тени шанса на успех с учетом сил противника. Даже если бы Курита прорвался в залив Лейте, там не было массы транспортов, потопление которой оправдало бы потери. Он мог посеять некоторую суматоху на плацдарме и среди вспомогательных судов, но цена была уж слишком высока. А после подхода одной или нескольких авианосных групп Хэлси японские корабли оказались бы в ловушке.

Японское командование осознавало, что рискует потерять весь флот в предстоящем сражении. Однако Филиппины надо было удержать любой ценой. После войны адмирал Тоёда объяснял свои расчёты так: «Если бы случилось самое худшее, мы могли бы потерять весь флот, но я считал, что надо пойти на риск… В случае неудачи в Филиппинской операции морские коммуникации с югом были бы полностью отрезаны и флот, вернувшись в японские воды, не смог бы получать необходимого топлива, а оставшись в южных водах, не смог бы получать боеприпасы и вооружение. Не было никакого смысла спасать флот за счёт утраты Филиппин».

Американский флот

Американское командование разработало план вторжения на Филиппины — операцию «Кинг-2». Операция началась прежде, чем японцы успели подготовиться к реализации плана «Сё-1».

Американский флот состоял из двух оперативных соединений под общим командованием адмирала Хэлси:

Оперативное Соединение 38 (вице-адмирал М. Э. Митчер)

• Оперативная Группа 38.1 (контр-адмирал Дж. С. Маккейн): 5 авианосцев, 6 крейсеров, 14 эсминцев.
• Оперативная Группа 38.2 (контр-адмирал Д. Ф. Боган): 3 авианосца, 2 линкора, 3 крейсера, 16 эсминцев,
• Оперативная Группа 38.3 (контр-адмирал Ф. К. Шерман): 4 авианосца, 2 линкора, 4 крейсера, 3 эсминцев.
• Оперативная Группа 38.4 (контр-адмирал Р. Э. Дэвисон): 4 авианосца, 2 линкора, 2 крейсера, 15 эсминцев.

Оперативное Соединение 77 (вице-адмирал Т. К. Кинкейд)

• Оперативная Группа 77.2 (контр-адмирал Дж. Б. Олдендорф): 6 линкоров («Пеннсильвания», «Калифорния», «Теннесси», «Миссиссиппи», «Мэриленд», «Вест Вирджиния»), 8 крейсеров («Луисвилл», «Портленд», «Миннеаполис», «Денвер», «Коламбиа», «Феникс», «Бойз», «Шропшир»), 28 эсминцев.
• Оперативная группа 77.4 (контр-адмирал Т. Л. Спрэг)
• Оперативная Единица Таффи-1 (контр-адмирал Спрэг):
• Оперативная Единица Таффи-2 (контр-адмирал Стамп):
• Оперативная Единица Таффи-3 (контр-адмирал К. Э. П. Спрэг):

Подготовка

17 октября 1944 года американцы осуществили высадку на остров Лейте, между Таклобаном и Дулагом. Для нейтрализации японской авиации было использовано ОС 38 (Оперативное Соединение 38) адмирала Марка Митчера. Это соединение имело 9 тяжёлых и 8 лёгких авианосцев, всего 1178 самолётов. 20-21 сентября был проведён ряд налетов на аэродромы Лусона, 9 сентября — на аэродромы Тайваня, 12-13 ноября и 17-18 ноября — снова по Лусону.

[11 сентября] …неполадки со связью оказались роковыми. Прибывшие американские пилоты увидели то, на что не смели надеяться. Около сотни «Зеро» стояли на аэродроме Себу, совершенно беззащитные против ударов с воздуха. Американцы не упустили такую редкостную возможность. Начался подлинный кошмар. … более 50 «Зеро» превратились в обломки. Это была страшная потеря. Одним ударом противник уничтожил 2/3 истребительной авиации на Филиппинах. Многие из уцелевших «Зеро» были повреждены.

Во время этих налетов в гавани Манилы был потоплен эсминец «Сацуки». Налёты привели к тому, что истребительная авиация не смогла участвовать в обороне Филиппин. Командующий первым воздушным флотом вице-адмирал Такидзиро Ониси принял решение о применении тактики камикадзе. Его знаменитые слова «Я не думаю, что есть ещё какой-то способ выполнить стоящую перед нами задачу» были произнесены 19 октября. Первый вылет лётчиков-камикадзе состоялся на следующий день.

Утром 20 октября основные силы американской 6-й армии высадились на остров. В этот момент произошёл налёт японской авиации, которая впервые использовала тактику камикадзе: был повреждён крейсер «Австралия». Кроме того, торпеда повредила лёгкий крейсер «Гонолулу».

Атаки подводных лодок

Подлодка «Дартер» произвела торпедную атаку и выпустила 6 торпед с дистанции 1000 ярдов в крейсер «Атаго» и добилась 2 попаданий. «Атаго» начал тонуть, эсминцы «Асасимо» и «Кисинами» подошли к крейсеру и спасли адмирала Куриту вместе с 529 моряками. В 5:53 «Атаго» затонул, унеся с собой 360 человек. Одновременно «Дартер» выпустила 4 торпеды из кормовых аппаратов в тяжёлый крейсер «Такао». 2 из них попали в крейсер, «Такао» начал крениться, на нём вспыхнули пожары, вода залила котельное отделение. Крейсер отправили назад в Бруней под эскортом эсминца «Наганами».

Подлодка «Дейс» выпустила 4 торпеды, подорвав крейсер «Мая», который затонул в 6:05 вместе с 336 членами экипажа. Эсминец «Акисимо» успел спасти 769 человек.

Сражение в море Сибуян (24 октября)

В 6:30 адмирал Курита вошёл в море Сибуян. Американцам было уже известно расположение японского флота, уже были обнаружены соединения Нисимуры и Симы. Курита надеялся, что базовая авиация сможет обеспечить воздушное прикрытие его флота. Но базовая авиация была почти уничтожена. Вице-адмирал Ониси организовал на американский флот три волны налетов, по 50-60 самолётов в каждой волне. При этом большая часть самолётов была уничтожена. Однако, авиации удалось уничтожить 1 авианосец.

В 9:39 к американскому флоту неожиданно вышел один японский бомбардировщик Yokosuka D4Y «Джуди» и атаковал авианосец «Princeton». Ему удалось сбросить 500-фунтовую бомбу прямо на полетную палубу авианосца, после чего его сбил истребитель. Однако вскоре на ангарной палубе авианосца начался сильный пожар, взорвались торпеды, взрывом сорвало полетную палубу, и авианосец вышел из строя. Крейсер «Бирмингем» помогал тушить пожар, но внезапный взрыв на авианосце повлек гибель 255 человек на крейсере. Адмирал Митчер приказал затопить авианосец и при наступлении темноты крейсер «Рено» уничтожил его торпедами.

Самолёты с авианосца «Essex» сбили всего 24 самолёта. Другие группы истребителей также установили замечательные рекорды: самолёты с «Princeton» сообщили об уничтожении 34 японских самолётов, с нового «Lexington» — 13, с «Langley» — 5. Это был удачный день. Такого количества сбитых самолётов противника не было со времени боя у Марианских островов 20 июня 1944 г.

Несмотря на уничтожение авианосца, большая часть японских самолётов была уничтожена, и прикрывать корабли Куриты оказалось нечем. Когда Курита повернул на запад, он попал под 5 атак самолётов ОС 38 при полном отсутствии воздушного прикрытия.

Атаки длились весь день, в них участвовали 259 самолётов. В первой волне участвовали самолёты с авианосцев «Интрепид» и «Кабот», во второй — с авианосцев «Интрепид», «Essex» и «Лексингтон». Американцы сосредоточили удары на линкоре «Мусаси», который получил 20 торпед и 17 бомб, не считая 18 близких разрывов. В 18:35 «Мусаси» затонул. Из 2279 человек экипажа погиб 991. В «Ямато» попали 2 бомбы (13:30). Корабль начал крениться, но аварийные партии выровняли крен. Линкор «Нагато» получил 2 прямых попадания (14:20), одно пришлось в котельное отделение. Второе попадание пришлось в кубрики. В 13:38 тяжёлый крейсер «Тонэ» получил 2 мелкие бомбы, ещё 2 разорвались рядом. В 13:15 эсминец «Киёсимо» получил прямое попадание, 5 бомб разорвались рядом. Повреждения получили некоторые эсминцы.

В 15:00 Курита повернул на запад и следовал этим курсом до 16:14, когда ему было приказано «атаковать с верой в божественное провидение». В это самое время (16:40) разведка обнаружила соединение Одзавы — который изо всех сил старался быть обнаруженным — и Хэлси принял это соединение за главные силы японского флота. Сочтя флот Куриты уничтоженным в море Сибуян, Хэлси приказал 3-му флоту (65 кораблей) идти на север, на перехват соединения Одзавы.

Сражение в проливе Суригао (25 октября)

Соединение Нисимуры

«Соединение С» адмирала Нисимуры (оно же «Южная группа») вышло из бухты Бруней 22 октября в 15:00. Под командованием Нисимуры были линкоры «Ямасиро» и «Фусо», тяжёлый крейсер «Могами» и 4 эсминца. В ночь на 23 октября соединение прошло зону патрулирования американской подлодки «Дартер»(SS-227), однако подводная лодка в тот момент покинула зону патрулирования и ушла на север, где приняла участие в атаке на корабли Куриты. Нисимура смог пройти незамеченным в море Сулу.

24 октября он был замечен разведывательным самолётом с авианосца «Enterprise» и в 9:18 соединение попало под атаку американских бомбардировщиков с авианосца «Франклин». Успех этого единственного налета был незначителен: «Ямасиро» выдержал несколько близких разрывов, а на линкоре «Фусо» возник пожар, уничтоживший несколько гидросамолётов. Пожар был потушен за 45 минут. Несколько человек погибло на эсминце «Сигурэ». Теперь адмирал знал, что обнаружен и курс его известен, и знал о том (из радиограммы в 18:30), что флот Куриты задерживается. Однако, по необъяснимым причинам Нисимура продолжал двигаться вперед и даже не дожидался соединения адмирала Симы. 25 октября в 02:00 он вошёл в пролив Суригао.

На перехват вышло соединение адмирала Олдендорфа. В этом сражении американцы не использовали авиацию (кроме незначительного участия 26-ти разведывательных самолётов с «Энтерпрайза»), это был своего рода подарок флотскому командованию. Имея 6 линкоров и 8 крейсеров, Олдендорф обладал полным превосходством над двумя старыми линкорами Нисимуры.

В 22:00 Нисимуру атаковали 39 американских торпедных катеров. В 1:02 атака повторилась, в 1:25 Нисимура прорвал линию катеров, не понеся потерь. В 2:00 начались атаки американских эсминцев, они выпустили 27 торпед и в 2:07 несколько раз попали в «Фусо». Линкор загорелся, разломился надвое и затонул. Капитан линкора, контр-адмирал Масами Бан погиб вместе с кораблем.

адмирал Шерман впоследствии писал, что первым был потоплен именно «Ямасиро»: «Вдруг флагманский корабль Нисимуры, линейный корабль „Ямасиро“, взорвался и затонул. По-видимому, в результате попаданий торпед сдетонировали его пороховые погреба. Было слышно, как Нисимура говорил по радиотелефону: „Мы торпедированы. Вы должны идти дальше и атаковать корабли противника“. Это были последние слова Нисимуры. После этого командование перешло к командиру „Фусо“. Он не отдавал никаких приказаний, а продолжал слепо идти на север навстречу своей судьбе.»

В 02:09 — 02:11 американцы выпустили ещё 20 торпед которые потопили эсминцы «Ямагумо» и «Митисио», повредили «Асагумо» и задели линкор «Ямасиро». В 02:25 новая торпедная атака повредила «Ямасиро», его скорость снизилась до 5 узлов, 3 башни были разбиты. В 3:11 он получил новые торпедные попадания.

В 02:51 по «Ямасиро» открыли огонь крейсеры, а в 3:10 линкоры. Они выпустили по «Ямасиро» 225 снарядов калибров 356 мм и 406 мм. В 03:00 «Ямасиро» повернул на запад, но вскоре получил 2 торпедных попадания в районе машинного отделения, возник сильный крен и корабль затонул в 03:19 в точке 10°22′14″ с. ш. 125°21′20″ в. д.10.37056° с. ш. 125.35556° в. д. / 10.37056; 125.35556 (Yamashiro's wreck)   . Вместе с линкором погибли адмирал Нисимура и капитан корабля, контр-адмирал Кацукиё Синода.

2 эсминца повернули, чтобы уйти из пролива. В этот момент американские крейсера по ошибке открыли огонь по эсминцу «Грант». Эсминец получил 12 попаданий от своих крейсеров и 9 от японских эсминцев, загорелся и потерял ход. На эсминце было убито и ранено 129 человек.

Соединение Симы

Соединение адмирала Симы (2 тяжёлых, 1 лёгкий крейсер, 7 эсминцев) вышло с Тайваня 20 октября. Уже в пути адмирал получил задание оказать поддержку соединению Нисимуры. Корабли Симы американцы обнаружили утром 24 октября, но приняли их за флот Нисимуры.

Днем японские эсминцы были перехвачены палубными самолётами с авианосца «Франклин». Американцы потопили эсминец «Вакаба» и повредили «Хацусимо» и «Хацухару», которые вернулись в Манилу.

Сима вошёл в пролив Суригао почти сразу за Нисимурой. В 03:18 «Нати» и «Асигара» прошли мимо частей разрушенного «Фусо», и Сима радировал Нисимуре: «Мы достигли места сражения». В этот момент «Ямасиро» как раз начинал переворачиваться, «Сигурэ» пытался прорваться на юг, а охваченный огнём «Могами» шёл вслед за эсминцем практически без управления. В 03:23 эсминцы Симы ошибочно произвели торпедную атаку, после чего «Нати» столкнулся с «Могами». Сима принял решение отходить и отозвал эсминцы.

Сима смог увести свои тяжёлые крейсера и три из четырёх оставшихся при нём эсминцев вначале в бухту Корон (о-ва Каламиан), а затем в Манилу. «Сигурэ» достиг Брунея 27 октября. В 06:21 «Асагумо» был потоплен орудийным огнём кораблей Олдендорфа (10° 04' N, 125° 21' Е). Американцы подобрали из воды и пленили три десятка человек с «Асагумо», в числе которых оказался и командир корабля капитан 2-го ранга Кадзуо Сибаяма. На потопление «Могами» самолёты и корабли 7-го флота потратили полдня. В 12:07 его затопили сами японцы (торпедой эсминца «Акэбоно»).

Сражение у острова Самар (25 октября)

24 октября в 16:14 Курита повернул на восток и направился к проливу Сан-Бернардино. В этот момент линкоры Олдендорфа ушли к проливу Суригао на перехват соединения Нисимуры, а ОС 38 адмирала Хэлси двигалось на север за авианосцами Одзавы. Пролив Сан-Бернардино оказался открыт. Ночью флот Куриты прошёл проливы и вышел к острову Самар. В 5:40 японский флот повернул на юг шестью колоннами и вышел на американскую «Оперативную Группу 77.4» (контр-адмирал Т. Л. Спрэг). Ближе всего к японцам оказались эскортные авианосцы «Фэншо Бей», «Калинин Бей», «Гэмбир Бей», «Сент-Ло», «Уайт Плейнз» и «Киткен Бей». Американские радары засекли флот Куриты в 05:46.

Контр-адмирал Спрэг приказал выслать в воздух все самолёты и лечь на восточный курс, пытаясь на полном ходу (16 узлов) уйти от противника. Примерно в 5:56 линкор «Ямато» открыл огонь с дистанции 15 миль по авианосцу «Уайт Плейнз». Позже он перенёс огонь на авианосец «Сент-Ло». В этот момент (07:24) Спрэг передал по радио просьбу о помощи, но Олдендорф находился далеко в проливе Суригао, а Хэлси — на дистанции 500 миль, связанный боем с соединением Одзавы. Адмирал Спрэг послал 7 эсминцев и эскортных миноносцев ближнего прикрытия произвести торпедную атаку соединения Куриты. Эсминцам удалось вывести из боя тяжёлый крейсер «Кумано» и задержать продвижение противника, однако они понесли огромные потери в личном составе, также было потеряно 3 эсминца. Героическая атака эсминцев и миноносцев отвлекла на себя часть сил японской эскадры. Шерман называет эту атаку «одним из самых смелых и кровопролитных боев за время всей войны», а Кинкейд «одним из самых доблестных и героических актов в войне».

В это время японские крейсеры обошли американскую группировку с севера и открыли огонь по авианосцам. Все авианосцы получили попадания, авианосец «Gambier Bay» потерял ход, затем перевернулся и затонул. Остальные авианосцы под огнём противника выпускали самолёты, которые атаковали японский флот бомбами, торпедами, ракетами и даже пулемётным огнём на бреющем полёте. Один из крейсеров затонул, два получили тяжелые повреждения. Японцы были уверены что им противостоят тяжелые авианосцы американцев.

Результаты боя окончательно и несомненно показали что даже самое мощное соединение артиллерийских кораблей без прикрытия с воздуха теперь не имеет никаких шансов. Даже против авианосцев-джипов, прикрываемых лишь эсминцами и эскортными миноносцами, если только они имеют достаточно самолётов и решительных пилотов.

В 08:11 Курита приказал: «Прекратить бой, отойти на север вместе со мной, скорость 20 узлов». Его соединение потеряло 3 крейсера и ещё несколько кораблей было повреждено. В 9:55 флот двигался на север, затем до 10:47 описывал дугу на северо-запад, в 11:15 он повернул на северо-запад, описал круг и вернулся на курс N к 11:36. После войны Курита отказывался обсуждать причины отхода.

Существуют самые разные оценки действий адмирала Куриты в этом бою. Шерман пишет, что «к концу двух дней сильных боев, в которых его корабли понесли огромные потери, он проявил себя как жалкий, неспособный командир», а П. С. Далл считает, что действия Куриты были вполне разумными.

Когда соединение Куриты повернуло на юг, американский флот попал под удар японской авиации, действовавшей с баз на Филиппинах. Авианосцы «Santee» и «Suwanee» получили попадания и были сильно повреждены. В 11:49 ещё шесть самолётов-камикадзе атаковали авианосцы: в 12:00 получил повреждения и затонул авианосец «Сент-Ло», пожары начались на авианосцах «Уайт Плейнз» и «Калинин Бэй».

Сражение у мыса Энганьо

В ночь на 25 октября соединение адмирала Одзавы находилось к северу от американского флота. Корабли совершали беспорядочные манёвры около мыса Энганьо, передавали сообщения по радио и пускали густой дым, чтобы привлечь к себе внимание противника.

Американская разведка обнаружила соединение Одзавы 25 октября на рассвете. Хэлси направил на север соединения Богана, Дэвисона и Шермана. Одзава имел 108 самолётов. Лётчики не умели садиться на авианосцы, поэтому им было приказано атаковать американский флот и приземлиться на Филиппинах. Одзава оставил при себе 31 истребитель; отразить налёт американской авиации всё равно было невозможно.

Авиация атаковала японский флот в 7:20. В первой волне было 80 самолётов, во второй — 50. «Дзуйкаку» получил попадание торпеды, стал крениться на левый борт и у него вышла из строя связь. В 7:56 взорвался эсминец «Акицуки». В 7:31 под атаку попал «Дзуйхо». Бомбы повредили топливные цистерны, вспыхнул пожар, авианосец получил крен и в 7.55 начал терять скорость. Первая атака закончилась в 7:59.

Как раз в этот момент японские линкоры прорвались к эскортным авианосцам адмирала Спрэга и открыли по ним огонь. В 7:24 Спрэг отправил по радио просьбу о помощи, но самолёты Хэлси были подняты в воздух для атаки соединения Одзавы.

Во второй атаке участвовало 170 самолётов, они потопили лёгкий авианосец «Титосэ» (8:30). Соединение Одзавы отступало на север, уводя за собой американский флот. Адмирал Хэлси был удивлён радиограммой Кинкейда с просьбой о помощи, поскольку считал своей основной задачей именно уничтожение японского авианосного флота. В 11:15 линкоры получили приказ двигаться на юг для спасения американских кораблей у острова Самар. Авианосной группе адмирала Богэна было приказано сопровождать линкоры. Для уничтожения японских авианосцев была оставлена группа 38.4 (контр-адмирал Р. Э. Дэвисон).

Третья атака началась в 12:05. Авианосец «Дзуйкаку» был атакован примерно 100 бомбардировщиками и торпедоносцами. В него попали восемь торпед и четыре бомбы (также несколько близких разрывов). На авианосце начались пожары, он потерял ход и затонул в 13:14.

В авианосец «Дзуйхо» попало 2 торпеды и 4 бомбы, и множество бомб разорвалось рядом. Во время третьей атаки он получил ещё 10 близких разрывов и в 14:26 затонул. Капитан Каидзука Такео погиб вместе с кораблем.

Из боя сумели выйти 3 крейсера (адмирал Одзава вернулся на крейсере «Оёдо») и 7 эсминцев. В этом сражении были уничтожены последние японские авианосцы, в том числе «Дзуйкаку», участник нападения на Пёрл-Харбор. Однако Одзава выполнил свою задачу: он дал возможность флоту Куриты атаковать Кинкейда и благополучно уйти.

Соединение адмирала Хэлси (он находился на линкоре «Нью-Джерси») спешило на юг, на перехват эскадры Куриты. Но Хэлси прибыл в пролив Сан-Бернардино через два часа после того, как там прошли корабли Куриты. У берега острова Самар американские корабли обнаружили эсминец «Новаки» и после 45-минутного обстрела потопили его (01:35).

Итоги

Японский флот потерял в сражении: 4 авианосца («Дзуйкаку», «Дзуйхо», «Титосэ», «Тиёда»); 3 линкора («Мусаси», «Ямасиро», «Фусо»); 8 крейсеров (в их числе: «Атаго», «Мая», «Тёкай», «Тикума», «Судзую», «Могами»); 12 эсминцев (в их числе: «Ямагумо», «Митисио», «Вакаба», «Асагумо», «Новаки», «Фудзинами», «Акицуки», «Хацудзуки»). Ещё несколько эсминцев было потеряно в последующие дни по пути в порт.

Потери американцев были значительно меньше: 1 авианосец, 2 эскортных авианосца, 3 эсминца и корабля сопровождения.

В ходе сражения американский флот допустил ряд ошибок: неправильно оценил численность «Южного соединения», неправильно оценил потери флота Куриты в бою в море Сибуян, и оставил без прикрытия пролив Сан-Бернардино, однако качественное и количественное превосходство было таково, что эти ошибки существенного влияния на ход сражения не оказали. В свою очередь и японское командование допустило ряд странностей (например, несогласованность действий отрядов Симы и Нисимуры и уход Куриты из моря Самар).

Бой показал, что без прикрытия с воздуха флот не имеет возможности осуществлять боевые действия. После сражения Япония более не планировала крупных операций на море.

США сумели захватить плацдарм на Филиппинах и начать наступление вглубь архипелага, их авиация полностью отрезала Японию от источников нефти на Суматре и Борнео.

Во время сражения были осуществлены первые вылеты лётчиков-камикадзе, которые подтвердили их эффективность.

Литература

• [macbion.narod.ru/war/leyte/surigao-1.htm Три загадки боя в проливе Суригао]
• [LCoat.tripod.com/leytpage.htm Leyte Gulf Naval Chess Game], a free, educational boardgame of the battle, to print off, assemble, and play — with historical commentary

Ссылки

[lenta.ru/articles/2014/10/17/leytegulf/ Описание битвы на сайте lenta.ru]

Отрывок, характеризующий Сражение в заливе Лейте

Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]