Битва за Спион-Коп

28°39′00″ ю. ш. 29°30′59″ в. д.28.65000° ю. ш. 29.51639° в. д. / -28.65000; 29.51639   

Битва за Спион-Коп
Основной конфликт: Вторая англо-бурская война
Буры на фоне Спион-Копа
Дата	24 января 1900 года
Место	Спион-Коп, Наталь
Итог	победа буров
Противники
Великобритания Великобритания Оранжевое государство Трансвааль
Командующие
Редверс Буллер Чарльз Уоррен Эдвард Вудгейт † Невилл Литтлтон Александр Торникрофт Луис Бота Схалк Бюргер Хендрик Принсло
Силы сторон
30 000 8000
Потери
1500, из них 243 убитых 68 убитых и 267 раненых

Битва за Спион-Коп — сражение второй англо-бурской войны за холм Спион-Коп 24 января 1900 года. После неудачи при Коленсо британский генерал Редверс Буллер предпринял попытку форсировать Тугелу в 30 километрах выше по течению. 16—18 января его части переправлялись через реку, после чего вступили в бой с бурами, успевшими сформировать фронт. К 22 января попытки фронтального прорыва были признаны безуспешными, и ставка была сделана на внезапный захват господствующей высоты в цепи крутых холмов, Спион-Копа. В ночь на 24 января британские полки сумели застать врасплох защитников Спион-Копа, и те отступили с плоской вершины. Утром буры контратаковали, после чего весь день на вершине шёл изнурительный окопный бой. К вечеру обе стороны посчитали себя проигравшими и в темноте отступили. Несколько буров остались на вершине, просигнализировали товарищам об отходе британцев, и буры снова поднялись на Спион-Коп. Британцы отступили за Тугелу.

Предыстория

После того как в начале ноября 1899 года буры осадили Ледисмит, командующий войсками Наталя генерал Редверс Буллер пытался деблокировать город. Буры заняли позиции на северном (левом) берегу Тугелы, и форсирование реки было главной трудностью для британцев. В середине декабря Буллер повёл войска через реку в самом близком месте к Ледисмиту, у Коленсо, который ещё занимали буры. Атака потерпела поражение, и Буллер решил найти новое место перехода через реку. Оно было найдено в 25 километрах выше по течению, у брода Потжитерс. С 11 января там стали постепенно сосредотачиваться отдельные британские части, 16 января бригада Невилла Литтлтона стала переправляться через Потжитерс. Это соединение вместе с бригадой Эдварда Вудгейта входило в дивизию генерала армии Чарльза Уоррена. Генерал-лейтенант Фрэнсис Клери, подчинявшийся Уоррену, командовал дивизией, в которую входили бригады Хилдварда и Харта. Кроме того, в корпус входили бригада Талбота Коука, отдельные кавалерийские части и около 60 артиллерийских орудий. Редверс Буллер был командующим фронта, степень его участия в руководстве атакой достоверно неизвестна.

Литтлтон переправился напротив юго-восточного подножия подковообразной цепи крутых холмов, где господствует расположенный на острие Спион-Коп (Шпионский Холм). Уоррен вместе с бригадами Вудгейта, Хилдварда и Харта переправился 17—18 января километрах в восьми западнее Потжитерса, через брод Тричардс. Видя передвижение британцев, буры оттянули на запад часть сил из-под Коленсо, а также прислали туда некоторые соединения, осаждающие Ледисмит. Они не успели занять берег реки, и Потжитерс и Тричард были преодолены без сопротивления. Первыми Тричардс перешли кавалеристы, дальше отправившиеся на северо-запад для разведки бурских позиций. Они перехватили и разбили отряд коммандо Хейлброна, двигавшийся на запад к Эктон-Хоумс. Однако Уоррен совершил роковую ошибку, не послав части дальше с целью обойти цепь Спион-Копа с северо-запада. Вместо это кавалерия вернулась в тыл, а британцы развернули по широму фронту слева направо бригады Хилдварда, Харта и Вудгейта. Последняя заняла позиции напротив вершины Спион-Коп, слева от бригады Литтлтона; бригада Коука осталась в резерве.

19—21 января британцы вели медленное фронтальное наступление по изрезанной оврагами местности. К тому моменту буры уже развернули фронт почти до Эктон-Хоумс, вырыли траншеи и оказывали неприятелю серьёзное сопротивление. 22 января британское командование признало продолжение текущего наступления бесперспективным, и было принято решение атаковать выпиравший из бурского фронта Спион-Коп. Его захват дал бы решающее преимущество при атаке на остальные холмы цепи и позволил бы артиллерии вести продольный обстрел траншей к западу. Атаку собирались осуществить в ночь на 23 января силами бригады Вудгейта (2-й Королевский ланкастерский полк, 2-й Ланкаширский фузилерский полк и 1-й Южный ланкаширский полк), которая должна была осуществить подъём при поддержке 180 конных пехотинцев подполковника (по другим данным, полковника) Александра Торникрофта, занимавшихся разведкой холма. Затем операция была перенесена на ночь 24 января, возможно по той причине, что Торникрофт хотел доразведать местность. Это была не первая и не последняя задержка в операции, Уоррен позже за них резко критиковался.

Битва

В час ночи 24 января бригада Вудгейта и разведчики Торникрофта начали взбираться по крутым склонам Спион-Копа, дождь помог им незаметно подобраться к бурам. Холм охраняли немногочисленные коммандос Врихейда, не ожидавшие нападения. В 3 часа начался бой, вскоре буры отступили. Очевидно, они бежали со всей плоской вершины холма или даже спустились к его подножию. Британцы, по их словам, заняли траншеи по центру плато на вершине холма, в темноте полагая, что дошли до его края. Согласно бурским данным, солдаты противника прошли вершину и заняли позиции за валунами, обрамляющими плато. Для буров потеря Спион-Копа означала скорое отступление остального фронта, и в контратаку были брошены резервы: коммандо Каролины во главе с Хендриком Принсло и некоторые преторийские отряды. Они сумели откинуть британцев с северного края плато, после чего те укрылись в 40-сантиметровых траншеях. Началась упорная ружейная перестрелка. Буры сумели установить на соседних высотах до пяти орудий, которые вели по сгрудившимся на вершине британцам довольно точный огонь. Британцы не могли воспользоваться десятками своих орудий, остававшихся у подножия крутых холмов.

Около 8:30 был убит осколком снаряда генерал-майор Вудгейт. В то же время был ранен командир 2-го Ланкаширского фузилерского полка полковник Бломфилд и убиты двое майоров. В рядах британцев возникла неразбериха с командованием, по рангу оно перешло к командующему 2-м Королевским ланкастерским полком полковнику Крофтону. Тот прислал Уоррену записку с требованием срочно прислать подкрепление, или он отступит. Подкрепление было послано в виде батальонов бригады Коука. Сам же Коук был оставлен у подножия, так как Буллер решил назначить временным командиром на Спион-Копе Торникрофта, что противоречило ранговой системе. Более трёх тысяч британцев были отправлены на Спион-Коп, где им не хватало укрытий: ширина фронта на вершине равнялась всего паре сотен метров. В середине дня у британцев кончилась вода, под непрекращающимся ружейным и артиллерийским обстрелом их боевой дух опустился до минимума. Некоторые ланкаширские фузилёры сдались, другим это не позволил сделать Торникрофт. На позициях буров дела обстояли также плачевно. Они не могли видеть потерь британцев, скрытых за бруствером, в то время как их раненые и мёртвые товарищи лежали рядом. Для бойцов коммандо было непривычно участвовать в позиционном бою, и они начали массово дезертировать к подножию холма.

Торникрофт продолжал просить поддержки. Вечером Литтлтон атаковал восточные вершины гряды, Твин-Пикс, и, по некоторым данным, после кровопролитных боёв овладел ими. К закату на вершине Спион-Копа оставались немногочисленные буры, которые в темноте покинули высоту. Командовавший участком фронта Схалк Бюргер после потери южных вершин гряды признал поражение и приказал войскам отступать. Уоррен, не имевший понятия о действиях буров, ночью послал к Торникрофту связного, Уинстона Черчилля, с целью выяснить его дальнейшие планы. Торникрофт отказался от идеи продолжения сражения даже при поднятии на вершину артиллерии, и приказал отступать с холма. Ночью британцы снялись со всего фронта и отступили, на следующий день переправившись назад за Тугелу. В темноте буры также сворачивали лагеря и собирались отступить по всем направлениям, когда к ним прибыл Луис Бота и, пристыдив, приказал занять оставленные позиции. На рассвете буры увидели двоих своих товарищей на вершине Спион-Копа, радостно размахивавших руками и стрелявших в воздух. Они снова заняли холм.

Последствия

Чарльз Уоррен, оставшийся в истории более известным как глава лондонской полиции во времена Джека Потрошителя, был снят с должности после битвы. Он считается главным виновником поражения и больше никогда не командовал войсками в боевых условиях. В начале февраля Буллер предпринял ещё одну попытку прорвать оборону Тугелы, на этот раз у Вааль-Кранца, восточнее Спион-Копа. Сражение развивалось примерно с тем же сценарием, что и на Спион-Копе, и Буллер снова отступил за реку. Наконец, во второй половине февраля британцы снова атаковали буров у Коленсо, на этот раз успешно. Буры сняли осаду Ледисмита, в то же время Кронье потерпел катастрофу при Пардеберге, и дальше они только отступали, позволив британцам оккупировать республики. Буллер одержал ещё ряд побед, и осенью триумфально вернулся на родину. Однако вскоре ему припомнили неудачи на Тугеле, и он был уволен со службы.

В отличие от генералов, несколько рядовых участников событий с британской стороны позже получили широкую известность и стали одними из самих влиятельных представителей своих наций. Так, будущий премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль принимал участие в сражении как кавалерист и курьер, посланный вечером 24 января на вершину к Торникрофту. Потери британцев на Спион-Копе оцениваются в 1500 человек, в разы больше бурских. В составе индийских санитарных частей раненых выносил Мохандас Ганди, позже ставший «отцом нации». С бурской стороны рядовым бюргером сражался сын госсекретаря Трансвааля Денейс Рейц, в будущем министр ЮАС.

После битвы Спион-Коп получил известность, в том числе благодаря крутизне склонов; его именем были названы некоторые объекты. Наиболее известной стала британская традиция называть Спион-Копом крутые трибуны стадионов.

В 2010 году в честь исторического сражения был также назван новейший фрегат УРО ВМС ЮАР SAS «Спиюнкоп» (Spioenkop) проекта МЕКО A200.

Литература

• Рейтц, Дениз. Коммандо. Бурский дневник бурской войны
• Дойл, Артур Конан. Англо-бурская война
• Черчилль, Уинстон. От Лондона до Ледисмита

Ссылки

• [britishbattles.com/great-boer-war/spion-kop.htm The Battle of Spion Kop]  (англ.)
• [www.griquas.com/2006/kop.htm Scott Balson’s trip to South Africa — 9th September 2006 — Spioenkop Battlefield]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Битва за Спион-Коп

– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.