Сражение на острове Санта-Роза

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сражение на острове Санта-Роза
Основной конфликт: Гражданская война в Америке

форт Пикенс
Дата

9 октября 1861 года

Место

остров Санта-Роза, Флорида

Итог

Победа США

Противники
США КША
Командующие
Харви Браун Ричард Андерсон
Силы сторон
600 чел. 1200 чел.
Потери
67 чел. 87 чел.

Сражение на острове Санта-Роза (англ. The Battle of Santa Rosa Island) — одно из первых сражений американской гражданской войны. Сравнительно небольшое по масштабам, оно произошло 9 октября 1861 года на острове Санта-Роза во Флориде и представляло собой неудачную попытку южан захватить форт Пикенс, занятый федеральным гарнизоном.





Предыстория

10 января 1861 года штат Флорида вышел из состава Союза, и гарнизону северян (50 артиллеристов и 31 моряк) под командованием коменданта форта Барранкас лейтенанта Адама Слеммера пришлось, уничтожив пороховой погреб на форте Мак-Ри и заклепав пушки форта Барранкас, эвакуироваться на канонерке Wyandotte в пустовавший со времён Мексиканской войны форт на острове Санта-Роза, где благодаря поддержке вооружённой пятью пушками Wyandotte они продержались до апреля, отвергнув два предложения сдаться, пока не прибыло сильное подкрепление с Севера. Таким образом, это укрепление стало одним из четырёх фортов в южных штатах, которые так и не были захвачены конфедератами.

Остров Санта-Роза, принадлежавший штату Флорида, представлял собой узкую полосу земли длиной 65 километров, расположенную в 50 километрах от границы штата Алабама. На западной оконечности острова находился форт Пикенс, в котором осенью 1861 года размещались части 1-го, 2-го и 5-го артиллерийских и 3-го пехотного полков США под общим командованием полковника Харви Брауна из 5-го артиллерийского полка. 6-й Нью-Йоркский добровольческий пехотный полк (зуавы — 220 рядовых при 14 офицерах) под командованием полковника Уильяма Уилсона стоял лагерем за валами форта в одной миле к востоку от него. Остров Санта-Роза перекрывал Пенсакольскую гавань, а форт контролировал выход из неё, что не позволяло южанам использовать гавань и порт. Форт Пикенс был самым сильным из четырёх фортов, защищавших гавань Пенсаколы. Строительство его было начато в 1829 и закончено в 1834 году. Форт получил название в честь генерал-майора Эндрю Пикенса из ополчения Южной Каролины.

Принявший командование гарнизоном южан в Пенсаколе бригадный генерал Брэкстон Брэгг не стал планировать осаду форта, поскольку понимал, что господство федерального флота в заливе делает невозможным удержание форта даже в случае удачного штурма. Однако 14 сентября десантный отряд[1] с трёхмачтового винтового 53-пушечного фрегата северян Colorado сжёг у причала шхуну Judah, которая, как полагали, готовилась выйти в море в качестве приватира южан, и заклепали одну из пушек береговой батареи. Брэгг решил провести акцию возмездия и высадить десант на остров Санта-Роза. Видимо, он не планировал захват форта, а нацеливался исключительно на полк Уильсона. Бригадному генералу Ричарду Андерсону было поручено возглавить отряд в 1 100 человек.

Андерсон собрал своих людей у верфи вечером 8 октября. Там они погрузились на пароход «Time» и переправились в Пенсаколу. По пути Андерсон разделил отряд на три батальона:

  • 1 батальон, 350 чел.; полк. Джеймс Чалмерс (из 10-го миссиссипского полка)
  • 2 батальон, 400 чел.; полк. Паттон Андерсон (из 1-го флоридского)
  • 3 батальон, 260 чел.; полк. Джон Джексон (5-й джорджианский)

Отдельно была добавлена рота (53 человека) лейтенанта Джеймса Хэллонквиста.

Отряд прибыл в Пенсаколу в 22:00 и частично переместился на пароход «Ewing» и на несколько барж.

Сражение

Вскоре после полуночи флотилия вышла в море и в 02:00 высадилась на острове Санта-Роза примерно в 4 милях от форта Пикенс. Солдаты повязали на руки белые полосы ткани, чтобы отличить своих от чужих в темноте. На суше Андерсон приказал полковнику Чалмерсу наступать на запад вдоль северного берега острова. Полковнику Паттону Андерсону было велено перейти остров и отправиться на запад вдоль южного берега. Батальон Джексона шел позади Чалмерса. При обнаружении противника Джексону было приказано встать между двумя батальонами. Андерсон планировал напасть на федеральных зуавов, разбить их и разрушить батарею около лагеря. Не существует свидетельств того, что он планировал штурмовать сам форт.

Около 03:30 прозвучали первые выстрелы. Уильсон сразу же начал строить свой полк перед лагерным госпиталем и отправил данесение о нападении в форт.

Услышав стрельбу, полковник Джексон приказал своим людям примкнуть штыки и направил их вперед. Отбросив несколько пикетов, они вышли прямо к федеральному лагерю. Зуавы были застигнуты врасплох и обратились в бегство. Уильсон не смог их остановить. Однако, атакующие задержались в захваченном лагере, теряя при этом инициативу. К 16:00 люди Халлонквиста успели заклепать несколько орудий и подожгли лагерь. Между тем генерал Андерсон понял, что его план атаковать батареи нереален. Близился рассвет, и его пароходы могли попасть под огонь артиллерии форта. Он отменил приказы об атаке и велел людям отходить к кораблям.

Между тем гарнизон форта готовился к обороне. Когда все было готово, генерал Браун приказал майору Исраелю Вогдесу взять две роты регуляров, примерно 100 человек, и сменить зуавов. Вогдес отправился к лагерю и по дороге присоединил к себе ещё одну роту. Собрав остатки 6-го нью-йоркского, он послал их вперед в качестве стрелковой цепи, а также приказал следить за его правым флангом. По мере наступления третья рота его отряда заблудилась в дюнах. Наступая на восток, Вогдес неожиданно обнаружил противника у себя в тылу и решил пробиваться из окружения. Его отряду удалось прорваться к южному берегу острова, при этом сам майор попал в плен.

Около 05:00 Браун послал на помощь Вогдесу роту майора Льюиса Арнольда. Арнольд присоединил к своему отряду остатки рот Вогдеса и возобновил преследование противника. Ему удалось атаковать южан как раз в тот момент, когда они грузились на пароходы. Северяне открыли огонь с береговых дюн, нанеся противнику некоторый урон. Генерал Андерсон был ранен в левый локоть. Флотилия все же отошла от берега и вернулась в Пенсаколу.

Последствия

Сражение стало первым серьезным боевым столкновением на территории Флориды. Обе стороны считали себя победителями. Брэгг и Андерсон решили, что противник достаточно наказан за сожжение шхуны и предположили, что потери северян были выше их собственных. Согласно рапорту Андерсона, он потерял 18 человек убитыми, 39 ранеными и 30 пленными.

Северяне потеряли 14 человек убитыми, 29 ранеными и 24 пленными. Полковник Уильсон предположил, что смог уничтожить около 500 солдат противника.

Южане более не предпринимали попыток десанта на остров. Через год вторжение федеральной армии в Теннесси заставило их оставить Пенсаколу. 9 мая последние солдаты покинули Пенсаколу, уничтожив верфи. 10 мая Пенсакола была официально сдана федеральному лейтенанту Ричарду Джексону. Пенсакола стала базой для рейдов вглубь штата Алабама.

Напишите отзыв о статье "Сражение на острове Санта-Роза"

Примечания

  1. Двадцать морских пехотинцев, два сержанта, два капрала и шестнадцать рядовых пехотинцев под общим командованием лейтенанта Расселла.

Ссылки

  • [www.historynet.com/battle-of-santa-rosa-island.htm Battle of Santa Rosa Island]
  • [www.exploresouthernhistory.com/santarosa.html Bloodshed on the White Sand]
  • [www.navarrepass.com/graphics/SRI_history.pdf SANTA ROSA ISLAND—A HISTORY]
  • [civilwardailygazette.com/2011/10/09/surprise-attack-at-santa-rosa-island/ Surprise Attack at Santa Rosa Island!]

Отрывок, характеризующий Сражение на острове Санта-Роза

Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.