Сражение при Сикайоки

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Сражение на реке Сикайоки»)
Перейти к: навигация, поиск
Сражение при Сикайоки
Основной конфликт: Русско-шведская война (1808—1809)
Дата

6 (18) апреля 1808 года

Место

Сикайоки (Финляндия)

Итог

Победа Швеции

Противники
Российская империя Российская империя Швеция Швеция
Командующие
генерал Кульнев генерал Дёбельн
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
64 убитых, 141 раненый, 182 пленных(в том числе — 5 офицеров). Всего — 387 чел. 33 убитых (в том числе — 4 офицера), 97 раненых (в том числе — 11 офицеров), 81 пленный. Всего — 211 чел. (в том числе — 15 офицеров).
 
Русско-шведская война (1808—1809)
ПихайокиСикайокиРеволаксСвеаборгПулкилаЛемуНюкарлебюВазаЛаппоГанго (Римито)СандестрёмКухайокиАлавоКарстулаКуортанеСалмиОравайсПальваИденсальми (Кольйонвирта)ХёрнефорсАландские островаРатанКваркен

Сражение при Сикайоки между русской и шведской армиями состоялось 6 (18) апреля 1808 года.





Перед боем

Вследствие боев с русскими в начале апреля 1808 года, а также в виду донесений Кронстедта о том, что сильная неприятельская колонна приближается через Пулккила, шведский главнокомандующий Клингспор отдал приказание, по которому главные силы должны остаться в Брагестаде, вместо того, чтобы собираться на линии Карле—Сикайоки, имея этим в виду быть ближе к Улеаборгу и к Саволакским войскам.

17 апреля им отдано приказание 2-й и 3-й бригадам на следующий день продолжать своё отступление к тракту Сикайоки, а 1-й бригаде двигаться по льду к Карле.

Во исполнение этого приказания, 1-я бригада выступила в 3:00, а 2-я и 3-я немного позже. 2-я бригада, которая составляла арьергард, без помехи достигла Паттиоки тогда уже, когда стали показываться русские лёгкие разъезды. Русские не делали никакой попытки атаковать шведский арьергард, а только следовали по его пятам. Против тех казаков, которые более всего досаждали, было сделано несколько выстрелов, однако Клингспор строго воспретил доводить дело до боя.

Так шло отступление шведов до селения Хирваскаари, в 5 км к югу от Сикайоки, где Дёбельн выставил передовой пост Рустгольского батальона Бьёрнеборгского полка, под начальством Фуругельма; сам же с остальными войсками 2-й бригады отошел к Сикайоки.

Начало сражения

Едва начальник передового поста успел выставить полевой пост в 100 человек пехоты, одно орудие и несколько драгун по дороге к Хирваскаари, под начальством капитана Карпелана, и один фланговый пост приблизительно такой же силы на берегу залива, как пост Карпелана около полудня был атакован русским авангардом. Последний, усиленный ещё частью 24-го егерского полка, был на ночлеге в Пиехинки, имея передовой пост у Синилуото.

В 2:00 русский авангард двинулся по дороге к Брагестаду, где Тучков ожидал боя.

Чтобы поспеть вовремя, главные силы Тучкова, которые были расположены в Пихайоки, выступили часом раньше; но Тучков заметив, что он заблудился, остановился с главными силами в Брагестаде и Паттиоки и послал приказание Кульневу с авангардом, усиленным ещё батальоном 23-го егерского полка и одним батальоном Севского мушкетёрского полка (всего около 2200 человек), продолжать преследовать противника.

Когда авангард приблизился к Хирваскаари, Кульнев получил донесение, что одна шведская колонна стоит на проселочной дороге к этой деревне. Егерские роты авангарда получили приказание тотчас же атаковать шведов. Одновременно небольшой отряд пехоты был послан вдоль берега к устью Маява в обход правого фланга позиции у Хирваскаари; конница же, под начальством майора Силина, была послана по льду к устью реки Сикайоки.

При первом выстреле из орудия атакованного шведского форпоста Дёбельн остановил отряд, а затем двинулся к речке Маява для принятия на себя батальона из форпоста. Ему было приказано выслать цепь егерей против русской колонны, наступавшей со стороны Маявы, а Гренгагену — расположить свой батальон за рекой по обеим сторонам большой дороги, вместе с тем было послано приказание Фуругельму отступать из Хирваскаари. Все это было исполнено точно.

Береговому посту Блуме не было дано ещё приказания об отступлении, но он должен был сам, по собственной инициативе, пробраться через лес. Когда бригада таким образом собралась за рекой Маява, Дёбельн начал отступать к Сикайоки. Подполковничий батальон, сменивший рустгольский батальон в арьергарде, отступал в боевом порядке и имел подобно неприятелю «одну роту в цепи, а отдельные пушки в полной деятельности».

Когда-то река Сикайоки впадала в море на несколько километров южнее, чем ко времени сражения. Её старое высохшее русло отделялось от нового полосой леса в несколько сотен метров; высшей точкой этой полосы являлся холм, на котором расположена церковь Сикайоки; южнее старого русла реки возвышается гребень меньшего размера по площади, но приблизительно такой же высоты. Вот на этих двух гребнях, по обеим сторонам старого русла, разыгрался первый период боя у Сикайоки 18 апреля.

Первый этап сражения

Когда Дёбельн, около 13:00, приближался к старому руслу реки, он получил приказание от генерал-адъютанта обеспечить отступление армии через реку. Поэтому он сейчас же приказал фон Оттеру с головным батальоном, который уже подошел к церкви, стать здесь в резерве. Вслед за ним шедший Экк получил приказание своим батальоном занять кряж у постоялого двора Гертула. Два 6-фунтовые орудия были расположены у дороги на возвышении, а пехота рассыпалась по обеим сторонам артиллерии.

Тем временем как позиция занималась, остальные батальоны поднялись на кряж Гертула и выстраивались: батальоны Фуругельма — у большой дороги за центром позиции, а батальоны Гренгагена — у пасторского дома за левым флангом.

Между тем от реки Маява Кульнев продолжал движение с одной колонной по большой дороге, Турчанинов с другой шел по льду к торпу Рехула, где он вышел на берег.

Как только Кульнев приблизился на расстояние выстрела, он приказал своей артиллерии сняться с передков у двора Пюхтиле, в 350 м от шведских 6-фунтовых орудий, и выслал в цепь по южному гребню егерей от Эскола вниз к реке. Но новые шведские орудия «Хельвига» скоро заставили замолчать русскую артиллерию, несмотря на то, что русские егеря, искусно пользуясь местностью, расстреливали шведскую прислугу у орудий. Огонь шведских егерей был тоже действителен особенно на левом фланге у Экка, примыкавшем к дворам Пидас и Мордикала. Однако это продолжалось недолго и скоро правый фланг Экка, у которого недоставало фланговой обороны, был сильно прижат Турчаниновым, который выдвинулся вперед мелкими лесными дорожками ко двору пономаря.

Наступил критический момент. Дёбельн выслал из резерва против Турчанинова один батальон фон Оттера. Невзирая на глубокий снег, Оттеру удалось прийти вовремя и предотвратить угрожавшую опасность.

Но в это время начали подаваться центр и левый фланг шведов. Лейб-батальон Экка, который уже выпустил по 50 выстрелов на человека, был усилен у Гертула рустгольским батальоном, а у пасторского двора батальоном подполковника, к которому отступал левый фланг лейб-батальона.

Таким образом, позиция Дебельна растянулась от двора пономаря через лес у Гертула до двора пастора. Оба фланга были несколько оттянуты назад. Дёбельн, назначив все свои войска в боевую линию, начал уже отчаиваться в возможности удержать свою позицию, как вдруг около 17:00 получает приказание отступить через реку под прикрытием двух остальных бригад, которые в это время уже развернулись на правом берегу реки. Войска Дёбельна к этому времени дрались уже более пяти часов.

Артиллерия и пехота в центре отступали мимо церкви, правый фланг — через двор пономаря, а левый фланг — через двор пастора, а затем бригада Дёбельна прошла сквозь 1-ю и 3-ю бригады и после непродолжительного отдыха в Каринканте направилась ночью к Лумиоки.

Атака Силина

Когда Адлеркрейц получил донесение от Дёбельна из Хирваскаари о том, что неприятель появился с значительными силами и что колонны его показались также со стороны залива, то он послал один эскдрон на рекогносцировку к стороне залива. Поэтому он вовремя получил сведения о том, что значительные кавалерийския силы русских собрались за мысом у торпа Махкисес и оттуда выслали вперед казачьи разъезды на правый берег реки. То была колонна Силина, которая выжидала благоприятного момента для вступления в бой. Этот момент скоро представился: когда усталые войска Дёбельна начали отступать через реку, Силин атаковал со своими гусарами и казаками батальон фон Оттера, который отступал из двора пономаря.

Адлеркрейц ожидал такой атаки и потому приказал трём слабым эскадронам Роткирха (всего вместе они составляли едва 100 человек) занять позицию на правом фланге, севернее Пиетола.

Роткирх встретил Силина между Ниемиле и Матинхейкки, но довольно быстро был отброшен к Шетола. Там его встретили Нюландские егеря с двумя орудиями. Они были высланы Адлеркрейцем для поддержки Роткирха. Егеря своим огнём заставили русских кавалеристов остановиться и отступить назад. Однако помешать Силину высылать сильные разъезды на правый берег реки не удалось; несколько разъездов пробиралось вплоть до двора Пиетола, где была расположена шведская главная квартира и чуть не захватили в плен самого главнокомандующего.

Второй этап сражения

Что касается 1-й и 3-й бригад, то они рано утром поднялись и двинулись: первая по льду к Карле, а последняя по болыпой дороге через Сикайоки. Первая, к которой Адлеркрейц, когда бой загорелся на левом берегу реки, послал около 13:00 приказание вернуться назад и поспешить к Сикайоки, подошла туда только между 17:00 и 18:00 (авангард её — Нюландские егеря с двумя отдельными орудиями) и отбил атаку Силина. После этого 1-я бригада развернулась между Матинхейкки и переправой, правее 3-й бригады; последняя же, отойдя назад, расположилась между большой дорогой и торпом Термеле. В центре перед переправой, по обеим сторонам дороги, были поставлены четыре 6-фунтовых орудия 3-й бригады (артиллерия 1-й бригады не поспевала на позицию).

Все протяжение фронта позиции от Матинхейкки до Термэлэ доходило до 1500 метров, обстрел через реку — около 300 метров.

Когда Дёбельн оставил свою позицию на левом берегу и стал отступать, русские преследовали его по пятам.

Турчанинов, который командовал левым крылом, придвинул своих егерей к берегу реки так близко, что его егеря могли обстреливать во фланг шведских драгун, которые бросились на конницу Силина. Затем он развернул свои войска от двора пономоря до торпа Махкисес (1200 м).

Войска Кульнева, продвинувшись вперед по обеим сторонам большой дороги, развернулись между двором пономаря и Сойни (также 1200 м).

Русская артиллерия снялась с передков у церкви и открыла огонь, но шведские 6-фунтовые пушки заставили её скоро замолчать. Кульнев, предпочитавший всегда решительный образ действий, двинул свои последние резервы на правый свой фланг с целью взять торп Лахдинпирэ, расположенный на противоположном берегу реки; и обойти левый фланг шведов у Термэлэ. Сначала это ему удалось. Его войска бросились через реку и стали развертываться у Лахдинпирэ, но довести дело до конца им все же не удалось: резерв 3-й бригады (Тавастгуский егерский батальон) выдвинулся вперед и занял опушку леса восточнее Термэлэ.

Контратака шведов

Безрассудная отвага Кульнева имела печальный конец. Когда его правый фланг бросился на противоположный берег, Адлеркрейц отдал приказание об отступлении, в виду того, что день уже заканчивался, а войска его были сильно утомлены. Но когда он заметил, что русские слишком растянули свои фланги и тем ослабили свой центр, он решил прорвать их центр и отдал приказание майору фон Хертцену с Нюландскими егерями и поручику Кильстрему с отрядом егерей Тавастгуского полка атаковать Сикайоки, первому — ниже переправы, а последнему — выше.

Цепи егерей после того, как 6-фунтовые пушки, по приказанию Адлеркрейца, прекратили свой огонь, быстро спустились с крутого берега на лед и бросились вперед. Хертцен занял противоположный берег и там утвердился, Кильстрем же был убит на льду, и его егеря остановились. Тогда к ним подскакал адъютант 2-й бригады, поручик Карл Рамзай, находившийся в данный момент при Адлеркрейце, и личным примером увлёк егерей вперёд. Для подкрепления их Адлеркрейц послал еще две роты Абоского батальона.

Когда фон Хертцен повернул ко двору пономаря, Рамзай уже преследовал тремя ротами отброшенного к постоялому двору Гертула противника; но тут русские оказали сопротивление, и Рамзай должен был остановиться.

В то время, когда шла атака с фронта, Адлеркрейц послал штабного адъютанта капитана Бьёрншерна с двумя ротами Абовцев вверх по реке, чтобы отрезать правый фланг русских у Лахдипирэ, а другого штабного адъютанта, капитана Вильгельма Рамзая — к Тавастгусскому егерскому батальону, на крайний левый фланг, чтобы заставить его перейти в наступление.

Такое совместное нападение Бьёрншерны и Рамзая вынудили русские войска у Лахдинпирэ быстро отступить на левый берег; после чего Бьёрншерна с двумя ротами Тавастгуского лейб-батальона бросился вперед, чтобы поддержать Карла Рамзая у постоялого двора. Сюда теперь понемногу стали собираться разбитые русские войска, как в последнее своё убежище и отчаянно защищались. К шведам понемногу подходили все новые подкрепления, а когда прибыл штабной адъютант капитан Ульфспарре с одной отдельной пушкой и открыл огонь по собравшимся массам русских, сопротивление их было окончательно сокрушено.

Войска Турчанинова, дольше державшиеся на левом фланге, самовольно начали отступать через лес и по льду, прикрываясь конницей Силина.

Русские колонны отошли и собрались за речкой Маява, где преследование шведов с наступлением темноты прекратилось.

Итоги сражения

Таким образом, у Сикайоки шведы одержали свою первую победу в кампании. Со стратегической точки зрения этот бой для шведов не имел значения, так как они не могли развить своего успеха решительным преследованием, а должны были из-за недостатка продовольствия уже на следующий день отступить к Лумиоки.

В моральном отношении значение этой победы может считаться выше, потому что шведы теперь убедились, как незначительны были на самом деле русские силы, которые всё время преследовали их: усиленный авангард Кульнева, насчитывал не более 2200 человек (3 слабых пехотных батальона, 2 эскадрона гусар и 2 сотни казаков, 6 орудий); тогда как 2-я бригада, сражавшаяся у старого русла реки, насчитывала у себя столько же, вся же главная часть шведской армии имела около 6300 человек.

Потери русских войск составили 387 человек, потери шведов - 211 человек.

Шведская армия заняла квартиры на тракте Лимиоки в непосредственной близости к саволанкским войскам (4-я и 5-я бригады) и в Улеоборге.

Русские заняли Сикайоки и удержали за собой, таким образом, хотя и побеждённые, поле битвы.

Источники

  • Военный энциклопедический лексикон. 2-е издание. Т. XII. — СПб., 1857. — С. 229
  • [dlib.rsl.ru/viewer/01003542959#?page=5 Михайловский-Данилевский А. И. Описание Финляндской войны на сухом пути и на море в 1808 и 1809 годах. — СПб., 1841. — С. 82—84]
  • Шведская война 1808—1809 гг. Составлена военно-историческим отделом Шведского Генерального штаба. Перевод группы офицеров бывшего Финляндского военного округа под общей редакцией генерал-майора Алексеева и полковника Ниве. Часть II. — СПб., 1907. — С. 127—133.
  • [dlib.rsl.ru/viewer/01004177954#?page=213 Энциклопедия военных и морских наук] / Составлена под главной редакцией генерал-лейтенанта Г. А. Леера, заслуженного профессора Николаевской академии Генерального штаба. — СПб.: типография В. Безобразова и К°, 1895. — Т. VII. — С. 199.

Напишите отзыв о статье "Сражение при Сикайоки"

Отрывок, характеризующий Сражение при Сикайоки

Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.