Сражение при Биг-Блэк-Ривер-Бридж
| Сражение при Биг-Блэк-Ривер-Бридж | |||
| Основной конфликт: Гражданская война в США | |||
| Дата |
17 мая 1863 года | ||
|---|---|---|---|
| Место |
округ Хиндс, Миссисипи | ||
| Итог |
победа США | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Сражение при Биг-Блэк-Ривер-Бридж (англ. The Battle of Big Black River Bridge) или сражение при Биг-Блэк, произошло 17 мая 1863 года в ходе Виксбергской кампании гражданской войны в США. Оно случилось во время преследования Грантом армии Пембертона, отступающей к Виксбергу после неудачного сражения при Чемпион-Хилл и было последним сражением перед осадой Виксберга.
Содержание
Предыстория
После поражения в сражении при Чемпион-Хилл 16 мая армия Пембертона разделилась. Часть под командованием генерала Лоринга отступила на юг, а часть отошла на запад, к реке Биг-Блэк. Пембертон находился при втором отряде. Он приказал генералу Боуэну занять оборону у моста через реку и стал ждать Лоринга. Если при Чемпион-Хилл в его распоряжении было 22 000 человек, то теперь осталось только 5 000 человек: бригады Мартина Грина, Джона Вогна и Френсиса Кокрелла под командованием Джона Боуэна.В распоряжении Пембертона была ещё дивизия Картера Стивенсона, но она сильно пострадала в последнем сражении и поэтому была отправлена в тыл[2].
Бригады Боуэна упирались флангами в реку, а перед фронтом находилась обмелевшая протока, глубиной в два фута. Позиция была защищена и с фронта и с фланга, но защитников было слишком мало, а главное, за их спиной находилась река. Неизвестно, почему Пембертон сразу не отвел армию за реку, возможно, он хотел сохранить мост для отступающих людей Лоринга.
Сражение
Федеральная армия провела ночь в 6 милях от позиций противника и в 03:30 утра 17 мая дивизия Юджина Карра из корпуса МакКлернанда возобновила марш. Около 08:00 северяне вышли к позициям противника. Дивизия Карра встала на правом фланге, поместив на правом фланге своего участка бригаду Лоулера. Дивизия Остерхауза встала левее (бригада Гарарда слева, а Линдсей — справа). Дивизия Эндрю Смита сформировала левый фланг. Дивизии Макферсона шла последней и готовилась направиться туда, где окажется нужной.
Основная атака была проведена силами бригады Майкла Лоулера, которая атаковала бригаду Вогна. У южан практически не было шансов — сделали всего пару залпов, они сразу стали отступать. Они перешли по мосту на западный берег реки и подожгли мост. Из-за этого около двух тысяч человек оказались отрезанными на восточном берегу и попали в плен. Но, с другой стороны, федералы не успели занять мост и это задержало их наступление на целые сутки.
Сражение завершилось в 09:00[3].
Увидев, что позиция потеряна, Пембертон передал командование Стивенсону и отправился в Виксберг для подготовки города к обороне. Отступлением остатков армии к Виксбергу руководил теперь Стивенсон, хотя руководить было практически нечем.
Последствия
По словам Гранта, в сражении было захвачено 1751 человек пленными и 18 орудий. Теннессийская армия потеряла 39 человек убитыми, 237 ранеными и 3 пропавшими без вести. Выжившие люди Боуэна в беспорядке отступили к Виксбергу.
Грант потратил сутки на наведение трех мостов и в 08:00 18 мая его части начали переправу. В тот же день началась осада Виксберга.
Напишите отзыв о статье "Сражение при Биг-Блэк-Ривер-Бридж"
Примечания
Ссылки
- [www.civilwarlegacy.com/legacy/mercantile/battles_camps.htm Краткое описание с картой]
- [www.history-map.com/picture/000/Battle-Bridge-River-Black.htm Карта сражения]
- [www.bartleby.com/1011/36.html Ulysses S. Grant, Personal Memoirs. гл. 36]
Отрывок, характеризующий Сражение при Биг-Блэк-Ривер-Бридж
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
