Сражение при Гановере

Сражение при Гановере
Основной конфликт: Гражданская война в США
Монумент в память сражения на площади Гановера
Дата	30 июня 1863 года
Место	Гановер, Пенсильвания
Итог	ничья
Противники
США КША
Командующие
Джадсон Килпатрик Джеб Стюарт
Силы сторон
ок. 5 000 ок. 6 000
Потери
215 117

Сражение при Гановере (англ. The Battle of Hanover) произошло 30 июня 1863 года в городе Гановер (округ Йорк) в ходе Геттисбергской кампании американской гражданской войны. Сражение представляло собой одно из кавалерийских столкновений во время рейда Стюарта.

Кавалерия генерала Джеба Стюарта двигалась на север, стараясь обогнуть федеральную армию, и атаковала федеральный кавалерийский полк, обратив его в бегство по улицам Гановера. Вскоре подошла федеральная бригада Элона Фарнсворта и контратаковала противника, опрокинув авангард Стюарта и едва не взяв в плен самого Стюарта. Стюарт повторил атаку, но на помощь Фарнсворту подошла мичиганская бригада генерала Джорджа Кастера, и Фарнсворт удержал позицию. Сражение закончилось вничью и Стюарт продолжил рейд на север и восток, откладывая присоединение к Северовирджинской армии, которая в этот момент собиралась в кэштаунском ущелье к западу от Геттисберга.

Предыстория

Пока Северовирджинская армия наступала на север по долине Шенандоа, кавалерия Джеба Стюарта отправилась в рейд вокруг Потомакской армии. Стюарту удалось захватить много пленных и обозов с припасами, а также испортить телеграфные линии противника. Однако, когда Стюарт направился севернее и попытался соединиться с армией Ли, федеральны командующий Плезантон послал кавалерию для нейтрализации Стюарта.

На правом фланге Потомакской армии находилась кавалерийская дивизия Джадсона Килпатрика. 30 июня часть кавалеристов Килпатрика прошла через боро Гановер, сделав небольшую остановку на отдых. Незадолго до этого Гановер подвергся набегу кавалерии подполковника Элии Уайта (приданного дивизии Джубала Эрли). Люди Уайта пришли сюда со стороны Геттисберга и забрали лошадей, продовольствие, одежду, обувь, и прочее необходимое, расплатившись долларами Конфедерации. Они так же перерезали телеграфные провода, отрезав Гановер от остального мира. Появление Килпатрика было приятным сюрпризом для жителей Гановера, и они встретили кавалеристов угощениями и напитками.

По окончании привала люди Килпатрика выступили из города на север к Голубиным Холмам и Абботстауну. Позади остался лишь небольшой арьергард, который охранял дороги на юг и на запад от Гановера. В это время Стюарт покинул свою стоянку в Шриверс-Корнер в Мериленде, направился на юг, пересек границу Пенсильвании и собирался двигаться на Литлстаун, но узнал, что там замечен противник и повернул в направлении Гановера. Стюарта сопровождал обоз из 125 тяжелых фургонов, захваченных в Роквилле, и они сильно замедляли его движение. Кроме того, его задержала и перестрелка с делавэрской кавалерией 29 июня в Вестминстере.

Сражение

30 июня, вскоре после 10:00, арьергарды 18-го пенсильванского кавалерийского полка засекли пикеты конфедератов в 5 километрах от Гановера, у Гиттс-Милл. Последовала перестрелка, в ходе которой один южанин был убит и несколько ранены. Вскоре после 25 человек из роты «G» 18-го пенсильванского были взяты в плен кавалеристами 13-го вирджинского полка из бригады Чемблисса, которая шла в авангарде колонны Стюарта. В то утро произошло ещё несколько мелких столкновений у Литтлстауна и в других местах.

Юго-западнее Гановера около небольшого селения Пеннвилль, 2-й Северокаролинский кавполк атаковал колонну 18-го пенсильванского. Южане начали беспорядочное отступление через улицы Гановера. Артиллерия Стюарта развернулась неподалеку и открыла по ним огонь. Южане вступили в город вслед за отступающим противником, и в это время федеральный генерал Элон Фарнсворт развернул 5-й нью-йоркский полк около города и атаковал противника во фланг, вынудив северокаролинцев отступить от города. В этом бою попал в плен Уильям Генри Пейн, командир 2-го северокаролинского.

Когда на поле боя появились остальные кавалеристы Чемблисса и сам Стюарт, они встретили у фермы Карле Форней новые силы федералов, из-за чего Стюарт едва не попал в плен и был вынужден уходить от погони через поля. Услышав звуки боя, Килпатрик помчался в Гановер, и загнал коня, который умер под ним как раз на городской площади. Килпатрик разместил своих людей в городе и вокруг, перегородив улицы баррикадами. Когда затих бой у фермы Карле Форней, Килпатрик послал на ферму бригаду Кастера и стал ждать событий.

Когда подошла вирджинская бригада Фицхью Ли, Стюарт переместил своих людей на новую позицию на хребет, который тянулся от Келлер-Фарм на юго-восток к кладбищу Моунт-Оливет-Семетери.

В 14:00 Уэйд Хэмптон оставил обозы в 3 километрах от Гановера и привёл к Моунт-Оливер-Семетери свою бригаду и батарею Бретхеда, и встал правее Стюарта. Началась артиллерийская дуэль, которая длилась около двух часов. Пока длилась перестрелка, 6-й мичиганский полк из бригады Кастера спешился и подошли на 300 метров к позициям Чемблисса. Кастер потерял 15 человек пленными в этой атаке, однако повторил манёвр и сумел занять дорогу Литтлстаун — Фредерик, которая позволяла наладить связь с XII корпусом. на этой фазе сражение постепенно угасло, перейдя в серию мелких перестрелок.

Последствия

Стюарт постепенно вывел свои войска из боя и начал отходить от Гановера на северо-запад, к Йорку, поскольку знал из местных газет, что там находится дивизия Эрли. В Нью-Салеме он узнал, что Эрли только что покинул Йорк и движется на северо-запад к Дувру. Стюарт изменил курс и ночью пошел на север, стараясь обнаружить Эрли или другие части Юэлла, предполагая, что они находятся где-то у Саскеханны.

Колонна Стюарта растянулась на 27 километров. Передовые отряды прибыли в Дувр в 02:00, а арьергарды — только в 08:00. Он узнал, что Эрли ушел на запад, на Шиппенсберг. Тогда Стюарт отпустил под честное слово 200 пленных, дал своему отряду 6 часов отдыха, а вечером продолжил марш, взяв у местных фермеров 1000 свежих лошадей.

Литература

• Anthony, William, Anthony’s History of the Battle of Hanover. — Hanover, PA: Self-published, 1945.
• Encounter at Hanover: Prelude to Gettysburg. — Gettysburg, Pennsylvania: Historical Publication Committee of the Hanover Chamber of Commerce, Times and News Publishing Company, 1962.
• Ferree, Barr, ed. 1906 Year Book of the Pennsylvania Society of New York, New York City: The Pennsylvania Society, 1906.
• Krepps, John T. A Strong and Sudden Onslaught: The Cavalry Action at Hanover, Pennsylvania. Ortana, PA: Colecraft Industries, 2008. — ISBN 978-0-9777125-7-1.
• Rummel III, George. Cavalry of the Roads to Gettysburg: Kilpatrick at Hanover and Hunterstown. — Shippensburg, PA: White Mane Publishing Company, 2000. — ISBN

Отрывок, характеризующий Сражение при Гановере

Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы: