Сражение при Гуттштадте

Сражение при Гуттштадте
Основной конфликт: Война четвёртой коалиции Наполеоновские войны
Дата	23 мая (4 июня) — 28 мая (9 июня) 1807 года
Место	р-н Гуттштадта
Итог	ничья, взаимные атаки отражены
Противники
Франция Россия
Командующие
маршал Ней маршал Сульт генерал Л. Л. Беннигсен
Силы сторон
123 000 солдат 105 000 солдат
Потери
5000-7000 убитых, раненых, пленных до 3000 убитых и раненых

Сражение при Гуттштадте — сражение между русской армией генерала Л. Л. Беннигсена и корпусом французского маршала Нея при поддержке сил маршала Сульта близ Гуттштадта, в Восточной Пруссии, в ходе Войны Четвёртой коалиции 23 мая (4 июня) — 28 мая (9 июня) 1807 года.

Перед сражением

Во второй половине мая к русской армии, стоящей на кантонир-квартирах, стало поступать в нужном количестве продовольствие, что являлось жизненно важным для продолжения ею боевых действий. Общая численность русских сил оценивается в 125 000 человек (в том числе 8000 казаков и 20 000 человек в корпусе Тучкова в Польше). Численность французской армии достигала 150 000 человек. Она с самого февраля по указанию Наполеона находилась на квартирах за рекой Пассаргой; корпус Бернадота (27 000 человек) на левом крыле, корпус Сульта в центре у Либштата, а гвардия, резервная кавалерия, корпус Даву и гренадеры у Гогенштейна и Остероде; корпус же маршала Нея (ок. 20 000 солдат) был выдвинут к Гуттштадту. Русские войска зимовали на северо-востоке от корпуса Нея. Две дивизии генерал-майора Дохтурова находилась у Вормдита, две дивизии Остен-Сакена и кавалерия Уварова под общим командованием первого, а также две пехотные дивизии и кавалерия князя Голицына располагались у Аренсдорфа на северо-западе от Гуттштадта. Авангард во главе с П. И. Багратионом базировался в Лаунау, севернее позиций Нея. Остальные части: корпус князя Горчакова и казаки М. И. Платова располагались южнее за рекой Алле.

Теперь имея всё, чтобы начать активные действия, Беннигсен принял решение атаковать отдалённый от основных сил корпус Нея у Гуттштадта. По плану, разработанному им, генерал Дохтуров должен был перерезать сообщение корпусов Сульта и Нея у Ломитена, авангард ударить во фронт французских сил, а корпуса кн. Горчакова и Остен-Сакена — во фланг и тыл. Корпусу Лестока было приказано демонстративно отвлекать войска Бернадота, а казачьим соединениям было приказано переправиться через р. Алле и преследовать отступающие части французов сколько это будет возможно. 23 мая (5 июня) основная диспозиция была донесена до сведений командиров и армия приготовилась к атаке.

Ход боя

В 3 ч. утра 24 мая силы Дохтурова двинулись к Ломитену. В лесу, перед селением, завязался бой с передовым отрядом корпуса Сульта. Маршал, помня распоряжение императора не пересекать р. Пассаргу, не решился атаковать всеми силами и, отбросив продвигающиеся русские полки, вернулся на исходные позиции, охраняя переправу. Однако генерал Дохтуров в полной мере выполнил указание главнокомандующего и расположился на занятых позициях у Ломитена. Позже, поутру, в бой ринулся авангард Багратиона. Пройдя стремительным темпом Гронау, он занял Альткирх по дороге на Гуттштадт и стал ожидать подхода сил кн. Горчакова и Остен-Сакена. Князь руководствовался тем, что удар его войск по позициям Нея в лучшем случае заставит французский корпус отступить, таким образом, ускользнув из клещей русской армии. Иначе говоря, П. И. Багратион боялся попросту спугнуть неприятеля с позиции, окружаемой остальными колоннами. Однако в этот момент инициативу проявили французы. Маршал Ней принял подход авангарда за усиленную разведку, не влекущую за собой никаких активных движений в его сторону и, решив отбросить Багратиона на исходные позиции, атаковал сел. Альткирх всеми силами. Завязался тяжёлый бой, в котором главной задачей русских было дождаться подхода подкреплений. Но маршал сильно наседал и мог с минуты на минуту опрокинуть русский авангард. Багратион, заметив неподалёку полки Остен-Сакена и кавалерию, перешёл в контратаку и разбил вражеский корпус. Теснимый с севера, он начал отступать по дороге на Деппен, мужественно отбивая атаки противника на всём пути отступления. К концу дня маршал остановил войска в р-не Анкендорфа и начал переправлять тяжести и обозы на левый берег р. Пассарги, куда, по планам, к 27 мая должна была подойти вся Великая армия. План русского командования по окружению и разгрому корпуса Нея провалился. Дело было в несвоевременном прибытии колонн кн. Горчакова и Остен-Сакена, которые подошли на указанные позиции гораздо позже запланированного времени, а именно тогда, когда части Багратиона уже отбросили противника от Гуттштадта. Казаки Платова также опоздали с занятием Бергфрида, однако всю вину за провал операции главнокомандующий возложит на генерала Остен-Сакена, которого позже отдали под суд. Русская армия ночевала у Глогау и Квеца. Ночью с 24 на 25 мая Беннигсен упустил блестящую возможность отрезать Нея от Деппенских переправ, не использовав то, что маршал решил ночевать прямо перед основными силами врага. Смелость всегда выделяла этого маршала среди остальных, но в этой ситуации она могла выйти французам боком.

Тем не менее, в 3 ч. утра Багратион атаковал неприятеля у Анкендорфа. Левый фланг был прикрыт болотами, а правый фланг упирался в лесистые горы, из-за чего позиция Нея оказалась очень крепкой. После непродолжительного боя корпус Нея опять был разбит авангардом русской армии и окончательно отошёл за р. Пассарга. За два дня боя маршал потерял только пленными 3000 солдат, ещё отдав 2 орудия и личный экипаж маршала с обозами.

Отступление

Только узнав о нападении русских войск на корпус Нея, Наполеон немедленно начал скапливать армию у Заальфельда. Уставшие от передышки бойцы Великой армии, воодушевляемые призывами своего императора, рвались в бой с особым усердием. 26 мая генерал Беннигсен узнал о расположении французской армии, предполагая место будущего генерального сражения. Колеблясь между позициями у Гуттштадта и Гайльсберга, он приказал возводить укрепления у первого и расположил армию в этом же р-не.

Утром 27 мая, отдав последние распоряжения к бою, Наполеон приказал войскам переправляться через р. Пассаргу сразу в двух местах — у Деппена и у Эльдитена. Тем временем, приехавший на позиции Багратиона главнокомандующий Беннигсен вновь подтвердил свою нерешительность и некомпетентность, приказав сдерживать французов у Деппена, где должны были переправляться главные силы французской армии. Корпус маршала Сульта, выполняя приказания Наполеона, так же перешёл реку в назначенный срок у Эльдитена и с ходу атаковал селение Клейненфельд, где находился Н. Н. Раевский. Весь день за селение гремел тяжелейший бой. В одной из атак Раевскому удалось окружить и истребить целую пехотную бригаду французов. За неосмотрительные действия поплатился и её командир, генерал Гюо. Но даже этого подвига было мало, чтобы сдержать натиск всего корпуса Сульта, атакующего с большим усердием при существенном численном преимуществе. В дело прибыл сам князь Багратион. Отведя свои силы к Анкендорфу в связи с началом переправы французами у Деппена, он приказал Раевскому отойти на одну с ним высоту к Вольфсдорфу. Вечером генерал-майор исполнил приказание, в порядке выведя свою бригаду к назначенному пункту. После 10 лет отсутствия в действующей армии, один из талантливейших офицеров Российской империи, Н. Н. Раевский, проявил выдающиеся героические качества. Находясь ближе друг к другу и в хорошей связи, силы Раевского и Багратиона приготовились к новой схватке, ожидая после дела отойти в расположение армии у Гуттштадта. Однако ночью генерал Беннигсен приказал авангарду сдерживать противника как можно дольше, решив принять основной удар неприятеля у Гейльсберга, куда и стягивал медленным темпом все русские войска.

28 мая в рамках Гуттшатдского сражения произошёл последний бой. Весь день наседая, французские силы теснили русских к Гуттштадту. Корпус Сульта атаковал Вольфсдорф. К сожалению, из-за потери французских записей, неизвестно, какое соединение наступало на гуттштадском направлении у Анкендорфа. Но более чем очевидно, что эти силы во много раз превосходили численностью отряд Багратиона. Теснимые со всех сторон многочисленным противником, русские около четырёх часов сдерживали французскую армию на пространстве в 14 км. Близ города кипел удивительный по упорству бой. Мужество русских солдат вновь поражало Наполеона. Как и при Прейсиш-Эйлау, здорово отличились отвагой бойцы русской армии. Покрыл себя славой на всю страну генерал Ермолов, начальник артиллерии. Наконец, русские отступили в Гуттштадт. Жаркий штыковой бой на улицах города в последний раз позволил Багратиону отразить противника и благополучно отойти за р. Алле. Мосты были вовремя уничтожены казаками М. Платова.

Итог

Фактически сражение при Гуттштадте окончилось ничьей, лишь ознаменовав возобновление боевых действий после трёхмесячного перерыва в связи с распутицей. Главным виновником неудачи русских войск являлся генерал Беннигсен, оказавшийся неспособным организовать достаточное взаимодействие сил и дважды упустивший шанс разгромить корпус Нея. Медлительность и неопределённость в действиях обрекла русских на тяжёлые арьергардные бои с превосходящим противником во время отхода основных сил к месту будущего генерального сражения весенней кампании. Лишь мужество и стойкость помогли русским войскам избежать поражения. В итоге, ни русская, ни французская атаки не привели к выполнению поставленных задач.

Литература

• А. И. Михайловский-Данилевский. Описание 2-й войны императора Александра I с Наполеоном в 1806—1807 гг. — стр. 295—306

Отрывок, характеризующий Сражение при Гуттштадте

Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.