Сражение при Домокосе

Сражение при Домокосе — сражение Первой греко-турецкой войны, состоявшееся 5 (17) мая 1897 года у небольшого греческого города Домокос в Фессалии между греческой и турецкой армиями.

История

После боя у Фарсала наступил 10-и дневный перерыв в главных операциях турок, вызванный неудовлетворительной организацией тыла. Между тем, 28 апреля в турецком главном штабе было получено известие, что греческая армия занимает укрепленную позицию у Домокоса. Однако, командующий турецкой армией Эдхем-паша не торопился с наступлением, ожидая подхода вновь сформированной 7-й дивизии и бригады 4-й дивизии, снятой с этапной линии. Полученная 4 мая телеграмма из Константинополя побудила его начать движение.

Греческая армия королевича Константина, в составе 2-х дивизий, занимала позицию на линии Пурнари — Скармитса, имея в боевой линии 14 батальонов с 7—9 батареями и 6 крепостными орудиями и 7—8 батальонов в резерве у Домокоса. Для обеспечения правого фланга со стороны Воло и Галмироса был выдвинут на 1 переход к северо-востоку отряд из 4—5 батальонов с батареей. На левом фланге, в Като-Агориани, находился левый боковой отряд из 2 батальонов с батареей. Боевая сила греческой армии доходила до 30 тысяч штыков, 500 сабель и 70 орудий. Общее протяжение фронта, включая боковые отряды, до 13 километров. Несмотря на скалистый грунт, укрепления позиции имели сильный профиль и были приспособлены к 2- и 3-ярусной обороне; для тяжелой артиллерии были проложены дороги.

5 мая, в 7 часов утра, турецкая армия двинулась к Домокосу в следующем порядке: 2-я сводная дивизия наступала по шоссе Фарсала — Домокос; 1-я дивизия — через Чиобу на Велисиотес; 6-я дивизия 2 колоннами на Геракли; 3-я дивизия также 2 колоннами через Китики и Кизлар на Фурку, в тыл позиции; бригада 4-й дивизии шла за 6-й; кавалерийская бригада — на правом фланге. В резерве бригада 2-й дивизии — за 1-й дивизией; артиллерийский резерв — по шоссе (всего 45 тысяч штыков, 1200 сабель и 4 тысячи добровольцев, 180 орудий).

В центре 2-я дивизия, двигаясь крайне медленно, только в 9:30 дошла до Чиобы и завязала бой авангардом с греческой кавалерией, занимавшей деревню. В 11 часов утра авангард дивизии, занявший Чиобу, подвергся с дистанции 7 километров огню тяжелой артиллерии греков, и дивизия начала развертывание. Огонь тяжелых орудий не позволил авангардным батареям турок продвинуться вперед, а наступление пехоты было остановлено ружейным огнём. Только с 16 часов, когда вступил в бой артиллерийский резерв турок, пехота 2-й дивизии начала энергичное наступление. К 18 часам боевая линия с большими потерями подошла на 500—800 шагов к позиции, где окопалась.

Тем временем 1-я дивизия, вышедшая против Велисиотеса, обнаружила расположение греков у Като-Агориани и протянула боевой порядок на запад. В промежуток между дивизиями, против Скармитсы, в 18 часов выдвинулась бригада резерва. Левое крыло турок (6 и 3-я дивизии) действовало крайне вяло; кроме того, движение его замедлялось труднодоступной местностью и распустившейся от дождей почвой. 6-я дивизия, тесня боковой отряд, к 18 часам дошла до Каратсоли, в 7 километрах от места боя, и здесь заночевали, несмотря на доносившуюся от Домокоса канонаду. 3-я дивизия ночевала у Баробази, в 12 километрах от Домокоса. Таким образом, обход позиции с обоих флангов остался не выполненным, и вся тяжесть боя легла на 2-ю сводную дивизию и, главным образом, на бригаду низама.

Около 19 часов греческие батареи у Пурнари прекратили огонь, а в 19:30 затих и ружейный у Велисиотеса. В центре же огонь продолжался до темноты. Турки провели ночь в боевом порядке, а утром нашли позиции греков оставленными.

Потери турок — до 1800 человек, греков — 95 убитых и 390 раненых. В Домокосе ими было оставлено значительное количество боевых запасов, 1 тяжелое орудие и 1 горная батарея. Бригада низама показала себя в бою хорошо обученной и дисциплинированной частью; её густые цепи без резервов наступали весьма стройно. Преимущество турецких магазинов Маузера исчезло перед тройным количеством неприятельских ружей Гра, действовавших из окопов. Большую пользу грекам принесли крепостные орудия, остановивший походный порядок наступающего с 7 километров. Турки выказали стремление к массированию артиллерии, и в общем артиллерия их показала себя наиболее деятельным и подготовленным родом войск.

Литература

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.

Отрывок, характеризующий Сражение при Домокосе

– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.