Сражение при Малверн-Хилл

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сражение при Малверн-Хилл
Основной конфликт: Гражданская война в США

Сражение при Малверн-Хилл
Дата

1 июля 1862 года

Место

округ Энрико, Виргиния

Итог

победа Союза

Противники
США США КША
Командующие
Джордж Макклеллан Роберт Ли
Силы сторон
54 000 55 000
Потери
3 007 (314 убито, 1 875 ранено, 818 пропало без вести)[1] 5 650 (869 убито, 4 241 ранено, 540 пропало без вести)[1]
 
Кампания на полуострове
Хэмптон-Роудс Йорктаун Уильямсберг Элтамс-Лендинг Дрюрис-Блафф Хановер Севен-Пайнс Рейд Стюарта Семидневная битва (Оак-Гроув, Геинс-Милл, Глендейл, Малверн-Хилл)

Сражение при Малверн-Хилл (англ. The Battle of Malvern Hill), так же известное, как Сражение у фермы Пойндекстора, произошло 1 июля 1862 года на территории округа Энрико, штат Вирджиния, и было последним сражением Семидневной битвы в ходе американской гражданской войны. В этом сражении генерал Конфедерации Роберт Ли предпринял несколько атак позиций федеральной армии на высоте Малверн-Хилл. Южане потеряли более 5300 человек, не захватив ни дюйма земли. Несмотря на эту победу, федеральный генерал Макклелан приказал отступить и закрепиться у Харрисон-Лэндинг на реке Джеймса под прикрытием корабельных орудий, и на этом завершилась кампания на полуострове.





Предыстория

Весной 1862 года федеральный главнокомандующий Джордж Макклеллан разработал план захвата Ричмонда (столицы Конфедерации) со сторону Вирджинского полуострова. Его Потомакская армия, численностью 212 500 человек при 44 батареях была погружена на транспорты и переправлена в форт Монро для стремительного броска на Ричмонд[2]. Но вместо стремительного наступления армия Макклеллана на целый месяц задержалась, осаждая Йорктаун. 4 мая южане сдали Йорктаун и начали отступать к Ричмонду. Макклеллан атаковал их под Уильямсбергом и у Элтамс-Лендинг, а федеральный флот совершил попытку прорыва к Ричмонду по реке Джеймс[3]. 30 мая федеральная армия начала переправу через Чикахомини, последнюю водную преграду на пути к Ричмонду. Джозеa Джонстон решил атаковать противника, разделённого рекой, и произошло сражение при Севен-Пайнс, но Макклеллан удержал позицию. Джонстон был ранен в ходе сражения и президент назначил командиром армии генерала Ли[4].

25 июня началась серия сражений, известная как Семидневная битва. Ли атаковал противника у Механиксвилла, но его атака была отбита с тяжёлыми потерями. Макклеллан решил отвести армию на более выгодную позицию у реки Джеймс. 27 июня он был атакован у Гейнс-Милл, где, после ряда неудач, южанам удалось решительной атакой проломить оборону противника и одержать свою единственную победу в Семидневной битве. 29 июня Ли снова атаковал Макклеллана у Саваж-Стейшен и 30 июня у Глендейла, но не добился успеха. Макклеллан удержал позицию у Глендейла, но решил, что более выгодной позицией будет высота, расположенная южнее, у Малверн-Хилл[5].

География

Высота Малверн-Хилл находится в 3,2 километрах к северу от реки Джеймс и представляет собой плато, очень удобное для обороны. Это плато имеет относительную высоту около 40 метров и вытянуто на 2400 метров в длину и на 1210 метров в ширину. Склон этого холма тянется примерно на 1600 метров и он относительно пологий, всего с одной-двумя небольшими низинами. Вдоль западного склона холма тянутся Малвернские скалы, под которыми протекает Туркей-Ран, приток реки Туркей-Айленд-Крик. Вдоль восточного склона протекает ручей Вестерн-Ран. Центральная часть высоты Малверн-Хилл немного ниже, чем её края. Ровный, безлесный склон холма не давал никакого укрытия атакующей пехоте, вынуждая её наступать по совершенно открытой местности[6][7].

На высоте и вокруг неё было разбросано несколько ферм. В 1200 метрах к северу от холма находилась ферма Пойндекстера и Картера. Крупнейшей была ферма Меллерта на западной стороне холма, которую еще иногда называли Крю-Фарм. К западу от холма находилась ферма Вест-Фарм. Между этими двумя фермами проходила дорога Уиллис-Чеч-Роуд, которую иногда называли Квакерской дорогой (Квакер-Роуд)[8]. Эта дорога проходила мимо дома Малверна, который дал название всему холму. Этот дом стоял на южном краю плато. «Всё вместе это составляло исключительно выгодную позицию, - писал Дуглас Фриман, - и если бы федеральные инженеры изучили всю округу под Ричмондом, они бы не нашли месте более удобного для того, чтобы устроить кровавую баню атакующей их армии». Он так же называл его «хребтом Вими» в миниатюре[9].

Развёртывание федеральной армии

Утром 30 июня федеральный V корпус генерала Портера занял позиции на вершине высоты Малверн-Хилл. Генри Хант, шеф артиллерии Потомакской армии, разместил 171 орудие на высоте и ещё 91 орудие оставил южнее в качестве резерва. На северном склоне было установлено 8 батарей полевой артиллерии (37 орудий)[10]. Для прикрытия батарей была развёрнута дивизия генерала Сайкса. В резерве находились орудия полевой артиллерии, а так же тяжёлая артиллерия, в том числе пять 4,5-дюймовых орудия Родмана, пять 20-фунтовых Паррота и шесть 32-фунтовых гаубицы. По мере подхода остальной армии Портер постепенно усиливал линию. Дивизия Морелла удлиннила линию на северо-восток. Дивизия Кауча, ещё не пострадавшая в боях Семидневной битвы, встала дальше к северо-востоку. В итоге 17 800 человек дивизии Морелла и Кауча стояли фронтом на север, откуда и ожидалось наступление армии Ли[11].

Высота Малверн-Хилл была удобна для визуального наблюдения местности и удобна для размещения артиллерии. За предыдущие дни солдаты V корпуса успели подготовить её к обороне. Командир корпуса, Фицджон Портер, фактически осуществлял верховное командование как старший по званию, а сам Макклелан не присутствовал на поле боя. Склоны высоты были очищены от зарослей, и все подходы к ней простреливались огнём 250-ти орудий. Кроме того, на южной стороне холма Портер держал в резерве несколько 20-фунтовых и 30-фунтовых Парротов. Дополнительную защиту оказывали три броненосца на реке Джеймс: USS Galena, USS Jacob Bell, и USS Aroostook.

Высоту Малверн-Хилл обороняла вся Потомакская армия за исключением дивизии генерала Сайласа Кейсей (которой теперь командовал Джон Пек) из IV корпуса, которую отправили к Харрисон-Лэндинг, где она, не участвуя в сражении, обороняла крайний правый фланг федеральной линии. Вся же линия тянулась о Харрисон-Лендинг на правом фланге до дивизии Джорджа Морелла на левом. Правее Морелла стояла дивизия Дариуса Кауча, который был временно выведен из IV корпуса и теперь занимал центр федеральной позиции. Генерал Портер позволил Каучу действовать самостоятельно и не передал его другому корпусному командиру. Правее дивизии Кауча стояли дивизии бригадных генералов Филипа Керни и Джозефа Хукера (из III корпуса Хейнцельмана). Ещё правее стоял II корпус Эдвина Самнера (дивизии Исраеля Ричардсона и Джона Седжвика).

Разрабатывая план атаки, генерал Ли решил атаковать противника во фронт, надеясь, что его артиллерия расчистит дорогу пехоте. Он так же надеялся на то, что его солдаты находятся в лучшей физической форме, чем северяне, которые перенесли шесть дней боев. План Ли состоял в том, чтобы атаковать высоту с севера силами дивизий Томаса Джексона, Ричарда Юэлла, Дэниеля Хилла и Уильяма Уайтинга. Генералу Магрудеру было приказано следовать за Джексоном и в ходе боя развернуться правее. Дивизии Лонгстрита и Э. П. Хилла, сильно пострадавшие в недавнем бою при Глендейле, были оставлены в резерве.

Развертывание Северовирджинской армии

Северовирджинская армия у Малверн-Хилл насчитывала примерно 55 000 человек и была примерно равна федеральной армии[12], отличаясь разве что большей решительностью. Ли рас считывал нанести последний решительный удар, чтобы полностью разбить федеральную армию. По многим признакам - по брошенным складам, повозкам, по тысячам дезертиров - Ли заключил, что Потомакская армия полностью деморализована и отступает. Во всех предшествующих сражениях разбить её не удавалось по той или иной причине и шансов на успех оставалось всё меньше[13].

Рано утром 1 июля ли встретился с дивизионными командирами, в том числе с Лонгстритом, Эмброузом Хиллом, Джексоном, Магрудером и Дэниелем Хиллом. Д. Хилл успел пообщаться с людьми, знающими эту местность, и усомнился в успехе предполагаемой атаки. «Если Макклеллан стоит там со всей своей армией, лучше оставить его в покое», - сказал он[14]. Лонгстрит рассмеялся в ответ на его сомнения и сказал: «Не стоит так волноваться, теперь-то мы его точно разобьём»[15].

Ли выбрал для атаки наиболее свежие, не потрёпанные предыдущими боями части: дивизии Д. Хилла, Джексона и Магрудера. Дивизии Лонгстрита и Э. Хилла, на которые пришлась основная нагрузка в предыдущие дни, были оставлены в резерве. По плану Ли предполагалось охватить Малверн-Хилл полукольцом: дивизию Д. Хилла разместить в центре, группу Джексона на левом фланге, а дивизию Магрудера на правом. Дивизию Уильяма Уайтинга и бригаду Уиндера было решено оставить у фермы Пойндекстера, чтобы при необходимости усилить ими наиболее опасные участки. Три бригады генерала Холмса встали на крайнем правом фланге[16].

Сражение

Ли лично изучил левый фланг на предмет удобных артиллерийских позиций. Лонгстрит изучил правый фланг и присоединился к Ли. Они поделились между собой наблюдениями и пришли к мнению, что имеются как минимум две хорошие артиллерийские позиции. Перекрёстный огонь с этих позиций мог бы сильно ослабить федеральную оборону и тогда пехота могла бы осуществить прорыв[17]. Но даже если атака не представится возможной, артиллерийский огонь в любом случае дал бы им время на составление другого плана[18].

Ли составил план атаки и его начальник штаба, Роберт Чилтон, изложил его на бумаге. Этот бумажный приказ был отправлен дивизионным командирам:

Батареи размещены и готовы обстрелять позицию противника. Если позиции будут ослаблены, как должно, то Армистед, который сможет наблюдать результаты обстрела, даст криком команду к атаке. Делайте то же самое.

— Col. Robert H. Chilton's draft to commanders, sent July 1, 1862 at about 1:30 pm[17]

Это был очень неудачный приказ, хотя бы потому, что отдавал решение о начале атаки Армистеду, который впервые выступал в роли бригадного командира. Кроме того, сигналом к началу был сделан боевой клич (Rebel yell) одной единственной бригады, который вполне мог быть не услышан или неправильно понят. Чилтон так же не указал на документе дату его составления, чтобы приказ можно было бы понять в контексте других приказов[19].

Историки называют этот приказ нелепым и иногда сомневаются в том, что Ли продиктовал его, или что заверил его после прочтения. Возможно, он просто изложил Чилтону саму идею, а тот сам изложил его на бумаге[19][17]. Трудно объяснить происхождение этого приказа - возможно, Ли просто очень устал. Известно, что президент Дэвис, прибывший на поле боя, застал его спящим и не позволил Маклоузу разбудить командира, сказав, что тому нужен отдых. С другой стороны, есть свидетельства, что он сохранил ясность мышления, несмотря на усталость[20].

Артиллерийский обстрел

Первый выстрел сделала федеральная артиллерия: около 13:00 она начала обстреливать пехоту противника в лесу, а затем батареи южан, которые выдвигались на огневые позиции[21]. На левом фланге Северовирджинской армии первыми открыли огонь две батареи дивизии Уайтинга и батарея дивизии Джексона:

  • Staunton Artillery: кап. Бэлтис
  • Rowan Artillery: кап. Джеймс Рейли
  • Rockbridge Artillery: кап. Уильям Погэ (батарея Джексона)[22]

Эти батареи начали бомбить позиции дивизии Кауча. Эти три батареи (16 орудий) начали ожесточенно перестреливаться с восемью федеральным батареями (37 орудий). Вскоре федералы подавили батарею Rowan Artillery. Две другие батареи Джексон размещал лично, их позиция была получше и они продолжали вести огонь. Всего за три часа артобстрела южане задействовали на этом участке 6 или 8 батарей, но им не удавалось ввести в бой более одной батареи единовременно[23][24].

На правом фланге южане ввели в бой 6 батарей:

  • Батареи дивизии Магрудера:
    • Washington Artillery: кап. Джеймс Харт
    • 1st Richmond Howitzers: кап. Маккарти
  • Батареи дивизии Хьюджера:
    • Grimes' Battery: кап. Кэри Граймс
    • Moorman's Battery: кап. Мурман
  • Резерв Пендлтона:
    • Letcher Artillery: кап. Гринли Дэвидсон
  • Батареи дивизии Э.П. Хилла:
    • Pegram's Battery: кап. Уильям Пеграм[25]

На этом участке произошло то же, что и на левом фланге, батареи вводились одна за другой, и федеральные батареи легко подавляли их концентрированным огнём. Кроме того, батареи этого фланга начали огонь позже левого фланга, так что добиться запланированного перекрёстного огня так и не удалось[26].

На обоих флангах огонь артиллерии Юга не смог выполнить поставленную задачу. На федеральных позициях погиб Джон Бим, командир 1st New Jersey Artillery, и еще несколько человек. Несколько батарей (не задействованных в обстреле) так же отступили с позиции. Но в целом федеральная артиллерия не понесла урона и продолжала свою бомбардировку. Известно, что федеральный лейтенант Чарльз Хейдон даже не проснулся во время обстрела[27]. Генерал Д. Х. Хилл был сильно разочарован безрезультатностью обстрела и впоследствии называл его "фарсом"[28].

Южанам так и не удалось ввести в дело свой артиллерийский резерв. 18 батарей резерва находились под командованием Уильяма Пендлетона, который, по его словам, не нашел места для их развертывания и не получил никаких приказов на этот счёт. «Все, что мне оставалось делать, — писал в рапорте Пендлетон, — это стоять в стороне и ожидать развития событий или приказов». Он так же ссылался на то, что густой лес и болота не позволили ему использовать артиллерию. Артиллерист Портер Александр впоследствии обвинил Пендлетона в том, что тот спрятался так, что никто его не видел и не смог найти[29].

Южане планировали накрыть позиции противника перекрестным огнём — с фронта и с фланга, однако одновременного обстрела всеми батареями не вышло ввиду плохой работы штабов и ввиду того, что артиллерия Юга была распределена по бригадам. В обстреле участвовали 45 орудий, но только 6 или 8 вели огонь одновременно. Федеральные артиллеристы вскоре заставили эти орудия замолчать и отступить, при этом было убито около ста артиллеристов и погибло примерно 70 лошадей[30].

Атака

Артиллерийская дуэль длилась примерно около часа и стала затихать в 14:30. Примерно в 15:30 бригадный генерал Льюис Армистед заметил, что стрелковая цепь противника подбирается к его людям и к батареям правого фланга. Армистед выбрал три полка: 14-й, 38-й и 53-й Вирджинские, и приказал им отбросить эту цепь[31]. Этим событием началась пехотная фаза сражения. Стрелков отогнали быстро, но три полка попали под плотный артиллерийский обстрел и залегли в низине на склоне холма. Низина защитила их от огня, но с этой позиции они не могли ни наступать, ни отступать[32].

Убедившись, что оборону противника сломить не удалось, Ли решил совершить обходной манёвр и приказал Лонгстриту направить свою дивизию влево. Лонгстрит начал выполнять этот приказ, и в это время, около 16:00, пришли две новости: стало известно, что бригада Армистеда начала наступление, и что федеральная артиллерия отступает. На самом деле, Армистеду удалось только потеснить стрелковую цепь противника, а артиллерия всего лишь отводила в тыл зарядные ящики, однако Ли решил, что федеральная армия всё же деморализована и решила отступить. Он сразу же продиктовал адъютанту генерала Магрудера приказ: «Генерал Ли рекомендует вам немедленно наступать. Он сказал, что есть данные, что противник отступает. Двиньте вперед свои части и развейте успех Армистеда»[33].

В 16:00 генерал Магрудер как раз прибыл на позиции своей дивизии и обнаружил, что бригада Армистеда успешно выбила стрелковую цепь противника и удерживает занятую позицию, однако запрошенная Армистедом артиллерия так и не подошла. В это время до Магрудера дошёл приказ Ли от 13:30, требующий наступать вслед за Армистедом, и сразу после пришло второе сообщение от 16:00. Магрудер понял так, что Ли настаивает на немедленной атаке. Проведя исследование местности, Магрудер решил атаковать в направлении дома Крю, а частью своих сил обойти противника с запада.

На направлении атаки находилась федеральная дивизия Джорджа Морелла: бригада Чарльза Гриффина в первой линии, бригада Джона Мартиндейла во второй и бригада Дэниеля Баттерфилда в третьей. Основной удар пришёлся по бригаде Гриффина: 14-му нью-йоркскому, 4-му мичиганскому, 9-му массачусетскому и 62-му пеннсильванскому полкам

В распоряжении Магрудера было около 15 000 человек: бригады Армистеда и Райта в первой линии, и бригада Махоуна рядом, а также бригады Андерсона, Семса и Барксдейла неподалеку. В 16:45 Райт получил приказ наступать, имея бригаду Махоуна во второй линии. Бригада пошла в наступление и сразу же попала под сильный артиллерийский огонь, а затем и под мушкетные залпы противника. Это наступление никто не поддержал с флангов, и когда потери стали слишком высоки, а также возникла опасность обхода флангов, Райт приказал отступать[33].

Райт смог приблизиться к полкам Гриффина на 300 метров, но подойти ближе не смог. Батарея А 5-го артиллерийского полка (под ком. Адальберта Эймса) дала по наступающим 1392 залпа — по 232 залпа на каждый из шести «Наполеонов»[34]. Когда бригада Райта выдохлась, Уильям Махоун послал в бой свою вирджинскую бригаду, но она встретила столь же плотный огонь и тоже отступила.

Левее Магрудера стояла дивизия Дэниеля Хилла. Он ещё днём получил приказ атаковать вслед за бригадой Армистеда и согласовал план атаки с бригадными генералами, однако неудачная бомбардировка смутила его. Он не знал, как поступить и уже готовился вернуть свою дивизию а ночевку, как вдруг услышал шум битвы (наступление Райта), которое принял за наступлене бригады Армистеда. «Это генеральное наступление! — воскликнул Хилл, — поднимайте свои бригады как можно быстрее и присоединяйтесь!»[34].

У Хилла было 8200 человек в пяти бригадах, но вместо общей атаки получилось пять отдельных. Их атака была направлена на позиции дивизии Дариуса Кауча, у которого в первой линии стояли две бригады: Инниса Палмера и Эльбиона Хау. Бригада Джона Эберкомби стояла в резерве.

Крайне левой наступала бригада Рипли, но была остановлена. Правее наступала северокаролинская бригада Джорджа Андерсона (вместо которого командовал полковник Тьеу), но и она забуксовала. Ещё правее наступала алабамская бригада Роудса (Гордон командовал ею ввиду болезни Роудса) — она подошла почти на 200 метров к батареям. Во второй линии шли бригады Гарланда и Колкитта, но также без большого успеха. Леонидас Торренс из бригады Гарланда потом вспоминал: «Думаю, это был самый трудный бой из всех, что я знаю. Два или три часа подряд пули сыпались на меня, как град»[35].

В этой ситуации Хилл запросил помощи у Томаса Джексона, дивизии которого за весь день не сделали ни единого выстрела по противнику. Джексон полагал, что позиции перед его фронтом неприступны, однако, приказал выдвинуться вперед своей дивизии и дивизии Юэлла. Осуществить этот план помешали пробки на дорогах. Бригада Эрли попыталась присоединиться к флангу Хилла, но также застряла и едва не потеряла самого Эрли.

На правом фланге бригады Армистеда и Махоуна ещё несколько раз поднимались в атаку, и в итоге они заставили отступить бригаду Гриффина, но развивать успех было поздно — уже темнело. Артиллерия ещё продолжала вести огонь, по после 21:00 постепенно затихла и она.

Последствия

Уже вечером Ли понял, что совершил ошибку, когда отдал приказ об атаке, не изучив предварительно ситуации на правом фланге. Он так же не понимал, почему Магрудер начал атаку, а не предупредил его о невозможности наступления. Вечером, встретив Магрудера, он спросил: «Генерал Магрудер, что заставило вас атаковать?», на что Магрудер ответил: «Я выполнял ваш приказ, повторенный дважды»[33].

Обороняя Малверн-Хилл, федеральная армия потеряла 314 человек убитыми, 1875 ранеными и 818 пропавшими без вести. Северовирджинская армия потеряла 869 убитыми, 4241 ранеными и 540 пропавшими без вести — значительная часть этих последних оказалась погибшими[36].

В своем рапорте генерал Дэниель Хилл писал: «Сражение при Малверн-Хилл могло увенчаться полным и славным успехом, если бы наша пехота и артиллерия действовали совместно. Батареи моей дивизии вводились в бой трижды, израсходовали все боеприпасы и были отведены в тыл. Если бы они были при мне с достаточном количеством припасов, я уверен, что смог бы разбить противника на своем фронте. Опять же, отсутствие взаимодействия с другими дивизиями было крайне неприятным. Дивизия Уайтинга так и не вступила в дело, как и дивизия Холмеса. Моя дивизия сражалась час или более со всей силой янки, и ни один солдат Конфедерации так и не помог нам. Фронт янки два раза был прорван и отступал, но свежие части приходили им на помощь. В этой ситуации общее наступление дивизий правее и левее моей могло бы дать решающий эффект. Через полчаса после того, как моя дивизия прекратила вести бой в соотношении 10 к 1 и отступила, начала наступать дивизия Мак-Лоуза, но и она повторила судьбу моей»[37]. Во время предвыборной кампании 1864 года оппоненты обвиняли генерала Макклелана в уклонении от своих обязанностей, утверждая, что он весь день провёл на борту броненосца «Галена». Газета «Cinncinati Commercial» писала: «Макклелан на борту броненосца во время сражения при Малверн-Хилл являет собой самую отвратительную картину этой кровавой войны»[38]. Однако, обвинение не было справедливым; Макклелан действительно отправился на корабль утром, но в 15:30 вернулся на поле боя и находился там во время наступления южан.

Первый лейтенант Джон Уильсон, впоследствии суперинтендант Вест-Пойнта (1889—1893) 3 июля 1897 года получил медаль Почёта за Малверн-Хилл[39].

В литературе

Сражению посвящено стихотворение Германа Мелвилла «Малвернский холм»[40].

См. также

Напишите отзыв о статье "Сражение при Малверн-Хилл"

Примечания

Комментарии
Ссылки на источники
  1. 1 2 Michael P. Gabriel. [www.encyclopediavirginia.org/Malvern_Hill_Battle_of Battle of Malvern Hill] (англ.). Вирджинская энциклопедия. Проверено 25 мая 2016.
  2. Sears, 2001, p. 21 - 24.
  3. Salmon, 2001, p. 60 - 62.
  4. Salmon, 2001, p. 63 - 64.
  5. Salmon, 2001, p. 64 - 66.
  6. Sears, 2001, p. 310.
  7. Burton, 2001, p. 309.
  8. Sears, 2001, p. 311 - 315.
  9. Дуглас Фриман. [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/People/Robert_E_Lee/FREREL/2/17*.html The Federal Artillery Proves Too Strong] (англ.). penelope.uchicago.edu. Проверено 15 мая 2016.
  10. Burton, 2001, p. 308.
  11. Sears, 2001, p. 311 - 312.
  12. Burton, 2001, p. 309 - 310.
  13. Sears, 2001, p. 314.
  14. Sears, 2001, p. 313.
  15. Burton, 2001, p. 314.
  16. Sears, 2001, p. 313 - 317.
  17. 1 2 3 Sears, 2001, p. 317.
  18. Sears, 2001, p. 314 - 317.
  19. 1 2 Dougherty, 2005, p. 135.
  20. Burton, 2001, p. 326.
  21. Eicher 2002, p. 295
  22. Burton, 2001, p. 316.
  23. Burton, 2001, p. 316 - 317.
  24. Dougherty 2010, p. 136; Abbott 2012, p. 107
  25. Burton, 2001, p. 319 - 321.
  26. Sears, 2001, p. 320 — 322.
  27. Burton, 2001, p. 318.
  28. Sears, 2001, p. 318.
  29. Gallagher, 2000, p. 235 — 236.
  30. [encyclopediavirginia.org/Malvern_Hill_Battle_of Статья в вирджинской энциклопедии]
  31. Burton, 2001, p. 324.
  32. Sears, 2001, p. 322.
  33. 1 2 3 [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/People/Robert_E_Lee/FREREL/2/17*.html R. E. Lee: A Biography by Douglas Southall Freeman]
  34. 1 2 Sears, С. 325
  35. Sears, С. 326
  36. [civilwardailygazette.com/2012/07/01/not-war-but-murder-the-battle-of-malvern-hill-lees-biggest-mistake/ The Battle of Malvern Hill, Lee’s Biggest Mistake]
  37. [www.civilwarhome.com/dhhillsevendayor.htm Рапорт Дэниеля Хилла]
  38. Sears, С. 330
  39. [www.usace.army.mil/About/History/HistoricalVignettes/ChiefOfEngineers/078MedalofHonor.aspx Two Chiefs of Engineers were Medal of Honor]
  40. [mirpoezylit.ru/books/7551/26/ Мир поэзии]

Литература

  • Burton Brian K. The Peninsula & Seven Days: A Battlefield Guide. — Lincoln: University of Nebraska Press, 2007. — 168 p. — ISBN 978-0-8032-6246-1.
  • Burton Brian K. Extraordinary circumstances. The Seven Days Battles. — Bloomington, Indiana: Indiana University Press, 2001. — 540 p. — ISBN 0-253-33963-4.
  • Dougherty Kevin. The Peninsula Campaign: a military analysis. — University Press of Mississippi, 2005. — 194 p. — ISBN 1-57806-752-9.
  • Gallagher, Gary W. The Richmond Campaign of 1862: The Peninsula and the Seven Days. — UNC Press Books, 2000. — 288 p. — ISBN 080787356X.
  • McClellan George Brinton. McClellan's own story: the war for the Union, the soldiers who fought it, the civilians who directed it and his relations to it and to them. — C.L. Webster & Company, 1887. — 678 p.
  • Salmon, John S. The Official Virginia Civil War Battlefield Guide. — Mechanicsburg, PA: Stackpole Books, 2001. — 416 p. — ISBN 0-8117-2868-4.
  • Sears Stephen W. To the Gates of Richmond: The Peninsula Campaign. — Mechanicsburg, PA: Stackpole Books, 2001. — 468 p. — ISBN 0-89919-790-6.

Ссылки

  • [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/People/Robert_E_Lee/FREREL/2/17*.html The Federal Artillery Proves Too Strong (By Duglas Freman) ]
  • [encyclopediavirginia.org/Malvern_Hill_Battle_of Статья про Малверн-Хилл в вирджинской энциклопедии]
  • [www.militaryhistoryonline.com/civilwar/misc/malvernhill.aspx Malvern Hill — The Last of the Seven Days by Daniel Moran]
  • [civilwardailygazette.com/2012/07/01/not-war-but-murder-the-battle-of-malvern-hill-lees-biggest-mistake/ Not War, But Murder — The Battle of Malvern Hill, Lee’s Biggest Mistake]
  • [www.civilwarhome.com/dhhillsevendayor.htm Рапорт Дэниеля Хилла]
  • [www.civilwar.org/battlefields/malvernhill/maps/battle-of-malvern-hill-map.html Карта сражения 6:30 — 7:30]

Отрывок, характеризующий Сражение при Малверн-Хилл

– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.