Сражение при Санта-Крус-де-Тенерифе (1657)
| Сражение при Санта-Крус-де-Тенерифе | |||
| Основной конфликт: Англо-испанская война (1654—1660) | |||
 Флагман Блейка «Saint George» в бою при Санта-Крус-де-Тенерифе | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Полная победа англичан | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Сражение при Санта-Крус-де-Тенерифе (англ. Battle of Santa Cruz de Tenerife) — морское сражение англо-испанской войны 1654—1660 годов, состоявшееся в бухте Санта-Крус-де-Тенерифе 20 (30) апреля 1657 года между английским флотом адмирала Роберта Блейка, атаковавшим испанский серебряный флот. Закончилось уничтожением испанского флота, однако сокровища, свезенные испанцами на берег перед боем, англичанам не достались.
Предыстория
Когда Англия решила поддержать Францию в её войне против Испании, то одной из главных английских операций стала блокада Кадиса, осуществлявшаяся адмиралом Робертом Блейком в невиданных ранее масштабах.
В феврале 1657 года Блейк получил информацию, что из Мексики через Атлантику вышел испанский конвой. Несмотря на то, что некоторые капитаны желали немедленно двинуться на перехват галеонов, Блейк отказался распылять свои силы, и до конца марта ждал возвращения из Англии судов, отправленных за провиантом и снабжением. После этого, оставив два корабля возле Кадиса, 13 апреля Блейк отправился к Санта-Крус-де-Тенерифе, где испанский «серебряный флот» отдыхал после перехода через океан и ожидал эскорта для прорыва в испанские порты.
Ход событий
19 апреля эскадра Блейка прибыла к острову Тенерифе. Гавань была защищена 40-пушечным фортом и рядом укреплений поменьше, между которыми были прикрытые линии сообщения, способные укрывать мушкетёров. В гавани, под прикрытием береговых батарей, стояло 17 испанских кораблей, включая 7 крупных галеонов «серебряного флота».
Утром 20 апреля Блейк воспользовался тем, что шесть галеонов блокировали огонь остальных десяти кораблей. Английские суда вошли в гавань, бросили якоря и в 9 утра открыли огонь; фрегаты атаковали галеоны, а тяжёлые корабли уничтожали береговую оборону. Блейк приказал не брать призов, и полностью уничтожить испанский флот.
Обстрел береговых батарей вызвал там разрушения, а также произвёл большие облака дыма, что прикрыло английские корабли от обстрела с берега. Около полудня испанский флагман прекратил огонь, а вскоре на нём взорвалась крюйт-камера. К трём часам дня шестнадцать испанских кораблей потонули, сдались или были объяты пламенем. В нарушение приказа «Swiftsure» и четыре других фрегата захватили каждый по сдавшемуся кораблю и стали пытаться отбуксировать их из гавани; Блейк послал напоминание о приказе сжигать призы, но ему пришлось повторить это три раза прежде, чем своевольные капитаны послушались.
После уничтожения испанской флотилии английской эскадре пришлось выбираться из гавани под огнём испанских фортов при отсутствии подходящего ветра. Она сумела это сделать за счёт забрасывания якорей и вытравливания якорных канатов, однако зашедший первым и ушедший последним фрегат «Speaker» получил тяжёлые повреждения; тем не менее ни один английский корабль в этом бою не был потерян.
Итоги и последствия
Блейк был неспособен добраться до американского серебра, которое испанцы успели выгрузить и укрыть на берегу, но и испанское правительство не могло его получить. Когда вести о победе при Санта-Крус-де-Тенерифе достигли Англии, парламент 28 мая проголосовал за то, чтобы наградить Блейка 500 фунтами стерлингов, а командовавший фрегатами Ричард Стейнер был возведён Оливером Кромвелем в рыцарское достоинство.
Напишите отзыв о статье "Сражение при Санта-Крус-де-Тенерифе (1657)"
Отрывок, характеризующий Сражение при Санта-Крус-де-Тенерифе (1657)
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
