Сражение при Стоун-Ривер

Сражение при Стоун-Ривер
Основной конфликт: Гражданская война в США
Сражение при Стоун-Ривер
Дата	31 декабря 1862 — 2 января 1863 года
Место	Мурфрисборо, Теннесси
Итог	Тактически — ничья; Стратегически — победа США
Противники
США КША
Командующие
Уильям Роузкранс Брэкстон Брэгг
Силы сторон
41 400 35 000
Потери
12 906 11 739

Сражение при Стоун-Ривер (англ. The Battle of Stones River или Second Battle of Murfreesboro) происходило 31 декабря 1862 — 2 января 1863 года около города Мурфрисборо, в штате Теннесси во время американской гражданской войны.

Вместе со сражением при Хартсвилле эти события обычно сводятся в «Кампанию Стоун-Ривер». Сражение в целом прошло вничью, но федеральная армия выдержала две атаки противника, а последующее отступление армии Конфедерации подняло боевой дух Севера, сильно упавший после битвы при Фредериксберге.

26 декабря федеральная армия Уильяма Роузкранса выступила из Нашвилла, чтобы напасть на армию Брэкстона Брэгга у Мурфрисборо. 31 декабря генералы армий планировали атаки против правого крыла противника, но Брэгг сумел ударить первым. Мощная атака корпуса Харди, а затем корпуса Полка опрокинули правый федеральный фланг, однако стойкое сопротивление дивизии Шеридана спасло армию от разгрома и федералы успели занять оборонительные позиции и отбить несколько последующих атак. Последняя атака силами корпуса Брекинриджа была неудачно организована и тоже провалилась. 3 января Роузкранс получил подкрепления и Брэгг решил отступить к Туллахоме.

Предыстория

После неудачи под Перревиллем в октябре 1862 года Миссисипская армия генерала Брэгга была вынуждена отменить наступление на Кентукки и отступить в Харродсберг, где 10 октября соединилась с армией Кирби Смита. Теперь у Брэгга было около 38 000 человек, но он решил не проявлять активности, а федеральный командующий Бьюэлл также не спешил атаковать Брэгга.

Испытывая некоторые проблемы со снабжением, Брэгг отступил в Теннесси, в Ноксвилл и Чаттанугу, затем повернул на северо-запад, и, пройдя Туллахому, встал около Мурфрисборо. Миссисипскую армию объединили с Кентуккийской армией Смита и 20 ноября переименовали в Теннессийскую армию. Брэгг занял оборонительную позицию у реки Стоун-ривер. 16 декабря армию посетил президент Дэвис, который велел отправить дивизию Картера Стивенсона в Миссисипи, на оборону Виксберга. Таким образом, Брэгг потерял 7500 человек. Положение Брэгга осложнялось конфликтом с подчиненными генералами, которые требовали смещения Брэгга и обращались за этим к президенту, который не вмешивался в этот конфликт.

Между тем на Севере президент Линкольн был недоволен пассивностью Бьюэлла и сместил его, назначив командующим армией генерала Роузкранса, победителя при Йуке и Коринфе. Роузкранс направил свой XIV корпус в Нашвилл, где 24 октября корпус влился в новосформированную Кумберлендскую армию. Ему намекали, что отстранят от командования, если он не проявит активности, но все же Роузкранс потратил некоторое время на реорганизацию армии и тренировку солдат и только 26 декабря выступил против Брэгга.

Невероятное численное превосходство кавалерии мятежников заставляло наши скромные кавалерийские отряды держаться за пехотными линиями, так что противник контролировал всю территорию вокруг нас, — писал Роузкранс, — с самого начала было очевидно, что мы имеем дело как с армией Брэгга, набранной по воинской повинности, так и с кланами кавалеристов, действующих партизанскими методами, чтобы избежать набора в пехотные части.

Пока Роузкранс готовился в Нашвилле, Брэгг приказал полковнику Джону Моргану отправиться в кавалерийский рейд на север от Нашвилла, чтобы помешать фуражировке и снабжению федеральной армии. В ходе этого рейда произошло Сражение при Хартсвилле, в 60 километрах от Нашвилла, где Морган захватил много трофеев и пленных. 26 декабря Роузкранс выступил из Нашвилла, и одновременно сам организовал диверсионный рейд, послав генерала Самуэля Картера вверх по Теннессийской долине для разрушения мостов.

Федеральная армия наступала на Мурфрисборо тремя колоннами, но сразу начала испытывать проблемы от набегов кавалерии генерала Уилера. И хотя Роузкранс имел в Нашвилле 81 729 человек, только половина этих сил была послана против Брэгга, остальные потребовались для охраны базы и коммуникаций. Левой колонной командовал Томас Криттенден, который шел вдоль железной дороги Нашвилл — Чаттануга, правой колоной командовал Александер Маккук, который шел через Ноленсвилль, а центраьной колонной командовал Джордж Томас, который шёл вдоль железной дороги Нашвилл — Декейтер. Впереди колонн двигалась федеральная кавалерия Дэвида Стенли. Первые столкновения произошли уже 26-го числа под Ноленсвиллем, где генерал Маккук потерял 75 человек убитыми и ранеными.

Силы сторон

Камберлендская армия Роузкранса была сведена в три крыла:

Правое крыло Александра Маккука, 16 000 человек:

• Дивизия Джефферсона Дэвиса: бригады Сидни Поста, Уильяма Карлина и Уильяма Вудраффа. + 3 артиллерийские батареи
• Дивизия Ричарда Джонсона: бригады Августа Уиллича, Эдварда Кирка и Филимона Болдуина. + 3 артиллерийские батареи
• Дивизия Филипа Шеридана: бригады Джошуа Силла, Фредерика Шефера и Джорджа Робертса + 3 артиллерийские батареи

Центральное крыло Джорджа Томаса, 13 500 человек:

• Дивизия Ловела Руссо: бригады Бенжамена Скрибнера, Джона Битти, Джона Старкуитера и Оливера Шеферда. + 3 артиллерийские батареи
• Дивизия Джеймса Неглей: бригады Джеймса Спирса, Тимоти Стенли и Джона Миллера + 3 артиллерийские батареи

Левое крыло Томаса Криттендена, 14 500 человек:

• Дивизия Томаса Вуда
• Дивизия Джона Палмера
• Дивизия Горацио Фон Клеве

Кавалерийская дивизия Дэвида Стенли.

Теннессийская армия Брэкстона Брэга состояла из двух корпусов и кавалерийской дивизии:

Корпус Леонидаса Полка:

• Дивизия Бенджамена Читема
• Дивизия Джонса Уайтерса

Корпус Уильяма Харди:

• Дивизия Джона Брекинриджа
• Дивизия Патрика Клейберна
• Дивизия Джона Маккоуна

Кавалерийская дивизия Джозефа Уилера

Мурфрисборо. Планы сражения

Мурфрисборо был назван в честь участника войны за независимость, полковника Харди Мёрфри. В 1862 году он был небольшим городком в долине Стоун-Ривер, до 1826 года столицей штата Теннесси. Его жители были горячими сторонниками Юга и армия Брэгга вполне комфортно чувствовала себя здесь весь декабрь. В сельской округе легко было достать продовольствие для армии, а кроме того, он перекрывал дорогу на Чаттанугу. Генерал Харди потом писал, что местность не давала никаких преимуществ для обороняющихся, но Брэгг решил не отходить до реки Дак-Крик и не идти вперед до рубежа реки Стюартс-Крик, хотя Роузкранс вообще-то предполагал последнее. Местность вокруг Мурфрисборо была местами покрыта густым труднопроходимым лесом, примерно как в вирджинской Глуши. Первоначально корпус Харди стоял в Триуне, в 32 километрах западнее, корпус Полка — на западном берегу реки, а отряд Брекинриджа — на высотах восточнее реки. Приказа строить укрепления отдано не было.

Роузкранс подошел к Мурфрисборо вечером 29 декабря. На закате две трети его армии стояли на нашвиллской дороге, а к утру следующего дня подошли остальные части и теперь у Роузкранса было 41 000 человек против 35 000 у Брэгга. Кавалерийские отряды Форреста и Моргана в это время совершали рейды по тылам противника, а кавалерия Уилера тревожила набегами саму федеральную армию. 29 декабря отряд Уилера в 2 500 человек совершил рейд вокруг армии Роузкранса, уничтожив обозы и захватив много военного снаряжения. Около 1000 человек было взято в плен.

30 декабря федеральная армия встала в трех километрах от Мурфрисборо. Армии теперь располагались параллельно одна другой, фронтом в 6 километров. Левый фланг Брэгга был сначала очень слаб, но Роузкранс ничего не знал о позициях противника, поскольку кавалерия южан мешала проводить разведку. Как и в прошлогоднем сражении при Бул-Ране, командиры разработали схожие планы: каждый планировал атаковать правый фланг противника, выйти в его тыл и отрезать его от баз. В этой ситуации победить должен был тот, кто атакует первым. Роузкранс отдал приказ атаковать сразу после завтрака, но Брэгг опередил его, приказав атаковать прямо на рассвете.

Брэгг разместил корпус Полка на западной стороне реки, а корпус Харди — на восточной. Он предполагал, что Роузкранс атакует 30 декабря, но когда этого не произошло, он решил направить корпус Харди и кавалерию Уартона в тыл противнику. Он начал перебрасывать корпус Харди на левый фланг и готовиться к атаке. Восточнее реки на высотах осталась только дивизия Брекинриджа.

Роузкранс планировал переправить дивизии Криттендена через реку и атаковать Брекинриджа на высотах, чтобы затем использовать их для артиллерийского обстрела всей линии противника. Томасу было приказано нанести вспомогательный удар в центр.

Ночь на 31-е армии простояли в 640 метрах друг от друга, причем их оркестры начали музыкальный поединок: северяне сыграли Yankee Doodle и Hail, Columbia, а южане — Dixie и The Bonnie Blue Flag. В итоге оба оркестра сыграли Home Sweet Home.

31 декабря

В два часа ночи местный житель сообщил Маккуку о расположении корпусов противника и о нахождении корпуса Харди прямо напротив правого фланга. Обеспокоенный Маккук сразу удлинил свой фланг дивизией Джонсона.

На рассвете 31-го декабря, около 06:00, дивизии генерала Харди начали атаку федерального правого фланга. В бой была брошена дивизия Джона Маккоуна, которая атаковала позиции федеральной дивизии Ричарда Джонсона — крайней на правой федеральном фланге. В наступление пошло сразу 10 000 человек теннессийской армии. Маккоун немного ошибся и взял слишком сильно влево, из-за чего правее его дивизии образовался разрыв, но этот разрыв сразу был закрыт дивизией Патрика Клейберна. Дивизия Джонсона (бригады Кирка и Уиллича, которых Маккук называл «лучшие и самые опытные бригады в моей армии») была сразу опрокинута потеряв половину своего состава, в руки южан попало несколько артиллерийских батарей, не успевших сделать ни единого выстрела. В плен попал и сам генерал Агустус Уилич.

Дивизия Джефферсона Дэвиса тоже продержалась совсем недолго.

К 10 часам утра Харди сумел отбросить противника почти на 5 километров, и только на линии железной дороги Джонсон сумел остановить свою дивизию. Роузкранс срочно отменил наступление Криттендена, который в 07:00 отправил за реку дивизию Горацио Фон Клеве. Началась переброска войск на правый фланг. Роузкранс не понял всей опасности ситуации, ошибочно предположив, что Маккук остановил атаку Харди. Когда же он лично помчался разобраться с ситуацией, ядром оторвало голову полковнику Джулиусу Гареше, начальнику штаба, так что сам Роузкранс весь оказался в крови.

Во второй волне атаки участвовал корпус Леонидаса Полка, состоящий из дивизий Уайтерса и Читема. Здесь южанам не повезло: Филип Шеридан предвидел раннюю атаку, поэтому привел свою дивизию в боеготовность уже в 04:00. Уайтерс атаковал правый фланг Шеридана, на стыке с дивизией Дэвиса, но подряд три его атаки были отбиты. Тогда Читем атаковал Шеридана с фронта, а Клейберн одновременно с фланга, но атака Читема была вялой и плохо организованной. Поговаривали даже, что Читем был нетрезв в тот день и не мог нормально командовать бригадами. Шеридану удалось удержаться, но дорогой ценой — за четыре часа сражения он потерял всех трех бригадных командиров и треть всех солдат.

К 10:00 основные цели южан были достигнуты. Они захватили 28 орудий и почти 3000 пленных.

Роузкранса спасла ошибка противника. Брекинридж не понял, что утренняя атака Криттендена уже закончилась и отменилась. Он ждал атаки и отказался отправить две бригады на левый фланг. Когда Брэгг приказал ему атаковать на своем участке и принести хоть какую-нибудь пользу, Брекинридж двинулся вперед и с удивлением обнаружил, что перед его фронтом вообще нет противника. Именно в это время Брэгг получил ложное сообщение о федеральном отряде, движущемся по ливанской дороге. Ввиду этого он отменил запрос на переброску двух бригад Брекинриджа.

К 11:00 у людей Шеридана кончились боеприпасы и его дивизия стала отступать. Северяне отошли к нашвиллской дороге и заняли там позицию, усиленную подкреплениями и артиллерией. Но левый фланг ещё держался, там стояла бригада Уильяма Хазена, занимая скалистый участок леса площадью в 4 акра, известный у местных жителей как «Круглый Лес». Генерал Мило Хаскалл отправил туда на помощь 3-й кентуккийский полк. Узнав, что командир полка погиб, Хаскалл сам занялся обороной позиции. В итоге бригада Хазена осталась на своей позиции последней из всех федеральных бригад.

В итоге Роузкрансу удалось стабилизировать фронт, и федеральные позиции приняли форму овала, обращенного задней частью к реке. Брэгг решил атаковать левый фланг федеральных позиций, то есть ту часть овала, которая тянулась на юго-восток и которую удерживала бригада Хазена. Из свободных частей у Брэгга остался только корпус Брекинриджа, поэтому Брэгг велел ему перейти реку и Брекинридж начал этот манёвр, хотя и весьма неторопливо. Только в 16:00 первые две бригады Брекиниджа атаковали Хазена, но сразу отступили с потерями. Позже подошли ещё две бригады и тоже были посланы в бой, и так же неудачно. Томас даже провел небольшую контратаку. В итоге в 16:30 сражение завершилось.

В результате Брэггу не удалось достичь главной своей цели — он не смог отрезать противника от его коммуникаций. Несмотря на неудачное начало, северяне отошли на сильные позиции, в о время как южане дезорганизовались по ходу атаки и это ослабило их силы.

Ночью Роузкранс созвал военный совет, чтобы решить, что делать дальше. Некоторые генералы предлагали отступить, пока их совсем не отрезали от Нашвилла. Роузкранс был с ними не согласен и его поддержали Томас и Криттенден. Считается, что на совете Томас сказал «Эта армия не отступает» или «Нет лучшего места, чтобы умереть». В итоге было решено статься на месте и продолжать сражение.

Брэгг между тем был уверен, что одержал победу. Он потерял 9 000 человек, но предполагал, что Роузкранс потерял больше. Перед сном Брэгг отправил в Ричмонд телеграмму:

Противник оставил свои сильные позиции и отступает. Мы заняли все поле боя и преследуем его. … Бог даровал нам счастливый Новый Год.

Оригинальный текст (англ.)  

– The enemy has yielded his strong position and is falling back. We occupy [the] whole field and shall follow him. ... God has granted us a happy New Year.

—

1—3 января

1 января в 03:00 Роузкранс вернулся к своему первоначальному плану и приказал дивизии Фон Клеве (которой после ранения Фон Клеве командовал Самуэль Битти) перейти реку, занять высоты, обеспечить прикрытие двух переправ через реку и найти хорошие позиции для артиллерии. Но серьезных столкновений так и не произошло. Обе армии отметили Новый Год отдыхом и лечением ран. Полк провел две небольшие атаки — одну на позиции Томаса, другую на позиции Шеридана, но без большого эффекта.

Между тем кавалерия Джозефа Уилера продолжала тревожить тылы федеральной армии. Северянам пришлось выделять крупные эскорты для обозов с ранеными для защиты их от набегов. Уилер расценил эти перемещения пехоты как подготовку к отступлению и передал эти выводы Брэггу. Брэгг решил дожидаться отступления противника.

2 января в 04:00 Брэгг приказал Брекинриджу атаковать дивизию Битти, которая заняла холм на восточной стороне реки. Брекинридж сначала возразил, что эта атака будет самоубийственной, но в итоге согласился и атаковал довольно решительно. Его атака отбросила федералов за Макфладден-Форд, но атакующие попали под огонь федеральной артиллерии с батарей западного берега, которыми командовал капитан Джон Менденхолл. Менденхолл расположил 45 орудий на хребте фронтом на брод, ещё 12 поставил в миле на юго-запад, для организации анфиладного огня. Атака Брекинриджа захлебнулась, его части потеряли почти 1 800 человек за один час. В 16:45 федеральная дивизия генерала Неглей пошла в контратаку и южане стали отступать. Брекинридж был потрясен этим разгромом. Он потерял почти треть своих сил — почти всю так называемую Бригаду Сирот (Orphan Brigade). Говорили, что он рыдал и повторял «Мои бедные сироты! Мои бедные сироты!»

Утром 3 января к Роузкрансу подошел большой обоз со снаряжением и ещё одна бригада. Кавалерия Уилера попыталась захватить обоз, но была отброшена. Позже вечером генерал Томас атаковал центр линии конфедератов в ответ на постоянные снайперские обстрелы его позиций. Томас сумел выбить противника из траншей и захватит почти 30 человек пленными. Это было единственное боевое столкновение 3 января.

Брэгг понял, что Роузкранс не намерен отступать, и будет продолжать получать подкрепления. У Брэгга осталось примерно 20 000 солдат, способных продолжать сражение, а разведка доносила ему, что у Роузкранса накопилось до 70 000 солдат. Кроме того, из-за дождей река могла разлиться и разделить его армию на части. Поэтому после 22:00 3 января он начал отступать через Мурфрисборо к Туллахоме, которая располагалась в 58-ми километрах южнее. 5 января Роузкранс занял Мурфрисборо, но не пытался преследовать Брэгга. говорят, что он произнес по этому поводу загадочную фразу: «Bragg’s a good dog, but Hold Fast’s a better», предположительно цитату из Диккенса.

Последствия

В сражении при Стоун-Ривер обе армии потеряли примерно 24 000 человек — больше, чем в любом другом сражении 1862 года, не считая Семидневной битвы, которая была по сути серией сражений. Север потерял 12 906, Юг — 11 739 человек. Так как в сражении участвовало всего 76 400 человек, то эти потери стали рекордными по соотношению потерь к общей численности армии — выше, чем при Шайло и Энтитеме. В бою погибло четыре бригадных генерала: южане Джеймс Рейнс, Роджер Хэнсон и северяне Эдвард Кирк и Джошуа Силл. Сражение стало восьмым из десяти самых кровопролитных сражений войны.

Тактически сражение прошло вничью, хотя Роузкранс объявил о победе, ссылаясь на то, что Брэгг первый покинул поле боя. Неудача Брэга только усилила недовольство его командованием со стороны дивизионных командиров. Только поддержка Джозефа Джонстона и отсутствие адекватной замены спасли его от отстранения. Теперь южане уже не угрожали Кентукки и Средней Теннесси, и федеральная база в Нашвилле теперь была в безопасности.

После сражения Роузкранс потратил пять месяцев на укрепление Мурфрисборо. В городе был построен большой земляной «Форт-Роузкранс», который стал базой снабжения до конца войны. И только в июне 1863 года Роузкранс возобновил наступление на Брэгга, которое стало известно как Туллахомская кампания.

Часть поля боя и форт Роузкранс сейчас находятся на территории нацпарка «Stones River National Battlefield». там аходится самый старый монумент того времени, построенный силами бригады Хазена. На территории парка с 1865 года находится национальное кладбище с 6 000 могил федеральных солдат.

Литература

• Connelly, Thomas L. Autumn of Glory: The Army of Tennessee 1862—1865. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1971. — ISBN 0-8071-2738-8.
• Cozzens, Peter. No Better Place to Die: The Battle of Stones River. — Urbana: University of Illinois Press, 1990. — ISBN 0-252-01652-1.
• Crittenden, Thomas L. The Union Left at Stone’s River. // [ehistory.osu.edu/osu/books/battles/index.cfm Battles and Leaders of the Civil War]. / Ed. by Robert Underwood Johnson and Clarence C. Buel. — Vol. 3. — N. Y.: Century Co., 1884—1888.
• Daniel, Larry J. Days of Glory: The Army of the Cumberland, 1861—1865. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 2004. — ISBN 978-0-8071-3191-6.
• Eicher, David J. The Longest Night: A Military History of the Civil War. — N. Y.: Simon & Schuster, 2001. — ISBN 0-684-84944-5.
• Esposito, Vincent J. West Point Atlas of American Wars. — N. Y.: Frederick A. Praeger, 1959. — The collection of maps (without explanatory text) is available online at the [www.dean.usma.edu/history/web03/atlases/american_civil_war/ West Point website].
• Foote, Shelby. The Civil War: A Narrative. — Vol. 2. Fredericksburg to Meridian. — N. Y.: Random House, 1958. — ISBN 0-394-49517-9.
• Hattaway, Herman, and Archer Jones. How the North Won: A Military History of the Civil War. — Urbana: University of Illinois Press, 1983. — ISBN 0-252-00918-5.
• Hess, Earl J. Banners to the Breeze: The Kentucky Campaign, Corinth, and Stones River. — Lincoln: University of Nebraska Press, 2000. — ISBN 978-0-8032-2380-6.
• Horn, Stanley F. The Army of Tennessee: A Military History. — Indianapolis: Bobbs-Merrill, 1941.
• Kennedy, Frances H., ed. [www.bibliobase.com/history/readerscomp/civwar/html/cw_000106_entries.htm The Civil War Battlefield Guide]. 2nd ed. — Boston: Houghton Mifflin Co., 1998. — ISBN 0-395-74012-6.
• Lamers, William M. The Edge of Glory: A Biography of General William S. Rosecrans, U.S.A. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1961. — ISBN 0-8071-2396-X.
• Livermore, Thomas L. Numbers and Losses in the Civil War in America 1861-65. / Reprinted with errata, Dayton, OH: Morninside House, 1986. — ISBN 0-527-57600-X. — First published 1901 by Houghton Mifflin.
• McDonough, James Lee. Battle of Stones River. // Battle Chronicles of the Civil War: 1862. / Edited by James M. McPherson. — Connecticut: Grey Castle Press, 1989. — ISBN 1-55905-024-1. — First published in 1989 by McMillan.
• McPherson, James M. Battle Cry of Freedom: The Civil War Era. — Oxford History of the United States. — N. Y.: Oxford University Press, 1988. — ISBN 0-19-503863-0.
• McWhiney, Grady. Braxton Bragg and Confederate Defeat. — Vol. 1. — N. Y.: Columbia University Press, 1969 (additional material, Tuscaloosa: University of Alabama Press, 1991). — ISBN 0-8173-0545-9.
• Smith, Derek. The Gallant Dead: Union & Confederate Generals Killed in the Civil War. — Mechanicsburg, PA: Stackpole Books, 2005. — ISBN 0-8117-0132-8.
• Street, James Jr., and the Editors of Time-Life Books. The Struggle for Tennessee: Tupelo to Stones River. — Alexandria, VA: Time-Life Books, 1985. — ISBN 0-8094-4760-6.
• Welcher, Frank J. The Union Army, 1861—1865 Organization and Operations. — Vol. 2. The Western Theater. — Bloomington: Indiana University Press, 1993. — ISBN 0-253-36454-X.

Ссылки

• [civilwaranimated.com/StoneAnimation.html Анимированная карта сражения]
• [www.civilwarhome.com/stonesriver.htm Краткое описание сражения]
• [www.civilwarhome.com/advancetomurfreesboro.htm Предыстория сражения]
• [www.civilwarhome.com/stones.htm Официальные рапорты]

Отрывок, характеризующий Сражение при Стоун-Ривер

В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.