Сражение при Харперс-Ферри

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сражение при Харперс-Ферри
Основной конфликт: Гражданская война в США

Позиции сторон на карте того времени.
Дата

12—15 сентября 1862 года

Итог

Победа Конфедерации

Противники
США КША
Командующие
Диксон Майлс Томас Джексон
Силы сторон
14 000 19 900
Потери
12 636 (44 убито, 173 ранено, 12 419 пленено) 286 (39 убито, 247 ранено)
 
Мерилендская кампания
Харперс-ФерриЮжная ГораЭнтитемШепардстаун

Сражение при Харперс-Ферри (англ. Battle of Harpers Ferry) произошло 12—15 сентября 1862 года во время Мэрилендской кампании американской Гражданской Войны. Когда армия генерала Ли вошла в Мэриленд, часть этой армии под командованием генерала Джексона была направлена против города Харперс-Ферри. Армия Конфедерации оказалась в тяжелом положении и была вынуждена отступать к Шарпсбергу, но несмотря на это Джексон успел принудить гарнизон к капитуляции и своевременно прибыл на соединение с основной армией под Шарпсберг.

Когда армия Ли наступала по долине Шенандоа в Мэриленд, Ли планировал захватить город и арсенал Харперс-Ферри, чтобы, в частности, укрепить свои тыловые коммуникации. Потомакская армия генерала Макклелана превосходила Северовирджинскую армию почти вдвое, но Ли рассчитывал на медлительность Макклелана и рискнул разделить свои силы, послав часть армии под Харперс-Ферри. Полковник Диксон Майлс, федеральный командующий в Харперс-Ферри, разместил свои войска возле города, вместо того, чтобы занять господствующие высоты. Самая важная позиция, Мэрилендские высоты, была очень слабо защищена — именно здесь 12 сентября начались первые перестрелки. 13-го числа южане атаковали высоты силами двух бригад и захватили высоты.





Предыстория

Харперс-Ферри (Harpers Ferry, в прошлом Harper’s Ferry), представляет собой небольшой городок на слиянии рек Потомак и Шенандоа. Здесь находится арсенал, построенный Джорджем Вашингтоном в 1799 году, и железнодорожный мост через Потомак. Именно здесь в 1859 году произошел мятеж Джона Брауна. Город был незащищен укреплениями и окружен высотами со всех сторон. К западу находились высоты Боливар, к югу, за рекой Шенандоа, высоты Лаудон, а к северо-востоку, за Потомаком, высокий хребет Элк.

Генерал Ли предположил, что федеральные гарнизоны смогут угрожать его коммуникациям, но, будучи отрезаны от основных сил, сдадут города без боя. Почти так и вышло: Винчестер и Мартинсберг были сданы без боя, и только гарнизон Харперс-Ферри не отступил. Этот гарнизон в своем тылу надо было ликвидировать.

Южане наступали на Харперс-Ферри тремя колоннами. Основная (11 500) под командованием Джексона, подошла к городу с запада и заняла высоты Боливар. Колонны Мак-Лоуза (8 000) и Джона Уокера (3 400) заняли Мэрилендские высоты и Лаудонские высоты, окружив город с востока и юга[1].

Генерал Макклелан хотел присоединить гарнизон Харперс-Ферри к основной армии, но главнокомандующий Генри Халлек отказал, сказав, что это слишком сложный манёвр, и гарнизону лучше защищаться до последнего момента, или до того времени, когда Макклелан придет на помощь. Халлек надеялся на опытность и мужество командира гарнизона, полковника Майлса. Майлс в свои 38 лет был ветераном Мексиканской войны. Он был скомпрометирован во время Первого сражения при Бул-Ране, когда попал под суд за употребление алкоголя во время сражения. Майлса отправили в далекий тыл, в Харперс-Ферри, где он командовал отрядом в 14 000 человек, в основном неопытных.

В ночь на 11 сентября Мак-Лоуз прибыл в Броунсвилль, в 6 милях северо-восточнее Харперс-Ферри. Он оставил 3000 человек около Броунсвильского Ущелья для защиты тыла, и повел остальные 3 000 к реке Потомак, чтобы перекрыть все пути отхода из Харперс-Ферри на восток. 12 сентября он отправил бригады Джозефа Кершоу и Уильяма Барксдейла на захват Мэрилендских высот. Остальные две колонны двигались медленнее и выбивались из графика. Люди Джексона задержались в Мартинсберге. Колонна Уокера должна была разрушить акведук у реки Монокаси, но инженеры не смогли это осуществить[2].

Сражение

12 сентября

Майлз буквально понял отданный ему приказ «удерживать город» и разместил свои отряды около города, вместо того, чтобы закрепиться на прилегающих высотах. Небольшие отряды на Мэрилендских высотах были выставлены в основном для того, чтобы не пускать туда разведчиков противника. На склоне горы стояла мощная артиллерийская батарея: два 230-миллиметровых орудия Дальгрена, одно 50-тифунтовое орудие Паррота и четыре 12-фунтовых гладкоствольных пушки. На вершину Майлз отправил полковника Томаса Форда (из 32-го Огайского пехотного) и передал ему части 4-х полков, всего 1 600 человек. Некоторые из них, например, солдаты 126-го нью-йоркского, были призваны в армию всего 21 день назад и ещё не обрели нужные навыки. Они возвели примитивные укрепления и выслали стрелков в сторону противника. 12 сентября они встретили южнокаролинцев Кершоу, которые медленно пробирались по сложной местности на хребте Элк. Северяне дали по противнику несколько залпов из леса, которые заставили бригаду Кершоу остановиться и переждать ночь.

13 сентября

13-е сентября стало переломным моментом в ходе всей Мерилендской кампании. Утром того дня северяне нашли утерянный Специальный приказ 191 и им стали известны все планы противника. Уже в конце дня федеральная армия начала наступление с целью разбить Северовирджинскую армию по частям. Несмотря на критическое положение, Ли решил не снимать осаду Хаперс-Ферри и не отступать сразу в Вирджинию.

14 сентября

Между тем федеральная армия Макклелана уже двигалась на запад. Утром 14 сентября началось сражение у Южной Горы. Силы генерала Ли все ещё были разделены.

В это время Джексон размещал артиллерию вокруг Харперс-Ферри. Четыре Паррота были установлены на Мэрилендских высотах, для чего потребовалось выделить 200 человек для подъёма каждого орудия. Хотя Джексон хотел, чтобы все его орудия открыли огонь одновременно, генерал Уолкер на Лаудонских высотах потерял терпение и в 13:00 открыл малоэффективный огонь из своих 5-ти орудий. Джексон приказал генералу Эмброузу Хиллу двинуться по западному берегу Шенандоа и готовиться к фланговой атаке на левый федеральный фланг на следующее утро[3].

Этой ночью федеральные офицеры осознали, что им осталось всего около суток времени. И все же они не сделали попытки отбить Мэрилендские высоты. Майлз не знал, что генерал Маклоуз отвел своих людей на восток для участия в сражении у Южной Горы, и в итоге на высотах находится только один полк[3].

Полковник Бенжамен Дэвис предложил Майлзу вывести из окружения 12-й иллинойсский кавалерийский полк и несколько мелких кавалерийских подразделений из Мериленда и Род-Айленда. В оборонительном сражении от кавалерии все равно не было никакой пользы. ММайлз отклонил это план как «непрактичный», но Дэвис настаивал, и Майлз в итоге согласился, понимая, что Дэвис готов прорываться даже без разрешения. Дэвис и полковник Амос Восс возглавили отряд в 1400 всадников, вывели из из Харпенс-Ферри по понтонном мосту на узкую дорогу, ведущую мимо западного подножия Мерилендских высот на север к Шарпсбергу. По пути кавалеристы встретили обоз Лонгстрита, идущий от Хагерстауна. Они сумели заставить обоз изманить направление движения и отбили кавалерию южан, которая атаковала хвост обоза. В руки Дэвиса попало 40 повозок, при этом он не потерял ни одного человека. Это столкновение стало первой крупной победой федеральной кавалерии в ходе войны[4].

15 сентября

Утром 15 сентября Джексон разместил примерно 50 орудий на Мэрилендских высотах и у подножия Лооудонскх высот, чтобы нанести фланговый удар по федеральной линии обороны на высотах Боливар. Он начал артиллерийский обстрел со всех позиций и дал команду пехоте атаковать в 08:00. Майлз понял, что ситуация безнадежна. Его боеприпасы заканчивались, а надежды на прибытие Макклелана уже не оставалось. Он созвал бригадное командование на военный совет и предложил поднять белый флаг. Против этого выступил капитан 126-го нью-йоркского полка, который сказал: «Черт возьми, полковник, не сдавайте нас. Слышите эти выстрелы? Наши уже близко. Позвольте нам прорваться к ним навстречу.» Но Майлз ответил: «Невозможно. Они собьют нас с позиций за полчаса.» Капитан в негодовании удалился, и в этот момент рядом разорвался снаряд, который сильно повредил Майлзу левую ногу. Раздраженные его поведением, многие офицеры сильно напились и не удалось сразу найти человека, который бы доставил Майлза в госпиталь. Ранение оказалось смертельным и он умер на следующий же день. Некоторые историки строят предположения, что Майлза убил кто-то из своих[5].

Последствия

Джексон одержал крупную победу малой кровью. Армия Конфедерации потеряла 286 человек — 39 убитыми, 247 ранеными. Большинство этих потерь — за время боев на Мэрилендских высотах. Федералы потеряли 217 человек — 44 убитыми, 173 ранеными. В плен попало 12 419 человек, южанам досталось 13 000 винтовок, 200 повозок, 73 стволов артиллерии. Это была самая крупная капитуляция федеральных сил за всю гражданскую войну[6].

Южане сразу же воспользовались федеральными продовольственными запасами, и сменили свои изношенные мундиры на голубую федеральную униформу, что через несколько дней привело к некоторым недоразумениям.

Джексон сразу отправил курьера к Ли с сообщением: «С Божьей помощью, Харперс-Ферри и его гарнизон капитулировал». Когда Джексон въезжал в город для наблюдения за своими людьми, солдаты-северяне собрались по обеим сторонам дороги, желая увидеть знаменитого Джексона-Каменная-Стена. Кто-то из них, видя его грязную, поношенную форму, заметил: «Парни, он выглядит неважно, но если бы он был наш, мы бы не попали в эту западню.»[7] К полудню Джексон получил срочное сообщение от генерала Ли: тот требовал отправить солдат к Шарпсбергу так быстро, как только возможно. Джексон оставил генерала Хилла проконтролировать процесс разоружения противника, а сам ускоренным маршем отправился принять участие в сражении при Энтитеме. Хилл так же успел завершить все дела в Харперс-Ферри и успел на поле боя под Шарпсбергом в самый критический момент сражения.

Напишите отзыв о статье "Сражение при Харперс-Ферри"

Примечания

  1. Bailey, С. 38-39.
  2. Sears, С. 95
  3. 1 2 Bailey, С. 56
  4. Sears, С. 151-52; Bailey, С. 57-58
  5. Eicher, David J., The Longest Night: A Military History of the Civil War, Simon & Schuster, 2001 стр. 347
  6. Robertson, С. 606
  7. Boys, he isn’t much for looks, but if we’d had him we wouldn’t have been caught in this trap.

Литература

  • Bailey, Ronald H., and the Editors of Time-Life Books. The Bloodiest Day: The Battle of Antietam. Alexandria, VA: Time-Life Books, 1984. ISBN 0-8094-4740-1.
  • Bodart, Gaston (1908). Militär-historisches kreigs-lexikon, (1618—1905). Stern.

Divine, John. 35th Battalion, Virginia Cavalry. Lynchburg, VA: H. E. Howard, 1985. ISBN 0-930919-19-X.

  • Eicher, David J. The Longest Night: A Military History of the Civil War. New York: Simon & Schuster, 2001. ISBN 0-684-84944-5.
  • Esposito, Vincent J. West Point Atlas of American Wars. New York: Frederick A. Praeger, 1959. OCLC 5890637. The collection of maps (without explanatory text) is available online at the West Point website.
  • Kennedy, Frances H., ed. The Civil War Battlefield Guide. 2nd ed. Boston: Houghton Mifflin Co., 1998. ISBN 0-395-74012-6.
  • Rafuse, Ethan S. Antietam, South Mountain and Harpers Ferry. Lincoln: University of Nebraska Press, 2008. ISBN 978-0-8032-3970-8.
  • Robertson, James I., Jr. Stonewall Jackson: The Man, The Soldier, The Legend. New York: MacMillan Publishing, 1997. ISBN 0-02-864685-1.
  • Sears, Stephen W. Landscape Turned Red: The Battle of Antietam. Boston: Houghton Mifflin, 1983. ISBN 0-89919-172-X.
  • Wolff, Robert S. «Harper’s Ferry, (West) Virginia.» In Encyclopedia of the American Civil War: A Political, Social, and Military History, edited by David S. Heidler and Jeanne T. Heidler. New York: W. W. Norton & Company, 2000. ISBN 0-393-04758-X.

Ссылки

  • [www.sonofthesouth.net/leefoundation/harpers-ferry.htm Сражение при Харперс-Ферри (англ.)]
  • [www.harpers.ferry.national-park.com/ Сайт национального парка Харперс-Ферри.]
  • [civilwardailygazette.com/2012/09/15/harpers-ferry-surrenders-mcclellan-has-lee-but-waits-for-tomorrow/ Harpers Ferry Surrenders; McClellan Has Lee, but Waits for «Tomorrow»]
  • [www.civilwar.org/battlefields/harpersferry/maps/siege-of-harpers-ferry.html Карта сражения при Харперс-Ферри]

Отрывок, характеризующий Сражение при Харперс-Ферри

«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.