Сражение при Хартсвилле

Сражение при Хартсвилле
Основной конфликт: Гражданская война в США
Дата	7 декабря 1862 года
Место	Хартсвилль, Теннесси
Итог	Победа Конфедерации
Противники
США КША
Командующие
Абсалом Мур Джон Хант Морган
Силы сторон
2 400 1 300
Потери
2 096 139

Сражение при Хартсвилле (англ. The Battle of Hartsville) произошло 7 декабря 1862 года на севере штата Теннесси, во время американской гражданской войны. Оно представляло собой небольшое столкновение между отрядами федерального генерала Роузкранса и рейдерами Джона Моргана незадолго до сражения при Стоун-Ривер.

Предыстория

В начале декабря 1862 года Камберлендская армия генерала Роузкранса стояла в Нэшвилле и готовилась к наступлению на позиции противника у Мурфрисборо. Командующий Теннессийской армией генерал Брэкстон Брэгг решил организовать набег в тыл федеральной армии и приказал полковнику Джону Моргану отправиться в рейд по тылам Роузкранса. Морган выступил 6 декабря из Баярдс-Милл. В распоряжении Моргана было четыре кавалерийских полка (ими командовал Бэзил Дюк), а также 2-й, 9-й кентуккийские и 18-й теннессийские пехотные полки и батальон техасских рейнджеров. Морган так же взял с собой восемь орудий. Всего его армия насчитывала 2100 человек. Пройдя по морозу 40 миль, отряд ночью вышел к реке Камберленд. Пехота переправилась у Уотсонс-Лендинг, воспользовавшись двумя лодками некоего Оливера Диксона, который впоследствии был отправлен федералами в тюрьму за это содействие. Между тем у Бэзила Дюка возникли проблемы с обнаружением брода, и только в 03:00 7 декабря он сумел переправить кавалерию. Всю артиллерию, один кавалерийский полк и два пехотных пришлось оставить на берегу, и отряд Моргана сократился до 1300 человек.

Целью Моргана был город Хартсвилль, в котором стояла 39-я бригада Камберлендской армии под командованием полковника Абсалома Мура численностью около 2 400 человек.

Сражение

7 декабря в 05:30 Морган прибыл в Хагерс-Шоп — место в 2 милях от федерального лагеря. Здесь он встретил кавалерию Дюка. Южанам удалось без шума захватить наблюдательный пост противника, но пикеты все же подняли тревогу и федеральная бригада начала строиться в боевую линию. Моргана встретили три полка: 106-й огайский, 108-й огайский и 104-й иллинойсский. Противника оказалось существенно больше, чем предполагал Морган, но он решил не отменять атаку. В 06:45 люди Моргана пошли в атаку.

Мур построил 108-й огайский и 13-й индианский на правом фланге, 104-й иллинойсский в центре, а 106-й огайский на левом фланге. У Моргана левый фланг заняла спешенная кавалерия, правый — пехота, а артиллерия открыла огонь с другой стороны реки. Первым дрогнул и отступил 106-й огайский,, что повлекло за собой отступление 108-го огайского. Дольше всего держался 104-й иллинойсский. Он понес большие потери, пока наконец не узнал, что полковник Мур сдался.

В плен попало около 1800 солдат противника, три полковых знамени и 1800 ружей, а также два нарезных орудия. Морган погрузил добычу в брошенные федералами повозки и направил их к Хартс-Ферри. В это время пикеты донесли о приближении отряда противника численностью около 5000 человек. Морган велел Дюку провести демонстрацию и задержать противника, и под его прикрытием отступил на свой берег реки, оставив только трех тяжело раненых.

Последствия

Полковник Мур был уволен из армии после этого сражения, а Морган наоборот, получил звание бригадного генерала. Президент находился в это время около Мурфрисборо и сообщение о повышении передал Моргану лично.

Ссылки

• [www.rootsweb.ancestry.com/~tnsumner/battle.htm The Battle of Hartsville]
• [www.hartsvilletrousdale.com/battle.html Сражение на сайте города Хартсвилля]
• [tennesseeencyclopedia.net/entry.php?rec=1607 Статья о сражении в теннесийской энциклопедии]

Отрывок, характеризующий Сражение при Хартсвилле

– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.