Сражение при фортах Джексон и Сен-Филип

Сражение при Форт-Джексон и Сен-Филип
Основной конфликт: Гражданская война в США
Дата	18 — 28 апреля 1862 года
Место	устье Миссисипи, Луизиана
Итог	победа США
Противники
США КША
Командующие
Дэвид Фаррагут Дэвид Портер Джонсон Дункан Джон Митчелл Джон Стефенсон
Силы сторон
4 винтовых корвета; 2 винтовых шлюпа; 1 пароходофрегат; 1 вооруженный пароход; 9 мореходных винтовых канонерских лодок; парусный шлюп (в сражении не участвовал); 21 мортирная лодка береговые укрепления 1 броненосец (недостроен); 1 броненосный таран; 2 мореходные канонерские лодки; 2 малые винтовые канонерские лодки; 6 таранных пароходов брандеры
Потери
229 убито и ранено 1 вооруженный пароход потерян; 1 мортирная лодка потеряна 782 убито и ранено Потеряны все корабли за исключением 1 канонерки и 1 таранного парохода

Сражение при Форт-Джексон и Сен-Филип (англ. Battle of Forts Jackson and St. Philip) — решающее сражение в борьбе за Новый Орлеан во время Гражданской Войны в Америке. В ходе этой операции, федеральный флот под командованием адмирала Дэвида Глазго Фаррагута поднялся по реке Миссисипи, прорвавшись мимо расположенных на её берегах конфедеративных фортов и нанеся поражение речной флотилии конфедератов. Успешный прорыв кораблей северян мимо фортов привел к изоляции таковых от снабжения и последующей капитуляции; главным же итогом являлся захват флотом Нового Орлеана.

Предыстория

Во время Гражданской Войны в Америке, Новый Орлеан играл особенную роль. Это был крупнейший конфедеративный порт в Мексиканском Заливе, кроме того, расположенный в низовьях реки Миссисипи — важнейшей транспортной артерии Конфедерации. Быстроходные пароходы-блокадопрорыватели могли контрабандой провозить остро необходимое конфедератам иностранное военное снаряжение из европейских колоний в Карибском Море в Новый Орлеан; оттуда грузы могли быть доставлены далее по реке Миссисипи и её многочисленным притокам.

Южане уделяли значительное внимание контролю над Новым Орлеаном, особенно после утраты в конце 1861-начале 1862 Пенсаколы и большей части портов Флориды. Новый Орлеан рассматривался ими как опорная точка в планируемой борьбе за господство в Мексиканском Заливе. В Новом Орлеане конфедераты начали постройку нескольких крупных броненосцев, при помощи которых они надеялись нарушить федеральную блокаду побережья или даже изгнать федеральный флот из Мексиканского Залива.

Северяне также рассматривали Новый Орлеан как важнейший стратегический объект в регионе. Установив контроль над Новым Орлеаном, северяне не только гарантировали бы господство своего флота в Мексиканском Заливе и лишили бы южан одного из крупнейших портов, но и заполучили бы доступ к устью Миссисипи; двигаясь вверх по реке от Нового Орлеана, федеральный флот был бы способен эффективно действовать против стратегического тыла Конфедерации.

В конце 1861 года, федеральное командование начало планировать операцию по установлению контроля над Новым Орлеаном. Так как в наличии не было значительных армейских сил для масштабной амфибийной операции и взятия города с суши, основное внимание было уделено возможности атаковать Новый Орлеан с воды, обойдя или нейтрализовав конфедеративные укрепления на Миссисипи. Хотя подобные операции представлялись рискованными, тем не менее, успешный опыт захвата пролива Порт-Роля в ноябре 1862 года позволял надеяться на успех и под Новым Орлеаном. Армейское командование, поначалу, настроенное против операции — так как опасалось, что она потребует оттягивать с других фронтов большое количество солдат — в итоге согласилось организовать совместные с флотом действия против Нового Орлеана. Военно-морскими силами в ходе операции командовал контр-адмирал Дэвид Глазго Фаррагут; армейские части были подчинены генералу Баттлеру.

Планы и силы сторон

Планы федералистов

Федеральное командование не имело полного единства относительно плана действий против Нового Орлеана. Армейское командование не особенно представляло, что именно флот собирается делать в отношении фортов; исходный план предполагал, что форты должны быть разрушены и ослаблены бомбардировкой с моря, после чего армия возьмет их приступом. Для этой цели, было направлено 18000 солдат под командованием генерала Батлера, и значительное количество мортирных лодок — парусных шхун, вооруженных тяжелыми мортирами. Предполагалось, что массированная бомбардировка фортов навесным огнём разрушит укрепления и перебьет гарнизоны фортов, после чего станет возможным их захват даже ограниченными силами.

Адмирал Фаррагут, однако, испытывал сильные сомнения в том, что бомбардировка мортирами сумеет разрушить форты, и что мортирные лодки вообще будут полезны. Вместо продолжительного мортирного обстрела, он предлагал стремительный ночной прорыв своими кораблями вверх по реке мимо фортов. Прорвавшись выше фортов, флот отрезал бы укрепления от снабжения, и принудил их к капитуляции.

Так как генерал Батлер настаивал на принятии оригинального плана, Фаррагут в итоге решил просто игнорировать армейское командование и составил план операции вообще без учета действий армии. Он также не считал, что от мортирных лодок будет какая-то польза кроме задержки всей операции, но мортирная эскадра находилась в распоряжении его сводного брата, коммодора Дэвида Портера, обладавшего большим политическим влиянием. Ввиду этого, Фаррагут был вынужден согласиться на присутствие мортирных лодок и предварительную бомбардировку.

Силы Фаррагута состояли из шести крупных боевых кораблей и девяти мореходных канонерских лодок. Исключая колесный пароходофрегат USS «Миссисипи» и парусный шлюп USS «Портсмут», все корабли эскадры были винтовыми и новой постройки. Фаррагут держал флаг на винтовом корвете USS «Хартфорд»; он имел в распоряжении также корветы «Пенсакола», «Бруклин» и «Ричмонд» и меньшие винтовые шлюпы «Ирокез» и «Онеида», а также большой пароход «Варуна», взятый из гражданского флота. Все канонерские лодки относились к одной серии; их имена были «Каюга», «Катадин», «Кинео», «Уиссачикон», «Скиота», «Кеннебек», «Пинола», «Итаска» и «Вайнона».

Планы конфедератов

Конфедераты уделяли значительное внимание обороне Нового Орлеана; однако, их оборонительные планы страдали от нехватки ресурсов, недостаточного внимания к проблемам и слабой организации. Военный департамент Конфедерации излишне оптимистично полагал, что атака на город со стороны Мексиканского Залива маловероятна, и уделял основное внимание ситуации в верховьях Миссисипи — где южане уже потерпели ряд тяжелых поражений в Кентукки и Теннесси. В связи с этим, основные усилия и ресурсы направлялись на укрепление Виксбурга и других стратегических точек на Миссисипи, в то время как оборона Нового Орлеана считалась достаточной.

Основную ставку в обороне южане делали на береговые форты — форт Джексон на левом берегу реки и форт Сен-Филип на правом. Первый из них был каменным фортом в форме пятиконечной звезды, построенным в 1830-х и был вооружен 74 орудиями. Второй был неправильной формы земляным фортом, построенным напротив форта Джексон, и был вооружен 52 орудиями. Перед фортами, южане установили в реке заграждение из скрепленных цепями бревен, которое должно было затруднить прорыв неприятеля и задержать его корабли под перекрестным огнём с фортов. С точки зрения южан, эта система обороны являлась почти непреодолимой; однако, на самом деле она имела ряд недостатков.

В первую очередь, на фортах сказывалась нехватка тяжелой артиллерии. Из общим счетом 126 орудий и мортир в фортах Джексон и Сен-Филип, только 28 были крупного калибра. Гарнизоны фортов были плохо обучены и слабо мотивированы; в основном они состояли из солдат, не желавших сражаться против северян и именно поэтому были назначены на этот «второстепенный», по мнению конфедеративного командования, участок. В довершение всех проблем, заграждение в реке было повреждено при сходе льда и починено наспех.

Помимо фортов, южане располагали также мобильными силами обороны, в виде боевых кораблей и канонерских лодок. Два крупных броненосца строились для обороны Нового Орлеана; однако, ни один из них ещё не был готов, и единственным конфедеративным броненосцем на реке был таранный корабль CSS Manassas. Этот необычный корабль, перестроенный из буксира, был защищен броневым панцирем и должен был поражать неприятельские корабли таранными ударами. Но он отличался тихоходностью и плохой маневренностью и потому мало годился для предназначенной ему роли. Помимо него, конфедеративный флот также располагал двумя небольшими винтовыми канонерками CSS McRae и CSS Jackson, вооруженными несколькими пушками. Правительство штата Луизиана, дополнительно, снарядило два колесных парохода, CSS Governor Moore и CSS General Quitman в качестве канонерских лодок; наконец, конфедеративная армия имела в распоряжении шесть таранных пароходов из состава Флота Речной Обороны, укомплектованных гражданскими волонтерами.

Но, возможно, самым фатальным недостатком всей системы обороны Нового Орлеана было полное отсутствие координации, хотя у федералов также имелись значительные проблемы во взаимодействии видов вооруженных сил.

• Форты по берегам реки подчинялись армейскому командованию Конфедерации, представленным генералом Джонсоном Дунканом.
• Броненосцы (включая «Манассас») и канонерские лодки CSS McRae и CSS Jackson находились в распоряжении конфедеративного флота, и подчинялись коммодору Джону Митчеллу
• Вооруженные пароходы CSS Governor Moore и CSS General Quitman были снаряжены правительством штата Луизиана, и подчинялись только командованию ополчения штата
• Наконец, таранные пароходы Флота Речной Обороны подчинялись только армейскому командованию в Ричмонде

Вся эта неразбериха самым пагубным образом сказывалась на способности конфедератов организовать защиту города. Высшие офицеры конфедеративной армии и флота пытались навести некоторый порядок и установить субординацию, однако, офицеры ополчения штата и Флота Речной Обороны отказывались им подчиняться и оспаривали их полномочия.

Ход событий

Предварительная бомбардировка

Заняв позицию ниже по течению, Фаррагут распорядился о развертывании мортирной эскадры коммодора Портера. К 18 апреля, двадцать одна мортирная лодка была заякорена на предварительно определенных позициях, укрытых от ответного огня фортов за излучиной левого берега реки. С лодок сняли мачты, и замаскировали их ветками и срезанными кустами.

Бомбардировка началась ранним утром 18 апреля, когда мортирные лодки открыли навесной огонь по фортам из своих тяжелых 330-миллиметровых мортир. Основной целью бомбардировки стал форт Джексон, располагавшийся ближе к мортирной эскадре. Каждая мортира, по расчетам Портера, стреляла раз в десять минут; этот темп огня выдержать долго не удалось, но все же более 1400 снарядов было выпущено только за первый день. Коммодор Портер считал, что непрерывной 48-часовой бомбардировки будет достаточно, чтобы превратить форты в руины, но бомбардировка продолжалась на протяжении недели, и было выпущено более 7500 снарядов.

Эффект от бомбардировки оказался далек от ожиданий. Хотя предполагалось, что мортирный огонь полностью разрушит форты, практика продемонстрировала разочаровывающие результаты: из ста двадцати орудий в фортах, только семь были выведены из строя бомбардировкой. Потери среди гарнизонов фортов составили только двух человек убитыми и несколько больше раненными; форты сохранили боеспособность и не могли быть взяты без значимых усилий. Запалы мортирных бомб продемонстрировали себя ненадежными, и в первые дни, слишком много бомб разрывалось слишком рано в воздухе над фортами. Пытаясь решить эту проблему, Портер приказал установить запальные трубки на максимальную задержку, что дало обратный эффект: падающие бомбы просто тонули во влажном грунте и их разрывы причиняли очень небольшой урон врагу. В целом, с материальной точки зрения, мортирная эскадра совершенно не оправдала возложенных на неё надежд.

Тем не менее, хотя боевой потенциал фортов пострадал незначительно, бомбардировка пагубным образом сказалась на состоянии гарнизона. Непрерывно падающие бомбы разрушили и сожгли все надземные сооружения, казармы, резервуары для воды и большую часть пищевых запасов. Солдаты были вынуждены укрываться от бомб в душных, частично затопленных из-за разлива реки казематах форта, оставаясь там целыми сутками. Продолжавшийся сутками обстрел, нехватка сна, пищи, чистой воды, сырость, болезни привели к сильнейшему упадку боевого духа гарнизона, солдатами овладевала апатия и безразличие. Позже, Фаррагут отмечал, что подвергавшийся наиболее сильной бомбардировке форт Джексон вел намного менее точный и интенсивный огонь, чем пострадавший не столь значительно Сен-Филип.

Ответные меры конфедератов были не менее неэффективны. Хотя конфедераты вели ответный огонь по мортирным лодкам, им удалось потопить только одну лодку и убить только одного матроса. Обеспокоенный пагубным действием бомбардировки на боевой дух гарнизонов, и опасаясь последующего прорыва, генерал Дункан обратился за содействием к конфедеративному флоту. Войдя в положение, коммодор Уиттл (командующий конфедеративными военно-морскими силами на Миссисипи) направил в качестве подкрепления недостроенный броненосец CSS Louisiana, который — не способный даже двигаться самостоятельно — был поставлен на якорь в качестве плавучей батареи у форта Сен-Филип. Генерал Дункан просил, чтобы броненосец направили ниже по течению, откуда он смог бы отогнать своими орудиями мортирные шхуны, однако, Уиттл заявил, что не может рисковать кораблем, который в таком случае сам окажется мишенью для мортир.

Пока шла бомбардировка, Фаррагут, тем временем, продолжал готовиться к прорыву. Его офицеры с большой храбростью провели разведку позиций конфедератов, и установили буйки на реке, намечая маршрут прорыва. Ночью 20 апреля, три канонерские лодки — «Кинео», «Итаска» и «Пинола» — провели вылазку, с целью расчистить проход в заграждениях конфедератов. Удачно таранив ту часть заграждения, которая была ранее повреждена разливом реки, «Пинола» разорвала цепи и создала большую брешь. Федеральные наблюдатели постоянно следили за этой брешью, чтобы убедиться, что конфедераты не попытались перекрыть её заново или поставить мины.

Прорыв

Готовясь к прорыву, Фаррагут разделил свои силы на три автономно действующие дивизии:

• Первая дивизия, под командованием капитана Теодора Бэйли, состояла из (в порядке следования): «Каюга», «Пенсакола», «Миссисипи», «Онеида», «Варуна», «Катадин», «Кинео» и «Уиссахикон».
• Вторая дивизия находилась под личным командованием Фаррагута, и состояла из: «Хартфорда», «Бруклина» и «Ричмонда».
• Третья дивизия находилась под командованием капитана Генри Белла и состояла из: «Скиоты», «Ирокеза», «Кеннебека», «Пинолы», «Итаски» и «Виноны».

Парусный шлюп «Портсмут», бесполезный для действий на реке, был оставлен оборонять мортирную эскадру.

Первоначально, Фаррагут собирался возглавить прорыв флота. Однако старшие офицеры выступили против этого, настаивая, что положение во главе эскадры самое опасное, а гибель адмирала пагубно скажется на боевом духе флота и вызовет заминку в самый опасный момент. Неохотно уступив, Фаррагут передал командование первой эскадрой капитану Бэйли, сам же принял командование второй дивизией. На кораблях приняли все необходимые меры для облегчения прорыва; шлюпки и лишний раногут сняли. 23 апреля Фаррагут проинспектировал флот и назначил прорыв на ночь.

В 03:00, ночью 24 апреля, эскадра Фаррагута пришла в движение, направляясь к разрыву в заграждении. Первой преодолела его канонерская лодка «Каюга». В темноте построение эскадры несколько нарушилось; идущая полным ходом «Варуна» обогнала «Миссисипи» и «Пенсаколу» и пошла на прорыв второй. Одновременно, мортирные шхуны вновь начали бомбардировку портов, стремясь посеять панику и отвлечь внимание гарнизонов от прорывающихся кораблей. Конфедераты, ожидавшие атаки, немедленно открыли по прорывающимся кораблям яростный огонь, но меткость их стрельбы была очень низкой. Как позже отмечали, непривычные к ночной стрельбе артиллеристы южан наводили орудия слишком высоко, и большая часть снарядов давала перелеты. В результате, первая дивизия Фаррагута прорвалась без особых затруднений и вступила в бой с конфедеративным флотом за фортами.

Прорыв второй дивизии был затруднен возникшей при преодолении заграждения суматохой, в ходе которой «Бруклин» столкнулся с канонерской лодкой «Кинео» из первой дивизии. В результате, флагманский корабль Фаррагута, «Хартфорд», вырвался вперед, и пошел на прорыв без поддержки. Проходя мимо фортов, «Хартфорд» внезапно оказался в критической ситуации: небольшой пароходик «Мошер», толкая перед собой горящий плот-брандер двинулся прямо на федеральный флагман, и, пытаясь увернуться от брандера, «Хартфорд» выскочил на мель прямо под орудиями форта Сен-Филип. В тот момент, когда «Хартфорд» был зажат между береговыми батареями и пылающим брандером, адмирал Фаррагут произнес одну из своих знаменитых фраз:

«Не бойтесь этого огня, ребята; есть огонь погорячее для тех, кто не выполнил своего долга! Стреляйте в этот подлый пароходик!» Оригинальный текст (англ.)   – Don’t flinch from that fire, boys; there’s a hotter fire than that for those who don’t do their duty ! Give that rascally little tug a shot! — .....

Корвет «Бруклин» также столкнулся с множеством затруднений в ходе прорыва. Он несколько раз налетал на мель, и застревал под интенсивным огнём конфедератов; проходя между фортами, он был внезапно атакован таранным броненосцем южан CSS Manassas. Разогнавшись, «Манассас» ударил в борт «Бруклина» и пробил его своим тараном, но, к счастью для корвета, пробоина пришлась на полную угольную яму, и затопление удалось быстро остановить. Вслед за этим, капитан «Бруклина» заметил, что флагманский корвет «Хартфорд» стоит на мели под огнём фортов, и пошел ему на помощь. В дальнейшем, «Бруклин» оказался прямо напротив недостроенного броненосца «Луизиана», который, воспользовавшись моментом, дал единственный за все сражение залп по корвету. Из второй дивизии только корвет «Ричмонд» смог прорваться без затруднений.

Наибольшие потери пришлись на счет третьей дивизии, состоявшей из небольших, слабо вооруженных кораблей. Канонерка «Итаска» была выведена из строя попаданием с форта Джексон, потеряла ход и была вынуждена дрейфовать вниз по течению. «Кеннебек» налетел на заграждение и застрял; к тому моменту, когда он снялся с мели, уже светало, и артиллеристы конфедератов стреляли все точнее, поэтому он был вынужден отказаться от прорыва. «Винона» несколько раз налетала на мели, и в итоге тоже была вынуждена вернуться. Все эти корабли были небольшими и их немногочисленные орудия не могли существенно затруднить работу артиллеристов южан.

Сражение с речной эскадрой

В начале прорыва Фаррагута, речная эскадра конфедератов бездействовала из-за несогласованности действий и отсутствия единого командования. Попытавшийся двинуться навстречу северянам «Манассас» был принят артиллеристами фортов за противника, и вынужден ретироваться под «дружественным огнём». В результате, в критический момент сражения мобильные силы южан не сделали ничего, и вступили в бой лишь после, когда исход битвы был в принципе, уже решен.

Когда канонерская лодка «Каюга» первой прорвалась мимо фортов, корабли южан попытались атаковать её все одновременно; однако, из-за полного отсутствия координации одновременной атаки не вышло. Три конфедеративных таранных парохода попытались напасть на канонерку, но «Каюга» уклонилась от их атак и расстреляла своими орудиями двух атаковавших. Третий таран готовился совершить новый заход, когда на поле боя появилась «Варуна» и уничтожила его одним залпом.

Вслед за этим, «Варуна» прошла сквозь конфедеративную эскадру, расстреливая её своими орудиями. Но вслед за этим, она была внезапно атакована вооруженным пароходом южан «Говернор Мур», который, незаметно приблизившись, внезапно атаковал «Варуну». В перестрелке на малой дистанции, оба корабля получили тяжелые повреждения; «Говернор Мур» сумел таранить федеральный корабль, но сам, сильно разбитый и охваченный пожаром, потерял управление и был отнесен течением. Искалеченная «Варуна» попыталась пройти выше по реке, и была атакована таранным пароходом «Стоунуолл Джексон», который нанес ей удар тараном. Быстро тонущая «Варуна», тем не менее, продолжала вести огонь до последнего, выведя из строя «Стоунуолл Джексон» и заставив его выброситься на мель. Она стала единственным кораблем северян, погибшим в этом сражении.

Таранный броненосец «Манассас», пропустив (из-за низкой маневренности) «Каюгу» и «Варуну» попытался атаковать корвет «Пенсакола», но тот увернулся от тарана и всадил в противника бортовой залп. Пытаясь развернуться, «Манассас» последовательно оказывался под обстрелом всех прорывающихся кораблей северян, когда те проходили мимо него. Тяжело поврежденный, он попытался таранить пароходофрегат «Миссисипи» (безуспешно) и корвет «Бруклин» (частично успешно), но не сумел потопить ни тот, ни другой.

Лучше других кораблей южан действовали канонерские лодки «МакРае» и «Джексон», укомплектованные офицерами флота Конфедерации. За время сражения, они неоднократно вступали в перестрелки с федеральными кораблями. «МакРае» при этом особенно повезло, так как внешне он напоминал федеральные канонерки, и корабли северян не стреляли по нему, опасаясь, что по ошибке атакуют свой корабль. Однако, его везение вскоре кончилось, когда он попытался атаковать «Ирокез»; капитан «Ирокеза» распознал противника и вывел его из строя одним удачно выпущенным снарядом.

В результате сражения, конфедеративная речная флотилия была разгромлена полностью. Из всех её кораблей удалось отступить только канонеркам «МакРае» и «Джексон», таранному пароходу «Дефайенс» и транспорту «Диана», отступившим вверх по реке. Тащившийся за федеральной флотилией «Манассас» попытался напоследок атаковать «Пинолу», но был вовремя замечен, и «Миссисипи» яростно бросился на него. С трудом уклонившись от атаки, «Манассас» вылетел на мель, был оставлен экипажем и подожжен. С его гибелью завершилось сражение.

Последствия

Прорвавшись мимо фортов и разгромив речную флотилию южан, Фаррагут выполнил свою задачу — более ничто не стояло между федеральным флотом и Новым Орлеаном. После спешного ремонта, его корабли направились вверх по Миссисипи, достигнув Нового Орлеана 25 апреля. При приближении федеральных кораблей, среди населения города вспыхнула страшная паника; Фаррагут, грозя разрушить Новый Орлеан бомбардировкой, требовал сдачи города. Конфедеративные власти, опасаясь взять на себя ответственность, попытались перевалить обязанности по сдаче города на генерала Ловелла. Однако тот был озабочен только тем, как бы поскорее эвакуировать остатки конфедеративных войск из города. После трех дней бессмысленных переговоров, 28 апреля, Фаррагут высадил в Новом Орлеане десант матросов и морских пехотинцев, которые промаршировали к городской ратуше, сорвали конфедеративный флаг и подняли федеральный.

Форты Джексон и Сен-Филип все ещё держались; однако, отрезанные от снабжения и подкреплений, они были обречены на неминуемое падение. Генерал Батлер, изрядно обрадованный прорывом Фаррагута, готовился к штурму фортов, чего, однако, не потребовалось. 29 апреля, гарнизон форта Джексон, окончательно упавший духом и не желающий более погибать в заведомо безнадежном сражении, поднял восстание, заклепал пушки и выбросил белый флаг. Хотя форт Сен-Филип ещё держался, взаимная зависимость фортов делала его оборону тем более бессмысленной, и 30 апреля генерал Дункан (командующий гарнизонами) также был вынужден объявить о капитуляции.

Остатки конфедеративной флотилии на реке постигла та же судьба. Избежавшие гибели в бою канонерские лодки южан были захвачены или затоплены своими командами при падении Нового Орлеана. Броненосец «Луизиана», все ещё стоявший у форта Сен-Филип должен был достаться северянам в качестве трофея, но при переговорах о сдаче фортов северяне допустили ошибку: считая, что конфедеративные корабли подчиняются конфедеративной армии, они не пригласили на переговоры представителей флота южан. Считая себя, тем самым, не связанным требованиями перемирия, капитан броненосца приказал его сжечь. Пылающая «Луизиана», дрейфуя по реке, приткнулась к берегу у форта Джексон и взорвалась, убив одного солдата из гарнизона южан. На этом завершилось сражение за форты Джексон и Сен-Филип.

Значение сражения

Сражение за форты Джексон и Сен-Филип, и последующий захват Нового Орлеана считается одним из ключевых событий Гражданской Войны в США. С взятием Нового Орлеана, северяне лишили южан одного из немногих их промышленных центров, и кроме того — крупнейшего порта Конфедерации в Мексиканском Заливе. Программа создания конфедеративного морского флота была полностью сорвана; недостроенные броненосцы «Луизиана» и «Миссисипи» в итоге были уничтожены самими южанами во избежание захвата. Северяне обрели надежный опорный пункт в Луизиане, и теперь могли значительно усилить блокаду оставшихся портов южан в Мексиканском Заливе.

Но ещё более важным фактором стало то, что с падением Нового Орлеана федеральный флот получил доступ к низовьям Миссисипи, и мог продвигаться вверх по реке в тылы конфедератов. Армия генерала Гранта, поддерживаемая федеральной речной флотилией, уже вела успешное наступление в верховьях Миссисипи; теперь, когда федеральный флот получил доступ также и к низовьям реки, позиции южан на Миссисипи были захвачены в гигантские «клещи». Успешно развивая двустороннее наступление по реке, федеральные армия и флот к лету 1862 года установили контроль над практически всей Миссисипи, исключая укрепленный город-крепость Виксбург.

Для Конфедерации, поражение под Новым Орлеаном имело далеко идущие последствия. Вскрылись все недостатки организации тылов южан, плохая координация действий между армией, флотом, правительствами отдельных штатов; в тылу Конфедерации появился ещё один фронт, отсекавший важнейшие ресурсные штаты. Как следствие сражения, внешнеполитическое влияние Конфедерации резко ослабело; правительства Великобритании и Франции, симпатизировавшие конфедератам, окончательно усомнились в их способности одержать победу. Дипломаты южан отмечали, что их стали встречать гораздо более холодно (если вообще встречали) после того, как вести о поражении под Новым Орлеаном достигли Лондона и Парижа.

В тактическом плане, сражение продемонстрировало важность координации при действиях разнородных сил, тщательной подготовки операций и предварительного планирования. Впервые было наглядно продемонстрировано важное преимущество паровых кораблей в мобильности; было показано, что хотя корабли и не могут сражаться на равных с береговыми батареями, тем не менее, если фарватер не перекрыт — корабли всегда могут прорваться мимо фортов. В ходе сражения ясно проявились тактический талант, лидерские качества и храбрость адмирала Фаррагута, выведшие его на одну из важнейших позиций в истории американского военного флота.

Литература

• Davis, George B., Stephen B. Elkins, and Daniel S. Lamont, Atlas to Accompany the Official Records of the Union and Confederate Armies. US War Department, 1891. Reprint, Arno Press, 1978.
• Official Records of the Union and Confederate Navies in the War of the Rebellion. Series I: 27 volumes. Series II: 3 volumes. Washington: Government Printing Office, 1894—1922.
• War of the Rebellion: A Compilation of the Official Records of the Union and Confederate Armies. Series I: 53 volumes. Series II: 8 volumes. Series III: 5 volumes. Series IV: 4 volumes. Washington: Government Printing Office, 1886—1901.
• Callahan, James Morton, The Diplomatic History of the Southern Confederacy. Johns Hopkins, 1901.
• Catton, Bruce, Terrible Swift Sword: The Centennial History of the Civil War, Volume 2. Doubleday, 1963. ISBN 0-385-02614-5.
• Duffy, James P. Lincoln’s Admiral: The Civil War Campaigns of David Farragut. Wiley, 1997. ISBN 0-471-04208-0
• Dufour, Charles L. The Night the War Was Lost. Garden City: Doubleday, 1960. ISBN 0-8032-6599-9 (1994 University of Nebraska Press edition).
• Eicher, David J., The Longest Night: A Military History of the Civil War. Simon & Schuster, 2001. ISBN 0-684-84944-5.
• Hearn, Chester G. The Capture of New Orleans, 1862. Louisiana State University Press, 1995.
• Johnson, Robert Underwood and Clarence Clough Buel, eds., Battles and Leaders of the Civil War. Century, 1894; reprint ed., Castle, n.d.
• Mitchell, John K. «Operations of Confederate States Navy in Defense of New Orleans» (letter). Southern Historical Society Papers, v. 2, pp. 240–244 (1876).
• Simson, Jay W., Naval Strategies of the Civil War: Confederate Innovations and Federal Opportunism. Cumberland House, 2001. ISBN 1-58182-195-6
• Wells, Tom H. The Confederate Navy: A Study in Organization. University of Alabama Press, 1971.
• Winters, John D., The Civil War in Louisiana. Louisiana State University Press, 1963. ISBN 0-8071-1725-0

Ссылки

• [www.cr.nps.gov/hps/abpp/battles/la001.htm National Park Service battle description]

Отрывок, характеризующий Сражение при фортах Джексон и Сен-Филип

Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».