Сражение у Албролоса
| Сражение у Алброльоса | |||
| Основной конфликт: Голландско-португальская война | |||
 "Битва у Алброльоса", худ. Х. де ла Корте, 1640. | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
Пернамбуку (ныне - Бразилия) | ||
| Итог |
победа испано-португальских войск[1] | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Сражение у Албро́льоса — битва между испано-португальским и голландским флотами, состоявшаяся 10 августа 1631 года у берегов Баии в Бразилии в рамках голландско-португальской войны. Шестичасовой морской бой завершился победой испано-португальского флота под командованием адмирала Окендо[2].
Предыстория
5 мая 1631 года испанский адмирал Окендо отбыл из Лиссабона с флотом из 20 кораблей. Он вез подкрепления в Параибу, Пернамбуку и Баию. На обратном пути в Португалию он должен был сопровождать корабли, груженные сахаром, вдоль берегов Баии. Как только голландцам стало известно о прибытии испанского флота, они послали флот под командованием Адриана Патера в тот регион. Наконец, 12 сентября два флота встретились в районе рифов.
Силы сторон
Флот Де Окендо, покинувший бухту Тодуз-ус-Сантус, включал в себя:
- испанские корабли:
- 44-пушечный 900-тонный флагман Santiago de Oliste
- 28-пушечный 700-тонный вице-флагман San Antonio
- 30-пушечный Nuestra Señora de la Concepción
- 28-пушечный Nuestra Señora del Buen Suceso
- 26-пушечный Nuestra Señora de la Anunciada
- 24-пушечный San Carlos
- 22-пушечный San Buenaventura
- 20-пушечный San Blas
- 20-пушечный San Francisco
- 20-пушечный San Pedro
- 18-пушечный San Bartolomé
- 18-пушечный San Martín
- 10-пушечный реквизированный французский пинас Lion Doré, переименованный в San Antonio
- 8-пушечный реквизированный французский пинас Saint Pierre, переименованный в San Pedro
- португальские корабли:
- 28-пушечный São Jorge
- 20-пушечный Santiago
- 19-пушечный São João Baptista
- 18-пушечный Nossa Senhora dos Prazeres (Maior)
- 18-пушечный Nossa Senhora dos Prazeres (Menor)
- невооружённый Nossa Senhora da Boa Nova
- невооружённый Nossa Senhora do Rozário
- невооружённый Santo António
- невооружённый Santa Cruz
- невооружённый São Jerónimo
Флот защищал 10 невооружённых каравелл, перевозивших 1200 солдат-неаполитанцев, предназначенных для усиления гарнизонов Параибы, и 20 торговых судов с сахаром. Корабли проходили в близости от рифов Алброльос, (в 200 милях от побережья Бразилии, около 18 градусов южной широты), когда вечером 11 сентября были замечены голландским флотом адмирала Патера[1].
Голландский флот включал:
- 46-пушечный 1000-тонный флагман Prins Willem
- 50-пушечный 800-тонный вице-флагман Geunieerde Provintien
- 38-пушечный Provincie Ultrecht
- 34-пушечный Walcheren
- 32-пушечный Griffoen
- 32-пушечный Groeningen
- 30-пушечный Холландия
- 30-пушечный Oliphant
- 28-пушечный Amersfoort
- 28-пушечный Goeree
- 26-пушечный Mercurius
- 24-пушечный Dordrecht
- 22-пушечный Medemblik
- 20-пушечный Fortuijn
- 20-пушечный Wapen Van Hoorn
- 14-пушечный Niew Nederlandt[1].
Битва
С рассветом голландский адмирал вызвал своих капитанов для инструкций, после чего они выпили пива за успех сражения. Патер сформировал свой флот в две линии[1] и использовал северо-восточный бриз, чтобы сблизиться с флотом противника. 17 испанских и португальских галеонов встали в порядок полумесяца между врагом и конвоя, Anunciada, Buenaventura, San Carlos и San Bartolomé располагались кормой к противнику. Бой начался около полудня, когда испанский San Antonio вице-адмирала де Валесильи открыл огонь по Thijssen и Geunieerde Provintien[1]. Приблизительно 15 минут спустя флагман де Окендо и четыре других галеона открыли огонь по флагману Патера. Противники сблизились, порядки смешались, и бой перешёл в тесную «сцепку» судов. обстреливающих друг друга. Самый маленький португальский галеон Nossa Senhora dos Prazeres капитана Косме Коуту де Барбозы пытался поддержать огнём Santiago de Oliste, но попал под перекрестный огонь голландских Prins Willem и Walcheren и затонул. Его место в строю занял гораздо более мощный Concepción капитана Хуана де Прадо[1].
В конце концов, около 4:00 после полудня удачные выстрел с Santiago de Oliste вызвал пожар на борту Prins Willem. Испанский адмирал приказал сблизиться с ним и стрелять из мушкетов по голландскому экипажу, чтобы помешать ему потушить пожар. Пламя разгоралось, и Prins Willem пошёл ко дну вместе с адмиралом Патером. Испанский вице-флагман San Antonio к тому времени также загорелся и был оставлен экипажем, а его голландский противник Provincie Ultrecht затонул[1].
Остальные голландские суда стали выходить из боя, переходя на стрельбу с дальней дистанции. Испанцы ответили тем же[1].
Последствия
День закончился испанской победой[1], хотя их потери оказались большими, чем у противника. Тем не менее, голландцы не стали возобновлять сражение на следующий день и предпочли удалиться обратно в Ресифи для ремонта[1].
Де Окендо тем временем доставил подкрепления по назначению и сопроводил суда с сахаром в Европу. Голландский гарнизон в Пернамбуку впоследствии был эвакуирован и перемещен в Ресифи для усиления обороны города[1].
Напишите отзыв о статье "Сражение у Албролоса"
Примечания
Литература
- Wilson, Peter. The Thirty Years War: Europe’s Tragedy Belknap Press of Harvard University Press; 1st Edition (2009) ISBN 0-674-03634-4
- David F. Marley Wars of the Americas: A Chronology of Armed Conflict in the New World, 1492 to the Present ABC-CLIO(1998) ISBN 0-87436-837-5
Отрывок, характеризующий Сражение у Албролоса
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.
В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
