Сражение у Доггер-банки (1915)

Сражение у Доггер-банки
Основной конфликт: Первая мировая война
Тонущий германский крейсер «Блюхер»
Дата	24 января 1915 года
Место	Доггер-банка, Северное море
Итог	победа британцев
Противники
Великобритания Grand Fleet Германия Флот открытого моря
Командующие
Дэвид Битти Франц Хиппер
Силы сторон
5 линейных крейсеров 7 лёгких крейсеров 35 эсминцев 3 линейных крейсера 1 броненосный крейсер 4 лёгких крейсера 18 эсминцев
Потери
серьёзно повреждён линейный крейсер «Лайон», мелкие повреждения получил ряд кораблей потери в людях — 14 убито, 29 ранено потоплен броненосный крейсер «Блюхер», значительно повреждён линейный крейсер «Зейдлиц» потери в людях — 1116 убито, 41 ранен, 269 взяты в плен

Сражение у Доггер-банки (англ. Battle of Dogger Bank, нем. Gefecht auf der Doggerbank) — морское сражение, состоявшееся 24 января 1915 года во время Первой мировой войны между германской эскадрой адмирала Франца Хиппера, выполнявшей рейд к Доггер-банке, и английской эскадрой линейных крейсеров вице-адмирала Дэвида Битти, посланной для её перехвата.

Более сильная британская эскадра вынудила германское соединение покинуть поле боя. Во время сражения тяжёлые повреждения получил флагманский корабль адмирала Хиппера — линейный крейсер «Зейдлиц», на котором из-за попадания снаряда и последовавшего возгорания боезапаса были уничтожены две кормовые башни главного калибра. Британский командующий адмирал Битти, из-за повреждений своего флагмана — линейного крейсера «Лайон», вынужден был выйти из боя. Командование британским соединением перешло контр-адмиралу Арчибальду Муру. Из-за неразберихи в приказах, не проявив инициативы, Мур сосредоточил свои усилия на потоплении отставшего от немецкой колонны повреждённого броненосного крейсера «Блюхер». В результате сражение имело локальный успех, хотя у британцев были хорошие шансы нанести противнику сокрушительное поражение.

По результатам сражения свои посты потеряли два адмирала. За плохое планирование операции своего поста лишился командующий Флотом открытого моря Фридрих фон Ингеноль. Попавший в немилость первому морскому лорду Адмиралтейства Фишеру, британский адмирал Мур был переведён командовать эскадрой крейсеров, базировавшейся на удалённых от основного театра боевых действий Канарских островах.

Предыстория

Первые месяцы войны показали, что довоенные планы германского командования по ослаблению британского флота путём использования минных постановок и атак подводных лодок себя не оправдали. Германский флот начал использовать тактику набегов линейных крейсеров I-й разведывательной группы на британское побережье. Первый набег на Ярмут состоялся 3 ноября 1914 года. За ним 16 декабря 1914 года германские корабли обстреляли Хартлпул, Скарборо и Уитби. Эти рейды преследовали за собой три цели. Во-первых, осенью 1914 года 18 британским линкорам противостояли 17 германских. Часть британского флота могла выйти на перехват германских кораблей. Операции германских линейных крейсеров поддерживались всеми линейными силами Флота открытого моря, поэтому направленные на перехват британские корабли были бы уничтожены, что склонило бы общий баланс сил в пользу германского флота. Во-вторых, обстрел побережья, по расчётам, должен был отрицательно сказаться на моральном духе жителей Великобритании, надеявшихся на защиту своего флота. В-третьих, эти операции служили одновременно прикрытием для постановки мин непосредственно у побережья противника.

В результате обстрелов побережья пострадали мирные жители. Эти нападения противоречили практике ведения войны и были осуждены британской общественностью. Набеги стали первыми обстрелами британского побережья со времён войн с Голландией в XVII веке. Адмиралтейство подверглось жёсткой критике за неспособность помешать действиям германского флота. Для противодействия набегам было решено передислоцировать корабли Королевского флота. Перед Рождеством 1914 года линейные крейсера Битти были переведены из Кромарти в Росайт, откуда им было бы легче перехватить следующий рейд. Вместе с ними в Росайте находилась 3-я эскадра линейных кораблей под командованием адмирала Брэдфорда (англ. Edward Eden Bradford), состоявшая из броненосцев типа «Кинг Эдуард VII».

К концу 1914 года была сформирована одна из секций Британского Адмиралтейства — «комната 40». 26 августа 1914 года лёгкий крейсер «Магдебург» сел на камни у острова Оденсхольм в устье Финского залива. Немцы уничтожили все документы и взорвали корабль, но русские водолазы, обследовав дно, обнаружили два экземпляра сигнальной книги, один из которых был передан британцам. В октябре британцы получили книгу кодов для вспомогательных судов, а в ноябре с одного из миноносцев книгу кодов по коммуникации между кораблями внешних морей и сопровождающими их судами. Благодаря этим книгам британцы сумели расшифровать германские военно-морские коды. Взлом кода позволил читать перехватываемые радиограммы противника. С конца ноября 1914 года «комната 40» начала регулярную дешифровку перехваченных радиограмм. На руку британцам играло и то, что в германском флоте радиограммы нашли широкое применение и этим способом передавались практически все приказы и распоряжения. Впервые использование данных расшифровки попытались осуществить во время вылазки германского флота 16 декабря 1914 года. Британцы, узнав об операции, направили на перехват германских крейсеров линейные крейсера Битти и 2-ю эскадру линкоров. Но они не знали, что в море находился весь Флот открытого моря под командованием фон Ингеноля, и немцы имели долгожданную возможность уничтожить часть британского флота. По словам морского министра Тирпица, Ингеноль «держал в своих руках судьбу Германской империи», но не смог воспользоваться этим шансом и упустил британские корабли.

Планы сторон

Германия

После рейда к Хартлпулу наступило временное затишье. Германский флот планировал провести «Операцию 21» — вылазку к побережью Британии с постановкой минного заграждения в заливе Ферт-оф-Форт. В ней должны были быть задействованы линейные крейсера, а дальнее прикрытие должны были осуществлять линкоры. Но в январе 1915 года сильные штормы следовали один за другим, поэтому следующий выход в море линейных крейсеров Хиппера постоянно откладывался. На совещании 22 января 1915 года было решено перенести операцию как минимум на 6—7 февраля. В связи с этим линейный крейсер «Фон дер Танн» был отправлен на плановый 12-дневный ремонт, а III-я эскадра линкоров, состоявшая из самых современных линкоров типов «Кайзер» и «Кёниг», ушла на учения в Балтийское море.

Но 23 января 1915 года установилась хорошая погода. И начальник Адмиралштаба вице-адмирал Эккерман, являвшийся сторонником активных действий, предложил осуществить давно планировавшуюся вылазку к Доггер-Банке. Корабли должны были выйти ночью, с тем чтобы выйти к Доггер-банке утром и вечером вернуться назад. Миноносцы под прикрытием крейсеров должны были разогнать рыболовецкие суда, находящиеся на службе у противника, а при обнаружении там британских лёгких сил их следовало уничтожить. Более масштабная операция не планировалась, так как Флот открытого моря не мог оказать поддержку — в распоряжении командующего флотом фон Ингеноля находились только семь дредноутов: четыре корабля типа «Нассау» и три — типа «Остфрисланд». Ингеноль был противником проведения операции без прикрытия линкорами. Но накануне, 19 января, Гранд-Флит был замечен в Немецкой бухте, и Ингеноль считал, что британские корабли будут находиться в порту на загрузке угля. Благодаря этому соображению и давлению Адмиралштаба он дал распоряжение о проведении операции.

В 10:25 командующему I-й разведывательной группой Хипперу была направлена радиограмма с приказом о проведении операции силами I-й и II-й разведывательных групп при поддержке двух флотилий миноносцев. Вечером 23 января в море вышли I разведывательная группа в составе линейных крейсеров «Зейдлиц» (флагман Хиппера), «Мольтке», «Дерфлингер», броненосного крейсера «Блюхер» и II разведывательная группа, состоявшая из лёгких крейсеров «Штральзунд», «Грауденц», «Росток» и «Кольберг». Вместе с ними вышли миноносцы II флотилии и 2-й и 18-й полуфлотилий. В состав соединения не вошли линейный крейсер «Фон дер Танн» и лёгкий крейсер «Страсбург», находившиеся на плановом ремонте. Линейные крейсера шли кильватерной колонной: впереди шёл «Зейдлиц», за ним «Мольтке», «Дерфлингер» и «Блюхер». Лёгкие крейсера находились в охранении. Впереди шли «Грауденц» и «Штральзунд», справа «Росток» и слева «Кольберг». Каждому лёгкому крейсеру была придана полуфлотилия миноносцев.

Великобритания

Благодаря работе «комнаты 40» Британское Адмиралтейство узнало о выходе соединения Хиппера уже через полтора часа после отправления радиограммы. Осведомительная служба, находившаяся под командованием контр-адмирала Оливера, наконец сыграла свою роль. Командующему Гранд-Флитом Джеллико, Битти и Брэдфорду в Росайт ушла телеграмма следующего содержания:

Четыре немецких линейных крейсера, шесть лёгких крейсеров и двадцать два эсминца выйдут сегодня вечером на разведку к Доггер-банке, вероятно, их возвращение запланировано на завтрашний вечер. Все имеющиеся в наличии линейные и лёгкие крейсера с эсминцами должны следовать из Росайта к месту встречи с противником с расчётом прибыть туда в 7:00 утра. Коммодор Тирвит со всеми лёгкими крейсерами и эсминцами из Харвича должен присоединиться к вице-адмиралу Битти возле места рандеву с неприятелем. Если противник будет обнаружен коммодором Тирвитом, он должен быть атакован. Соблюдать строжайшее радиомолчание, радиопереговоры возможно использовать только в случае крайней необходимости. Оригинальный текст (англ.)   FOUR GERMAN BATTLE CRUISERS, SIX LIGHT CRUISERS AND TWENTY-TWO DESTROYERS WILL SAIL THIS EVENING TO SCOUT ON DOGGER BANK, PROBABLY RETURNING TOMORROW EVENING. ALL AVAILABLE BATTLE CRUISERS, LIGHT CRUISERS AND DESTROYERS FROM ROSYTH SHOULD PROCEED TO RENDEZVOUS, ARRIVING AT 7 A.M. TOMORROW. COMMODORE T [TYRWHITT] IS TO PROCEED WITH ALL AVAILABLE DESTROYERS AND LIGHT CRUISERS FROM HARWICH TO JOIN VICE ADMIRAL LION [BEATTY] AT 7 A.M. AT ABOVE RENDEZVOUS. IF ENEMY IS SIGHTED BY COMMODORE T WHILE CROSSING THEIR LINE OF ADVANCE, THEY SHOULD BE ATTACKED. WIRELESS TELEGRAPHY IS NOT TO BE USED UNLESS ABSOLUTELY NECESSARY.

В операции были задействованы практически все наличные силы Гранд-Флита. Поздно ночью из Харвича вышел отряд коммодора Кийза, состоявший из четырёх подводных лодок и эсминцев, и отправился к Гельголанду и Эмсу. Вслед за ним на соединение с Битти в районе северо-восточного края Доггер-банки последовал коммодор Тирвит с лёгкими крейсерами «Аретьюза», «Аурора», «Андаунтед» и эсминцами.

Из Росайта вышли основные силы: 1-я («Лайон», «Принцесс Ройал», «Тайгер», под командованием Битти) и 2-я («Нью Зиленд» и «Индомитебл», под командованием контр-адмирала Арчибальда Мура) эскадры линейных крейсеров. Их сопровождала 1-я эскадра лёгких крейсеров коммодора Гуденафа: «Саутгемптон», «Бирмингем», «Ноттингем» и «Лоустофт».

В 40 милях на северо-запад от Доггер-банки, чтобы воспрепятствовать прорыву Хиппера и для возможной помощи Битти, должны были находиться 3-я эскадра линейных кораблей Брэдфорда (семь броненосцев типа «Кинг Эдуард VII») и 3-я крейсерская эскадра Пэкенхема (3 броненосных крейсера типа «Девоншир»). Адмирал Джеллико с основными силами Гранд-Флита — эскадрами дредноутов — должен был выйти утром, чтобы к полудню находиться приблизительно посередине между Абердином и Ютландией. Его должны были сопровождать 1-я эскадра крейсеров, 2-я эскадра крейсеров Гью-Калторпа (3 броненосных крейсера), 6-я эскадра крейсеров и 2-я эскадра лёгких крейсеров контр-адмирала Нэпира (4 лёгких крейсера).

Сражение

Силы сторон

Германия

По данным:

Корабль		Год постройки	Нормальное водоизмещение, т	Скорость номинальная / максимальная на испытаниях, уз.	Вооружение
I-я разведывательная группа (контр-адмирал Хиппер)
	Линейный крейсер «Зейдлиц»	1913	24 988	26,5 28,13	5×2×280-мм/50; 12×1×150-мм; 12 88-мм; 4 × 500-мм ТА
	линейный крейсер «Мольтке»	1912	22 979	25,5 28,4	5×2 280-мм/50; 12×150-мм/50; 12×1 88-мм/45; 4×88-мм зенитных; 4×500-мм ТА
	линейный крейсер «Дерфлингер»	1914	26 600	26,5 25,5	4×2 305-мм/50; 12×150-мм/45; 4×88-мм; 4×500-мм ТА
	броненосный крейсер «Блюхер»	1908	15 842	24,5 25,4	6×2 210-мм/45; 8×1 150-мм/45; 16×1 88-мм/45; 4×450-мм ТА
II-я разведывательная группа
	лёгкий крейсер «Штральзунд» (типа «Магдебург»)	1912	4570	27 28,2	12×1 105-мм; 2×500-мм ТА
	лёгкий крейсер «Грауденц» одноименного типа	1914	4912	27 28,2	12×1 105-мм; 4×500-мм ТА
	лёгкий крейсер «Росток» типа «Карлсруэ»	1914	4900	27,8 29,3	12×1 105-мм; 2×500-мм ТА
	бронепалубный крейсер «Кольберг»	1910	4362	25,5 26,3	12×1 105-мм; 2×450-мм ТА

Приданные миноносцы
Корабль		Год постройки	Нормальное водоизмещение, т	Скорость номинальная / максимальная на испытаниях, уз.	Вооружение
5-я флотилия миноносцев
	миноносец G 12 типа G-7	1912	573	32 33	2×88-мм/30, 4×500-мм ТА
9-я полуфлотилия
	миноносец V 1 типа V 1	1912	569	32 32,9	2×88-мм/30; 4 ТА×500-мм ТА
	миноносец V 4 типа V 1	1912	569	32 32,9	2×88-мм/30; 4 ТА×500-мм ТА
	миноносец V 5 типа V 1	1912	569	32 32,9	2×88-мм/30; 4 ТА×500-мм ТА
10-я полуфлотилия
	миноносец G 7 типа G 7	1912	573	32 33	2×88-мм/30, 4×500-мм ТА
	миноносец G 8 типа G 7	1912	573	32 33	2×88-мм/30, 4×500-мм ТА
	миноносец G 9 типа G 7	1912	573	32 33	2×88-мм/30, 4×500-мм ТА
	миноносец G 11 типа G 7	1912	573	32 33	2×88-мм/30, 4×500-мм ТА
	миноносец V 2 типа V 1	1912	569	32 32,9	2×88-мм/30; 4×500-мм ТА
один миноносец из состава 7-й флотилии
	миноносец S 178 типа S-176	1910	566	32 32,9	2×88-мм/35; 4×500-мм ТА
15-я полуфлотилия
	миноносец V 181 типа V-180	1910	650	32 33,3	2×88-мм/35; 4×500-мм ТА
	миноносец V 182 типа V-180	1910	650	32 33,3	2×88-мм/35; 4×500-мм ТА
	миноносец V 185 типа V-180	1910	650	32 33,3	2×88-мм/35; 4×500-мм ТА
18-я полуфлотилия
	эсминец V 29 типа V 25	1914	812	33,5 36,3	3×88-мм/45; 6×500-мм ТА
	эсминец V 30 типа V 25	1914	812	33,5 36,3	3×88-мм/45; 6×500-мм ТА
	эсминец S 33 типа S-31	1914	802	33,5 34,2	3×88-мм/45; 6×500-мм ТА
	эсминец S 34 типа S-31	1914	802	33,5 34,2	3×88-мм/45; 6×500-мм ТА
	эсминец S 35 типа S-31	1914	802	33,5 34,2	3×88-мм/45; 6×500-мм ТА

Великобритания

По данным:

Корабль		Год постройки	Нормальное водоизмещение, т	Скорость номинальная / максимальная на испытаниях, уз.	Вооружение
1-я эскадра линейных крейсеров (вице-адмирал Битти)
	Линейный крейсер «Лайон»	1912	26 270	28 27,62	4×2×343-мм/45; 16×1×102/50-мм; 4×47-мм; 2 × 533-мм ТА
	Линейный крейсер «Принцесс Ройал» типа «Лайон»	1912	26 270	28 28,5	4×2×343-мм/45; 16×1×102/50-мм; 4×47-мм; 2 × 533-мм ТА
	Линейный крейсер «Тайгер»	1914	28 430	28 29,07	4×2×343-мм/45; 12×1×152/45-мм; 2×76-мм; 4 × 533-мм ТА
2-я эскадра линейных крейсеров (контр-адмирал Мур)
	Линейный крейсер «Новая Зеландия» типа «Идефатигебл»	1912	18 500	25 26,39	4×2×305-мм/45; 16×1×102/50-мм; 3 × 533-мм ТА
	Линейный крейсер «Индомитебл» типа «Инвинсибл»	1908	17 526	25 26,1	4×2×305-мм/45; 16×1×102/50-мм; 5 × 457-мм ТА
1-я эскадра лёгких крейсеров (коммодор Гуденаф (англ. William Goodenough))
	Лёгкий крейсер «Саутгемптон», тип «Таун» подтип «Чатам»	1912	5486	25,5	8×152-мм/45; 4×47-мм; 2 × 533-мм ТА
	Лёгкий крейсер «Бирмингем», тип «Таун» подтип «Бирмингем»	1914	5527	25,5	9×152-мм/45; 4×47-мм; 2 × 533-мм ТА
	Лёгкий крейсер «Ноттингем», тип «Таун» подтип «Бирмингем»	1914	5527	25,5	9×152-мм/45; 4×47-мм; 2 × 533-мм ТА
	Лёгкий крейсер «Лоустофт», тип «Таун» подтип «Бирмингем»	1914	5527	25,5	9×152-мм/45; 4×47-мм; 2 × 533-мм ТА

Гарвичский отряд (коммодор Тирвит (англ. Reginald Tyrwhitt), флаг на «Аретьюзе»)
Корабль		Год постройки	Нормальное водоизмещение, т	Скорость номинальная / максимальная на испытаниях, уз.	Вооружение
10-я флотилия эсминцев (капитан 2 ранга Мид)
	Лёгкий крейсер «Аретьюза», тип «Аретьюза»	1914	3810	28,5	2×152-мм/45; 6×102-мм/45; 1×47-мм; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Метеор» типа «М» проект Торникофт	1914	996	35	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Мастифф» типа «М» проект Торникрофт	1914	996	35	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Миранда» типа «М» проект Ярроу	1914	863	35	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Минос» типа «М» проект Ярроу	1914	863	35	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Милн» типа «М», адмиралтейский проект	1914	914	34	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Моррис» типа «М», адмиралтейский проект	1914	914	34	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Ментор» типа «М» проект Хаутхорн	1914	1072	35	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
3-я флотилия эсминцев (капитан 1 ранга Сент-Джон)
	Лёгкий крейсер «Андаунтед», тип «Аретьюза»	1914	3810	28,5	2×152-мм/45; 6×102-мм/45; 1×47-мм; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Лукаут» типа «Лафорей»	1914	≈1000	29	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Лайсандер» типа «Лафорей»	1913	≈1000	29	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Лэндрейл» типа «Лафорей»	1914	≈1000	29	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Лорел» типа «Лафорей»	1913	≈1000	29	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Либерти» типа «Лафорей»	1913	≈1000	29	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Лаэртес» типа «Лафорей»	1913	≈1000	29	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Люцифер» типа «Лафорей»	1913	≈1000	29	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Лафорей» типа «Лафорей»	1913	≈1000	29	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Лоуфорд» типа «Лафорей»	1913	≈1000	29	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Лайдиард» типа «Лафорей»	1914	≈1000	29	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Луис» типа «Лафорей»	1913	≈1000	29	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Легион» типа «Лафорей»	1914	≈1000	29	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Ларк» типа «Лафорей»	1913	≈1000	29	3×102-мм/45; 4 × 533-мм ТА
1-я флотилия эсминцев (капитан 1 ранга Николсон)
	Лёгкий крейсер «Аурора», тип «Аретьюза»	1914	3810	28,5	2×152-мм/45; 6×102-мм/45; 1×47-мм; 4 × 533-мм ТА
	Эсминец «Ахерон» типа «Ахерон» подтип Торникрофт	1911	790	29	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА
	Эсминец «Ариэль» типа «Ахерон» подтип Торникрофт	1911	790	29	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА
	Эсминец «Эттек» типа «Ахерон» подтип Ярроу	1911	790	28	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА
	Эсминец «Хидра» типа «Ахерон» адмиралтейский подтип	1911	790	27	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА
	Эсминец «Феррет» типа «Ахерон» адмиралтейский подтип	1911	790	27	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА
	Эсминец «Форестер» типа «Ахерон» адмиралтейский подтип	1911	790	27	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА
	Эсминец «Дефендер» типа «Ахерон» адмиралтейский подтип	1911	790	27	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА
	Эсминец «Друид» типа «Ахерон» адмиралтейский подтип	1911	790	27	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА
	Эсминец «Хорнет» типа «Ахерон» адмиралтейский подтип	1911	790	27	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА
	Эсминец «Тигресс» типа «Ахерон» адмиралтейский подтип	1911	790	27	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА
	Эсминец «Сэндфлай» типа «Ахерон» адмиралтейский подтип	1911	790	27	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА
	Эсминец «Джакал» типа «Ахерон» адмиралтейский подтип	1911	790	27	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА
	Эсминец «Госхоук» типа «Ахерон» адмиралтейский подтип	1911	790	27	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА
	Эсминец «Феникс» типа «Ахерон» адмиралтейский подтип	1911	790	27	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА
	Эсминец «Лэпвинг» типа «Ахерон» адмиралтейский подтип	1911	790	27	2×102-мм/45; 2×76-мм; 2 × 533-мм ТА

Начало сражения

Британские корабли приближались к Доггер-банке, соблюдая строжайшее радиомолчание. Дул лёгкий северо-восточный ветер. Битти встретился с крейсерами Гуденафа около 6:30. Лёгкие крейсера держались левее линейных, в пяти милях (9,2 км) от них. Битти шёл курсом на юг. Вскоре после первых проблесков солнца, в 7:10 на этом курсе был обнаружен Тирвит на «Аретьюзе» с семью новыми эсминцами типа «М». Крейсера «Аурора» и «Андаунтед» с остальными эсминцами отстали и шли в 30 милях (55,5 км) позади «Аретьюзы».

В 7:15 шедшая курсом на север с получасовым опозданием «Аурора» в рассветной мгле увидела очертания трёхтрубного крейсера. Думая, что это «Аретьюза», прожектором был запрошен опознавательный сигнал. На самом деле это был лёгкий крейсер «Кольберг», шедший в германском соединении слева. «Кольберг» с расстояния в 40 кабельтовых (7,4 км) открыл частый артиллерийский огонь. Он добился трёх незначительных попаданий в британский крейсер, но в ответ через несколько минут получил два попадания, одно из них в район мостика, и отвернул на восток.

«Кольберг» доложил Хипперу о густых дымах на севере. Одновременно «Штральзунд» доложил о многочисленных дымах на северо-востоке. Хиппер в темноте, не имея данных о численности противника, решил не рисковать, идя в неизвестность, и, отдав приказ развернуться на юго-восток, стал ждать рассвета. Вспышки боя «Ауроры» и «Кольберга» были замечены с британского «Саутгемптона», а вскоре в 7:30 поступило донесение с «Ауроры». Битти в 7:35 отдал приказ идти юго-восточным курсом на выстрелы, развив скорость 22 узла.

Вскоре после поворота германского соединения им слева по борту были обнаружены четыре крейсера Гуденафа. «Блюхер» доложил о трёх крейсерах и многочисленных эсминцах соединения Тирвита. За этими силами виднелись и другие дымы, которые принадлежали ещё не обнаруженным немцами линейным крейсерам Битти. Хиппер решил, что наличие большого количества лёгких крейсеров вызвано нахождением в этом районе тяжёлых британских кораблей. Учитывая, что германские тяжёлые корабли не могли оказать ему поддержку, Хиппер решил не менять курс, продолжив путь на юго-восток. Германские большие крейсера шли со скоростью 20 узлов. Миноносцы получили приказ выйти вперёд, а идущий концевым в германской колонне «Блюхер» получил разрешение открыть огонь по приблизившимся британским эсминцам. В 7:45 Хиппер передал в Вильгельмсхафен информацию о том, что он находится в точке с координатами 54°53′ с. ш. 3°30′ в. д.54.883° с. ш. 3.500° в. д. / 54.883; 3.500    и идёт курсом на юго-восток, преследуемый британским соединением в составе: «восьми больших кораблей, одного лёгкого крейсера и двенадцати истребителей». Командование флота отдало приказ линейным кораблям сосредоточиться на рейде Шиллинг. Но так как путь Хипперу в Германскую бухту закрыт не был и считалось, что опасность ему не угрожает, они не получили приказа выходить в море.

В 7:50 по левому борту от себя, в 14 милях впереди, Битти увидел дымы германских крейсеров. Из-за многочисленных дымов рассмотреть противника было сложно, и эсминцы типа «М» получили приказ подойти ближе к противнику и произвести разведку. К 8:15 они смогли приблизиться к германскому соединению на 45 кабельтовых (8,3 км). Немцы изменили курс, чтобы обстрелять британские корабли, и «Блюхер» своим огнём отогнал подошедшие слишком близко эсминцы. К 8:45 Битти по многочисленным донесениям понял, что перед ними 4 больших германских крейсера.

Битти решил занять удобное для боя наветренное положение и к 8:15 шёл с противником на параллельных курсах, постепенно увеличивая ход. Скорость германского соединения была ограничена 23 узлами из-за медленного «Блюхера». В 8:10 британские линейные крейсера получили приказ развить ход 24 узлов, в 8:16 — 25, в 8:23 — 26, в 8:34 — 27, в 8:43 — 28, в 8:54 — 29. «Индомитебл» на испытаниях развил скорость 25 узлов, а «Нью Зиленд» — 26. Машинные команды работали на пределе сил, крейсера превысили свои показатели на испытаниях и получили благодарность Битти. Но угнаться за более быстрыми «кошками» они не могли и стали отставать. Битти сознательно пошёл на разделение своих сил, чтобы как можно быстрее догнать противника, хотя скорость в 29 узлов была слишком большой даже для «кошек» — на испытаниях её смог выдать только «Тайгер».

В 8:00 расстояние между головным британским «Лайоном» и идущим концевым в германском строю «Блюхером» было около 12,5 миль (25 000 ярдов). Это на 3000 ярдов превышало дальность эффективной стрельбы орудий «Лайона». Но для британских крейсеров догнать более медленные германские было делом времени. Битти спустился позавтракать, а когда он вернулся, к 8:30 расстояние было уже 22 000 ярдов. Первый пристрелочный выстрел был сделан орудием «Лайона» из башни «В» в 8:52, когда расстояние было уже порядка 100 каб. Снаряд лёг недолётом. «Лайон» продолжил огонь из двух башен. В 9:00 пристрелочный залп по «Блюхеру» дал и «Тайгер». В 9:05, после нескольких пристрелочных залпов, Битти отдал приказ вступить в бой и открыть огонь. В это же время германские крейсера перестроились в строй пеленга, чтобы иметь возможность отвечать противнику правым бортом. Они шли курсом на юго-восток, на Гельголандскую бухту. С севера на юг это были «Блюхер», «Дерфлингер», «Мольтке» и «Зейдлиц».

«Принцесс Ройал» открыла огонь в 9:07. Огонь британских крейсеров был первоначально сосредоточен на «Блюхере». В начале боя из-за меньшего калибра и ограниченного угла возвышения орудий германские крейсера не могли отвечать противнику, но вскоре и они вступили в бой. Первым в 9:09 открыл ответный огонь «Дерфлингер», за ним «Блюхер» в 9:18, «Зейдлиц» в 9:19 и «Мольтке» в 9:20. В начале боя германские крейсера вели огонь преимущественно по «Лайону», так как он был хорошо виден.

В 9:09 «Лайон» добился первого попадания в корму «Блюхера», не причинившего значительных повреждений. В 9:14 «Лайон» перенёс свой огонь на «Дерфлингер». Вскоре и сосредоточенный огонь германских крейсеров по «Лайону» дал о себе знать. Около 9:21 снаряд пробил борт ниже ватерлинии, и была затоплена одна из угольных ям. Через несколько минут флагман Битти получил такое же попадание. К этому времени к обстрелу «Блюхера» присоединился «Нью Зиленд». И Битти решил рассредоточить огонь по германским кораблям. В 9:35 британские линейные крейсера получили приказ взять под обстрел соответствующие своим номерам в строю германские корабли. Но капитан «Тайгера» ошибочно полагал, что обстрел «Блюхера» ведёт и «Индомитебл», а «Нью Зиленд» перенесёт свой огонь на «Дерфлингер», «Принцесс Ройал» же будет обстреливать «Мольтке». Поэтому он решил обстреливать «Зейдлиц». Это решение было ошибочным, так как «Блюхер» был все ещё вне зоны огня «Индомитебла», и в результате «Мольтке» оказался не под обстрелом, что положительно сказалось на его стрельбе. Вдобавок стрельба «Тайгера» по «Зейдлицу» была непродолжительной, так как германский флагман скрыли от него клубы дыма.

В 9:43 снаряд с «Лайона» нанес тяжёлые повреждения «Зейдлицу». 343-мм снаряд попал в корму, прошёл через кают-компанию и пробил барбет кормовой 280-мм башни. Осколки снаряда и брони попали в рабочее отделение башни и воспламенили находившиеся там пороховые заряды. Команда перегрузочного отделения, по всей видимости, попыталась спастись и открыла бронедверь в подбашенное отделение соседней башни. Огонь охватил находившиеся там заряды, убив 165 находившихся в башнях людей, и огромный столб огня поднялся над кормой германского флагмана. Пламенем были охвачены около 6 тонн пороха. Взрыва погребов удалось избежать благодаря мужеству трюмного старшины Вильгельма Хайдкампа (англ. Wilhelm Heidkamp), который голыми руками открыл раскалённые вентили затопления погребов. Думая, что корабль вот-вот взорвётся, старший артиллерист приказал открыть частый огонь, и «Зейдлиц» давал полузалпы каждые 10 секунд, превысив паспортную скорострельность. Около 10 часов Хиппер сообщил по радио, что нуждается в немедленной поддержке. Германские линейные корабли вскоре вышли ему на помощь, но оказать её уже не успевали.

В 9:40 германские миноносцы, державшиеся с правого борта линейных крейсеров в голове колонны, производили перестроение, переходя в хвост колонны. Битти расценил это как попытку атаки и приказал своим эсминцам, державшимся по левому борту, выдвинуться вперёд. Но скорость линейных крейсеров была велика, и миноносцы не могли их обогнать. Поэтому Тирвит отдал приказ наиболее быстроходным эсминцам типа «М» выдвинуться в голову колонны самостоятельно. Линейные крейсера, избегая атаки, отвернули на два румба (22,50°) в сторону. Атаки не произошло, и артиллерийская дуэль продолжилась. Битти приказал снизить скорость до 24 узлов, чтобы подтянуть строй. Вследствие этого и поворота дистанция до германских кораблей начала расти. Пытавшиеся выйти вперёд эсминцы, форсируя ход, заволокли всё дымом, так что противники на какое-то время потеряли друг друга из видимости. Битти отдал приказ увеличить скорость.

Тем временем «Лайон» продолжал получать попадания. В 9:45 срикошетировавший об воду 280-мм снаряд с «Мольтке» с дистанции 88 каб. (16,3 км) пробил 127-мм броню в носовой части, и осколки попали в погреб 102-мм снарядов, чуть было не воспламенив его. При этом был затоплен отсек распределительного щита, и произошло замыкание двух из трёх динамо-машин. В 9:54 снаряд с «Блюхера» вогнул крышу носовой башни, так что на несколько минут левое орудие вышло из строя. А в 10:18 в «Лайон» почти одновременно попали два снаряда с такой силой, что показалось, что корабль торпедирован. Один снаряд попал в носовую часть, пробив 127-мм броню, затопив торпедный отсек и несколько смежных. Но более тяжёлым оказалось с виду небольшое повреждение паропровода шпиля. Через него во вспомогательный холодильник попала морская вода, и произошло постепенное засоление воды в котлах. Из-за этого в конечном счёте потом пришлось остановить турбину правого борта. Второй снаряд, не пробив 152-мм брони, вдавил броневые плиты левого борта, что привело к разрыву борта и затоплению в нескольких местах угольных ям в носу. «Лайон», чтобы сбить прицел германским кораблям, пошёл зигзагом.

Среди германских кораблей особенно сильно пострадали «Зейдлиц» и «Блюхер». Победа казалась близка, поэтому в 10:22, невзирая на повреждения, Битти приказал перестроиться в строй пеленга курсом на северо-северо-запад и дать самый полный ход.

Уничтожение «Блюхера»

В 10:16 «Блюхер» отразил атаку приблизившихся к нему британских крейсеров и эсминцев. Но в 10:30 его судьба была окончательно решена. 343-мм снаряд с «Принцесс Ройал» попал в ахиллесову пяту германского крейсера — длинный горизонтальный проход под броневой палубой, по которому происходила подача боезапаса в бортовые башни главного калибра. Разрыв снаряда воспламенил находившиеся там 35—40 зарядов. Пламя охватило переднюю пару бортовых башен, уничтожив всех там находившихся. В этом проходе находились также основные коммуникации, поэтому корабль потерял рулевое управление, машинный телеграф и управление артиллерийским огнём. В результате взрыва последовало и повреждение паропровода 3-го котельного отделения, и скорость крейсера резко упала до 17 узлов. Британское соединение стало быстро нагонять отставший от германской колонны крейсер.

Но теперь судьба улыбнулась уже германской эскадре. В 10:41 у барбета носовой башни «Лайона» разорвался 280-мм снаряд, и его осколки попали в пороховой погреб, вызвав лёгкий пожар. Его быстро затушили, затопив погреб. К 10:51 флагман Битти получил 9 попаданий, крен достиг 10° на левый борт. Была остановлена турбина левого борта, и ход корабля упал до 15 узлов. В довершение ко всему была затоплена последняя динамо-машина, и крейсер потерял радиосвязь, перейдя на флажные сигналы. К этому моменту управление начало ускользать из рук Битти. В 10:54 на «Лайоне» ошибочно увидели перископ подводной лодки, и Битти отдал приказ повернуть всем вдруг на 8 румбов (90°). Курс британской эскадры должен был пересечь курс германской, и Битти понял, что если не повернуть резко вправо, то германские крейсера могут уйти в отрыв. Был поднят сигнал «Курс северо-восток». К этому моменту «Лайон» вывалился влево из британской колонны, и его стал обгонять «Тайгер». Желая довершить начатое, Битти в 11:05 поднял сигнал «Атаковать хвост колонны противника». Потерявший управление «Блюхер» начал описывать циркуляцию, и Битти, побоявшись, что внимание оставшихся крейсеров будет отвлечено на него, в 11:07 поднял сигнал «Сблизиться с неприятелем».

Около 11:00 Хиппер решил оказать помощь «Блюхеру». Миноносцы получили приказ произвести атаку, а линейные крейсера повернули на юг, попытавшись помочь своим огнём отставшему собрату. Но к этому времени Хиппер рассмотрел, что британские крейсера отклонились вправо. «Зейдлиц» был сильно повреждён, к тому же на нём заканчивались снаряды. Помощи от своих линейных кораблей в скором времени ожидать не следовало. Поэтому германский адмирал решил использовать увеличение расстояния и выйти из боя, оставив «Блюхер» на добивание британским крейсерам. Он развернулся обратно на юго-восточный курс, и к 11:16 германские крейсера вышли из зоны обстрела и прекратили огонь.

Тем временем в британском командовании наступила неразбериха. Ни капитан «Тайгера» Пелли, ни принявший командование британским соединением адмирал Мур на «Нью Зиленд» не заметили третьего сигнала Битти. Мур также не знал о подводной лодке — причине поворота на северо-восток. При этом сигнал «Курс на северо-восток» на «Лайоне» не был опущен. В итоге и Мур, и Пелли ошибочно увидели сигнал «Атаковать хвост колонны противника курсом на северо-восток», это было направление на «Блюхер». Мур, не проявив инициативы, принялся исполнять сигнал своего флагмана так, как он его понял. Британские корабли сосредоточили свой огонь на «Блюхере».

Хотя «Блюхер» показал чудеса непотопляемости, бой был неравным, и британское соединение без особого труда расправилось с ним. Под огнём линейных крейсеров «Блюхер» окончательно потерял ход. Лёгкие крейсера Гуденафа и Тирвита расстреливали его с малой дистанции, а эсминцы пытались выйти в торпедную атаку. «Блюхер», продолжая вести огонь из двух оставшихся башен главного калибра, смог в 11:20 попасть в пытавшийся выйти в атаку эсминец «Метеор», выведя его из строя. Но это уже никак не меняло ход дела. В 11:45 Тирвит передал, что, по-видимому, «Блюхер» сдаётся. Германские линейные крейсера были уже в 12 милях и уходили 25-узловым ходом. К 11:52 Мур, поняв, что догонять их бессмысленно, приказал прекратить огонь и лечь курсом на северо-запад, предоставив лёгким крейсерам и эсминцам право добить «Блюхер». После нескольких попаданий торпед, в 12:10 «Блюхер» лёг на левый борт и перевернулся. Продержавшись над водой несколько минут кверху килем, в 12:13 он пошёл на дно в точке с координатами 54°20′ с. ш. 5°43′ в. д.54.333° с. ш. 5.717° в. д. / 54.333; 5.717    на расстоянии около 40 миль от голландского побережья. Британскими кораблями был подобран из воды 281 моряк. Подобрать из воды всех не удалось, так как операция по спасению была прервана из-за атаки германского патрульного самолёта.

Тем временем Битти пересел на эсминец «Эттек» и попытался догнать линейные крейсера. К 12:00 он встретил их, идущими навстречу. Поднявшись на борт «Принцесс Ройал», он узнал о произошедшем, но поменять что-либо было уже поздно. Поняв, что германские линейные крейсера ушли, Битти сосредоточился на том, чтобы оказать поддержку повреждённому «Лайону». В 3:30 «Лайон» окончательно потерял ход и был взят на буксир «Индомитеблом». Чтобы обезопасить буксировку, их прикрывали лёгкие крейсера и эсминцы. С рассветом 26 января «Лайон» был благополучно отбуксирован в Ферт-оф-Форт.

Итоги

За время боя среди британских тяжёлых кораблей получили значительные повреждения «Лайон» и «Тайгер». По мнению британцев, они сильно повредили германские линейные крейсера «Зейдлиц» и «Дерфлингер». И если насчёт «Зейдлица» они были правы, то «Дерфлингер» практически не получил повреждений.

«Лайон» выпустил за время боя 243 343-мм бронебойных снаряда, добившись по одному попаданию в «Блюхер», «Дерфлингер» и двух попаданий в «Зейдлиц». Стрельба в основном велась на дистанции около 16 000 ярдов сначала по «Блюхеру», затем по «Дерфлингеру» и в конце боя по «Зейдлицу». Ещё 54 102-мм снаряда были выпущены по миноносцам, без видимых результатов. Германские крейсера обстреливали в основном идущий головным «Лайон», поэтому он получил наибольшее количество попаданий. По этой же причине выделить попадания в него отдельных германских кораблей затруднительно. В «Лайон» попало 15 280-мм или 305-мм снарядов и один 210-мм с «Блюхера». Девять попаданий он получил с правого борта и ещё семь в левый, когда вывалился из строя в конце боя. С 5 по 26 июня он проходил срочный ремонт в Росайте. Затем на верфи Армстронга в Тайне с 27 июня по 8 июля он проходил ремонт бронирования, в течение которого была демонтирована башня «Q». Завершение ремонта прошло с 8 по 20 июля в Росайте, но «Лайон» оставался с тремя башнями, пока башня «Q» не была окончательно смонтирована на верфи Армстронга с 6 по 23 сентября.

«Тайгер» за время боя выпустил 355 343-мм снарядов — 249 бронебойных, 54 полубронебойных и 52 фугасных. Его целями были «Блюхер», «Зейдлиц» и «Дерфлингер». Несмотря на то, что он был единственным среди участвовавших в бою кораблей оборудован приборами центральной наводки, он добился весьма скромных результатов. Возможно, это было связано с тем, что система ещё не была окончательно готова, так как во время боя на его борту даже все ещё находились бригады рабочих, заканчивавших монтаж систем. Выделить его попадания в «Блюхер» затруднительно, но он добился как минимум по одному попаданию в «Зейдлиц» и «Дерфлингер» в начале боя. Ещё им были выпущены 268 152-мм снарядов, в основном в «Блюхер», и небольшое количество в германские миноносцы. По «Блюхеру» им были выпущены также 2 533-мм торпеды, одна из которых, возможно, попала в цель. В концовке боя огонь германских кораблей был сосредоточен на «Тайгере», и он получил 6 попаданий — одно из них с «Блюхера» и ещё 5 280-мм или 305-мм снарядами, идентифицировать которые затруднительно.

«Принцесс Ройал» выпустила за время боя 176 бронебойных, 95 фугасных и два шрапнельных 343-мм снаряда по дирижаблю L-5. Её целями были «Блюхер» и «Дерфлингер», также несколько выстрелов было сделано по миноносцу V5. В начальной фазе боя «Принцесс Ройал» добилась по меньшей мере двух попаданий в «Блюхер», одно из которых стало для германского крейсера фатальным. Также одно попадание было зафиксировано в «Дерфлингер». Попаданий в «Принцесс Ройал» в течение боя не было.

«Нью Зиленд» открыл огонь через 43 минуты после «Лайона». В течение последующих 55 минут сведений о его попаданиях в германские корабли нет. Как уже отмечалось, подсчитать попадания «Нью Зиленда» в «Блюхер» в конечной части боя не представляется возможным. За время боя он выпустил 8 полубронебойных и 139 фугасных снарядов. Попаданий в «Нью Зиленд» не зафиксировано.

«Индомитебл» открыл огонь только через 113 минут после «Лайона» и вёл огонь только по «Блюхеру» в конечной фазе боя. Приблизительно за час стрельбы «Индомитебл» выпустил 40 бронебойных, 15 полубронебойных и 79 фугасных снарядов. Ещё два шрапнельных снаряда были выпущены по дирижаблю L5. Крейсер получил один рикошет 210-мм снаряда с «Блюхера», не повлёкший за собой разрушений и жертв.

Бой главных сил
Корабль	Получено попаданий	Выпущено снарядов, калибра	Сделано попаданий	Вес бортового залпа, кг
«Лайон»	16	243 343-мм	4	4990
«Тайгер»	6	355 343-мм	2	5080
«Принцесс Ройал»	0	273 343-мм	3	4536
«Нью Зиленд»	0	147 305-мм	0	3084
«Индомитебл»	1	134 305-мм	0	3084
ИТОГО	23	1152	9	20 774
«Зейдлиц»	3	390 280-мм	8?	2994
«Мольтке»	0	276 280-мм	8—9	2994
«Дерфлингер»	3	319 305-мм		3102
«Блюхер»	70—100 + 7 Т	~300 210-мм	2	998
ИТОГО	76—106	~1285	22	10 106

В течение боя германские крейсера в основном вели сосредоточенный огонь по головному кораблю британской колонны. Поэтому выделить попадания конкретных германских кораблей из их общего количества затруднительно. Сначала огонь вёлся по идущему головным «Лайону», а после того, как его сменил «Тайгер», по нему. Огонь германских кораблей в начальной фазе был более точным, чем у британских. Все вместе они добились 22 попаданий. Немцы считали, что потопили головной корабль британской колонны — «Лайон», что не соответствовало действительности.

«Зейдлиц» за время боя выпустил 390 бронебойных 280-мм снарядов, в основном по «Лайону», а в концовке боя и по «Тайгеру». Выделить его попадания затруднительно, но предположительно их было 8 из 22. В течение боя в «Зейдлиц» было три попадания. Первое, с «Тайгера», было в носовую часть и не причинило значительных повреждений. Наиболее разрушительные последствия были после второго попадания, причинённого «Лайоном». Снаряд попал в палубу в кормовой части крейсера, прошёл через кают-компанию и пробил барбет кормовой башни. В результате последовавшего пожара и возгорания боевых зарядов сгорели обе кормовые башни. Третий снаряд, с «Лайона», попал в главный броневой пояс в районе миделя, также без особого эффекта. На «Зейдлице» погибло 159 человек, ещё 33 получили ранения. Ремонт проводился в Вильгельмсхафене, и 1 апреля крейсер вступил в строй.

«Мольтке» короткое время обстреливал «Тайгер», затем идущий головным «Лайон». После того как головным стал «Тайгер», «Мольтке» вновь стрелял по нему. Выделить попадания германских крейсеров затруднительно, но предположительно он добился 8—9 попаданий. «Мольтке» выпустил 276 бронебойных снарядов, по большей части с дистанции 16 000—18 000 ярдов. Также он успел выпустить в эсминцы 14 150-мм снарядов на дистанции 13 000—14 000 ярдов. В течение боя по нему практически никто не стрелял, и попаданий не зафиксировано.

«Дерфлингер» шёл в германской боевой линии третьим, и ему сильно мешал дым от идущих впереди кораблей. Поэтому его результаты были гораздо скромнее, чем могли быть. Он обстреливал «Лайон», «Тайгер» и «Принцесс Ройал», добившись ориентировочно 5—6 попаданий. За время боя он выпустил 234 бронебойных и 76 фугасных 305-мм снарядов. Также он без видимых результатов выпустил 86 150-мм и пять 88-мм снарядов, в основном по британским лёгким крейсерам. В течение боя он получил три попадания — по одному близкому разрыву с «Лайона» и «Принцесс Ройал», причинившим незначительные повреждения корпусу, и одно попадание с «Тайгера» в стык плит 305-мм бронепояса, вызвавшее лёгкие повреждения и небольшое затопление ряда отсеков. Повреждения были незначительными, потерь среди экипажа не было, и после непродолжительного ремонта «Дерфлингер» вошёл в строй 17 февраля.

Шедший концевым «Блюхер» получил наибольшее количество попаданий среди германских кораблей. Роковое попадание в броневую палубу с последующим выходом из строя машинной установки могло вывести из строя и любой из линейных крейсеров, потому что на кораблях того времени при большом расстоянии боя и, соответственно, большом угле падения снарядов надёжной защиты из-за недостаточной толщины палуб не было. «Блюхер» проявил удивительную живучесть, выдержав от 70 до 100 попаданий снарядов и около 7 торпедных попаданий. Сам «Блюхер» добился по одному попаданию в «Лайон», «Тайгер» и эсминец «Метеор». К концу боя из 210-мм башен действовала только кормовая, но всё время «Блюхер» не прекращал огня. Британские моряки высоко оценили мужество экипажа, отдавая должное его стойкости. Вместе со своим кораблем погибли 23 офицера и 724 моряка и старшины. После боя от ран и переохлаждения скончался ещё 21 человек, включая капитана Эрдмана, тем самым доведя число погибших до 768 человек.

Потери экипажей
Корабль	Попаданий	Убитые	Раненые	Пленные
«Лайон»	16	0	17
«Тайгер»	6	10	11
«Индомитебл»	1	0	0
«Аурора»	3	0	0
«Метеор»	1	4	1
ИТОГО	27	14	29
«Зейдлиц»	3	159	33
«Дерфлингер»	3	0	0
«Блюхер»	70—100	792	45	189
«Кольберг»	2	3	2
ИТОГО	78—108	954	80	189

Для Великобритании

Бой мало что изменил в стратегической расстановке сил. Гибель «Блюхера» лишь подтвердила ошибочность использования броненосного крейсера в одном строю с линейными крейсерами. Первый лорд адмирал Фишер не скрывал своего недовольства. Он считал, что британцы должны были «всех потопить». Англичане хотя и вышли победителями в бою, но могли бы добиться гораздо лучших результатов, если бы Битти не потерял управление эскадрой в критический момент: скорость немецкой эскадры была на 2 узла ниже английской, английские линейные крейсера (кроме «Лайона») были способны продолжать бой и, скорее всего, добились бы уничтожения и других немецких кораблей. Но адмирал Мур, когда к нему перешло командование, совершенно не понял ситуацию и прекратил преследование, так как привык во всём повиноваться приказам командования, а когда их не стало — растерялся вместо того, чтобы проявить инициативу. За это он был переведён командовать 9-й эскадрой крейсеров, базировавшейся на Канарских островах.

Британцы, имевшие громадное табличное преимущество в весе бортового залпа, не реализовали свои возможности в бою. Два последних крейсера в британской колонне значительно отстали, и поэтому огонь вели в основном три головных. Германские корабли имели лучшее бронирование, а германские орудия, несмотря на меньший калибр, оказались достаточно мощными для пробития тонкой брони британских линейных крейсеров и к тому же были более скорострельными. Результаты стрельбы немцев оказались гораздо лучше, чем у британцев. До момента расстрела «Блюхера» британцы добились всего лишь 6 попаданий, что составляло менее 1 % от выпущенных на тот момент снарядов. Немцы же добились 14 попаданий, что составило порядка 1,5 % от общего числа выстрелов. По британским данным, хуже всего стрелял «Тайгер», единственный среди кораблей, принявших участие в бою, оснащённый приборами центральной наводки. Фишер назвал стрельбу «Тайгера» «предательски плохой», сняв за это с поста старшего артиллериста крейсера.

Вместе с тем серьёзным ошибкам в сигналах не придали должного значения. Также британцы обратили внимание на уязвимость башен главного калибра от взрывов боезапаса, но, в отличие от немцев, не сделали ничего в этом направлении.

По результатам боя 23 марта Джеллико написал Битти о том, что немцы, возможно, попытаются увлечь его в ловушку в Гельголандской бухте, подведя линейные крейсера под огонь своих дредноутов, и порекомендовал быть осторожным. Но прошло больше года, прежде чем немцы в ходе Ютландского сражения реализовали эту возможность. Во время этого сражения также проявились недостатки в передаче сигналов, малоинициативность младших флагманов и низкая точность стрельбы линейных крейсеров, а недостаточная защищённость и проблемы со взрывоопасностью кордита привели к гибели трёх линейных крейсеров в результате взрыва боезапаса.

После сражения у Доггер-банки Джеллико передвинул 5-ю эскадру линкоров на юг, в Кромарти, а силы Битти в Росайте были увеличены до 7 линейных крейсеров и 3 эскадр лёгких.

Для Германии

Пожар в кормовых башнях «Зейдлица» вынудил немцев создать специальную комиссию, расследовавшую причины происшествия. Комиссия установила, что рабочее отделение между пороховыми погребами и башней, где происходит перегрузка пороховых полузарядов с одного элеватора на другой, представляет собой потенциальную опасность. Этот вывод опровергал точку зрения, господствовавшую на тот момент в мировом кораблестроении. Так, если ещё в конце XIX века на кораблях подача зарядов осуществлялась элеватором напрямую из погреба в башню, а элеватор перекрывался специальными заслонками, чтобы избежать взрыва погреба при пожаре в башне, то уже в начале XX века специалисты считали, что под башней должно быть организовано специальное рабочее отделение, в которое осуществлялась бы подача боезарядов из погребов, а уже оттуда их подавали бы в боевое отделение башни. Считалось, что подобная конструкция обеспечивает лучшую защиту от взрыва. Впервые такую схему подачи внедрили на британском броненосце «Формидебл». Британские кораблестроители являлись «законодателями моды», и потому подобные изменения были внесены и на других флотах. Германская комиссия пришла к выводу, что рабочее отделение защищено от снарядов хуже бронированной башни, и рекомендовала исключить его из конструкции новых кораблей. На уже построенных кораблях было предложено снабдить шахты снарядного и порохового элеваторов автоматически закрывающимися дверями, а подачу зарядов по элеваторам осуществлять в огнестойких кокорах. Двери, связывающие погреба соседних башен, рекомендовалось запирать на замок, а ключи держать у командира башни. Приказ открыть дверь должен был отдаваться только в случае израсходования боезапаса и необходимости получить его из соседнего погреба. Рекомендованные мероприятия были проведены на находящихся в строю линейных кораблях, а на строящихся линейном крейсере «Гинденбург» и линейных кораблях типа «Байерн» рабочие отделения башен убрали вовсе, доведя элеваторы подачи снарядов и зарядов до боевого отделения. Предпринятые меры не защитили башни германских линкоров от пожаров, однако, в отличие от британских кораблей, позволили избежать взрывов боезапаса в ходе Ютландского сражения.

Ещё одним итогом боя стало усовершенствование дальномеров, направленное на улучшение точности стрельбы на дальние дистанции.

С другой стороны, немцы так и не смогли понять, что их радиопереговоры расшифровываются. Хотя фон Ингеноль и высказал предположение о том, что англичане знали о походе Хиппера, он считал это делом рук британских шпионов. Но это предположение не повлияло на решение о его отставке. Кроме гибели «Блюхера» в вину ему был поставлен и упущенный шанс разбить часть британского флота во время набега на Хартлпул. На место фон Ингеноля был назначен Гуго фон Поль, и Вильгельм II на всякий случай запретил флоту выходить в море без его личного разрешения далее чем на 100 миль.

Память

Имя «Блюхер» получил заложенный в 1936 году тяжёлый крейсер типа «Адмирал Хиппер». Крейсер вступил в строй в самом начале Второй мировой войны и был потоплен норвежскими береговыми батареями при попытке высадить десант в Осло во время проведения операции «Везерюбунг». В честь старшины Вильгельма Хайдкампа, затопившего кормовые погреба «Зейдлица», был назван заложенный 14 декабря 1937 года в Киле эскадренный миноносец Z-21.

Литература

• Больных А. Г. Морские битвы Первой мировой: Схватка гигантов. — М.: АСТ, 2003. — 512 с. — (Военно-историческая библиотека). — 5000 экз. — ISBN 5-17-010656-4.
• Вильсон Х. Линкоры в бою. 1914-1918 гг. — М.: Изографус, ЭКСМО, 2002. — 432 с. — (Военно-морская библиотека). — 7000 экз. — ISBN 5-946610-16-3.
• Вильсон Х. Линкоры в бою. 1914—1918 гг. = H. W. Wilson. Battleships in Action, 2 Vol. London, 1926. — М.: Государственное военное издательство, 1935. — 340 с.
• Корбетт Ю. Операции английского флота в мировую войну. Том 2 = sir Julian S. Korbett: "Naval Operations", vol.II — Longmans, Green & Co, London, 1929. / Перевод М.Л. Бертенсона. — 3-е издание. — М.,Л.: Военмориздат, 1941. — 491 с.
• Лихарев Д. В. Глава 2. Флот, который построил Джек (1913—1914 гг.) // [militera.lib.ru/bio/liharev/02.html Адмирал Дэвид Битти и британский флот в первой половине XX века]. — СПб.: Харвест, 1997. — 240 с. — (Корабли и сражения).
• Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — СПб., 1998. — 152 с. — (Боевые корабли мира).
• Мужеников В. Б. Линейные крейсера Англии (часть II). — СПб., 2000. — 64 с. — (Боевые корабли мира).
• Шеер Рейнхард. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг = Scheer R. Deutschlands Hochseeflotte im Weltkrieg. Persönliche Erinnerungen. — Berlin, Scherl, 1920. — М.: Эксмо, 2002. — 672 с. — (Военно-морская библиотека). — 5100 экз. — ISBN 5-7921-0502-9.
• Шеер Р. Гибель крейсера «Блюхер» / Редактор В. В. Арбузов. — СПб., 1995. — 96 с. — (альманах «Корабли и сражения», выпуск 2).
• Campbell N. J. M. Battlecruisers. — London: Conway Maritime Press, 1978. — 72 p. — (Warship Special No. 1). — ISBN 0851771300.
• Staff, Gary. Battle on the Seven Seas: German Cruiser Battles, 1914—1918. — Barnsley: Pen & Sword Books, 2011. — 224 p. — ISBN 978-1848841826.
• Von Ende November 1914 bis Anfang Februar 1915 // Der Krieg in der Nordsee. Band 3 / Groos, Otto. — 1923. — P. 300.

Ссылки

• [www.naval-history.net/WW1Battle1501DoggerBank.htm#cas Battle of Dogger Bank — 24 January 1915. Royal Navy Casualties — Killed, Died and Wounded] (англ.). Naval History. — Поимённый список потерь экипажей британских кораблей в ходе сражения у Доггер-банки. Проверено 15 апреля 2012. [www.webcitation.org/67gJorZMv Архивировано из первоисточника 15 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Сражение у Доггер-банки (1915)

– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.