Сражение у Имброса

Сражение у острова Имброс — морской бой между флотами Великобритании и Османской Империи во время Первой мировой войны. Состоялся 20 января 1918 года, когда османская эскадра атаковала Британский флот у острова Имброс, Эгейское море. Уход британских тяжелых кораблей позволил османским (фактически — немецким) линейному крейсеру «Явуз Султан Селим» (Гёбен) и легком крейсеру «Мидили» (Бреслау) потопить несколько вражеских кораблей, перед атакой на британскую военно-морскую базу на острове Мудрос. Несмотря на успешные боевые действия и уничтожение нескольких британских кораблей у острова Имброс, «Явуз Султан Селим» и «Мидили» попали в минное поле. «Мидили» затонул, а «Явуз Султан Селим» был сильно поврежден.

Ситуация накануне битвы

Подготовка к боевым действиям

После революции и выхода России из войны немецкое военно-морское командование начало планировать военные действия против Антанты перед Дарданеллами. 2 декабря 1917 года турецкое главное командование отправило сообщение командующему османским флотом, в котором отмечалось, что две вражеские дивизии оставили Македонию. Антанта планировала перебросить эти дивизии в Палестину через город Салоники. Для предотвращения операции турецкое командование просило прислать подводные лодки, однако из-за неисправности последних аналогичное прошение было отправлено немецкому Морскому генеральному штабу в Берлине. Немецкое командование ответило, что считает возможным проведение крейсерской операции «Гебена» и «Бреслау», которые выдвинутся в Салоники, избегая значительных военно-морских соединений врага. Операция, предложенная немецким командованием, имела целью не помешать переброске вражеских войск в Палестину, а заставить врага выделить значительные силы для защиты от немецкой эскадры. Последнее дало бы больше целей, и подводные лодки нанесли бы больших потерь вражескому флоту.

Главнокомандующий турецких вооруженных сил Энвер-паша согласился на проведение операции, однако отметил два момента:

• «Гебен» и «Бреслау», которые в будущем должны были перейти под полный контроль Турции (до этого корабли были в османской собственности только формально), имеют огромное значение для турецкого флота;
• Германская эскадра, даже если не встретит значительных сил Антанты, должна остерегаться подводных лодок и мин.

После обмена телеграммами с немецким командованием в Берлине начались приготовления к операции. В первую очередь корабли должны были быть загружены углем, с которым имелись определенные проблемы. По состоянию на 21 декабря «Гебен» имел в своих угольных ямах 1385 т угля (при максимальном запасе в 3000 т), а «Бреслау» — 157 т (при максимальном запасе в 1200 т). В середине декабря, в порту города Зунгулдак углем загрузили турецкие эскадренные миноносцы, 21 декабря был загружен «Бреслау». Для «Гебена» условия были менее благоприятными. Он прибыл в Зунгулдак 15 января, однако был вынужден встать на открытом рейде и принимать уголь с барж, часто при неблагоприятных погодных условиях. В конце концов, 18 января угольные ямы линейного крейсера были полностью загружено.

Опасаясь шпионов и возможной утечки информации, об операции было сообщено лишь узкому кругу офицеров. Открытой проблемой оставалась слишком узкие проходы через турецкие минные заграждения. Для безопасного прохождения немецких кораблей их следовало увеличить с 75 до 220 метров и организовать освещение для ночного плавания. Чтобы не привлечь внимание вражеских разведывательных самолетов, работы по расширению проходов приходилось выполнять в последний момент.

18 января турецкие тральщики проверили воды вблизи Дарданелл на наличие минных полей. Была также проведена воздушная разведка, которая сообщила о значительных враждебных силах вблизи островов Лемнос и Имброс. Турецкое командование перебросило авиацию с военной базы Ксанти к месту проведения операции. Вечером 19 января береговые батареи были полностью готовы.

Планирование операции

Согласно данным разведки, был разработан план операции: между островами Имброс и Тенедос на патрулировании находился вражеский эскадренный миноносец. Его нужно было обойти или неожиданно атаковать и потопить, для того чтобы предотвратить преждевременное обнаружение немецких кораблей. На рассвете «Гебен» должен был неожиданно появиться перед сильнейшими английскими кораблями, а «Бреслау» должен был заняться легкими военно-морскими силами врага. После выполнения этой фазы операции планировалась атака на Мудросскую бухту на острове Лемнос, где планировалось уничтожить английские корабли, тесно стоявшие в бухте. В это время «Бреслау» должен был находиться вблизи южной части острова и следить за крупными английскими кораблями и результатами действия немецкой подводной лодки UC-23. UC-23 была единственной боеспособной подлодкой в районе проведения операции и должна была занять позицию на выходе из Мудросской бухты. Турецкие эскадренные миноносцы «Барса» (Barza), «Нумунихамьет» (Numuneihamiyet), «Самсон» (Samsun) и «Муавинтимилли» (Muavenetimilliye) должны были охранять вход в Драданелл, препятствуя английским подводным лодкам занять позиции на пути отхода немецкой эскадры. Турецкие самолеты должны были вылететь на помощь при первом приказе немецкого командующего Ребейр-Пашвица.

Командующий флотом не видел непосредственной опасности в выходе эскадры в море: давно не было никакой информации о действиях вражеских подводных лодок, а большинство минных полей уже не существовало. Корабли были загружены углем, к тому же начали распространяться слухи о готовящейся операции и расширение проходов через турецкие минные заграждения в Дарданеллах. Ребейр-Пашвиц назначил операцию на 19 января.

Боевые действия

19 января, в 16 часов немецко-турецкая эскадра в составе линейного крейсера, легкого крейсера и 4-х турецких миноносцев вышла в море. 20 января в 3:30 эскадра достигла заграждения у Нагары и успешно их пересекла под руководством лоцманского офицера. Далее путь продолжили «Гебен» и «Бреслау», а турецкие миноносцы остались у входа в Дарданеллы. Согласно плану, два миноносца должны следовать за немецкими кораблями, однако из-за низкой скорости и плохого вооружения их оставили с остальными.

Далее на курс, избранный крейсерами, повлияло следующее обстоятельство. 20 декабря 1917 года вблизи острова Енос, в Саросском заливе, потерпел крушение небольшой английский корабль. На его борту была найдена карта Дарданелл и окружающих вод, с линиями и пометками. Карта была передана в штаб флота, где решили, что это была карта минных заграждений англичан. Несмотря на то, что немецкая карта почти не совпала с английской, было решено использовать последнюю при планировании операции. Таким образом безопасные пути через английские минные заграждения были проложены на основе захваченной у англичан карты. Для большей уверенности предлагалось проверить правильность английских отметок с помощью тральщиков и воздушной разведки, однако Ребейр-Пашвиц отклонил это предложение.

В 5:41 немецкая эскадра прошла мимо форта Сед-эль-Бар. В 5:55 «Гебен» изменил курс с 270° на 239°, и поставил сигнальный буй в месте изменения курса. В 6:10, находясь в «безопасном» проходе, согласно английским пометками, «Гебен» подорвался на мине. Взрыв не нанес повреждений кораблю, потому в 6:22 крейсер продолжил путь. На месте подрыва также был оставлен буй. В 6:32 германская эскадра взяла курс на остров Имброс, «Бреслау» получил приказ выйти вперед и задержать вражеские корабли, которые могли обойти с фланга. Пока «Бреслау» полным ходом шел вперед, в 7:42 «Гебен» открыл огонь артиллерией среднего калибра для уничтожения сигнальной станции и радиостанции на косе Кефало. После четырёх залпов станции были полностью уничтожены. После этого «Гебен» потопил два небольших корабля в бухте Кефало. В 7:40 «Бреслау» открыл огонь по двум английским эскадренным миноносцам — «Лизард» и «Тайгрис». Миноносцы, обогнув северо-восточную часть острова Имброс, взяли курс на север. «Бреслау» начал преследовать их, однако заметил слева по носу два английских монитора, серый цвет которых сливался с фоном берега. Мониторы стояли на якоре в нескольких кабельтовых друг от друга. В 7:44 их атаковал «Бреслау», а через 5 мин с дистанции 9,3 км его поддержал «Гебен». Оба монитора ответили огнём, однако через некоторое время со страшным взрывом затонули. Это были мониторы «Реглан» и М-28. Из команды мониторов спаслось 132 человека, достигнув берега.

После этого «Бреслау» обстрелял склад топлива на авиабазе, а затем оба корабля взяли курс на южную точку острова Имброс, а затем пошли к Мудросской бухте. У «Гебена» были повреждены гирокомпасы, поэтому прокладка курса вызвала некоторые трудности.

В 8:16 «Бреслау» послал сообщение на «Гебен»: «Вражеская подлодка слева по борту». В 8:20 за кормой немецких кораблей появились английские эскадренные миноносцы «Лизард» и «Тайгрис», а в 8:26 два вражеских самолета. «Бреслау» получил приказ выйти вперед, для того чтобы «Гебен» мог использовать свои зенитные батареи. В 8:28 рядом с «Гебен»'ом упала первая бомба. В 8:31 «Бреслау» подорвался на мине, в результате чего команда потеряла возможность управлять кораблем. «Гебен» свернул вправо, чтобы обогнуть и взять «Бреслау» на буксир. Самолеты продолжали сбрасывать бомбы. «Бреслау» передал сообщение на «Гебен»: «Между Гебеном и Бреслау всюду мины…». Флагманский корабль проводил очень осторожное маневрирование, для того чтобы спасти тяжело поврежден легкий крейсер. Однако в 8:55 «Бреслау» вторично подорвался на мине: столб воды поднялся выше мачты и упал на корабль. Мины было четко видно в прозрачной воде.

После подрыва «Бреслау» к нему стали приближаться английские миноносцы, которые попали под обстрел первого. Команда «Бреслау» отчаянно боролась с поступлением воды в нижней части корабля, одновременно отстреливаясь от вражеских эскадренных миноносцев и самолетов. Легкий крейсер задним ходом хотел выйти с минного окружения, однако в 9:00 подорвался на двух минах, в результате чего потерял возможность двигаться. Через пару секунд взорвалась четвёртая мина, а в 9:02 — пятая. Корабль начал тонуть. Капитан «Бреслау» отдал приказ покинуть корабль. Из всего личного состава корабля, который в течение получаса пел патриотические песни, находясь в воде, английские миноносцы подобрали 162 человека. Большинство команды погибло в холодной воде, температура которой достигала +8 °C. Среди погибших был и капитан.

В 9:04 «Гебен» по радио вызвал турецкие миноносцы. Командующий миноносцами объявил боевую тревогу сразу после сообщения о подрыве «Бреслау» на первой мине, поэтому по приказу Ребейр-Пашвица они полным ходом отправились на помощь. В 9:14 миноносцы получили приказ «идти немедленно». В 9:20 английские миноносцы начали обстрел турецких. В 9:25 турецкие миноносцы получили приказ возвращаться, из-за стремительного приближения английских кораблей. Ближе всего к «Гебену», в 5 км от него, находился миноносец «Барса», однако из-за сильного огня был вынужден повернуть назад. Английские корабли начали догонять турецкие, пока в 9:48 не попали под обстрел береговых батарей. В 9:45 турецкие миноносцы начали отстреливаться, а одно из береговых орудий попало в английский корабль. В 9:52 турки прекратили огонь.

Поскольку «Гебен» подорвался на минах, а вокруг него было ещё несколько десятков, операция была прекращена. Командующий флотом приказал флагману возвращаться. В 9:48 «Гебен» вновь подорвался на мине, примерно на том же месте, что и утром. Взрыв не сильно повредил корабль, поэтому он продолжил плавание.

Пока «Гебен» шел к Дарданеллам, на него сбрасывали бомбы вражеские самолеты, однако ни разу не попав. В 10:05 в небе появились немецкие самолеты, завязался воздушный бой, во время которого был сбит один английский самолет. В 10:30 «Гебен» вошел в Дарданеллы. В 11:00 он выскочил на Нагарскую банку, с которой уже не смог сойти самостоятельно.

Снятие с мели заняло 6 суток, в течение которых крейсер подвергался постоянным атакам британской авиации. Снявшись с мели, «Гебен» ушел на ремонт в Севастополь, занятый к тому времени немецкими войсками.

Отрывок, характеризующий Сражение у Имброса

«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату: