Сражение у Красного Кута

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сражение при Красном Куте
Основной конфликт: Великая Северная война
Дата

10 (21) февраля 1709 года

Место

Красный Кут, Слободская Украина

Итог

Победа шведов

Противники
Швеция Россия
Командующие
Карл XII
К. Г. Крузе
К. Э. Ренне
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно
 
Северная война (1700—1721)

Рига (1700) • Дания (Зеландия) • Нарва (1700) • Печоры • Северная Двина • Западная Двина • Рауге • Эрестфер • Гуммельсгоф • Клишов • Нотебург • Салаты • Пултуск • Ниеншанц • Нева • Сестра • Познань • Дерпт • Якобштадт • Нарва (1704) • Пуниц • Шкуды • Гемауэртгоф • Варшава • Митава • Фрауштадт • Гродно • Клецк • Выборг (1706) • Калиш • Вторжение в Россию • Головчин • Доброе • Раевка • Лесная • Батурин • Веприк • Красный Кут Соколка Полтава • Переволочна • Хельсингборг • Выборг (1710) • Рига (1710) • Пярну • Кексгольм • Кёге • Причерноморье (Прут) • Гадебуш • Гельсингфорс • Пялькане • Лаппола • Гангут • Фемарн • Бюлка • Штральзунд • Норвегия • Дюнекилен • Эзель • Десанты на побережье Швеции • Марш смерти каролинеров • Стакет • Гренгам
Балтийский флот во время Северной войны

Сражение у Красного Кута — сражение Северной войны, состоявшееся 10 (21) февраля 1709 года (11 февраля по шведскому календарю) у украинского селения Красный Кут между русскими и шведскими войсками, в ходе которого едва избежал пленения шведский король Карл XII.





Предыстория

В ходе своего Русского похода в конце 1708 года шведский король Карл XII расположил армию на квартирах в районе Ромны, Гадяч, Прилуки и Лохвица, где Мазепа заблаговременно собрал большие продовольственные запасы. Штаб короля был в Ромнах; остальные пункты были заняты гарнизонами, обеспечивавшими спокойный отдых остальных войск. Это охранение было тем более необходимо, что район, занятый шведскими войсками, был со всех сторон окружён русскими отрядами.

Нападения Петра I на район расквартирования шведов заставили Карла XII овладеть Веприком, который служил точкой опоры для набегов русской конницы. 6 (17) января 1709 года шведы, после кровопролитного штурма, овладели Веприком, но русская конница продолжала тревожить противника. Вследствие этого Карл XII решил оттеснить русских на восток и, чтобы поставить между ними и собою серьёзную преграду, опустошить район по левому берегу реки Ворсклы. Выполняя намеченный план, Карл XII 27 января (7) февраля занял Опошню, 28 января (8) февраля — Котельву.

Получив сведения о наступлении шведов, Пётр I, находя ещё преждевременным ввязываться в генеральное сражение, приказал: 3 пехотным полкам остаться в Ахтырке и приготовиться к обороне; конному отряду генерал-лейтенанта К. Э. Ренне (10 драгунских полков) перейти из Ахтырки в направлении Белгорода.

8 (19) февраля Карл XII выступил из Котельвы в направлении к Ахтырке и сделав 15 вёрст, достиг деревни Хухры. Не предполагая продолжать своё наступление вглубь России и довольствуясь уже достигнутыми результатами, Карл XII решил вернуться за Ворсклу, начав попутно опустошение местности, прилегавшей к Ворскле. Высланная им 9 (20) февраля разведка выяснила, что Ахтырка занята тремя русскими пехотными полками и что русская конница перешла в Красный Кут. В виду этого Карл XII наметил для возвращения на правый берег Ворсклы кружный путь через Красный Кут, что облегчало снабжение шведской армии продовольствием из местных средств, приводило к опустошению более обширного района и, кроме того, давало возможность отодвинуть ещё далее на восток нашу конницу, перешедшую в Красный Кут.

Ход сражения

10 (21) февраля Карл XII выступил из Хухры против Ренне. Подойдя к Красному Куту, король, находившийся впереди со своею кавалерией, атаковал построившийся за этим местечком в боевой порядок русский авангард (2 драгунских полка генерала Шаумбурга) и вынудил его к отступлению по направлению к Городному, где был Ренне с остальными драгунскими полками. Ренне спешил часть отряда и поставил её за засекою во рву, южнее Городного, а другую, большую часть, расположил севернее селения. Между тем, разгоряченная преследованием быстро отступавшего русского авангарда шведская кавалерия, по мере приближения к Городному растягивалась в глубину и теряла порядок: часть полков опередила главные силы и следовала на плечах отступавших, другая часть отстала и могла подойти к Городному лишь с большим запозданием. Впереди шведской кавалерии двигался король с драбантами и 2 драгунскими полками (Дюкера и Таубе).

Карл XII совершенно забыл о своих обязанностях полководца и, пользуясь удобным случаем, спешил проявить в глазах своих войск пример личной неустрашимости. Приблизившись к Городному и желая охватить русских с обоих флангов, он разделил идущие впереди войска на две части: один драгунский полк составил правую колонну и был направлен южнее селения, а второй полк и драбанты, под личным командованием Карла, составили левую колонну и двинулись в обход селения с севера.

Правая колонна внезапно наткнулась на устроенную Ренне засаду и пришла в расстройство, а прибывшие к русским на помощь несколько эскадронов дали возможность немедленно перейти к преследованию отхлынувшего противника и гнать его вплоть до Красного Кута. Такая же неудача постигла и левую колонну, пытавшуюся атаковать правый фланг русских войск. Шведы, пришедшие в беспорядок, бежали к Красному Куту, оставив короля, увлекшегося рукопашным боем, с небольшой кучкою драбантов. Будучи отрезанным от своих, Карл XII был вынужден искать спасения на соседней мельнице.

Майор русской службы немец Вальтер фон Бок предложил расстрелять краснокутскую мельницу прямой наводкой из трофейных шведских пушек. Однако генерал Ренне отказался расстреливать шведского короля, сказав: «того не позволяет честь русская», за что позднее удостоился похвалы Петра I.

Наступившая темнота и полученные Ренне тревожные донесения о приближении к Городному всей шведской армии заставили его вечером 10 февраля отдать приказ об отступлении к Богодухову. Счастье на этот раз помогло Карлу XII избежать плена.

Вырученный из окружения генералом К. Г. Крузе, шведский король сразу же перешёл в контрнаступление и гнал русских до Городного. 659 русских кавалеристов погибли по дороге от Краснокутска до Городного и ещё 115 — на улицах Городного, где «его величество ворвался в середину русских». Все убитые «были пронзены шпагами драбантов». Шведы же потеряли 132 человека убитыми и ранеными.

Последствия

А. Б. Широкорад пишет, что «Сражение вызвало если не панику, то большое смущение в ставке русского царя в Белгороде. Пётр I оставил армию и отправился в Воронеж укреплять город»[1].

Однако 13 (24) февраля неожиданно наступила оттепель, разлились реки, и Карл XII отступил в Гетманщину.

Князь Б. И. Куракин так оценил исход кампании в Слободской Украине: «неприятель…, поворотясь, и со всем своим большим корпусом войск был во всю зиму аж до полой воды всегда в акциях с корпусом войск под командою его светлости кн. Меншикова, как сначало помяну, в Груне — с полковником Шевалее, под Опошнею — с генералом маиором Шамбурхом, в Красном Куте — с ним же, Шамбурхом, в Городном — с генералом порутчиком Реном, где с великим потерянием и стыдом отшёл, и потом стала вода великая…»[2].

Перед отступлением Карл XII приказал, «в устрашение скифам и для опровержения сомнений в неодолимости шведской армии», сжечь Красный Кут, а мирных жителей выгнать на мороз раздетыми. Многие краснокутцы (в основном старики, женщины и дети, так как краснокутская сотня была в армии), названные «скифами», не имея, где укрыться, «поморозились». Многие умерли.

Напишите отзыв о статье "Сражение у Красного Кута"

Литература

Примечания

  1. Широкорад А. Б. [www.e-reading.ws/chapter.php/1006982/12/Shirokorad_-_Mify_i_realii_Poltavskoy_bitvy.html Зимняя кампания короля Карла (Гл. 12)] // Мифы и реалии Полтавской битвы. — М.: АСТ, 2010. — 344 с. — (Неизвестные войны). — ISBN 978-5-17-061559-9.
  2. Куракин Ф. А. [memoirs.ru/texts/KRSH_890.htm Русско-шведская война. Записки. 1700—1710] // Архив кн. Ф. А. Куракина / Изд. ред. «Русской старины», под ред. М. И. Семевского. — СПб.: Тип. В. C. Балашева, 1890. — Т. 1. — С. 291—328. — 387 с. — ISBN 978-5-517-88666-8.

Отрывок, характеризующий Сражение у Красного Кута


На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.