Сражение у Матансаса

Сражение у Матансаса
Основной конфликт: Восьмидесятилетняя война
Матансас расположен к востоку от Гаваны
Дата	7 сентября - 8 сентября 1628 года
Место	Матансас, Куба
Итог	победа голландцев
Противники
Республика Соединенных провинций Испания
Командующие
Пит Питерсон Хайн Витт, Витте Корнелисзон де Хуан де Бенавидес Басан
Силы сторон
31 корабль 21 корабль
Потери
нет 16 кораблей захвачено

Сражение у Матансаса — морской бой между испанским и голландскими флотами в районе города Матансас (Куба) в 1628 году в рамках Восьмидесятилетней войны. В результате боя голландцы смогли одержать победу и захватить испанский флот с серебром.

Планы голландцев

В 1628 году адмирал Пит Питерсон Хайн во главе голландского флота прибыл в Карибское море с задачей захватить испанский флот с сокровищами, груженный серебром из американских колоний. К Хайну присоединились суда адмирала Хендрика Лонка и эскадра вице-адмирала Йоста Банкерта.

Хронология сражения

22 мая 1628 года

Большой голландский флот покинул остров Тексел и незаметно для португальцев — союзников испанцев — направился в Бразилию. Адмирал Хайн не подозревал, что испанцы знали о его намерениях.

Одна эскадра из 12 судов (всего 180 пушек) под командованием Дирека Сименса отправилась к берегам Пернамбуку, в северо-восточной части Бразилии, и захватила по пути несколько кораблей с сахаром. Вторая эскадра, также состоявшая из 12 кораблей, ещё лучше вооруженных, под командованием Петера Адрианса вышла из города Флиссинген (провинция Зеландия). Адрианс получил приказ находиться в водах Вест-Индии и атаковать испанские корабли из Гондураса и Мексики. Эти эскадры, тем не менее, были ничто по сравнению с главной силой Голландской Вест-Индской компании, состоявшей из 31 корабля. В целом, Голландская Вест-Индская компания располагала 65 кораблями в регионе.

Состав голландского флота, командующий — адмирал Пит Питерсон Хайн (31 корабль):

• Amsterdam — капитан адмирал Витте де Витт (625 тонн, 22 48-фунтовых и 30 25-фунтовых орудия)
• Hollandse Tuin — капитан адмирал Хендрик Лонк (500 тонн)
• Neptunus — вице-адмирал Йост Банкерт
• Utrecht — контр-адмирал Корнелис Мелкмейт
• Hollandia
• Gelderland
• Provincie Utrecht
• Witte Leeuw
• Zwarte Leeuw
• Rode Leeuw
• Vergulde Valk
• Haarlem
• Pinas
• Tijger
• Gouden Zon
• Dordrecht
• Monnickendam
• Griffioen
• Gouden Leeuw

Барки:

• Muiden
• Naarden
• Eenhoorn
• Zwarte Ruiter
• Langebark
• Postpaard
• Oud-Vlissingen
• Tijger
• Ooievaar
• Dolfijn
• Vos

10 июля 1628 года

Голландская эскадра сделала остановку на острове Сент-Винсент. Здесь голландцы пополнили запасы воды и продовольствия. На острове не оказалось мяса, поэтому они решили отправиться на остров Ислас-Бланка, где было много коз. Когда флот уже покидал остров, обнаружилась пропажа юнги. Они попытались найти заблудившегося юношу, но безрезультатно. Через некоторое время на остров прибыли испанские каперы и обнаружили голландского юнгу. Он был допрошен и арестован, а судно продолжило своё путешествие в Гайану, где юнга был пересажен на корабль, следовавший в Картахену. Здесь он был допрошен и выдал всю имевшуюся у него информацию. Таким образом, испанцы были проинформированы о планах голландцев атаковать «серебряный флот». Питу Хайну повезло, что новость об этом не достигла Веракрус, и флот с серебром не изменил свой маршрут. Между тем, эскадра Петера Адрианса, что находилась в водах Вест-Индии, столкнулась с проблемами на острове Гренада. Во время рыбалки 16 членов экипажа были убиты туземцами. Разведка голландцами медного порта Сантьяго-де-Куба не дала результата. Эскадра продолжила путешествие вдоль побережья Кубы вокруг мыса Антонио.

21 июля 1628 года

Испанский «серебряный флот» отбыл из Мексики. Он включал в себя 30 грузовых судов и 5 галеонов и находился под командованием адмирала дона Хуана де Беневидес-и-Басана. Сразу после отплытия из Веракрус флот стали преследовать неудачи. Не далеко от берега испанцы были застигнуты бурей с севера. Флагман был вынесен на мель, остальные суда вернулись в порт. Некоторые корабли были повреждены столь серьезно, что не смогли продолжить путь.

Состав испанского флота, командующий — адмирал Хуан де Беневидес-и-Басан (21 судно):

• Santa Ana Maria — капитан Петер Франц (впоследствии села на мель на юго-восточном побережье Ирландии)
• Santa Gertrudis — капитан Бальтасар де Амескита (впоследствии доставлен в Англию и продан)
• San Juan Bautista — капитан Алонсо де Айспуру (сожжен)
• Santa Lucia de van Guerra (приведен как трофей в устье Шельды, переименован в Middelburg и включен в состав голландского флота)
• Nuestra Señora de la Antigua — капитан Франсиско Ортуно
• Nuestra Señora de la Concepcion
• Nuestra Señora de la Antigua
• ещё 14 неизвестных кораблей.

27 июля 1628 года

Пит Хайн во главе единой эскадры из 31 кораблей достиг мыса Тибурон у острова Гаити. Оттуда голландцы отправились на остров Исла-де-Пинос.

31 июля 1628 года

Эскадра Петера Адрианса встретила два испанских галеона с серебром. Они шли недалеко от побережья Кубы и пытались таким путём достичь гавани Гаваны. Испанцы были перехвачены Leeuwin — лучшим парусником голландского флота. Во время атаки он сел на мель и был сильно поврежден огнём испанских кораблей. Наконец, голландцам удалось поджечь оба галеона. Один из них был так сильно поврежден, что было принято решение перенести драгоценный груз на другое судно, а сам корабль затопить. Все произошло очень быстро, поскольку голландцы ждали прихода других испанских кораблей. Все это было неизвестно Хайну, так же как и то, что испанцы знают о его присутствии в регионе.

3 августа 1628 года

Во время плавания Хайна в районе мыса Тибурон голландцы увидели 2 парусника. Сначала их приняли за испанский конвой, однако по приближении выяснилось, что это голландские суда Rode Leeuw и Pinas из Амстердама. Два парусника присоединились к флоту Хайна.

5 августа 1628 года

Голландские корабли прибыли к мысу Сан-Антонио и встали на якорь до 10 августа. Поскольку курс кораблей из Новой Испании проходил севернее, Пит Хайн пошел к островам Тортугас к западу от Флорида-Кис. Там местные рыбаки рассказали, что флот из Новой Испании может прийти в любой момент. Но из-за непредвиденных обстоятельств на самом деле это произошло только через три недели.

8 августа 1628 года

Испанский «серебряный флот» из Мексики вновь покинул Веракрус. Ряды испанцев сократились до одиннадцати грузовых судов и четырёх галеонов. Груз с кораблей, оставленных в порту, был распределен между другими судами, в том числе военными. Это означало, что военные корабли были загружены столь плотно, что пришлось снять часть вооружения.

21 августа 1628 года

Голландский флот встретил два испанских корабля, приняв их за флот из Новой Испании. Однако выяснилось, что замеченные корабли — лишь посыльные суда губернатора Гаваны.

22 августа 1628 года

Чтобы проверить новую информацию о курсе испанского «серебряного флота», голландцы отправились к северному побережью Кубы.

24 августа 1628 года

Голландцы прибыли в Гавану. Замок Эль-Морро был виден издалека, и Хайн старался не попасть в поле его обстрела. Кроме того, сильное восточное течение от Больших Антильских островов относило корабли в сторону от Гаваны, и флот оказался в бухте Матансаса. Пока главные силы флота боролись со штормовой погодой, Хайн отправил разведчиков оценить обстановку.

27 августа 1628 года

Примерно в это же день Хайн провел военный совет, на котором было предложено остановить экспедицию и плыть обратно в Европу.

28 августа 1628 года

Голландцы обнаружили ещё один испанский корабль. Капитан де Витт попросил разрешение атаковать и получил его от Хайна. Корабль с 50 матросами был захвачен. Моряки были доставлены на флагман и допрошены. Выяснилось, что этот корабль был отправлен губернатором Гаваны с задачей предупредить испанский «серебряный флот» об угрозе. В результате голландцы не стали возвращаться в Европу и продолжили поход. От испанских моряков они узнали, что голландский флот был замечен фортом Эль-Морро и что сам форт имел от 400 до 500 солдат и 70 орудий. Хайн решил перехватить испанский флот, прежде чем он смог бы войти в укрепленную гавань Гаваны.

7 сентября 1628 года

На рассвете на горизонте были замечены паруса. Оказалось, это подошедшая эскадра Банкерта: Neptunus, De Goude Sonne, De Goude Leeuw, Dolphijn и Postpaert. Наконец, голландский флот объединился.

8 сентября 1628 года

Ночью часовой Witte Leeuw увидел огни шедшего в авангарде испанского флота корабля Nuestra Señora de la Concepcion. К судну были отправлены шлюпы, а капитан захвачен в плен и доставлен на голландский флагман. Когда взошло солнце, около 20 парусников были замечены поблизости. Оказалось, что, не зная о голландском присутствии, они следовали привычным курсом, прямо в руки голландцам.

На большом расстоянии были замечены более крупные испанские корабли. Как только они увидели голландцев, они направились к берегу, пытаясь добраться до залива Матансас, поскольку адмирал Лонк мог отрезать им путь к Гаване. Единственной доступной гаванью для испанцев стал залив Матансас, но эти воды были неизвестны испанским штурманам. Между тем, голландцы сделали все возможное, чтобы обогнать испанцев и не пустить их в залив.

9 сентября 1628 года

На следующее утро голландский флот также вошел в бухту. Отдельные испанские суда уже сели на мель в незнакомых водах и могли использоваться в бою лишь как стационарная артиллерийская батарея. Испанцы также планировали к прибытию Хайна построить крепость на суше и защитить сокровища там. Войдя в залив, Хайн велел использовать легкие барки и шлюпы, чтобы атаковать флагман испанцев Santa Ana Maria. Экипаж судна, который уже частично бежал в панике, сделал несколько мушкетных залпов, но потом сдался на милость врагу. Так же поступили солдаты остальных испанских судов.

Перенос драгоценного груза с испанских кораблей на голландские занял целую неделю. При этом голландцы торопились, ожидая прихода испанского флота. Но этот флот в это время находился в гавани Картахены. При инвентаризации добычи выяснилось, что Хайну удалось захватить 177,000 фунтов серебра, немного золота, мехов, сундуки с сахаром и т. п. Испанские галеоны были частично разгружены. Хайн взял 4 испанских галеона (Santa Ana Maria, Santa Gertrudis, San Juan Bautista, Nuestra Señora de la Antigua). Все остальные корабли были сожжены или потоплены на месте. Галеон Nuestra Señora de la Antigua была переименован в Santa Lucia.

17 сентября 1628 года

За два часа до восхода флот Хайна покинул бухту. Губернатор Гаваны отправил два корабля к Флориде, чтобы наблюдать за передвижением голландского флота — один с севера, один с юга.

26 сентября 1628 года

Голландский флот взял курс в Европу. По пути адмирал Хайн написал письмо в Амстердам с изложением обстоятельств боя.

14 ноября 1628 года

Новость о захваченном серебре дошла до Роттердама.

4 декабря 1628 года

Голландский флот вернулся домой. По пути Хайн потерял несколько кораблей в бурях, а также немало моряков, умерших от цинги.

Последствия

В результате сражения голландцы захватили груз серебра, позволивший содержать голландскую армию в течение восьми месяцев, что позволяет им захватывать крепость Хертогенбос, а кредиторы экспедиции Хайна получили дивиденды в размере 50 % за год. Хайн вернулся в Нидерланды в 1629 году, где он был встречен как герой. Приветствуя толпы ликующих, он стоял на балконе ратуши Лейдена и заметил мэру города: «Теперь они хвалят меня, когда я сорвал куш без малейшей опасности, а раньше, когда я рисковал своей жизнью в боевой обстановке, они делали вид, что меня не существует». Хайн был первым и последним адмиралом, захватившим столь серьезную часть испанского «серебряного флота», который всегда тщательно защищался.

Отрывок, характеризующий Сражение у Матансаса

Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.