Сражение у Ниссы

Сражение у Ниссы
Основной конфликт: Великая Турецкая война
Дата	24 сентября 1689
Место	Ниш, южная Сербия
Итог	победа австрийцев
Противники
Священная Римская империя Священная Римская империя Османская империя Османская империя
Командующие
Людвиг Баденский Арад-паша
Силы сторон
16 000 неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Сражение у Ниссы — сражение, состоявшееся 24 сентября 1689 года в ходе Великой Турецкой войны у сербского города Нисса (современный Ниш) между армиями Священной Римской и Османской империй. Закончилось решительной победой имперской армии, одержанной после замечательного тактического обхода турецких позиций.

Предыстория

В 1688 году герцог Лотарингский и граф Ветерани взяли у турок Белград и Оршову, снова заняв Трансильванию. Кампания 1689 года была открыта в Сербии. Имперская армия под командованием маркграфа Людвига Баденского разбила 30 августа турок при Патачине. Сераскир Арад-паша собрав своё потрепанное войско и получив подкрепления занял с армией в 40 000 человек укрепления ниже Ниссы. Имперские войска приблизясь к укреплениям, 22 сентября узнали, что турецкая армия готовится дать сражения на своих позиция, но при этом, её тылы ещё не до конца устроены. Тем не менее позиция турок была очень сильна. Фронт прикрывали многочисленные батареи. Левый её фланг упирался в реку Нисса, а правый в высоту, господствующую над округой и занятую албанскими стрелками. Эта высота в сторону фронта и фланга была очень крута, в то же время, её тыльная сторона уступами превращалась в долину.

23 сентября Людвиг Баденский с 17 000 армией приблизился к турецким позициям. Он оценил ситуацию и понял, что с такими силами у него нет шансов на успех, но недостаток продовольствия угрожал опасностью в случае отступления через опустошенную страну, поэтому он решился на бой и принял за план атаковать господствующую высоту, являвшуюся ключом всей позиции. Чтобы отвлечь турок от главного объекта атаки он приказал со всей поспешностью строить мост через реку, создавая вид намерения переправиться через неё. Всю ночь имперская армия оставалась под ружьем.

Сражение

На рассвете 24 сентября Людвиг Баденский построил свои войска в две линии и двинулся влево, чтобы приблизится к пункту своей атаки, обоз двигался в третьей линии. Построение армии было таково, что между двумя батальонами находились 4 эскадрона и орудия.

Когда головы колонн стали обходить высоту, глазам имперцев предстала долина, которая, по показаниям пленных выводил в тыл турецкого лагеря. Посланный на разведку с 300 всадниками граф Марсильи подтвердил это. Тогда Людвиг Баденский изменил свой план атаки. Он отменил атаку на высоту, а приказал в том же порядке обойти её по долине и напасть на укрепления турок с тыла. Когда войска проходили мимо высоты, по ним был открыт сильный огонь албанцами, занимающими высоту. Тем не менее войска повернули в незанятую долину, в то время как обоз двигался по затруднительной дороге слева, пролегавшей через виноградники. Это обстоятельство, а также опасение расстроить колонны сильно замедляли движение.

Сераскир Арат-паша заметив движение имперцев приказал Боснийскому паше с 3000 кавалерии атаковать хвост колонн. Генерал Ветерани с примерным присутствием духа и неустрашимостью опрокинул неприятеля. Только после этого, опасаясь за свой тыл сераскир приказал начать строить окопы в тылу, и турки занятые этим больше не тревожили колонны противника. В 17 часов головы имперских колонн после трудного перехода стали выходить из долины на равнину и появились в тылу неприятельской позиции.

Маркграф не желая дать времени противнику опомниться решился немедленно ударить по нему. Он хотел укрепить левое крыло войсками из центра второй линии, растянув его до Ниссы, а правым крылом, охватив высоту одновременно атаковать вдруг со всех сторон. Но сераскир не допустил этого, атаковав с большей частью своей конницы выстроившуюся пехоту левого фланга, которая приведены была в колебание. Твердость и примерное мужество графа Гвидо фон Штаремберга, командовавшего двумя драгунскими полками несколько восстановили порядок. Маркграф подоспел на помощь со свежими войсками и большим числом орудий и смог оттеснить турецкую конницу к городу Нисса.

В то же самое время генерал Гейстер с 6-ю батальонами атаковал и овладел высотами, лежащими впереди центра позиции несмотря на упорное сопротивление турок. После этого, оставив там часть войск он примкнул к левому флангу армии.

Правое крыло армии в это время только входило в долину мимо высоты. Видя что албанцы прекратили огонь, фельдмаршал-лейтенант граф де Круа полагая, что сераскир оттянул свои главные силы к угрожаемому тылу, решился немедленно атаковать высоту. Генералы: граф Ветерани, граф Траутмансдорф, полковники: герцог Ганноверский и барон Гушин встали во главе войск и быстрой атакой взяли высоту, отбросив противника в его лагерь. Герцог построил всю свою пехоту на опушке горы и успел ввезти туда несколько орудий, которые открыли огонь по лагерю противника.

Между тем турецкая конницы в третий раз несколькими атаками обрушилась на левое крыло имперской армии, но во всех атаках сама была атакована во фланг гусарами и опрокинута. Сипахи уже хотели обратиться в бегство, но были остановлены залпами янычар, поставленными позади них. В отчаянии, сипахи обратившись против гусар опрокинули их и во весь опор атаковали с фронта и с фланга левое крыло имперской армии. Здесь они были хладнокровно остановлены пехотой Штаремберга и гайдуками Пальфи, а подоспевшая галопом конница Капрары довершила их поражение. Бегущие сипахи наткнулись на янычар, привели их в беспорядок, после чего волнение передалось всему турецкому войску.

Когда герцог Круа заметил, что огонь на левом фланге стал ослабевать, то он общим наступлением правого крыла и центра ещё больше расстроил турок, стесненных между Ниссой, окопами и имперской армией. Усилия сераскира восстановить сражение оказались тщетными. Маркграф направив со всех сторон свою конницу на полчища неверных довершил поражение. Турки избежавшие меча ожесточенных победителей тонули в реке. Оба ганноверских герцога увлеченных пылкой храбростью бросились с двумя драгунскими полками, находящимися под их командованием, в Ниссу, где убили множество неприятелей и вплавь пересекли бы реку, если бы Ветерани не остановил их.

Ночь прекратила сражение и город Нисса был взят имперцами без сопротивления.

Последствия

В бою погибло или утонуло 10 000 турок, остальные бежали. Потери имперцев, по их данным, составили всего 400 человек. Кроме того им достался вражеский лагерь, 4-х месячный запас продовольствия, 40 пушек, много знамен, оружия, амуниции, большое количество лошадей и верблюдов. В Ниссе также они захватили большое количество продовольствия, в котором нуждались больше всего.

Следствием победы у Ниссы было оставление турками Виттиславии и Оршовы, захват австрийцами Сербии и части Албании и обеспечение Верхней Венгрии и Трансильвании. Для удержания за собой Сербии и Албании маркраф Людвиг Баденский оставил фельдмаршал-лейтенанта Пикколомини с частью войска, а сам направился к Видину и 14 октября овладел им штурмом.

Литература

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• Энциклопедия военных и морских наук / Составлена под главной редакцией генерал-лейтенанта Г. А. Леера, заслуженного профессора Николаевской академии Генерального штаба. — СПб.: типография В. Безобразова и К°. — Т. 4.
• Военный энциклопедический лексикон (в 14 томах). Второе исправленное издание под общим руководством М. И. Богдановича. СПб, 1852—1858. Том 9.

Отрывок, характеризующий Сражение у Ниссы

Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…