Сражение у Татищевой

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сражение у Татищевой
Основной конфликт: Крестьянская война 1773—1775
Дата

22 марта (2 апреля1774 года

Место

Татищева крепость

Итог

Поражение повстанцев

Противники
Восставшие:
Яицкие казаки
Оренбургские казаки
Каргалинские татары
Ставропольские калмыки
Башкиры
Мишари
Российская империя
Командующие
Е. И. Пугачёв
А. А. Овчинников
Ф. И. Дербетев
И. Ф. Арапов
П. М. Голицын
П. Д. Мансуров
Ф. Ю. Фрейман
Силы сторон
9000 человек
36 орудий
7000 человек
25 орудий
Потери
более 2500 убитых,

около 4000 раненых и пленных.

141 убитых

516 раненых

Сражение у Татищевой — сражение Крестьянской войны 1773—1775 годов, произошедшее 22 марта (2 апреля1774 года между правительственными войсками и главной армией Емельяна Пугачёва у крепости Татищевой, ставшее первым серьёзным поражением пугачёвцев.





Предыстория

27 сентября (8 октября1773 года года яицкие и илецкие казаки под командованием Пугачёва штурмом взяли крепость Татищеву, находившуюся неподалёку от Оренбурга. Офицеры гарнизона во главе с бригадиром фон Биловым и полковником Елагиным погибли в бою либо были расстреляны казаками после боя, сдавшиеся солдаты приведены к присяге «амператору Петру Фёдоровичу» и переведены в казаки. В течение полугода крепость находилась в руках повстанцев; ею управляли назначенные Пугачёвым атаманы — сперва местный священник Стефан Симеонов, а затем живший здесь ссыльнопоселенец Андрей Шадрин[1].

Во второй половине февраля 1774 года по приказу нового командующего правительственными войсками, направленными на подавление восстания, генерал-аншефа А. И. Бибикова, к осаждённому Оренбургу направлялись два соединения — корпус генерала П. Д. Мансурова со стороны Бузулукской крепости в составе четырёх лёгких полевых команд и Бахмутского гусарского полка и корпус генерала П. М. Голицына, соединившийся в Бугульме с отрядом генерала Фреймана, и продвигавшийся к Оренбургу от Бугуруслана[2].

Пугачёв, находившийся в Яицком городке и занятый осадой его городовой крепости, получил сообщение о приближении правительственных корпусов к занятым отрядами повстанцев Сорочинской и Тоцкой крепостям от атамана Ильи Арапова. Пугачёв немедленно отправил в Сорочинскую атамана Овчинникова с отрядом в 500 яицких казаков c приказом стянуть туда же отряды калмыков Дербетева, а сам поспешил в лагерь главной армии в Берды. Взяв там 1000 человек и 10 пушек, Пугачёв также прибыл в Сорочинскую[3].

6 марта крестьяне деревни Пронкиной в 37 верстах от Сорочинской сообщили пугачёвцам о прибывшем в деревню отряде правительственных войск — это были передовые сводные отряды майора Елагина и полковника Хорвата, в их состав входили две роты гренадёров, две егерские команды, бахмутские и изюмские гусары, чугуевские казаки, карабинеры Архангелогородского полка. Солдаты устали после долгого перехода в условиях тяжелейшей метели, а офицеры скомандовали располагаться на ночлег, не предприняв никаких мер предосторожности. Отряды Овчинникова, Арапова, Речкина и Дербетева под покровом ночной вьюги незаметно подошли к деревне и атаковали спящих. Майор Елагин был убит в ходе начавшейся паники, но затем оставшиеся в живых офицеры сумели собрать солдат для контратаки, вынудив пугачёвцев отступить[4][5].

Пугачёв с Овчинниковым решили отойти к Татищевой крепости, прикрывавшей пути к Оренбургу и Яицкому городку. Пугачёв привел из Бердинского лагеря еще 5000 человек и 20 пушек. Общая численность повстанцев, собранных в Татищевой, по оценке генерала Голицына, была около 9 тысяч человек — из них около 3000 казаков, 2300 башкир, калмыков и татар, 1800 заводских крестьян, а также около 2000 «пехотных» — перешедших на сторону восставших солдат и окрестных крестьян. Артиллерию крепости составляли 36 пушек[6].

Восставшие начали укреплять крепость (в частности, соорудили поверх сгоревших стен политый водой снеговой вал). Пугачёв лично руководил расстановкой орудий и «размерил дистанцию, сколь далеко его пушки», а также отобрал состав орудийной прислуги — были выбраны «самые проворные люди, а правильно показывал стрелять сам Пугачёв». По задумке Пугачёва и Овчинникова, правительственные войска должны были быть атакованы неожиданно, а потому был отдан приказ «чтобы была совершенная в городе тишина, и чтобы люди всячески скрылись, дабы не видно было никово и до тех пор к пушкам и каждому к своей должности не приступать, покуда корпус князя Голицына не подойдет на пушечный выстрел ядром»[7][8].

Сражение

22 марта (2 апреля) к стенам крепости подошёл соединённый корпус генералов Голицына и Мансурова (7000 человек при 25 орудиях). На разведку был выслан разъезд чугуевских казаков, обнаруживший в крепости многочисленных повстанцев. Попытка догнать их не увенчалась успехом, был пленен лишь один казак, сообщивший о составе правительственного корпуса[9]. Задуманный план был нарушен, сражение началось с артиллерийской дуэли, длившейся около 4 часов без успеха для обеих сторон. Голицын начал штурм, в ответ пугачёвцы вышли на вылазку, нарушив ряды атакующих. Повстанцы безуспешно пытались агитировать солдат: «Братцы-солдаты, что вы делаете? Вы идёте драться и убивать свою братью христиан, защищающих истиннаго государя Петра III, который здесь в крепости находится!» Генералы Голицын, Мансуров и Фрейман были вынуждены лично вести солдат в атаку, чтобы привести в порядок расстроенные батальоны. В течение нескольких часов шёл отчаянный бой с переменным успехом. В бой со стороны Голицына был введён последний резерв из сводного батальона Вятского и Томского полков. Генерал Фрейман лично со знаменем 2-го гренадёрского полка бросился в решающую атаку, войска атаковали «по грудь в снегу». Генерал Голицын также шёл в рядах атакующих «с обнажённой шпагой». Наконец, победа стала склоняться на сторону правительственных войск, чугуевские казаки и гусары под командованием Мансурова были направлены перерезать пути отступления восставшим в сторону Илецкого городка и Оренбурга. В этот момент Овчинников уговорил Пугачёва прорываться в Берды к основной армии, пока это было возможно. По воспоминаниям генерала Фреймана, пугачёвцы «в одних рубахах, перевязав белыми платками», отбивая одну атаку за другой, «отважно защищались» и на стенах крепости, и внутри нее уже в то время, когда исход сражения был предрешён[1]. Овчинников продолжал бой, пока не закончились орудийные заряды, а затем с тремя сотнями оставшихся казаков сумел прорваться и отойти к Нижнеозёрной крепости. Войска преследовали повстанцев на протяжении 11 вёрст[10][11].

Потери повстанцев составили 1315 человек убитыми в крепости и 1180 убитых при отступлении, среди которых был и атаман Арапов, около 4 тысяч человек было взято в плен («290 яицких и илецких казаков и более трёх тысяч разнаго сброда…»), из них большое количество раненных, в крепости осталась вся артиллерия и обоз; правительственные же войска потеряли 141 человек убитыми и 516 ранеными[12]. Князь Голицын в своём рапорте А. Бибикову писал: «Дело столь важно было, что я не ожидал такой дерзости и распоряжения в таковых непросвещённых людях в военном ремесле, как есть сии побеждённые бунтовщики»[13].

Итог

Поражение восставших у Татищевой привело к немедленному снятию осады с Оренбурга и к их дальнейшему отступлению[14]. Екатерина II произвела Бибикова в подполковники лейб-гвардии Измайловского полка, генералы Мансуров и Фрейман были награждены орденами Святой Анны, генералу Голицыну было пожаловано имение в Могилёвской губернии. Два офицера, доставившие императрице донесение об одержанной победе, были досрочно произведены в следующие чины, все остальные участники боя, включая солдат, были пожалованы «третным жалованием»[15]. Очередное сражение пугачёвцев с отрядом Голицына состоялось 1 апреля у Сакмарского городка.

Напишите отзыв о статье "Сражение у Татищевой"

Примечания

  1. 1 2 [www.hrono.info/land/russ/tatisheva_krep.html Татищева крепость на сайте «ХРОНОС — всемирная история в интернете»]. Проверено 18 июля 2016.
  2. Дубровин, т.II, 1884, с. 247—265.
  3. Тоёкава, 1996, с. 193—194.
  4. Дубровин, т.II, 1884, с. 294—296.
  5. Тоёкава, 1996, с. 194—195.
  6. Дубровин, т.II, 1884, с. 297.
  7. Мавродин, т.II, 1966, с. 25.
  8. Гребенюк Н.Е., Канд. воен. наук. подполковник. [wars175x.narod.ru/art_pug1.html Артиллерия в крестьянской войне под руководством Е. И. Пугачёва] // Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея. Вып. III. — Л.: Изд-е Артиллерийского исторического музея, 1958. — 428 с.
  9. Дубровин, т.II, 1884, с. 299—300.
  10. Дубровин, т.II, 1884, с. 300—303.
  11. Мавродин, т.II, 1966, с. 26—27.
  12. Дубровин, т.II, 1884, с. 303.
  13. Андрущенко, 1969, с. 52.
  14. Шефов Н. А. Битвы России. — М.: АСТ, 2002. — (Военно-историческая библиотека). — ISBN 5-17-010649-1.
  15. Дубровин, т.II, 1884, с. 303—305.

Литература

  • Андрущенко А. И. Крестьянская война 1773—1775 гг. на Яике, в Приуралье, на Урале и в Сибири. — Москва: Издательство «Наука», 1969. — 360 с. — 3000 экз.
  • Дубровин Н. Ф.. Пугачёв и его сообщники. Эпизод из истории царствования Императрицы Екатерины II. Том II. — Санкт-Петербург: тип. Н. И. Скороходова, 1884. — 424 с.
  • отв.ред. Мавродин В. В.. Крестьянская война в России 1773—1775 годах. Восстание Пугачёва. Том II. — Л.: Издательство Ленинградского университета, 1966. — 512 с. — 2000 экз.
  • Р. В. Овчинников. Следствие и суд над Е.И. Пугачёвым и его сподвижниками. — Москва: Российская академия наук, Ин-т российской истории, 1995. — 272 с. — 500 экз.
  • Тоёкава К.. Оренбург и Оренбургское казачество во время восстания Пугачёва 1773—1774 гг.. — Москва: Археографический центр, 1996. — 248 с. — 1000 экз. — ISBN 5-048-86169-0.
  • Шефов Н. А. Битвы России. — М.: АСТ, 2002. — (Военно-историческая библиотека). — ISBN 5-17-010649-1.

Ссылки

  • [www.hrono.info/land/russ/tatisheva_krep.html Татищева крепость на сайте «ХРОНОС — всемирная история в интернете»]. Редактор Вячеслав Румянцев. Проверено 18 июля 2016.

Отрывок, характеризующий Сражение у Татищевой

Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.