Сражение у Южной Горы

Сражение у Южной Горы
Основной конфликт: Гражданская война в США
Бой в ущелье Фокса, 14 сентября
Дата	14 сентября 1862 года
Место	округ Фредерик, Мериленд
Итог	ничья
Противники
США КША
Командующие
Джордж Макклелан Роберт Ли
Силы сторон
28 000 18 000
Потери
443 убито, 1807 ранено 325 убито, 1560 ранено

Сражение у Южной Горы (англ. Battle of South Mountain), называемое на юге иногда Battle of Boonsboro Gap, произошло 14 сентября 1862, и было частью Мерилендской кампании американской гражданской войны. Всего произошло три сражения в ущельях Южной горы: в Крэмптонском ущелье, в ущелье Тернера и в ущелье Фокса. Генерал Макклелан, командующий Потомакской армией, должен был пройти все три ущелья, преследуя Северовирджинскую армию генерала Ли. Несмотря на неравенство сил, южане сумели задержать Макклелана на целый день.

Предыстория

Южная Гора — название продолжения хребта Блу Ридж на территории Мериленда. Представляет собой естественное препятствие между долиной Хагерстауна, Камберендской долиной и восточной частью Мериленда.

После вторжения генерала Ли в Мериленд копия его приказа, известного как «Приказ 191», детально описывающего перемещение армий, попала в руки Макклеллана. Макклеллан понял, что Ли разделил свои силы, и есть возможность разгромить южан по частям. Чтобы добраться до армии Ли, Макклеллан должен был пройти ущелья Южных Гор. Ли осознал это и отправил дивизию Дэниеля Хилла, чтоб задержать наступление северян в ущельях.

Макклеллан временно свел свои сил в три «крыла»: Правым крылом командовал Эмброуз Бернсайд, в состав крыла входил I корпус (Джозеф Хукер) и IX корпус (Джессе Рено). Это крыло было послано к ущелью Тернера и ущелью Фокса. Левым крылом командовал Уильям Франклин, в состав крыла входил 6 корпус и дивизия Коуча из состава 5-го корпуса. Это крыло было послано к Крэмптонскому ущелью. Центральное крыло под командованием Эдвина Самнера (2 и 12 корпуса) оставалось в резерве.

Днем 13 сентября Джеб Стюарт сообщил Хиллу, что федералы приближаются к Южным горам и попросил одну пехотную бригаду, чтобы прикрыть ущелья. Он сообщал, что в 14:00 федеральная армия отбросила его заслоны в ущелье Катоктинских гор, в семи милях восточнее Южных Гор. Если Макклеллан будет двигаться дальше на Бунсборо, то он выйдет прямо в тыл дивизии Маклоуза, которая окажется отрезана от основных сил. В этой ситуации генерала Ли, по мнению Дугласа Фримана, оставалось только одно — срочно вернуть дивизию Дэниеля Хилла к Южным Горам (которые изначально не предполагалось оборонять) и удерживать Макклеллана, пока не будет взят Харперс-Ферри или хотя бы пока Маклоуз не выйдет из опасного положения.

Ли отправил Хиллу приказ оборонять Ущелье Тернера и вызвал в штаб Лонгстрита. Он объяснил Лонгстриту ситуацию и велел составить бригаду Тумбса в Хагерстауне для охраны обозов, а все остальные части утром 14 сентября отправить на помощь Хиллу в Южные Горы. Лонгстриту не понравилась эта идея. Он сказал, что его люди слишком сильно устанут после марша и едва ли смогут эффективно защищать ущелье, поэтому было бы лучше сконцентрировать армию у Шарпсберга. Но Ли не хотел рисковать дивизией Маклоуза и не стал отступать от своего плана. В 22:00 он отправил Маклоузу предупреждение об опасности и приказал как можно скорее двигаться к Харперс-Ферри, и если не будет распоряжений от Джексона, то как можно скорее идти к Шарпсбергу. Позже ночью Ли получил письмо от Лонгстрита, в котором тот снова предлагал отступить к Шарпсбергу.

Джордж Макклеллан провёл 13 сентября во Фредериксберге, изучая «Специальный приказ 191» и ожидая разведданных от кавалерии Плезантона. Только к вечеру он начал давать распоряжения относительно наступления 14 сентября. По его плану основные силы армии должны были двигаться на Бунсборо и разгромить там армию Ли, а корпус Франклина должен был идти на деблокаду Харперс-Ферри. Приказ Франклину был отправлен в 18:20. Франклину было приказано наступать от Фредерика через Джефферсон и Бёркетсвилль к ущелью Тёрнера, и занять его, если оно свободно. Если оно занято противником, то Франклину надо атаковать, но только после общей федеральной атаки у ущелья Кремптона. Заем он должен был атаковать дивизию Маклоуза и освободить Харперс-Ферри. Затем, соединившись с дивизией Майлза, предполагалось оставить Харперс-Ферри и атаковать тыл противника у ущелья Фокса, если оно ещё не будет занято федеральной армией. Если ущелья уже будут взяты, Франклину полагается идти к Шарпсбергу и отрезать армию Ли от тыла или же помешать Джексону перейти на северный берег Потомака.

Хилл направил к ущелью Тернера бригаду Колкитта и северокаролинскую бригаду Гарланда. 14 сентября около 06:00 Колкитт развернул свои полки в ущелье Тернера, в Гарланд переместился южнее и встал на старой шарпсбергской дороге у фермы Уайза.

Сражение

С самого начала Мерилендской кампании Ли не мог пользоваться лошадью из-за травмы обеих рук, но к утру 14 сентября уже выздоровел настолько, что мог немного ездить верхом. Он отправился в сторону Южных Гор, где ужа началось сражение. В 15:00 он прибыл в Бунсборо, чтобы наблюдать за подходом подкреплений, и здесь увидел проходящую техасскую бригаду. Командир бригады, Джон Белл Худ, находился под арестом после сражения при Булл-Ран из-за конфликта с Эвансом, чем были крайне недовольны техасцы. «Дай нам Худа!» — закричали они, увидев Ли. В ответ Ли приподнял шляпу и сказал: «Вы получите его, джентльмены». Он вызвал к себе Худа и сказал: «Генерал, нам предстоит начать сражение, имея одного из лучших офицеров под арестом. Если вы хотя бы скажете, что сожалеете о произошедшем, я верну вас в дивизию». Худ отказался сожалеть, тогда Ли сказал: «Хорошо, я снимаю с вас арест до конца сражения».

Ущелье Тернера

Генерал-майор Дэниель Хилл имел 5 000 человек на 2 мили фронта, прикрывая ущелья Тернера и Фокса. Бернсайд направил I-й корпус Хукера в направлении на ущелье Тернера. Федеральная «Железная бригада» атаковала бригаду Колкитта у шоссе и отбросила её в горы, но не смогла занять горный проход. Хукер разместил три дивизии (Хетча, Рикеттса и Мида) в миле севернее ущелья. Алабамская бригада Роберта Родса была вынуждена отступить ввиду опасности своей позиции, хотя к ней в усиление подошли дивизия Дэвида Джонса (бригады Кемпера, Дженкинса и Гарнетта) и бригада Натана Эванса. Темнота и сложность местности спасли армию и от разгрома. К началу ночи южане ещё удерживали ущелья.

Ущелье Фокса

К 09:00 бригада Самуэля Гарланда развернулась в Ущелье Фокса. Свой самый крупный полк (5-й северокаролинский полк, 400 человек) он поместил на правом фланге, остальные полки (12-й, 13-й, 20-й и 23-й северокаролинские) растянул влево от 5-го на 1300 метров. Фронт был слишком велик для его бригады, но у Гарланда не оставалось выбора. Бригаду поддерживала алабамская батарея из 4-х орудий, кавалерийский полк и два орудия Джона Пелхама.

В то же самое время, в 09:00, к позициям Гарланда подошла дивизия Джекоба Кокса из федерального IX корпуса. Обнаружив противника, Кокс послал в бой огайскую бригаду Элиакима Скэммона, который решил нанести удары по флангам бригады Гарланда, а затем атаковать центр.

Атака дивизии Джекоба Кокса в 09:00 позволила северянам занять территорию к югу от ущелья. Во время этой атаки подполковник Рутерфорд Хайес из 23-го огайского пока, возглавил фланговый манёвр и был серьёзно ранен. Кокс прорвался через позиции северокаролинцев за каменной стеной, но не смог удержать позицию из-за больших потерь в личном составе, что позволило подкреплениям южан развернуться в ущелье около фермы Дэниеля Уайза. Это была бригада Томаса Дрейтона:

• 15-й южнокаролинский полк
• 50-й джорджианский полк
• 51-й джорджианский полк
• Легион Филипса
• 3-й джорджианский батальон

У Дрейтона было 550 южнокаролинцев и 750 джорджианцев, он разместил из на Старой Шарпсбергской дороге за каменной стеной у дома Уайза. К его позициям вышла федеральная дивизия Уилкокса. Предполагая, что последует общая атака южан, Дрейтон двинул своих людей вперед, но в итоге его бригада оказалась один на один с федеральной дивизией. Эта атака была отбита с тяжёлыми потерями. Отступив обратно за каменную стену, люди Дрейтона некоторое время удерживали позицию, но решительная атака 17-го мичиганского полка заставила отойти джорджианцев Дрейтона. Бригада ещё держалась на позиции, когда подошла свежая федеральная дивизия Самуэля Стерджиса, артиллерия которой быстро заставила отойти артиллеристов Дрейтона (батарею «Jeff Davis artillery»). После этого бригада не выдержала и стала отступать. Только 3-й южнокаролинский батальон Джорджа Джеймса остался на позиции: из его 160 человек выжили только 24.

Бригада Дрейтона была практически уничтожена. 3-й южнокаролинский батальон потерял 85 % своего состава, 50-й джорджианский — три четверти, 51-й джорджианский — половину. Легион Филипса потерял 40 % состава. Всего бригада потеряла 206 человек убитыми, 227 ранеными и 210 пленными.

Рено бросил в бой весь свой корпус, дивизии Стерджиса, Уилкокса и Родмана, но своевременное прибытие техасцев генерала Худа спасло защитников ущелья. Бригады Худа и Лоу подошли с севера, к левому флангу отступающей дивизии Дрейтона и, таким образом, атаковали правый фланг северян, дивизию Родмана.

Техасцы, преодолев одним броском холмистую, поросшую густым лесом местность, вышли прямо в тыл частей Дрейтона и немедленно сформировали боевую линию на западном склоне гряды между ущельями Тернера и Фокса. Противник не заставил себя долго ждать. Силы Бернсайда, перевалив через гору, стали спускаться вниз по склону. В этот момент на юнионистов, уже праздновавших победу, обрушились техасцы, поддержанные миссисипцами Лоу. Как и в случае в Семидневной битвы, Худ приказал своим солдатам не тратя время на ружейную перестрелку атаковать приближающегося врага в штыки. Вид несущихся без единого выстрела мятежников и оглушительный боевой клич техасцев произвели на северян столь сильное впечатление, что по-следние, запаниковав, бросились назад по гребню быстрее, чем спускались. К этому времени наступившая темнота прервала сражение.

Генерал Худ потом писал об этом так:

Мы шли через лес так быстро, как только позволяла местность. С каждым шагом мы приближались к федеральным линиям, которые наступали, воодушевленные успехом и видом наших убитых и раненых. Наконец, я приказал генералу Лоу и полковнику Воффорду, которые командовали бригадами, чтобы их солдаты примкнули штыки, и, когда противник подойдет на 75-100 ярдов, идти в атаку. Все было выполнено моментально, под боевой крик Конфедерации (Confederate yell), и федералы были отброшены в беспорядке, на гору и за гору, и они отступали вверх даже быстрее, чем наступали вниз. Когда наступила ночь, убитые и раненые имелись с обеих сторон, но гора была в наших руках.

В бою погиб сам генерал-майор Джессе Рено и бригадный генерал Сэмуэль Гарланд. Рено погиб прямо на шарпсбергской дороге (сейчас: рено-Монумент-Роуд), на перевале. На месте гибели сейчас установлен памятник.

Крэмптонское ущелье

13 сентября дивизия Мак-Лоуза захватила мерилендские высоты и отрезала Харперс-Ферри от тыла. Утром 14 сентября Макклеллан телеграфировал в Вашингтон, что получил донесение от Майлза. Майлз писал, что мерилендские высоты захвачены, но он надеется продержаться ещё два дня. Корпус Франклина выступил утром из Фредерика и к полудню достиг Бёркиттсвилля, где встретил кавалерию Томаса Манфорда, которая успела возвести укрепления. Франклин развернул дивизию Генри Слокама на правом фланге, а дивизию Уильяма Смита — на левом. Северяне атаковали и легко выбили Манфорда из городка. Манфорд отступил к ущелью Кремптона.

Маклоуз заранее отправил три пехотные бригады, чтобы прикрыть ущелья. Отступив от Бёркиттсвилля, Манфорд соединился с бригадами Пола Семмса и Хоуэлла Кобба. Однако северяне, продолжая наступать, легко сломили сопротивление оборонявшихся и заняли ущелье. Маклоуз потерял 700 человек пленными (в основном — из состава подкреплений из бригады Хоуэлла Кобба), 4 знамени и орудие — на тот момент это была самая крупная потеря пленными в истории Северовирджинской армии.

В 17:20 Франклин сообщил Макклелану, что его войска выдержали тяжёлый бой, но противник слишком силён, и занять ущелья до ночи не получится. Он обещал начать наступление утром. Фактически, Франклин мог бы продолжать наступление к Харперс-Ферри или атаковать Ли у ущелья Тёрнера, но вместо этого он занялся перегруппировкой армии, а затем вернулся в свой штаб, расположенный восточнее ущелья. Впоследствии историк Эдвард Стейкпол писал, что Макклелан всегда переоценивал численность противника, а Франклин в данном случае просто следовал примеру своего командира.

Последствия

На закате Ли приказал своим немногочисленным частям отступить от Южной Горы. Ущелье Крэмптона было потеряно, а позиции в остальных ущельях были ненадежны. Макклален получил шанс разгромить Ли прежде, чем тот соберет свои силы. Из 28 000 задействованных в сражении федералов было потеряно 2 325 (443 убито, 1807 ранено, 75 потеряно). Южане из своих 18 000 потеряли 2 685 человек (325 убито, 1560 ранено, 800 потеряно).

В сражениях за ущелья Тернера и Фокса южане потеряли 1923 человека: 984 в дивизии Хилла, 699 в дивизии Джонса, 24 в дивизии Худа и 210 в бригаде Эванса. Самые тяжелые потери пришлись на бригаду Роудса (61 убитый и 157 раненый) и бригаду Дрейтона (49 убито и 164 ранено). Общие потери пленными и пропавшими без вести в бою за эти ущелья составили 662 человека. В тех же ущельях I корпус потерял 923 человека, а IX — 889.

Сражение у Южной горы подняло упавший было боевой дух Потомакской армии. Газета «New York World» писала, что сражение «остановило волну успехов мятежников» и «сил мятежников надломлены». Ли вынужден был завершить свою мэрилендскую кампанию. Однако, 15 сентября Макклелан не проявил активности, что привело к капитуляции Хаперс-Ферри и позволило генералу Ли собрать свои разрозненные силы под Шарпсбургом, что привело к сражению при Энтитеме 17 сентября.

В сражении был тяжело ранен (и временно выбыл из строя) подполковник 23-го огайского полка, Ратерфорд Хейс, впоследствии — президент США.

Примечания

Комментарии

Ссылки на источники

Литература

• Cooling, B. Franklin. Counter-thrust: From the Peninsula to the Antietam. — U of Nebraska Press, 2007. — 354 p. — ISBN 0803215436.
• Hoptak, John David. The Battle of South Mountain. — The History Press, 2011. — 221 p. — ISBN 1596294019.
• McPherson, James M. Crossroads of Freedom: Antietam, The Battle That Changed the Course of the Civil War. New York: Oxford University Press, 2002. ISBN 0-19-513521-0.

Ссылки

• [www.civilwarhome.com/cramptonsgap.htm Notes on Crampton’s Gap and Antietam By Wm. B. Franklin, Major-General, U.S.V.]
• [civilwardailygazette.com/2012/09/14/the-battles-of-south-mountain-the-day-has-gone-against-us/ The Battles of South Mountain: The Day Has Gone Against Us]
• [www.civilwarhome.com/munfordantietamor.html Рапорт генерала Манфорда]
• [www.civilwar.org/battlefields/southmountain/maps/foxturnersgapsmap.html Сражение за ущелье Тернера и Фокса, карта]
• [www.civilwar.org/battlefields/southmountain/maps/cramptonsgapmap.html Сражение за ущелье Кремптона, карта]

Отрывок, характеризующий Сражение у Южной Горы

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.