Среднеазиатская железная дорога

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Среднеазиатская железная дорога — совокупность железных дорог в Российской империи и СССР, пролегавших по территории Туркменской, Узбекской, Казахской, Киргизской и Таджикской ССР[1].

Среднеазиатская железная дорога (казённая) была образована путём соединения Закаспийской военной железной дороги (завершённой в 1888 году) и Самарканд-Андижанской железнодорожной линии (с ветвями на Ташкент и Маргелан), открытой для движения с 1 мая 1899 года. С 1 марта 1901 года открыта ж. д. линия (Мерв — Кушка). Общее протяжение Среднеазиатской железной дороги по состоянию на 1 января 1905 года составляло 2382 вёрст, в том числе: главная линия Красноводск — Ташкент — 1749 вер., Черняево — Андижан — 306 вер., Мерв — Кушка — 295 вер., Каган — Бухара — 11 вер., Горчаково — Маргелан — 8 в., линий общего пользования — 12 вер.



История

История развития железных дорог на территории Средней Азии берёт начало с 1874 года, когда специальная комиссия признала необходимой постройку железнодорожной линии ОренбургТашкент. Однако позже, исходя из стратегических интересов, решение было изменено: первая стальная магистраль должна была соединить Ташкент с восточным побережьем Каспийского моря — для обеспечения плотной связи Туркестанского и Кавказского регионов.

Строительство Закаспийской военной железной дороги было начато в ноябре 1880 года. Через пять лет, строители достигли Асхабада, в 1886 году — Чарджоу. В мае 1888 года, когда был возведён деревянный мост через Амударью, открылось движение до Самарканда. В 1899 году от станции Урсатьевская (ныне Хаваст) дорога достигла Ташкента, одновременно оттуда же был проведён и участок в Ферганскую долину. Железнодорожно-морская паромная переправа Красноводск — Баку обеспечила кратчайшую бесперевалочную связь дороги с Азербайджанской ж.д..

При Среднеазиатской железной дороге, с конца 1890-х годов до 1908 года, существовала Офицерская железнодорожная школа Железнодорожных войск. Одновременно действовал офицерский курс при Асхабадском железнодорожном техническом училище.

В конце XIX века вновь встал вопрос о строительстве дороги от Ташкента до Оренбурга, к сооружению которой приступили осенью 1900 года одновременно из обоих концов. В январе 1906 Оренбург-Ташкентская железная дорога вступила в строй, соединив Европейскую Россию со Средней Азией. Таким образом, после постройки Оренбургско-Ташкентской ж. д. линии[2] Среднеазиатская ж. д. соединилась с густой сетью железных дорог России.

С 1958 по 1991 годы Среднеазиатская железная дорога объединяла сеть железных дорог Узбекской ССР, Туркменской ССР, Таджикской ССР, частично Киргизской ССР и Казахской ССР. Эксплуатационная длина 6199 км, или 4,4 % протяжённости всей сети железных дорог СССР (1975). Управление располагалось в Ташкенте. Дорога имела 9 отделений: Ташкентское, Хавастское, Ферганское, Бухарское, Душанбинское, Чарджоуское, Марыйское, Ашхабадское и Каракалпакское. Граничила с Западно-казахстанской железной дорогой по станции Бейнеу и с Алма-атинской железной дорогой по станции Ченгельды.

В советский период был построен ряд новых участков дороги:

После распада СССР в 1991 году, Среднеазиатская железная дорога была разделена на участки по государственной принадлежности: из неё образовались Узбекистанская железная дорога, Туркменская железная дорога, Кыргызская железная дорога и Таджикская железная дорога.

Станции стыкования - Бейнеу , Ченгельды.

Напишите отзыв о статье "Среднеазиатская железная дорога"

Примечания

  1. [rrh.agava.ru/encyclopedia/railroads/sredasia.htm Средне-Азиатская железная дорога]
  2. В СССР это была часть Южно-Уральской, Казахской и С. ж. д.

Ссылки по теме

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Среднеазиатская железная дорога

Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.