Бухарские евреи

Бухарские евреи

Численность и ареал
Всего: от 180 000 до 250 000 Израиль Израиль: от 120 000 до 160 000. США США: около 70 000. Европейский союз: от 10 000 до 20 000. Узбекистан Узбекистан: около 9000 (2000 год). Канада Канада: около 1500 Россия Россия около 1000 Таджикистан Таджикистан: около 500
Язык	еврейско-таджикский.
Религия	в основном иудаизм, реже ислам суннитского толка.
Расовый тип	семиты, памиро-ферганская раса, европеоиды.
Происхождение	смешанное

Бухарские евреи (среднеазиатские евреи, бухори, исроил или яхуди) — этноконфессиональная и этнолингвистическая подгруппа еврейской или же иудейской диаспоры; жившая на момент экспансии Российской империи в Средней Азии, в городах Кокандского ханства, Бухарского эмирата и Хивинского ханства; исторически носители бухарско-еврейского диалекта.

Самоназвания, значение и происхождение термина «бухарские евреи»

Термин бухарские евреи означает евреи города Бухары и евреи Бухарского эмирата. Евреи жили не только в Бухарском эмирате, но и в Хивинском ханстве и Кокандском ханстве. Следовательно, употреблялся также общий термин по отношению к евреям Средней Азии — среднеазиатские евреи. Самоназвание евреев Средней Азии было яхуди (иудей), исроил (израиль) и дживут. Окружающее население использовало также древний со времён зороастрийской Сасанидской Персии термин джугут/джухуд/джууд/джээт/джут (от johūd и jahūd).

Одними из первых российских путешественников в Средней Азии, упомянувшими евреев, были:

• Беневени Флорио, руководитель российского посольства в Бухару в 1718—1725 годах от имени царя всея Руси Петра I, который в своих записках «Письма, реляции, журналы» упомянул о евреях в Бухарском ханстве.
• российский офицер пограничник Ефремов Филипп Сергеевич, захваченный в плен в 1774 году и проданный в Бухару, который в своей книге «Странствие Филиппа Ефремова в Киргизской степи, Бухарии, Хиве, Персии, Тибете и Индии и возвращение его оттуда чрез Англию в Россию» упомянул о евреях в Бухарском эмирате.
• горный чиновник Бурнашев Тимофей Степанович, который в своей книге «Путешествие от Сибирской линии до города Бухары в 1794 году и обратно в 1795 году» упомянул о евреях в Бухаре.
• капитан гвардейского генерального штаба Мейендорф Егор Казимирович, участник российского посольства 1820 года во главе с действительным статским советником Негри Александром Федоровичем. Е. К. Мейендорф в своей книге «Путешествие из Оренбурга в Бухару» упомянул о евреях в Хиве и Бухаре, употребляя иногда термин бухарские евреи по отношению к евреям в городе Бухаре.
• дипломат Ханыков Николай Владимирович, участник российского посольства 1841—1842 годов во главе с подполковником К. Ф. Бутеневым. Н. В. Ханыков в своей книге «Описание Бухарского ханства» употребил наряду с термином евреи и термин бухарские евреи.

До присоединения Средней Азии к Российской империи употреблялся также термин евреи-азиаты по отношению к купцам-евреям из Средней Азии. После присоединения (с 1850 года по 1873 год) Средней Азии к Российской империи по отношению к евреям бывшего Кокандского ханства употреблялся термин туземные евреи, а вассального Бухарского эмирата — бухарские евреи. Данные термины имели юридический оттенок. Евреи же вассального Хивинского ханства были насильственно обращены в мусульманство в конце 1700-х годах и через смешанные браки с мусульманами растворились в среде мусульман (туркмен и узбеков) к концу 1800-х — началу 1900-х годов.

После революции 1917 года и крушения Российской империи в 1923 году, началось в 1924 году национально-территориальное размежевания Средней Азии и были организованны национальные республики в составе СССР. 10 февраля 1925 года глава правительства Узбекской ССР Юлдаш Ахунбабаев издал указ о признании евреев Средней Азии этнической группой и, по всей видимости, именно тогда термин бухарские евреи или среднеазиатские евреи закрепился как этническое определение, хотя в паспортах записывались просто евреями. Употреблялся также термин майда миллат, то есть национальное меньшинство.

Во времена Перестройки в СССР начавшейся в 1985 году и после распада СССР в 1991 году, большинство евреев из Средней Азии иммигрировали в США, Канаду, Австрию, Германию и Израиль. В США и Канаде употребляются самоназвания: евреи и Jews, бухарские евреи и Bukharan/Bukharian Jews, Bukharians (бухарцы), Jews of Bukhara (евреи/иудеи Бухары), Bukharian Community (бухарская община). В Израиле: бухарские/бухарцы и бухарим (бухарцы), бухарские евреи, бухарская община и эда бухарит (бухарская община), йеhудей Бухара/яҳудиёни Бухоро (евреи/иудеи Бухары), яhадут Бухара (еврейство Бухары).

Миграционные потоки

С 1827 года первые евреи Бухары из движения Ховевей Цион, основанным духовным лидером Йосефом Маманом, достигают Иерусалима.

С 1868 года до Первой мировой войны, 1500 из 16 тысяч человек, проживавших в районе Бухары, эмигрировали в Иерусалим.

После революции 1917 года в Российской империи, в период между 1920 и 1930 годами, около 4000 бухарских евреев бежали в Палестину через Афганистан и Персию. Около 800 из них были убиты или умерли от голода в дороге.

В 1970-е годы из 17 тысяч бухарских евреев, покинувших Советский Союз, 15,5 тысяч поселились в Израиле, остальные — в США, Канаде и Австрии.

После распада Советского Союза эмиграция усилилась и значительное количество бухарских евреев выехало в Израиль, США, Австрию и другие страны.

Языки общения

Традиционный разговорный язык, называемый бухарским, представляет собой бухарско-еврейскую разновидность самаркандско-бухарского диалекта фарси или еврейский диалект таджикского языка. Другие языки: узбекский и русский, иврит (у репатриантов в Израиле), а также языки стран проживания. Новое поколение в США, Канаде, Европе и Израиле быстро утрачивает узбекский и фарси. Русский продолжает сохраняться как преобладающий язык бухарско-еврейских газет (The Bukharian Times).

Демография

Основные общины

Основные общины были расположены во многих городах среднеазиатских республик: в Узбекистане — Ташкент, Самарканд, Бухара, Навои, Хатырчи, Шахрисабз, Карши, Катта-Курган, Коканд, Андижан, Маргилан, Фергана и др., в Таджикистане — Душанбе, Худжанд и др., в Киргизии — Фрунзе (Бишкек), Ош и др., в Туркменистане — Мерв, Байрамали, Чарджоу и Керки, а также в Казахстане — Чимкент (Шымкент), Джамбул (Тараз), Казалинск и др.

Численность

На основе имеющихся статистических данных о населении Средней Азии число бухарских евреев может быть оценено так:

• в конце 1800-х годов — 16 тысяч,
• в 1910-е годы — 20 тысяч,
• в конце 1920-х — начале 1930-х годов — также 20 тысяч,
• в конце 1950-х годов — 25 тысяч,
• в конце 1960-х — начале 1970-х годов — 30 тысяч человек.

В 1970-е годы около 17 тысяч бухарских евреев выехали из СССР.

На основе переписи 1979 года численность бухарских евреев в Советском Союзе к началу 1980-х годов определяется в 40 тысяч человек. На 1987 год общая численность бухарских евреев в мире (включая третье поколение в Израиле и на Западе) — 85 тысяч, из них около 45 тысяч жили в Советском Союзе, 32 тысячи — в Израиле и около 3 тысяч — в остальных странах.

Сегодня в Израиле существует самая большая община бухарских евреев в мире — около 150 тысяч человек. В США и Канаде живут около 60 тысяч бухарских евреев, 50 тысяч из них в Нью Йорке, где находится самая большая после Израиля община бухарских евреев. Другие живут в разных точках Северной Америки — в Аризоне, Флориде, Калифорнии, Джорджии, Торонто, Монреале и др.

В России по переписи 2002 года 54 человека и 1 житель Украины идентифицировали себя как бухарские евреи.

История

Советское таджикоязычное самоназвание бухарских евреев — яҳудъиён, то есть иудеи. В самостоятельную этноконфессианальную и этнолингвистическую подгруппу они стали формироваться начиная с 1500 года. До этого, иудеи Средней Азии, афганских земель, Ирана и азербайджанских земель представляли собой единую этноконфессианальную и этнолингвистическую группу тюркоязычных и персоязычных иудеев и проживали в существовавшем на этих территориях Тимуридском государстве, официальными языками которого были чагатайский тюрки (прото-узбекский) и персидский. Распад единой этноконфессианальной и этнолингвистической группы тюркоязычных и персоязычных иудеев Тимуридского государства на иранско-восточнокавказских иудеев и среднеазиатско-афганских иудеев, связан с завоеванием Средней Азии в самом начале XVI века у Тимуридов кочевыми узбеками во главе с Мухаммедом Шейбани, пришедшими с севера и основавшие государство Шейбанидов (предок Бухарского и Хивинского ханств). Параллельно с этим, в Иране к власти пришли Сефевиды во главе с Исмаилом I и основали Сефевидское государство. Кочевые узбеки были суннитами, Сефевиды же — шиитами. Сефевиды и Шейбаниды были враждебны друг другу из-за религиозных мировоззрений. Вследствие этого, иудеи государства Шейбанидов и Сефевидского государства потеряли контакты между собой, что привело к процессу формирования двух иудейских подгрупп — иранско-восточнокавказских евреев и среднеазиатско-афганских евреев.

Предыстория

Появление первых иудеев в Средней Азии относится к ахеменидскому периоду. То были древние арамеоязычные и древнеивритоязычные евреи-иудеяне. Иудеянами называют тех евреев, кто возводил своё происхождение от еврейского населения царства Иудея пленённое царём Нововавилонского царства Навуходоносором II и выведенное в Вавилонию. Самоназвание евреев-иудеян было йеhудым (ед.ч. йеhуды), то есть иудеи. Персидский царь Кир II Великий в 539 году до новой эры завоевал Нововавилонское царство и издал декрет об освобождении евреев-иудеян из плена и позволении вернуться на родину в Иудею. Но не все вернулись в Иудею, многие остались из-за неимения земельной собственности и, как показывают [www.eleven.co.il/article/15055 элефантинские папирусы], евреи-иудеяне вербовались в персидскую армию для того, чтобы получить земельные наделы за воинскую службу.

Как известно, Кир II Великий в 530 году до новой эры воевал в Средней Азии с кочевниками массагетами и можно предположить, что именно тогда первые евреи-иудеяне и прибыли в Среднюю Азию в качестве воинов персидской армии. Уже через 47 лет после гибели Кира II Великого, как сказано, в древнеивритоязычной «Книге Эстэр» при персидском царе Ахашвероше евреи-иудеяне имеют организованные общины по всем областям (то есть сатрапиям) персидской державы Ахеменидов. Однако, историчность «Книги Эстэр» сомнительна, но отдельные элементы достоверны, как например; подробное описание быта и обстановки, характер персидского царя Ахашвероша, особенности языка, масса подлинных персидских и зендских имен. В древнеивритоязычном оригинале «Книги Эстэр» сатрапия названа термином медина, и этим же термином названа провинция Иудея (см. Йеhуд Медината) в достоверно исторической древнеивритоязычной «Книге Эзры». Эзра был первосвященником. Если бы не Эзра, то евреи-иудеяне, живущие в персидской державе Ахеменидов, ассимилировались бы и растворились среди окружающих народов, как это произошло с евреями-израильтянами — населением царства Израиль.

Вторая волна переселенцев в Среднюю Азию прибыла через более чем 100 лет после смерти Ахашвероша, при Артаксерксе III, в Гирканию, находившуюся на территории современных юго-западного Туркменистана и северного Ирана.

В 350 году до новой эры Артаксеркс III послал войско против отделившегося Египта и поручил командование одной частью своему доверенному лицу евнуху Багою. Иосиф Флавий рассказывает в произведении «Иудейские древности», что у иерусалимского первосвященника Иоанна был брат Иисус, который был в дружеских отношениях с Багоем. Багой обещал Иисусу достать первосвященство. Уповая на это обещание, Иисус затеял в Храме ссору со своим братом Иоанном; последний страшно рассердился и в гневе своем убил Иисуса. Узнав об этом, Багой в гневе захотел войти в Храм, но евреи оказали ему сопротивление. Однако Багою удалось ворваться в святилище и осквернить Храм. И народ попал в рабство у персов. В произведении «О древности еврейского народа. Против Апиона» Иосиф Флавий говорит о том, что «тысячи и тысячи наших персы увели в Вавилон». Об изгнании евреев при Артаксерксе III Охе известно также из других источников; Солин, Евсевий, Орозий, Синцел. Три последних источника упоминают изгнание евреев в Гирканию на Каспийском море. Лишь Синцел добавляет Вавилон.

Видимо, произошёл серьёзный конфликт между иудеянами и проходящим по их территории персидским войском, и по всей видимости, этот конфликт с некоторыми неточностями описан в «Книге Юдифь», ибо там тоже фигурирует некий евнух Багой.

Бухарское ханство и Хивинское ханство

В начале XVI века вторглись в тимуридскую Среднюю Азию с севера кочевые узбеки во главе с Мухаммедом Шейбани и основали Государство Шейбанидов (предок Бухарского и Хивинского ханств). Параллельно этому в Персии к власти пришли Сефевиды во главе с Исмаилом I. Эти политические события резко ослабили контакты между иудеями Персии и азербайджанских земель с одной стороны и между иудеями Средней Азии и афганских земель с другой стороны, что привело к распаду единой иудейской группы соответствующих регионов на две отдельные подгруппы; иранско-восточнокавказских иудеев и среднеазиатско-афганских иудеев. (В 1747 году в связи с основанием на афганских землях Дурранийской империи среднеазиатско-афганская подгруппа распадётся на афганских иудеев и собственно бухарских иудеев. Иранско-восточнокавказская подгруппа распадётся на иранских иудеев и восточнокавказских иудеев в связи с основанием в 1747 году на азербайджанских землях Азербайджанских ханств).

В 1601-м году власть в Бухарском ханстве перешла от Шейбанидов к Аштарханидам. На рубеже XVI—XVII веков в Бухаре творил поэт уважительно прозванный Хаджейи Бухари (буквально Господин Бухарский; настоящее имя неизвестно), автор «Даниэль-намэ» 1606 года. Примерно в 1620-м году была построена в Бухаре сегодняшняя синагога в махалле кухма.

К 1600-м годам относится литературная деятельность еврейского поэта Элишы Бен Шмуэля Рагиба Самарканди. Его перу принадлежит поэма «Шахзаде ва суфий (Принц и отшельник)» 1680 года. Нисба Самарканди явно свидетельствует о существовании иудейской общины в Самарканде в 1600-х годах.

В 1688—1755 годах жил и творил поэт Яхуди Юсуф Бен Ицхак Бухари, перу которого принадлежит много высокохудожественных и колоритных произведений. В их числе — ряд газелей, большая поэма «Мухаммас», в которой воспевается личность Моисея, а также поэма «Семь братьев» (рассказ о семи мучениках и их матери). Его ученики-поэты Беньямин бен Мишоэль Амин, Узбек, Элиша и Шломо, которых называют общим именем «мулло» (ученый), разрабатывали в персидских поэмах еврейские сюжеты, но также усердно изучали персидскую поэзию. Их поэмы были написаны еврейским шрифтом, и теми же письменами они транскрибировали для бухарских евреев персидских классиков — Низами, Гафиза и других, а также переводили персидскими стихами еврейские стихотворения, например, поэмы [www.eleven.co.il/article/12893 Израиля Нагары].

В 1721-м году в Хивинское и Бухарское ханства, а также в Кокандское ханство (выделившееся из Бухарского ханства в 1709-м году) прибыл Флорио Беневени, посланник царя всея Руси Петра I, который в своих записках упомянул о евреях, указав, что они заняты в окрашивании тканей. В 1740-м году Бухарское ханство и Хивинское ханство (без Кокандского ханства) перешли под контроль (первое — мирным путём, второе — военным) иранского Надыр-шаха. Изначально Надыр-шах, как и его предшественники, относились жестоко к евреям, в угоду ему был устроен погром хамаданских евреев, но затем Надыр-шах стал покровительствовать евреям. Согласно легенде, это произошло благодаря чуду.

В 1743-м году Надыр-шах переселил в свою столицу город Мешхед много еврейских семей из города Казвин, назначив их управлять его казной. До этого в Мешхеде не было еврейской общины, так как там находится Мавзолей Имама Резы и евреям вход в Мешхед тогда был запрещён. Пользуясь покровительством Надыр-шаха, евреи превратили Мешхед в крупный центр международной торговли. Община Мешхеда привлекала переселенцев из других городов Ирана. Еврейские переселенцы прибыли также в Бухару и Самарканд. Профессор Самаркандского государственного университета Рубен Назарьян писал по этому поводу, что, несмотря на запрет проживания евреев в мусульманских кварталах-гузарах, при Надыр-шахе евреи появляются всё-таки в мусульманских гузарах Самарканда.. В гузаре Кош-хаус до 1880-х годов даже действовала синагога.

Итак, Надыр-шах стал покровительствовать евреям; остановил преследования евреев в Персии; переселил евреев в запретный для них прежде шиитский город Мешхед, при том назначив их на почётную должность управления казной; разрешил поселиться в мусульманских гузарах Самарканда и построить там синагогу.

Покровительство Надыр-шаха длилось не долго, ибо он был убит в 1747-м году. После его убийства начались преследования евреев Мешхеда со стороны мусульман. В Бухаре сразу же был убит бухарский Абулфейз-хан из династии Аштарханидов по приказу одного из бухарских военачальников Надыр-шаха по имени Мухаммед Рахимбий из династии Мангытов и фактическая власть в ханстве перешла к нему. При Мангытах в середине 1700-х годах происходит первое массовое насильственное обращение бухарских евреев в ислам и возникает община чала (буквально «ни то, ни сё») — евреев, продолжающих тайно исповедовать иудаизм].

Российский пограничник Филипп Сергеевич Ефремов, захваченный в плен в 1774 году, проданный в Бухару Аталыку Данияр-беку — родственнику узурпатора Мангыта Мухаммеда Рахимбия, и бежавший через 9 лет из Бухары в Санкт-Петербург, упомянул в своей книге о причинах покушения на жизнь Аштарханида Абулфейз-хана бухарским военачальником Надыр-шаха Мухаммедом Рахимбием. Со слов Ф.С. Ефремова ясно то, что покушение произошло вследствие патологического страстного желания овладеть дочерью Абулфейз-хана — женой Надыр-шаха. Упомянутый Ф.С. Ефремовым Мангыт Данияр-бек, посадивший ходжу по имени Абуль Газы, то есть духовное лицо, на ханство в 1758 году после смерти своего родственника Мухаммеда Рахимбия, и выглядит предполагаемым инициатором насильственного обращения евреев в мусульманство, ибо, ни Аштарханид Абд ул-Мумин хан (мальчик правил с 1747 года и удушен был насмерть Мухаммедом Рахимбием в 1751 году), ни Аштарханид Убейдаллах III хан (мальчик правил с 1751 года и разбит был насмерть Мухаммедом Рахимбием в 1753 году), ни Аштарханид Абуль Газы хан (мальчик правил с 1758 года по 1785 год), будучи ханами-марионетками, не имели реальной власти в Бухарском ханстве, о чём пишет сам Филлип Ефремов. Аталык Данияр-бек в 1774 году также подвергал пыткам и Ефремова через насильственное питьё солёной воды, с целью принятия Ефремовым ислама.

Далее Филипп Ефремов сообщает, что в Бухаре проживают «бухарцы, узбеки, хивинцы, киргизцы, персияне и индейцы», жилой фонд представлен мазанками, улицы извилисты и тесны; население он оценивает в 70 тысяч человек. Евреи, по его словам, занимаются ремеслом, проживают «в слободе» и изготовляют шёлк.

После волны насильственного обращения евреев в мусульманство в Бухарском ханстве при Мангытах, в конце 1700-х годов насильственное обращение евреев в мусульманство также происходит и в Хивинском ханстве при династии Кунгратов.

После смерти 1-го Мангыта Мухаммеда Рахимбия и 2-го Мангыта Даниялбия, с 1785-го года Бухарское ханство при 3-м бухарском правителе из династии Мангытов по имени Шахмурад стало называться Бухарский эмират. К правлению Шахмурада (он же эмир Масъум) относится сюжет поэмы «В память Муллы Худайдада, благочестивого» пера Ибрагима ибн Абу л-Хайр на еврейско-таджикском языке, рассказывающий о еврее Худайдаде, который был купцом, муллой (то есть учёным раввином) и которого приказал казнить эмир Масъум за отказ принять ислам. Худайдад принял мученическую смерть за отказ изменить иудейской вере, хотя после его смерти распространялись ложные слухи о том, что Худайдад всё-таки принял ислам. Поэма содержит около 400 двойных линий и занимает около 12 страниц.

Близость по времени хронологических рамок нетерпимости к евреям в Бухарском и Хивинском ханствах и хронологических рамок нетерпимости к евреям в Персии (остановленной Надыр-шахом) наводит на предположение, что нетерпимость к евреям в Хивинском и Бухарском ханстве пришла из Персии. ЭЕЭ и ЕЭБЕ указывают, что данная нетерпимость к евреям в Персии пришла с приходом к власти династии Сефевидов. Некоторое облегчение в положении евреев произошло в правление 5-го Сефевида шаха Аббаса I (умер в 1629 г.). Однако последние годы его правления и главным образом вторая половина 17-го века ознаменовались новыми гонениями. Нетерпимость к евреям в Персии продолжилась и после смерти Абасса I, и при Абассе II (1642—1667), а при преемниках последнего, Сефи II Сулеймане (1666—94), и последнем Сефивиде, Султане-Хоссейне (1694—1722), власть находилась в руках фанатичного шиитского духовенства, которое довело евреев до положения жалких париев. Нетерпимость продолжалась и до воцарения Надыр-шаха, который сам поначалу был нетерпим к евреям в Персии.

В 1793 году в Бухару прибыл из Земли Израиля Рав Йосеф Маман и стал духовным лидером бухарского еврейства. Он ввёл сефардский молитвенный канон вместо персидского, которым пользовались бухарские евреи до этого. Рав Йосеф Маман наладил хорошие отношения с мусульманскими авторитетами и сумел спасти бухарских евреев от различных насильственных бед.

В 1802 году бухарские евреи впервые наладили контакты с русскими евреями, написав им письмо на иврите следующего содержания:

Мир и благословение да ниспадут на голову еврейской общины; шлю вам привет. Я слышал от бухарских купцов, что в городах России имеется много евреев; здесь в Кизиль-Гаре, мы не знаем, от каких евреев вы происходите. Нам, для наших дел, надо бывать в России, но до нас дошли слухи, что там очень притесняют и преследуют евреев; если вы полагаете, что мы не будем терпеть притеснений и убытков, то известите нас. Местные купцы пользуются нашими капиталами для торговли, на условиях компании, но не честно поступают при этом; если вы дадите нам положительный ответ, мы сами будем приезжать за товаром. Напишите нам, а если вы иврита не знаете, то пишите на русском языке, но ивритским шрифтом; здесь имеется переводчик, знакомый с русским языком. Надеемся, что наступит знамение для евреев. Напишите, сколько мы должны платить за пересылку денег из Бухары. На этом заканчиваем. Мир вам, всем чадам вашим и домочадцам. Писал в Бухаре призывающий на Израиль благословение Вениамин С"Т. 9-го Сивана 5562 г. от сотворения мира.

Это письмо получили евреи города Шклов Могилёвской губернии Российской империи. Текст переписки был опубликован в книге «Drischat Zion», вышедшей в Франкфурте-на-Одере в 1806 году. В дальнейшем контакты бухарских евреев с русскими евреями участятся.

В 1820-м году в Бухару прибыло российское посольство. Участник посольства Е. К. Мейендорф в книге «Путешествие из Оренбурга в Бухару» оставил некоторые сведения о евреях Средней Азии, сообщив, что они занимают 800 домов (10 % города) и говорят о себе, что они ушли из Самарканда 700 лет назад. Мейендорф пишет, что наибольшая в Азии еврейская диаспора проживает в Бухаре («в Мешхеде 300 еврейских домов, в Шахрисябзе — 30, в Балхе — столько же, в Самарканде и Герате — только 10, в Хиве — 4, в Бадахшане, Коканде и Кашгаре еврейского населения нет»). При этом в действительности в Самарканде проживало больше евреев, хотя они были рассеянны в мусульманских кварталах. Касательно евреев Хивы известно, что в своём большинстве они были обращены в мусульманство в конце 1700-х годах и поэтому тоже были незаметны. Более того, в третьей главе он сообщает, что по всему государству насчитывалось 4000 евреев. Мейендорф повторяет слова других путешественников о том, что евреи занимаются окрашиванием тканей и изготовлением спиртного. Касательно еврейской диаспоры в городе Ташкенте Майендорф сообщает («Ташкент, в котором минимум 3000 домов, окружен глиняной стеной, пришедшей в упадок, так же как и дома; последние построены гораздо хуже, чем в Бухаре. В Ташкенте десять медресе: три из них выстроены по образцу бухарских. Каналы, выведенные из Чирчика, протекающего в 20 верстах к югу от города, доставляют сюда воду и орошают поля. Ташкентский район производит хлопок и шелк, в то время как в туркестанском их добывается очень мало. Артиллерия ташкентского бека состоит из пушек, навьюченных на верблюдов, как в Персии. Вокруг этого города расположены селения Джетыкент, Сайрам, Карабура, Чимган, Икан и пр. и пр., населенные узбеками. Там встречается лишь небольшое число таджиков и туркестанцев и совсем нет евреев»). Однако, в действительности, в 1820 году уже существовала еврейская община в городе Ташкент, как видно из документов в мэрии города.

В первой половине 1800-х годах вторая волна массовых насильственных обращений в ислам значительно увеличивает число членов общины чала. Остатки общины чала существуют в Средней Азии, в основном в Бухаре, до настоящего времени. Большинство членов её по паспорту являются узбеками. После смерти духовного лидера Йосефа Мамана в 1823-м году бухарские евреи начали переезжать в Землю Израиля.

В городе Бухара евреи проживали отдельно от мусульман в трёх кварталах-махалля: Махалляи-Кухна (Старая махалля), Махалляи-Нав (Новая махалля) и Амиробод (город Эмира). В Самарканде еврейский квартал (Махалляи-Яхудиён) находился в восточной части города. Самаркандская синагога «Канесои Гумбаз», построенная в 1891 году, сохранилась до наших дней. В Бухарском эмирате постройки, принадлежащие евреям по закону должны были быть ниже на пол-аршина, чем соответствующие постройки мусульман, запрещалось покупать землю и дома мусульман, продавать им продукты питания, заниматься земледелием.

Российская империя

После установления российского протектората все запреты и ограничения, существовавшие для евреев Бухарского эмирата, были отменены. Взамен было введено разделение на туземных евреев, сумевших документально подтвердить своё пребывание на территории Туркестанского края‎ на момент российского завоевания и местное происхождение предков и бухарских евреев. Туземные евреи считались российскими подданными, купцам разрешили свободно торговать по всему краю и в крупнейших городах европейской России.

На бухарских евреев, даже если они были ближайшими родственниками официально туземных законы Российской империи не распространялись, они считались иностранцами и были лишены права приобретать землю или недвижимость, открывать собственное дело.

СССР

В 1920-е годы в Узбекской ССР действовал ряд еврейских культурных, научных, образовательных организаций, еврейские колхозы. В 1930-х годах все они были закрыты, бухарско-еврейская интеллигенция репрессирована.

Во время Великой Отечественной Войны до 30.000 бухарских евреев служило в Советской армии. Среди них были летчики, моряки, танкисты, пехотинцы. Из них около 10.000 погибли или пропали без вести.

После войны бухарские евреи были заняты во всех отраслях советской экономики. В 1951 году закрывается последняя школа с преподаванием на бухарско-еврейском языке. Единственным действующим культурным центром оставалась самаркандская синагога «Канесои Гумбаз». Из числа бухарских евреев вышла замечательная плеяда актёров, артистов, композиторов, режиссёров, киноактёров, музыкантов, танцоров, поэтов, писателей, корреспондентов, художников, архитекторов, скульпторов, спортсменов, а также медиков и конечно же, лучшими парикмахерами в советской Средней Азии были бухарско-еврейские мужчины и женщины.

Образование Государства Израиль в 1948 году, и его признание Советским Союзом и установление с ним дипломатических отношений было радостно воспринято бухарскими евреями до тех пор, пока 10 июня 1967 года они не были разорваны по идеологическим социалистическим причинам.

Израиль, Северная Америка, Западная Европа

Шестидневная война разрядила Холодную войну между СССР и США. 10 июня 1968 года, через год после разрыва отношений с Израилем, в ЦК КПСС поступило совместное письмо руководства МИД СССР и КГБ СССР за подписями Громыко и Андропова с предложением разрешить части советским евреям эмигрировать из страны, и в конце 1960-х — начале 1970-х политика Советского Союза в отношении эмиграции в Израиль смягчается. Частичное разрешение эмигрировать привело к усилению диссидентского движения в СССР в рядах отказников. Параллельно в США, в 1974 году была принята поправка Джексона — Вэника с целью давления на СССР по вопросу свободной эмиграции.

Начиная с тех пор и до распада СССР, десятки тысяч бухарских евреев обосновались на исторической родине, образовав общины во многих городах государства Израиль.

Во времена Перестройки в СССР начавшейся в 1985 году и после распада СССР в 1991 году, около 60000 бухарских евреев поселились в Северной Америке. Небольшие общины бухарских евреев существуют также и в Западной Европе.

Независимые республики СНГ

РФ, Казахстан, Узбекистан, Кыргызстан, Таджикистан и Туркменистан имеют дипломатические отношения с государством Израиль.

Традиционные занятия

Основными традиционными занятиями евреев в Бухарском эмирате были окраска шерсти и ткани, а также мелкая торговля, а туземных же евреев Русского Туркестана также и крупная торговля (бизнес).

Название красильщиков кабудгари происходит от таджикского кабуд — синий. Краски изготавливались самостоятельно и секреты их производства передавались из поколения в поколение. Среди мусульман эмирата даже выражение: «идти к еврею» означало намерение отдать пряжу для окраски в синий цвет.

Бухарские евреи внесли весомый вклад в развитие музыкальной культуры и танцевального искусства оседлых народов Средней Азии.

Парикмахерское дело являлось почти монополией ташкентских евреев с 1950-х по 1980-е годы, среди которых были как и таджикоязычные и узбекоязычные среднеазиатские евреи, так и русские евреи из Российской империи и европейской части СССР.

См. также

• Шашмаком.

Ссылки

• Статья [www.eleven.co.il/article/10799 «Бухарские евреи»] в Электронной еврейской энциклопедии.
• ЕВРЕЙСКИЕ НОВОСТИ ПЕТЕРБУРГА. [news.jeps.ru/kultura/buxarskie-evrei-v-biblioteke-sifriya.html Как одевались бухарские модницы?].
• [costumer.narod.ru/text/sred-asia-kazahst/evreyskiy-kostyum.htm Национальный костюм евреев Средней Азии].
• Фильм 1999 года. Библейская коллекция. [youtube.com/watch?v=8PsyzW3sMsY «Эсфирь Прекрасная»] на YouTube.
• Мосфильм и Ташкентская киностудия. 1955 год. [youtube.com/watch?v=IREJx8GELP8 «Крушение Бухарского эмирата в 1920 году»] на YouTube. (Танцовщицами при дворе эмира были еврейки. Известная танцовщица Михаль Каркиги являлась тётей Марьям Якубовой ставшей народной артисткой Узбекской ССР в 1955 году, известной из фильма «Об этом говорит вся махалля» в роли Ойпоши).
• Узбекфильм. 1960 год. [youtube.com/watch?v=zuyFnXy4qaI «Об этом говорит вся махалля»] на YouTube.
• НТВ. Сталик Ханкишиев. Казан-мангал. [youtube.com/watch?v=H-SBv0FvvTM Бухарско-еврейское блюдо Бахш] на YouTube.
• НТВ. Сталик Ханкишиев. Казан-мангал. [youtube.com/watch?v=RD4ytjN8BSY Рыба с чесноком и кинзой по рецептам бухарских евреев] на YouTube.
• Малика Калонтарова. Лазги. Май 2008 год. [youtube.com/watch?v=lSZ_wZ1UJXc&nohtml5 Советско-американская танцовщица в Таджикистане] на YouTube (тадж.).
• Фируза Джуманиязова. Лазги. 2011 год. [youtube.com/watch?v=BIobIgJh6Ro Узбекистанская певица в Израиле] на YouTube (узб.).
• Владимир Месамед и Татьяна Емельяненко. Видео-лекция 14 октября 2012 года. [youtube.com/watch?v=VgepOXXB53g Бухарские евреи: история и этнография] на YouTube.
• Первый канал. Андрей Малахов. Пусть говорят. 2015 год. [youtube.com/watch?v=zFSvppDMg1k&nohtml5 Восток дело тонкое. В гостях - Малика Калонтарова] на YouTube.

Отрывок, характеризующий Бухарские евреи

Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.