История Болгарии

В древности территория Болгарии была заселена фракийцами, которые в V веке до н. э. создали Одрисское царство. С IV века до н. э. — под властью Македонской державы, с I века н. э. — Древнего Рима (провинции Мёзия и Фракия). Со II по VI век территория Болгарии подвергалась нападениям со стороны многочисленных варварских племён. С 395 года — в составе Византии. В VI—VII веках заселена протоболгарами и славянами. В 681 году хан Аспарух основал Первое Болгарское царство со столицей в Плиске. На всём протяжении истории болгары вели постоянные войны с Византией. Около 865 года князь Борис I принял христианство. При Симеоне I страна пережила «золотой век». В 1018 году Болгария была покорена Византией. В 1186 году государство, известное как Второе Болгарское царство, со столицей в Тырнове было восстановлено. При Иване Асене II (правл. 1218—1241) Болгария снова пережила расцвет. Завоёвана турками в 1396 году. На землях болгар образовано бейлербейство Румелия, центром которого в XVI веке стала София. В середине XVIII века начался подъём национального самосознания болгар. Русско-турецкая война (1877—1878) привела к созданию в 1878 году автономного княжества Болгария. В 1908 году провозглашено независимое Болгарское царство. В двух мировых войнах Болгария выступала на стороне Германии. В 1944 году была свергнута династия Кобургов. После Второй мировой войны начато строительство социализма, страна присоединилась к СЭВ (1949) и Организации Варшавского договора (1955). После отстранения от власти Т. Живкова в 1989 году были начаты рыночные реформы. В 2004 Болгария присоединилась к НАТО, в 2007 году вступила в Европейский союз.

Название страны в форме «Булгария» (греч. Βουλγαρία) впервые упоминается в византийских источниках. В болгарских памятниках Болгария фигурирует под названием въ блъгарѣхъ — «земля, населённая болгарами». За пределами страны Болгария была также известна как Загория, Загоре, Загора. После присвоения Симеоном титула царя в болгарских правовых документах получило распространение название «болгарское царство», реже — «держава» (ст.-слав. Блъгарско царство/дръжава).

Дославянский период

Первые люди на территории Болгарии обитали со времён раннего палеолита (около 200 тысяч лет назад). В эпоху среднего неолита на территории Болгарии существовала культура Караново-I. В III тысячелетии до н. э. в южных и западных районах Болгарии проживала группа земледельческих племён, имевших небольшие поселения на равнинах. Такая же культура существовала на территории Сербии и Румынии. Вторая группа племён, более поздняя, известна по находкам в Южной Болгарии и на территории Греции. Поселения этих людей, состоящие из 30—50 жилищ, и укреплённые земляными валами или каменными стенами, располагались вблизи водоёмов. Своеобразная глиняная посуда этой культуры имеет сходство с посудой некоторых мест в Малой Азии. К концу неолита в центральной и восточной Болгарии распространилась культура (с большими глинобитными жилищами), схожая с трипольской культурой Украины. В эпоху медного века территория страны входила в состав культуры Восточного Средиземноморья, культур Криводол-Селькуца и Коджадермен-Гумельница-Караново VI, в южных районах существовал центр металлургии. Население этого периода занималось земледелием, скотоводством, а также виноградарством. Обнаружены остатки сёл медно-каменного века, культурный слой которых достигает 12 метров. Эти селения, существовавшие на протяжении нескольких тысяч лет, состояли из 20—100 жилищ. К бронзовому веку относится Вылчитрынский клад золотых изделий.

Фракийцы

Ко II—I тысячелетиям до н. э. относится период формирования фракийской народности, населявшей территорию Болгарии. Фракийцы занимались земледелием (сеяли пшеницу, ячмень, рожь, просо, коноплю, лён; выращивали фрукты и овощи), скотоводством (коневодством, овцеводством), торговлей, ремёслами, в том числе изготовлением оружия. В V—IV веках до н. э. фракийская культура пережила расцвет. В VIII—VII веках до н. э. фракийские области подверглись греческой колонизации. На побережье Чёрного моря возникли города (полисы): Анхиал, Месамбрия, Аполлония, Дионисополь, Одесс. Связи городов с округой способствовала эллинизации фракийского населения. В среде фракийцев выделилась знать, появилось рабовладение. В VI—V веках до н. э. фракийское племя одризов создало Одрисское царство, которому подчинилось большинство рядом расположенных греческих колоний. Главным городом одризов был Ускудама (ныне турецкий Эдирне). Столицей одрисского царя Севта III был город Севтополь. Одрисская знать оказалась в значительной мере эллинизирована. Расцвет Одрисской державы пришёлся на V век до н. э., одрисского искусства — на IV — начало III века до н. э. К этому времени относится появление Казанлыкской гробницы и Панагюриштского золотого клада. В IV веке Одрисское царство вошло в состав Македонской державы, которая вскоре развалилась. На месте фракийского поселения македонцы построили крупнейший город Филиппополь (ныне Пловдив). В условиях войн с греческими городами фракийские земли оказались в упадке. В 280 году до н. э. фракийские земли подверглись вторжению кельтов, которые создали собственную державу от Днестра до Эгейского моря. В результате восстания 214/213 года фракийцы восстановили свою независимость.

Римское владычество

Во II веке до н. э. римляне подчинили часть фракийских земель, а после восстания 44 года н. э. — всё Одрисское царство, территория которого была включена в римские провинции Мёзия и Фракия. Небольшая часть территории Болгарии вошла в провинцию Малая Скифия. В начале нашей эры на Балканы проникло христианство. Римская власть во Фракии опиралась на местную знать, которая приобрела римское гражданство. В римский период города располагались в основном на побережье Чёрного моря и Дуная. Римляне основали новые города, в том числе Маркианополь и Никополь на Росице. На месте римских лагерей, разбитых в Мёзии, возникали укреплённые города, в том числе Абритус и Монтана. Во II веке развитие получили старые поселения фракийцев, превратившиеся в центры рабовладения: Сердика, Пауталия, Берое. Широкое применение рабского труда нашлось на рудниках, где добывались полезные ископаемые. Земледельцы Мёзии в большинстве своём являлись свободными крестьянами, которые несли рекрутскую повинность. Расцвет балканских провинций Рима пришёлся на 170—230-е годы. Внутренние районы к северу от гор Стара-Планины в большинстве своём были полностью романизированы. На побережье Чёрного моря население вблизи греческих городов оставалось эллинизированным. Фракийская культура сохранялась в сельских районах к югу от Стара-Планины. К приходу славян в первой половине VI века фракийцы как народ исчезли. После раздела Римской империи в 395 году территория Болгария оказалась под властью Византии. Рабы постепенно слились с колонами. В 364 году население Фракии, оказавшееся в тяжёлом положении, участвовало в восстании Прокопия. В VI веке язычество было поставлено вне закона. В V веке с периодичностью раз в пять-шесть лет происходили нашествия гуннов, готов, протоболгар. При Юстиниане I в VI веке вдоль Дуная были построены оборонительные укрепления для защиты от варваров.

Средние века

Переселение славян и протоболгар

См. также: Переселение славян на Балканы

Переселение славян на Балканы явилось завершающим этапом Великого переселения народов. Славяне под именем антов совершили первый набег на Византию между 518 и 527 годом. В дальнейшем славяне, часто вместе с аварами, продолжали совершать из Дакии нападения на Византию, доходя почти до Константинополя. Во время похода 550/551 года славяне впервые остались зимовать во владениях Византии. С этого времени началось массовое переселение славян на земли Византии. Основным местом переправы через Дунай для «дакийских» славян служил район Железных ворот. В 626 году авары вместе с подвластными им славянами и протоболгарами предприняли осаду Константинополя, которая закончилась их поражением. После этого Аварский каганат ушёл с исторической сцены Балкан, потеряв власть над славянами к югу от Дуная. В первой половине VII века славяне на Балканах объединялись в так называемые славинии, одна из которых называлась «Семь родов». На новом месте славяне перешли от пережитков родовой общины к соседской. Этот вид производственных отношений заменил собою ранее существовавший здесь колонат. Рабство у славян оставалось не развито. Славянская знать со временем установила связи с Византией, приобщалась к греческой культуре. С 580-х до 670-х годов балканские славяне предприняли пять попыток захватить Фессалонику, надеясь превратить этот город в политический центр своего будущего государственного объединения. Однако они были разбиты византийским войском, и частично переселены в Малую Азию. На новых землях славян Византия учредила фемы. Так, к 685 году возникла фема Фракия. К северу от Стара-Планины дославянские топонимы со временем почти полностью исчезли. Фракийская культура, вероятно, была унаследована болгарской народностью в основном к югу от Стара-Планины, и уступала по своему влиянию византийской культуре. В результате ассимиляции фракийцев славянами восторжествовал язык народа-победителя — славян.

Протоболгары по происхождению были тюрками, выходцами из Центральной Азии. Впервые они упоминаются в IV веке, когда местами их обитания были Северный Кавказ, Закавказье и Приазовье. Часть протоболгар в конце IV века вместе с гуннами мигрировала в Паннонию. В 540-х — 550-х годах они стали часто совершать набеги на Византию, иногда вместе со славянами. По византийским источникам того времени протоболгары-кочевники были известны под названием «булгары». В Приазовье в 632 году протоболгары во главе с Кубратом создали военно-политическое объединение, названное византийцами «Великой Болгарией». После смерти Кубрата это объединение распалось, его сын Аспарух вместе с частью протоболгар отступил от хазарского войска к устью Дуная.

Первое Болгарское царство

В августе 680 года византийский император Константин IV был разбит Аспарухом в Онгальской битве. Затем болгары переправились через Дунай и расселились в Мизию. После последовавших затем набегов протоболгар на византийские владения, император был вынужден в 681 году заключить с ними мир и и обязался платить ежегодную дань. Заключение договора означало признание Византией болгарского государства во главе с ханом Аспарухом. По сообщению византийского историка Феофана Исповедника, протоболгары покорили Союз семи славянских племён и северян и поселили их на восток, а остальных славян, обложив данью, поселили к югу и к западу. В «Лексиконе» византийского историка Иоанна Зонары XII века Болгарское государство называлось «Славиния Болгария». Это государство в самом начале своего существования располагалось между Железными воротами на западе и Чёрным морем на востоке, и горами Стара-Планина на юге и левобережьем Дуная на севере (скорее всего до Карпат и Днестра). В 705 году Византий уступила болгарам область «Загорию» (ныне Старозагорский, Чирпанский и Ямбольский районы). Археологические данные свидетельствуют о расселении протоболгар преимущественно в Добрудже. Столица их государства, возникшая как укреплённый аул, разместилась на месте славянской Плиски. Славяне, признав власть протоболгар, стали принимать участие в военных походах протоболгар в качестве пехоты. Взимаемая со славян и протоболгар дань (в основном продукты земледелия и скотоводства) сбывалась протоболгарской знатью в Византию в обмен на предметы роскоши. В IX веке протоболгары ещё сохраняли кочевой и полукочевой быт. Со временем они перешли к пастушеству и оседлому образу жизни, и слились со славянским этническим большинством. При хане Омуртаге, гонителе христиан, разделение Болгарии на протоболгарское ядро и славинии было заменено на комитаты. Он отстроил разрушенную византийцами Плиску. Сыновья хана Звиница и Енравота носили славянские имена. После уничтожения Аварского каганата в первой половине IX века территории Восточной Венгрии, Средней и Восточной Словакии, Подкарпатской Руси вошли в состав Болгарского государства. Хан Пресиан (ум. 852) присоединил территории Средней и Южной Македонии, на которых проживали славянские племена драгувитов, берзитов, а также стримонцев. Эти племена вместе с населением Драгувитии, Берзитии, безымянных Славиний в Северной Фракии, а также племенами смолен и тимочан (к первой половине IX века) приняли участие в этногенезе болгарской народности. При Пресиане с 839 по 842 год произошло первое сражение в череде болгаро-сербских войн, закончившееся победой сербского князя Властимира. Титул болгарских правителей звучал как «хан сюбиги» (в значении «вождь войска»). Представители высшей протоболгарской знати назывались «боиладами/болиадами», «боилами» (или «болярами» — более поздним термином), остальные — «багаинами». По приказу хана Крума были составлены первые законы. В начале VIII века на основе норм обычного права сложился «Земледельческий закон». В IX веке, уже после принятия христианства, появился «Закон судный людем». Сведения о рабах, занятых в земледелии или в ремёслах, в конце VII — первой половине IX века почти отсутствуют.

Принятие христианства и «золотой век»

См. также: Золотой век Симеона

В 863 году с вторжением византийского войска Борис I (ум. 889) вынужден был заключить мир, по которому он сохранял Загору, отказывался от черноморских городов и обязывался принять христианство. В 864 году началось крещение болгар. В 865 году произошёл мятеж знати (преимущественно протоболгарского происхождения) с целью свергнуть Бориса и вернуться к тюркской религии. Мятеж закончился победой Бориса и истреблением 52 знатных семей, участвовавших в мятеже. Болгарская церковь была устроена как архиепископия. На церковном соборе Византии в 879—880 годах болгарской церкви, в условиях борьбы между Византией и папством за церковное подчинение Болгарии, была предоставлена автокефалия. Резиденция болгарского архиепископа разместилась в Плиске. Церковными священнослужителями в то время были в основном византийцы, литургия совершалась на греческом языке. В конце IX века в Болгарию прибыли ученики Кирилла и Мефодия, изгнанные из Великой Моравии. Ими были основаны культурно-просветительные центры Болгарии — Охридская и Преславская книжные школы. Под влиянием греческой письменности, которая употреблялась в Болгарии до начала X века, славянская азбука сблизилась с начертанием греческих букв, результатом чего стало появление новой славянской письменности — кириллицы. Древнейший памятник кириллицы — надпись Самуила, которая относится к 993 году. В 893 году ученик «солунских братьев» Климент Охридский стал первым славянским епископом в областях Великая и Драгувития. После этого началась замена священнослужителей-греков болгарами и введение в богослужении славянского языка. Церковь способствовала укреплению государственной власти. Так, болгарский книжник первой половины X века Козьма Пресвитер утверждал, что «цари и боляре богом суть учинены». Начиная с Бориса всё население, подвластное болгарским царям, не зависимо от этнической принадлежности называлось «болгарами», куда входили и греки, и армяне, и албанцы и влахи. В 870 году болгарские войска предприняли поход на сербские земли, однако потерпели поражение. С немцами, боровшимися против Великой Моравии, Бориса и связывали союзнические отношения. Его преемник Владимир-Расате в 893 году заключил с Германским королевством договор против Великой Моравии. В том же году Владимир-Расате предпринял попытку вернуться к язычеству: начались гонения на христиан, разорения церквей. Вскоре по приказу своего отца, прежде ушедшего в монашество, Владимир-Расате был ослеплён и отправлен в тюрьму. На последнем в средневековой Болгарии «народном собрании» Борис объявил о переносе столицы из Плиски в Пресла́в (основан на рубеже VII—VIII веков и превращён при Омуртаге в крупную крепость), и провозгласил новым князем своего третьего сына Симеона (правл. 893—927), находившегося в монашестве. Симеон прожил в Византии около 10 лет, получил образование в Магнаврской школе. За высокую образованность современники называли его «полугреком». В 894 году Византия отменила льготы для болгарских купцов в Константинополе. В ответ на это Симеон начал войну с Византией, которая, заручившись поддержкой венгров, разгромила болгар. Заключив с византийцами мир, Симеон при поддержке печенегов ударил по венграм. Последние в 896 году ушли в Паннонию, где в 906 году разгромили Великую Моравию. В 907 году по землям Болгарии прошло войско русского князя Олега, организовавшего поход на Царьград. В 897 году Симеон возобновил наступление на византийские земли, которое с периодичностью продолжалось до самой смерти правителя. В 913 году Симеон, домогавшийся власти византийского императора, получил от византийцев титул «василевса болгар». Однако, трон в Константинополе занял армянин Роман Лакапин. Вероятно, в начале 920-х годов Симеон стал величать себя «императором (болгар и) ромеев». В 924 году Симеон присоединил к Болгарии сербские земли. В 927 году болгары потерпели поражение в битве с хорватами, действовавшими в союзе с византийцами. В том же году Симеон скоропостижно умер. Время правления Симеона совпало с расцветом болгарской литературы. На славянский язык, ставший в Болгарии официальным для церкви и государства, были переведены важнейшие памятники церковного значения. Возникла оригинальная литература: «Сказание о буквах» Черноризца Храбра, «Азбучная молитва» Константина Преславского. Во второй половине IX — начале X века завершилось формирование болгарской раннефеодальной народности. Введение единой религии и литературного языка способствовало исчезновению культурных различий между протоболгарами и славянами. «Болгары» как единая этническая общность («язык») всей страны впервые упоминаются в «Сказании о железном кресте» конца IX века. Следы же протоболгар сохранялись аж до XI века. Земельная собственность в Болгарии VII—IX веков имела сходства с соседней Византией: частное землевладение находилось в руках крестьянства или феодалов, общинное — в собственности крестьянских общин («свободники» и «простые люди»), остальная земля принадлежала монарху. Новые завоёванные земли попадали в собственность главы государства, который мог пожаловать их феодалам. К IX—X векам относится завоевание Болгарией прежде византийских городов: Средца, Пловдива, Скопья, Одесса, Охрида и других.

Упадок и византийское завоевание

Сын Симеона Пётр в Константинополе заключил мир с Византией на 30 лет, породнившись с императором Романом I. Византия признала за Петром титул «василевса болгар». Болгарская церковь стала возглавляться патриархом, резиденция которого, по условиям Византии, должна была разместиться в Дристе. Византия согласилась продолжить выплату Болгарии ежегодной дани. После появления в Константинополе в 928 году «запасного» кандидата на болгарский престол, Византия начала политику удушения соседнего государства для восстановления собственной власти над Балканами. В это время бежавший из Болгарии сербский князь Часлав провозгласил независимость Сербии от Болгарии. В 934 году венгры прошли через болгарские земли до стен Константинополя. Нападения венгров на Болгарию происходили до конца 960-х годов. В 944 году Болгария подверглась разорению со стороны печенегов, пришедших на Дунай во время русского похода на Царьград. Приблизительно в середине X века в стране распространилась ересь богомилов, основанная болгарским «попом Богомилом». Особенно богомилы ненавидели государство и официальную церковь, которые, как они считали, были созданы «князем тьмы».

В 968 году русский князь Святослав разбил болгарское войско, и объявил города на Дунае своими владениями. В 969 году он занял Преслав. При этом, Святослав не изъявлял желания завоёвывать Болгарию. Его резиденцией стал Переяславец (или Малый Преслав) недалеко от устья Дуная. В 970 году Святослав разгромил Фракию вместе с Пловдивом, и двинулся на Константинополь. Его война с византийцами окончилась в 971 году победой последних. После наступления византийцев в 972 году Болгария начала терять свои территории. После захвата разрушенного и сожжённого Преслава император Иоанн Цимисхий переименовал болгарскую столицу в Иоаннополь, Борис II был увезён в Константинополь и публично лишён регалий. В 976 году борьбу против Византии возглавили братья-«комитопулы» с ветхозаветными именами, управлявшие западными комитатами Болгарии. Изгнав завоевателей из Северо-Восточной Болгарии, они восстановили болгарское государство со столицей в Охриде. После смерти трёх братьев власть в Болгарии перешла к четвёртому брату — Самуилу, который в 997 году провозгласил себя царём. В 998 году он присоединил к Болгарскому царству Сербию. В самом конце X века болгары стали терпеть поражения от византийцев, которые теперь ежегодно опустошали Болгарию. Около 1000 года Василий II и венгерский король Иштван I стали союзниками и начали наступление на Болгарию с двух сторон. К 1001 году византийское войско заняло забалканскую Болгарию с Видином. В 1014 году византийцы захватили в плен 14 тысяч болгарских воинов, которые по приказу Василия II Болгаробойцы были ослеплены. Когда Самуил увидел войско слепцов, он скоропостижно умер. Во время осады Диррахия в 1018 году болгарский правитель Иван Владислав был убит. Василий II с триумфом въехал в столицу завоёванной страны — Охрид, и приказал сравнять городские стены с землёй. После победы над болгарами венгры и византийцы разделили между собой почти все захваченные земли: венгры заняли территории к северо-западу от Карпат, а византийцы — к югу от Дуная. Северо-восточные земли за Дунаем остались за печенегами. Наиболее именитых боляр Василий II переселил в Византию, в основном в Малую Азию. Большая же часть болгарской знати осталась на родине, сохранив своё положение и имущество.

Византийское владычество

В Византии вместо прежнего названия «Болгария» в документах и обиходе были введены новые названия — Мизия или Загорье. Болгарская церковь была подчинена Константинопольской церкви. На раньше всех завоёванной Северо-Восточной Болгарии была создана фема Паристрион (то есть Подунавье) или «Поистрийские города». В отдельную фему была выделена Сирмия. В особую административную единицу был выделен Диррахий с пригородом. Другая часть земель вошла в провинцию под названием Болгария (юг современной Сербии с прилегающими районами). Северо-Восточная Болгария в конце XI—XII века была заселена кочевыми печенегами и половцами, враждебными по отношению к Византии. Болгарские земли передавались духовенству, крестьянам, переселившимся из других уголков Византийской империи, а также бывшим кочевникам, оказавшимся в плену. К концу XI века возросли владения византийской знати. Часть юго-западных болгарских земель передавалась императорами в пронии. Бывшие болгарские земли Средней и Южной Македонии в XII веке остались во владениях византийских императоров. Местная болгарская знать частично сохранила свои владения. Основу зависимого населения XI—XII веков составляли парики, которые пользовались личной свободой. Уплата налогов деньгами вынуждала крестьян продавать продукты на рынке. Горнорудное дело и ремёсла переживали подъём. С конца XII века крупным торговым центром стал город Тырнов. В 1037 году архиепископом Болгарии был назначен грек по имени Лев. Постепенно утверждалось богослужение на греческом языке. В 1040 году произошло восстание — на Мораве под предводительством Петра Деляна и в районе Диррахия во главе с Тихомиром. Восстание, охватившее территорию от Дуная на севере до Средней Греции на юге, в 1041 году было подавлено. В ходе восстания 1072 года восставшие пригласили на болгарский престол сербского княжича Константина Бодина, который, прибыв в Болгарию, был провозглашён царём под именем Пётр. В 1073 году при участии наёмных войск немцев и франков восстание было подавлено. Последующие восстания XII века происходили в северо-восточных и срединных землях Болгарии. Развитие болгарской культуры в условиях иноземного владычества замедлилось. Очагами культуры оставались лишь старые монастыри (Рильский, Вирпинский, Св. Наума на Охридском озере, Св. Климента на озере Преспа). Немногочисленная оригинальная литература того времени в этот период воспевала прежние времена существования Болгарского царства.

Второе Болгарское царство

В 1186 году братья-боляре Фёдор и Асень подняли восстание в Северо-Восточной Болгарии, которое привело к изгнанию византийцев. Центром приготовления к восстанию был Тырнов (предположительно, родовое имение Асеней). Вероятно, тогда же Фёдор под именем Петра провозгласил себя царём. Вскоре власть перешла к брату Петра — Асеню, провозглашённого царём. В конце XII века через болгарские земли прошло войско Третьего крестового похода. В 1190 году византийцы дошли до Тырнова, осадили город, но потерпели поражение. С заменой византийской знати на болгарскую сложившиеся феодальные порядки остались не тронутыми. Вассально-ленная система в Болгарии не сложилась. Болгарские боляре в зависимости от положения назывались «великими» и «малыми». Однако и те и другие подчинялись только царю. Усилилась личная зависимость париков, которые продолжали выплачивать часть налогов в денежной форме. Тогда же в положение крепостных, видимо, попали пастухи-влахи и отроки. Крупными торгово-ремесленными центрами стали города Тырнов, Средец, Боруй, Видин, Анхиал, Червен, Несебр, Карвана, Созополь, Силистра и другие. Цари Болгарского царства впервые начали чеканить монету. Купцам из Дубровника, Генуи и Венеции в Болгарии было предоставлено право беспошлинной торговли. Колония дубровчан обосновалась в Видине, колония генуэзцев и венецианцев — в Варне.

Государство теперь делилось не на комитаты, а на хоры (то есть земли). В первой половине XIII века насчитывалось около десяти хор, во главе которых стояли ду́ки. В подчинении последних находился комендант гарнизона и градоначальник. Хоры были разделены на катепани́кии. В деревнях-общинах стояли примикю́ры и старосты-кметы, осуществлявшие функцию сбора налогов. Окончательно сложился византийский по происхождению титул болгарских правителей «царь и самодержец болгар». Большое значение получил болярский совет, действовавший при царе. Высшие чиновники назывались по-гречески: высшей гражданской должностью являлся великий логофет, финансами заведовал протовестиарий, снабжением войска занимался протостратор. Среди почётных титулов, дарованных царём своим подданным, были севастократор и деспот. Церковь по образцу Византии находилась в подчинении государства: окончательный выбор главы церкви осуществлялся царём. До 1204 года главой церкви был архиепископ Тырнова, с 1204 года им стал примас, с 1235 года — патриарх. В 1190-е годы Асень занял Средец, земли в верхнем и среднем течении реки Струмы, Видин, Ниш, Белград. В результате внутриполитической борьбы Асень, а затем и его брат Пётр были убиты. Новым царём стал их младший брат Иван, вошедший в историю под грецизированным именем Калоян. В 1199 году совместно с половцами Калоян начал войну против Византии. В 1204 году Калоян, заключив унию с католической церковью, получил от папы титул короля, не отказавшись при этом от титула царя. Это позволило Калояну удержать Белград, Браничев и Ниш от захвата венграми. Болгарская церковь сохранила восточный обряд и богослужение на славянском языке. В том же году Византия пала под натиском крестоносцев. Завоеватели заявили о «незаконности» прав Калояна на Болгарию как земли бывшей Византии. В 1205 году между болгаро-половецким войском и крестоносцами произошла битва под Адрианополем, закончившаяся поражением последних. Калоян был предан папой анафеме. В 1207 году он был убит. При Иване Асене II (правл. 1218—1241) Болгарское царство временно превратилось в гегемона на Балканах. Он расширил территорию Болгарии, почти бескровно подчинив себе Западную Фракию, Македонию, Западный Эпир и Северную Фессалию. С соседней Сербией Асень сохранял дружеские отношения. На одной из колонн в тырновской церкви Сорока мучеников царь приказал выбить слова: «В лето 6738 (1230)… я, Иван Асень, во Христе боге верный царь и самодержец болгар… в двенадцатый год своего царствования разбил греческие войска, а самого царя, господина Феодора Комнина, взял в плен со всеми его болярами. И взял всю его землю…».

Упадок и турецкое завоевание

В 1242 году Болгария подверглась разорению монголо-татарами, превратившись в их данника. После этого события в стране более чем на полвека развернулись междоусобные войны, во время которых в Болгарии поменялось восемь правителей. В это время Болгария стала уступать своим соседям в военном превосходстве на Балканах. Войны с Венгрией, Никейской империей и Эпирским царством привели к потере страной территорий в Южной и Средней Македонии, Родопской области, городов Скопье, Охрид, Белград, Ниш и других. В результате сербской экспансии в конце XIII века Болгария навсегда потеряла Македонию. В союзе с Никеей болгары вели действия против Латинской империи. Традиционный союз с Сербией сменился борьбой. Война с восстановленной Византией в 1262—1263 годах повлекла потерю Месимврии. В 1273 году по инициативе императора Михаила VIII начались систематические вторжения в Болгарию монголо-татар. В 1277 году в Добрудже во главе со свинопасом Ивайлой вспыхнуло крестьянское восстание. Вскоре восстание охватило значительную часть Болгарии. Ивайлу удалось разбить полчища монголо-татар и оттеснить их за Дунай. В 1277 году Ивайло одержал победу над войском болгарского царя Константина Тиха, погибшего в бою. В 1278 году вождь крестьян короновался в Тырнове царём. Ему пришлось вести войны с монголо-татарами и византийцами. На пиру по приказу золотоордынского полководца Ногая Ивайло был убит. В 1285 году Болгария пережила жестокое нашествие монголо-татар. В 1291 году сербские войска навсегда лишили болгар Браничевской области. При Феодоре Святославе (правл. 1300—1321) Болгария освободилась от зависимости монголо-татар. В 1330 году болгарское войско под Велбуждом было разбито сербами при участии Стефана Душана. Женившись в 1331 году на сестре нового болгарского царя Ивана Александра, Душану за счёт византийских и болгарских земель на короткое время удалось создать Сербо-греческое царство. В 1352 году турки опустошили южноболгарские земли. В 1364 году Болгария и Византия в последний раз столкнулись друг с другом, попытка византийцев овладеть Анхиалом и Несебром закончилась победой болгар. Вторая половина XIV века Болгарии и Византии прошла под знаком исихазма. Первыми болгарскими исихастами были Иларион, Феодосий Тырновский, Ромил Бдинский. Процесс феодальной раздробленности усиливался благодаря расширению привилегий, предоставляемых феодалам царём. Этот процесс ослабил военный потенциал страны, и совпал с наступлением турок. Предоставление родственникам царя удельного владения привело к появлению Видинского царства. Количество налогов в течение XIV века непрерывно росло. Сын Ивана Александра, последний тырновский царь Иван Шишма́н занял трон в 1371 году, когда состоялась первое крупное сражение южных славян с турками — битвы при Черномене, в которой сербско-македонские войска потерпели поражение. В период его правления страна оставалась раздробленной: Видинское царство и Добруджанское княжество, отделившееся от Болгарии в середине XIV века, проводили самостоятельную политику. С наступлением турок к 1373 году Болгария потеряла все владения к югу от Стара-Планины. Иван Шишман был вынужден признать себя вассалом османского султана. В 1380 году турки осадили Софию, которая через два года пала. После нашествия 30-тысячного войска турок Тырновское царство сузилось до столичной округи. После того, как султан узнал о переговорах Ивана Шишмана о союзе с венграми, Тырнов в 1393 году был осаждён турецкой армией. Оставшиеся в живых жители столицы были уведены в рабство или переселены в Малую Азию. Тырнов был заселён турками. Последний тырновский патриарх Евфимий был сослан. Иван Шишман, находившийся в Никополе, был схвачен в плен и в 1395 году обезглавлен. Вслед за Тырновским царством пало Добруджанское княжество со столицей Калиакрой, а позднее и Видинское царство. Завоевание сопровождалось разорением страны, пленением и рабством, гибелью десятков тысяч болгар.

Турецкое владычество

После временного ослабления Османской империи в начале XV века произошло несколько крупных антитурецких выступлений болгар, в том числе при участии тырновского царевича Фружина и видинского Константина. В церковном отношении болгарские земли оказались разделены. В 1416 году Тырновская патриархия лишилась автокефалии, а в 1416—1438 годах превратилась в рядовую митрополию Константинопольской церкви, юрисдикция которой распространялась в основном на центральные и восточные земли болгар. Видинская и Софийская епархии с начала XV века до 1532 года (наряду с Македонией) входили в подчинение Охридской архиепископии. Кюстендильская, Самоковская и Скопская епархии отошли к восстановленой в 1557 году Печской патриархии. Для усиления позиций новой власти на болгарских землях с конца XIV века и почти до конца XVI века практиковалось переселение мусульман (тюркских кочевых племён юруков и татар) из азиатских провинций Османской империи. Юруков в болгарских землях во второй половине XVI века насчитывалось около 135 тысяч человек. В 1443 году польско-венгерские войска во главе с королём Владиславом III и трансильванским воеводой Яношем Хуньяди выступили в поход против турок. Для усиления турецкого элемента районы Софии, Ниша и Пирота были заселены турками из Фракии. После возобновления военных действий в 1444 году польско-венгерское войско потерпело поражение в битве при Варне.

Болгарские, сербские, боснийские и греческие земли вошли в состав бейлербейства (с конца XVI века — эйялета) Румелия (то есть «Романия, Византия»), административным центром которого с XVI века стала София. Бейлербейство подразделялось на санджаки: Софийский, Видинский, Силистринский, Никопольский, Кюстендилский и другие. Санджаки делились на казы. В XVI—XVII веках от Румелии были отделены Узи-эялет (Силистренский, Никопольский и Видинский санджаки), Сербия и Босния. Эялет возглавлял бейлербей (бей беев) — главнокомандующий войсками Румелии. Правосудие осуществлялось ка́ди на основе шариата, а также законов султанов Мехмеда II и Сулеймана I. Христиане в Османской империи относились к разряду райя, платили более высокие, по сравнению с мусульманами, налоги, подвергались более жестоким наказаниям, не имели права носить оружие, были ограничены в отправлении богослужения, под страхом расправы должны были проявлять почтение перед любым турком. Отдельной повинностью христиан была «дань кровью», известная с 1395 до 1705 года: самых здоровых мальчиков увозили на воспитание в Азию, где их впоследствии зачисляли в янычары. Завоеватели разрушили и закрыли десятки монастырей и тысячи церквей, многие церкви были переделаны в мечети. В XV—XVI веках происходило вытеснение болгар из городов. В XVI веке резко возросла доля мусульманского населения: в Черноморской области от Силистры до Адрианополя численность мусульман достигала 72 % всего населения, в Беломорской Фракии и в районе Восточных Родоп — 89 %. Кроме турок в городах проживало много евреев, армян и греков. Евреи в конце XVI века проживали прежде всего в Софии (до 15 тысяч жителей), Пловдиве, Никополе и Видине. В XVI—XVII веках вместе с купцами из Дубровника им удалось сосредоточить в своих руках торговлю в регионе. Немецкие рудокопы, с первой половины XIV века проживавшие в болгарских землях, в XV—XVII веках жили компактными общинами в Чипровце, Железне, Кратово и Клисуре. Высшие церковные должности были заняты греками. Основная часть земель была переданы в управление спа́хиям, которые имели собственную усадьбу и земельный участок (чи́фтлик). Спахия нёс воинскую службу и взимал с населения налоги. В XVI веке денежные налоги составили 60 % всех поступлений от налогов. В том же веке фактически установилась крепостная зависимость крестьян, стеснённых в праве перехода к другому землевладельцу.

Средневековые укрепления не пограничных городов были уничтожены. В начале XVI века начался подъём экономики городов. Над оружейным делом и добычей серебра и железа была установлена особая опека. Самые известные рудники располагались в районе Софии. В середине XVI века Османская империя погрузилась в упадок, длившийся до второй половины XVIII века. Болгарские крестьяне в Северных Родопах в начале XVII века в массовом порядке переходили в ислам. В том же веке началось массовое бегство крестьян из сельской местности и за границу, продолжавшееся до конца XVIII века. Экономика городов в конце XVI—XVII веках находилась на подъёме. Крупнейшими из них были Пловдив и София. Процветания достигли Видин, Никополь, Силистра, Русе, Варна, Сливен. Возросла доля болгар, проживавших в городах, особенно в Сливене. Внешняя торговля связывала болгарские земли с Трансильванией, Австрией и другими странами Европы. Болгарские купцы торговали в Варне и Видине. На всём протяжении турецкого периода в Болгарии существовали отряды гайдуков, нападавшие на турок. В конце XVI века их отряды выросли с нескольких десятков до 600 человек. В 1595 году гайдуки даже захватили Софию. Особенно активны гайдуки были в западных районах Болгарии рядом с горами. Ответные экспедиции турецких карателей заканчивались казнью гайдуков и насильственной исламизацией близлежащих деревень. Во время австро-турецкой войны, начавшейся в 1593 году, по Балканам прокатилась волна восстаний. В ходе Первого Тырновского восстания, вспыхнувшего в 1598 году, Шишман III, якобы потомок династии Шишмановичей, провозгласил себя в Тырнове царём. Преследуя цель завоевать Балканы, Австрия в XVII веке направила миссионеров для обращения болгар в католицизм. В конце XVII века вспыхнуло Второе тырновское восстание во главе с Ростиславом — потомком болгарского царя Ивана Срацимира. Снаряжённая для войны армия разгромила Тырнов, истребив две трети горожан. Раненый Ростислав укрылся в Рильском монастыре, откуда в 1689 году выехал в Москву. В 1688 году произошло Чипровское восстание, после подавления которого началась самая большая волна болгарской эмиграции в Валахию, Трансильванию, Венгрию и Молдову. С турецким игом связано появление в Болгарии легенды о «дядо Иване», который должен освободить христиан от турок.

Болгары Северо-Восточной Болгарии, в Родопах, Северной Фракии, Центральной Македонии приняли ислам и были отуречены. Среди болгар-мусульман язык сохранили лишь помаки. Историческая память болгар сохранялась в фольклоре. Очагами болгарской культуры оставались монастыри, в том числе Рильский, Бачковский в Болгарии и Зограф на Афоне. В Болгарию ввозились типографские книги из России. В болгарской литературе XVII века получили распространение «дамаскины» — сборники нравственного содержания, написанные на народном языке. Архитектура и живопись находились в упадке. Строительство крупных церквей было запрещено. В период русско-турецких войн конца XVIII — начала XIX века много болгар переселилось в соседнюю Валахию и Молдову. Богатые купцы переезжали в Одессу, Бухарест, Москву, Вену, Брэилу. Возрастало количество чифтликов. В горной местности получило развитие торговое скотоводство. Во второй четверти XIX века ускорилось экономическое развитие. Болгария становилась главной житницей Османской империи. Торговыми центрами в это время были города Русе, Видин, Свиштин, Пловдив, Пазарджик, Сливен и другие.

Национальное возрождение

С идеей восстановления болгарского государства в Новое время выступил монах Хилендарского монастыря Паисий, в 1762 году написавший «Историю славяно-болгарскую о народе и о царях». Паисий повествовал о героическом прошлом болгар, в междоусобицах видел причину исчезновения болгарского государства, рассказывал о тяжёлом положении своего народа под властью турок и греческой церкви. Книга Паисия в рукописных копиях разошлась по всей Болгарии. Из среды священников и монахов вышли почти все первые «народные будители» Болгарии. По Ясскому мирному договору 1791 года Россия получила право покровительства христианских народов Османской империи. В начале XIX века появились греко-болгарские школы, где преподавали болгарскую грамматику, а также арифметику, естествознание и географию. Позднее возникли и чисто болгарские школы. Много болгар приняло участие в Первом сербском восстании 1804—1814 годов. Во время русско-турецкой войны болгарские добровольцы в 1811 году присоединились к русской армии, сформировав «Болгарское земское войско». Участвовали болгары и в русско-турецкой войне 1828—1829 годов. Множество болгар участвовало в освободительной борьбе греков и греческом восстании 1821 года, в Валашском восстании 1821 года. В 1806 году в Валахии вышла первая болгарская книга Софрония Врачанского «Неделник», содержащая праздничные поучительные истории. Влияние греческой культуры, с ростом числа учащихся в России болгар, постепенно сменялось русским влиянием. Ко второй четверти XIX века относится появление первых стихов на болгарском языке Д. Чинтулова и других поэтов. В 1840-е годы началось издание болгарской периодической печати. В 1850-е годы вышли первые научные работы по истории Первого Болгарского царства историка С. Палаузова. В 1850 году в Северо-Западной Болгарии произошло крестьянское восстание, закончившееся резнёй мирного населения. С упразднением в 1834 году спахийской системы большая часть крестьян получила свободу. После проведения аграрных реформ в 1830—1840-е годы и принятия дополнений к ним в 1850—1860-х годах были признаны права крестьян на землю. В городах увеличивалась доля болгарского населения. Торговля сосредоточилась в руках болгар. Новыми очагами культурно-просветительной деятельности во второй половине XIX века стали библиотеки-читальни, называемые читалищами. В 1850—1870-х годах выходило около 100 периодических изданий, крупнейшим из которых была газета «Цариградски вестник», которая издавалась в Стамбуле (1848—1862). Литература, созданная в 1860—1870-х годах писателями П. Р. Славейковым, Л. Каравеловым и поэтом Х. Ботевым на восточно-болгарском наречии, способствовала утверждению современного литературного языка. На вторую половину XIX века пришлось творчество художников Н. Павловича и С. Доспевского. Во второй половине XIX века усилилось движение за автокефалию болгарской церкви, обострились отношения между болгарами и греческими церкновниками. Этим конфликтом воспользовались Австро-Венгрия и Франция, стремившиеся обратить болгар в католицизм с целью ослабления российского влияния на Балканах. Ряд церковных приходов заключили унию с Ватиканом. В 1870 году султан предоставил болгарской церкви самостоятельность. На соборе 1872 года Константинопольская патриархия объявила болгар «схизматиками» и отлучила от церкви. В 1873 году был казнён видный борец за освобождение Болгарии Васил Левский. В 1876 году произошло Апрельское восстание, в ходе которого погиб поэт-революционер Христо Ботев. После подавления восстания сельские жители подверглись репрессиям.

Освобождение Болгарии

Для сохранения своего влияния на Балканах Россия 12 (24) апреля 1877 года начала войну против Османской империи. 25 июня (7 июля) русская армия взяла Тырново. 9 (21) августа началась четырёхмесячная оборона Шипки, в которой участвовал небольшой отряд болгарских ополченцев и русских солдат под руководством генерала Н. Столетова. В 1877 году против Турции возобновила военные действия Сербия. 23 декабря 1877 года (4 января 1878 года) русскими войсками была освобождена София. После того, как в сражении у Пловдива 5 (17) января турецкие войска были полностью разбиты, и после освобождения оставшейся Южной Болгарии, 19 (31) января 1878 года во взятом русскими войсками Адрианополе было заключено перемирие. В освобождении Болгарии погибло 200 тысяч русских солдат. 19 февраля (3 марта) под Стамбулом Россия и Турция заключили Сан-Стефанский мир. Согласно договору Болгария становилась вассальным княжеством, с территории которого выводились турецкие войска. В связи с этим усиливалось влияние России на Балканах, поэтому Австро-Венгрия и Англия выступили против заключённого договора, затрагивающего «общеевропейские интересы». Под угрозой войны со стороны Австро-Венгрии и Англии, которая в январе 1878 года ввела флот в Мраморное море, Россия была вынуждена пойти на пересмотр условий Сан-Стефанского договора. 1 (13) июля на Берлинском конгрессе в ущерб России и славянским народам был подписан Берлинский трактат, значительно сокративший территорию Болгарии. Болгарские земли к югу от Стара-Планины вошли в искусственно созданную провинцию Османской империи Восточная Румелия. До принятия конституции временное управлении Болгарией оставалось за русским Верховным комиссаром. При этом, Сербия и Черногория получили независимость, Босния и Герцеговина на 30 лет была передана под управление Австро-Венгрии, а Кипр был оккупирован Англией.

Болгарское государство в Новое время

Княжество Болгария

Столицей Болгарского княжества по предложению известного болгарского учёного Марина Дринова была выбрана София (как действительный экономический и политический центр страны). Первоочередной задачей для русского гражданского управления было оказание помощи болгарским беженцам, численность которых составлял не менее 200 тысяч человек. В 1878 году были ликвидированы землевладения турецких помещиков. Попытки Англии и Австрии добиться восстановления собственности для турецких феодалов, бежавших из Болгарии, разбились о постановление русских властей, согласно которому каждый турок, совершивший преступление против болгарского населения, в случае возвращения в Болгарию был бы предан суду. 16 (28) апреля 1879 года Учредительное собрание в древнеболгарской столице Тырнове приняло Тырновскую конституцию, по которой Болгария стала конституционной монархией. Для решения вопросов особой важности созывалось Великое Народное собрание, на котором 17 апреля 1879 года князем Болгарии был избран принц Александр из гессенского рода Баттенбергов. После этого русское управление было ликвидировано. Мечтая о неограниченной власти, 27 апреля 1881 года Александр Баттенберг на время отменил действие конституции, и при поддержке Германии и Австро-Венгрии установил диктатуру. С усилением влияния Австрии отношения между Россией и Болгарией ухудшились. В 1884 году Баттенберг был вынужден восстановить действие конституции. Согласно тайному приложению к соглашению трёх императоров с участием России от 1881 года Германия и Австрия согласились на воссоединение Восточной Румелии с Болгарским княжеством. В сентябре 1885 года в Пловдивском округе произошло восстание. В ночь на 6 сентября население Пловдива провозгласило объединение Болгарии. После введения на территорию Восточной Румелии болгарских войск сербский король Милан, во внешней политике ориентировавшийся на Австрию, 2 ноября начал с Болгарией войну, которую быстро проиграл. Дипломаты европейских держав, собравшиеся в Стамбуле, признали объединение Болгарии. После отречения Баттенберга от престола в 1886 году власть до выбора нового князя перешла к регенту (будущему главе правительства) С. Стамболову. По отношению к России болгары после освобождения разделились на два лагеря — русофилов и русофобов. В ноябре произошёл разрыв дипломатических отношений с Россией, которые были восстановлены только в 1896 году. В 1887 году Великое народное собрание, в виду «русской опасности», поспешно избрало князем австрийского офицера Фердинанда из немецкого рода Кобургов. С 1887 по 1900 года более чем в два раза выросла протяжённость железных дорог, строительство которых велось в основном на кредиты из Австро-Венгрии, Германии и Франции. На рубеже веков Болгария столкнулась с финансовыми трудностями, вызванными отчасти резким падением цен на сельскохозяйственную продукцию на мировом рынке. Однако вскоре в начале XX века начался экономический подъём. Большинство промышленных предприятий занимались переработкой сельскохозяйственной продукции. В 1905 году Болгария стала крупнейшим в Европе производителем пшеницы на душу населения. В дунайских городах Видине, Русе, Свиштове строились причалы; в Бургасе и Варне реконструировались морские порты. При участии иностранного капиталы были открыты многие банки и акционерные общества. Закон 1903 года предусматривал увеличение армии с 25 до 60 тысяч человек, был разработан план войны с Турцией. У Австро-Венгрии, Германии и Франции закупалось современное оружие. Важную роль в развитии городов и деревень сыграл принятый в 1905 году закон о благоустройстве населённых пунктов. В том же году Высшее училище было преобразовано в Болгарский университет им. Климента Охридского. К 1910 году практически по всей стране действовали начальные школы. Литература рубежа XIX — начала XX века создавалась такими писателями, как Е. Пелиным, А. Страшимировым, Т. Влайковым, сатириком А. Константиновым, поэтами И. Вазовым, Ц. Бакаловым, П. Яворовым, П. Славейковым, драматургом П. Тодоровым. Крупнейшие полотна в изобразительном искусстве 1890-х годов были созданы художниками И. Ангеловым, Я. Вешиным, И. Мырквичкой, А. Митовым. К этому времени относится и первое в Болгарии оперное представление, данное софийской драматическо-оперной труппой. В начале XX века композиторы Г. Атанасов-Маэстро, Э. Манолов, Д. Христов, Л. Пипков написали оперы, симфонии и другие произведения музыки.

Царство Болгария

5 октября 1908 года в церкви Сорока мучеников в Тырнове была провозглашена независимость Болгарии, превратившейся в царство. За признание независимости Османская империя потребовала от болгар денежную компенсацию в 125 млн франков, из которой 43 млн франков Россия добровольно приняла на себя. Между тем, в Македонии, по болгарским данным 1900 года, проживало 1,181 млн болгар, 499 тысяч турок, 229 тысяч греков, а также албанцы, румыны, евреи, цыгане. В 1870 году православное население Македонии начало переходить под юрисдикцию Болгарской церкви. Для ослабления болгар и греков, турецкие власти поддержали в Македонии влияние сербской церкви. В результате северо-западная часть Македонии оказалась предметом спора между Сербией и Болгарией. Готовясь к войне с Османской империей за Македонию, в Болгарии была развёрнута широкая пропагандистская кампания, призывавшая к войне. 21—24 октября в ходе Первой Балканской войны началось наступление болгарской армии на турецкие владения. Война закончилась заключением в мае 1913 года Лондонского мира. Болгария получила лишь часть Македонии, населённой болгарами. 1 июня 1913 года Сербия и Греция, надеясь разделить Македонию между собой, заключили тайный договор против Болгарии. Австро-Венгрия и Германия, по принципу Вильгельма II «разделяй и властвуй», попытались столкнуть балканские народы между собой. В ночь на 29 июня началась Вторая Балканская война, направленная против Болгарии. 10 августа был подписан Бухарестский мир, по которому вся Македония, за исключением Пиринского края, переходила во владения Сербии и Греции, а Южная Добруджа — Румынии. За Болгарией была оставлена занятая ею в Первой Балканской войне Западная Фракия с выходом к Эгейскому морю. По Константинопольскому договору от 29 сентября Болгария передавала Османской империи всю Восточную Фракию. Неудачные для Болгарии Балканские войны принесли ей 55 тысяч убитых и 105 тысяч раненых, из потерянных областей в Болгарию устремились тысячи беженцев. Для преодоления последствий войны в июле 1914 года Болгария получила кредит со сроком погашения в 50 лет у консорциума с германским участием. Сербская интеллигенция в это время мечтала о возрождении государства в границах Стефана Душана, болгарская — в границах Симеона Великого. К Первой мировой войне Болгария подошла при наличии территориальных претензий ко всем соседям. Сербия, присоединившая Вардарскую Македонию с болгарским населением, превратилась для болгар во врага номер один.

Первая мировая война

С началом Первой мировой войны Болгария, преследуя цель вернуть Македонию, не торопилась занимать чью-то сторону конфликта. С конца 1914 года болгарское руководство заявляло о возможном присоединения земель Сербии, не населёнными болгарами: Восточное Поморавье с городами Ниш, Вране и Пирот, которые до Русско-турецкой войны 1877—1878 годов якобы были населены болгарами. 14 октября 1915 года Болгария вступила в войну на стороне Тройственного союза. Болгарская армия повела наступление на Македонию и Сербию. В Вардарской Македонии и Помаравье болгары установили оккупационный режим. 1 сентября 1916 года Болгария объявила войну Румынии, вступившей в войну на стороне Антанты. Россия разорвала отношения с Болгарией, и объявила ей войну. Когда в сентябре 1916 года русские воевали против болгар в Добрудже, поэт И. Вазов в своём стихотворении вопрошал: «О, русские, братья славянские, зачем вы здесь?». К началу 1917 года болгарские войска заняли всю Добруджу до устья Дуная. В течение трёх лет болгары воевали без поражений, пока в сентябре 1918 года не столкнулась на Салоникском фронте с войсками Антанты. Во время Владайского восстания между Болгарией и Антантой 29 сентября было заключено Салоникское перемирие. На следующий день восстание было подавлено. 3 октября царь Фердинанд отрёкся от престола в пользу сына и уехал в Германию. 27 ноября 1919 года был заключён Нёйиский договор, по которому Болгария потеряла ряд западных областей и Западную Фракию, откуда в страну устремилась волна беженцев. Сумма репараций составила 2,25 млрд золотых франков. Болгарии запрещалось иметь регулярную армию.

Новейшее время

Межвоенный период

В 1919 году был установлен 8-часовой рабочий день. В 1920 году к власти пришло правительство Земледельческого союза во главе с А. Стамболийским, которое провело аграрную реформу по передаче земельных излишек безземельным и малоземельным крестьянам. В декабре 1920 Болгария была принята в Лигу Наций. В 1920—1921 годах в стране находилось около 50 тысяч русских белоэмигрантов, включая солдат и офицеров разгромленной армии Врангеля. 9 июня 1923 года в результате государственного переворота было свергнуто правительство А. Стамболийского, который был убит. Новое правительство возглавил А. Цанков, режим которого в болгарской и советской историографии социалистической эпохи расценивался как «фашистский». В сентябре 1923 года Болгарская компартия организовала антиправительственное Сентябрьское восстание, закончившееся поражением. В 1929 году страну охватила Великая депрессия. За первые полтора года кризиса цены на сельскохозяйственную продукцию упали более чем в два раза. С 1929 по 1933 год в три раза сократился по стоимости объём внешней торговли. Промышленное производство сократилось до 40 %. В особенно трудном положении оказались мелкие собственники, владельцы ремесленных предприятий. Оживление экономики началось только в 1936 году. В 1934 году между Болгарией и СССР были установлены дипломатические отношения. В 1935 году власть в стране сосредоточилась в руках царя Бориса III. Тогда же на Балканах стало усиливаться влияние Германии. Обе страны были заинтересованы в изменении границ, установленных после Первой мировой войны. Болгария была связана с Германией тесными экономическими связями и поставками вооружения. С началом Второй мировой войны болгарское руководство маневрировало между державами, согласовывая свои внешнеполитические действия с Германией. Под нажимом Германии Румыния 7 сентября 1940 года была вынуждена заключить с Болгарией договор в Крайове, по которому передавала последней Южную Добруджу вместе с Силистрой и Балчиком.

В искусстве межвоенного периода новаторами выступили художники А. Жендов, С. Сотиров, скульптуры И. Фунев, Н. Шмиргела, Л. Далчев. В музыке композиторами этого периоды были П. Владигеров, М. Големинов и Л. Пипков. В создании «золотого фонда» болгарской литературы XX века приняли участие писатели и поэты Й. Йовков, А. Далчев, С. Минков, С. Костов и Е. Багряна, Н. Вапцаров.

Вторая мировая война

1 марта 1941 года Болгария подписала Тройственный пакт, условившись не принимать участия в военных действиях. На следующий день 680-тысячная немецкая армия вступила на болгарскую землю для последующего вторжения в Югославию и Грецию. Население встречало немцев с цветами. После введения болгарских войск на территорию Западной Фракии, Македонии и «Западных территорий» Борис III стал называться «царём-объединителем». В июне 1941 года возникло антифашистское движение Сопротивления. Под давлением Германии 12 декабря 1941 года Болгария объявила войну США и Великобритании. С Советским Союзом Болгария почти до конца войны сохраняла дипломатические отношения. Советская и болгарская историография до конца 1980-х годов рассматривала установившийся в Болгарии режим как «монархо-фашистскую диктатуру». Современная наука полностью отвергает существование фашизма в Болгарии, и называет существовавший режим авторитарным. Это подтверждается, в частности, отсутствием фашистской партии, которая бы охватывала массы, а также отказом болгарских властей выполнять требование немцев о депортации и уничтожении евреев в 1943 году. Летом 1941 года возникли первые партизанские отряды, ставшие серьёзной силой только в середине 1943 года. После внезапной смерти Бориса III в августе того же года новым царём был провозглашён его шестилетний сын Симеон, при котором в регентский совет был назначен брат царя князь Кирилл. В январе, марте и апреле 1944 года болгарские города подверглись англо-американским бомбардировкам с воздуха, в результате которых погибло около двух тысяч человек: так население страны впервые увидело ужасы войны. 26 августа 1944 года правительство объявило нейтралитет в войне между Германией и СССР, и обратилось к Германии с требованием вывести войска из Болгарии. В 1944 году Болгария оказалась в зоне влияния СССР. 5 сентября СССР объявил Болгарии войну, после чего болгарское правительство пошло на разрыв отношений с Германией. 8 сентября советские войска вошли на территорию Болгарии. 9 сентября в стране была установлена власть Отечественного фронта. Полиция была заменена на народную милицию. В октябре болгарская армия вступила в военные действия против Германии. В том же месяце был принят закон о Народном суде над лицами, вовлёкшими страну во Вторую мировую войну. Судебные разбирательство завершились в апреле 1945 года. 2730 виновных были приговорены к смертной казни, 1305 человек — к пожизненному заключению. На юге Болгарии с 1944 по 1955 год действовало малочисленное антикоммунистическое горянское движение.

Период социализма

15 сентября 1946 года после проведения референдума Болгария была провозглашена народной республикой. В ноябре 1946 года правительство возглавил Г. Димитров. 4 декабря 1947 года Великое народное собрание приняло новую конституцию, которая вскоре получила название «Димитровской». После занятия должности генерального секретаря ЦК БКП В. Червенковым решения по всем основным вопросам государства принимались по согласованию со сталинским руководством. Кадровые перестановки производились с привлечением советников из СССР в Софии. Пропагандировался культ личности «верного продолжателя дела Димитрова» — В. Червенкова. Помимо исправительно-трудовых лагерей с 1949 по 1953 год действовал концлагерь Белене, в котором содержались уголовники и осуждённые за «контрреволюционную деятельность». В 1949 году был казнён один из коммунистических лидеров Т. Костов, обвинённый в антисоветизме, шпионаже и связях с И. Тито. В начале 1950-х годов суды выносили по политическим преступлениям до 280 смертных приговоров в год. После смещения Червенкова власть при поддержке советского руководства постепенно перешла в руки Т. Живкова. В 1963 и 1973 годах Т. Живков кулуарно выступал с предложением о вступлении Болгарии, в будущем, в состав СССР. По мнению многих авторов, эти предложения Т. Живкова были его тактическими ходами, которые обеспечивали болгарской экономике новые «вливания» со стороны СССР. В 1968 году Болгария приняла участие в подавлении «Пражской весны». В 1960-е годы Болгария превратилась из аграрной в индустриально-аграрную. С 1956 по 1970 год количество городов выросло со 112 до 172. В 1980 году на социалистические страны приходилось 70,8 % (в том числе 49,9 % — на СССР) всего экспорта страны. Донором болгарской экономики являлся Советский Союз, поставлявший Болгарии сырьё по заниженным ценам. С 1973 по 1985 год на нужды сельского хозяйства Болгария получила от СССР безвозмездную помощь на 400 млн рублей. В 1971 году была принята новая конституция, которая закрепила за БКП руководящую роль в государстве.

В годы социализма в Болгарии остро стоял вопрос межнациональных отношений: между болгарами, с одной стороны, и турками, помаками и малочисленными этносами (цыганами, татарами), с другой. Болгарские власти видели среди мусульман «пятую колонну», несущую угрозу территориальной целостности страны. Для достижения однородной болгарской нации применялись методы болгаризации и «выдавливания» мусульман за пределы Болгарии. В 1960—1970-е годы личные мусульманские имена помаков были заменены на болгарские. В 1968 году Болгария заключила с Турцией соглашение, предоставившее право гражданам Болгарии переселиться в Турцию при наличии турецкого происхождения и родственных связей. Этим правом воспользовались около 115 тысяч граждан. В середине 1980-х годов последовал «возродительный процесс»: в конце 1984 — начале 1985 года свыше 850 тысяч человек были вынуждены принять славянские имена. Летом 1989 года в Турцию мигрировало, большей частью под видом «экскурсантов», свыше 300 тысяч граждан Болгарии, почти половина из которых вскоре вернулась на родину. После провозглашения М. Горбачёвым отказа от опеки над социалистическими странами и перехода во внешнеторговых расчётах на доллары Болгария лишилась советских поставок нефти по низким ценам, безвозмездной помощи, льготного кредитования. В ответ на советскую перестройку пленум ЦК БКП в июле 1987 года одобрил «июльскую концепцию» по обновлению социалистического устройства, однако практического воплощения она не получила. К 1988 год относится появление в Болгарии первых диссидентских организаций. Внутри партийно-государственного аппарата выдвинулись сторонники реформ, поддерживаемые М. Горбачёвым. 24 октября 1989 года П. Младенов обвинил Т. Живкова в том, что он довёл Болгарию до глубокого кризиса и международной изоляции. 17 декабря Т. Живков был отстранён от управления страной. Пост главы государства занял П. Младенов. В конце 1989 года начался переход к рыночной экономике. В 1990 году сохранявшаяся у власти БКП ориентировалась на строительство демократического социализма. В апреле коммунистическая партия сменила название на социалистическую. В декабре 1989 года была сформирована коалиция из 13 организаций — Союз демократических сил, ставший оппозицией БКП. В июне 1990 года прошли парламентские выборы, по результатам которых 211 мест в Великом народном собрании достались БСП, 144 — СДС, 23 — ДПС и 16 — БЗНС. Прошедшие антикоммунистические акции повлекли отставку президента П. Младенова 6 июля 1990 года. ВВП на душу населения в Болгарии на 1990 год составлял 5597 долларов США (в то время как в Румынии — 3511, Югославии — 5646, СССР — 6894).

Республика Болгария

12 июля 1991 года была принята конституция республики Болгария, провозгласившая построение социального государства. В 1991 году была осуществлена «шоковая терапия», потребительские цены взлетели в 5,7 раза. В 1990-е годы болгарская экономика переживала глубокий спад, который был обусловлен потерей прежних рынков сбыта, переориентацией на западные рынки при недостаточной конкурентоспособности болгарских товаров, наличием импорто- и энергоёмкого производства. Почти на четверть сократилось количество занятых в экономике. В конце 1996 — начале 1997 года во время финансового кризиса произошёл второй всплеск инфляции. В ходе аграрной реформы 1990-х годов земля была возвращена прежним владельцам и их наследникам. В промышленности признаки роста появились только в 2000—2002 годах. На парламентских выборах 2001 года 51 депутатский мандат достался «Объединённым демократическим силам», 48 мандатов — коалиции «За Болгарию», половину мандатов получило НДСВ во главе с вернувшимся из эмиграции Симеоном II, который затем возглавил правительство. В мае 1999 года Болгария предоставила своё воздушное пространство авиации НАТО для нанесения ударов по Югославии. 29 марта 2004 года Болгария вступила в НАТО, 1 января 2007 года — в Европейский союз.

См. также

• Правители Болгарии
• История почты и почтовых марок Болгарии
• Македонский вопрос

Литература

На русском языке

• Макарова, И. Ф. [www.inslav.ru/images/stories/pdf/2005_Makarova.pdf Болгарский народ в XV—XVIII вв]. — М.: ДомКнига, 2005.
• Отв. ред. Валева, Е. Л. [www.inslav.ru/images/stories/pdf/2003_Bolgarija_v_XX_veke.pdf Болгария в XX веке: очерки политической истории]. — М.: Наука, 2003.
• Отв. ред. Литаврин, Г. Г. [www.inslav.ru/resursy/elektronnaya-biblioteka/979--qq-1987 Краткая история Болгарии: с древнейших времён до наших дней]. — М.: Наука, 1987.
• Златев, В. и др. Болгария в эпоху социализма. — М., 1984.
• Гришина, Р. П. и др. История и культура Болгарии: к 1300-летию образования Болгарского государства. — М.: Наука, 1981.
• Под ред. Третьякова, П. Н. и др. [www.inslav.ru/images/stories/pdf/1954_Istorija_Bolgarii_1.pdf История Болгарии]. — М.: Наука, 1954. — Т. 1, 2.

На иностранных языках

• Chary, Frederick B. [books.google.ru/books?id=gUcVrH0jcBAC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false The History of Bulgaria]. — The Greenwood Histories of the Modern Nations, 2011. (англ.)
• Зафиров, Димитър. [books.google.ru/books?id=HDQn3tJkyUcC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false История на българите в осем тома]. — София: Знание, 2007. — 738 с. (болг.)
• Попов, Димитър Петров. История на България от древността до наши дни. — София: Св. Климент Охридски, 1998. — 453 с. (болг.)
• Фол, Александър и др. Кратка история на България. — София: Наука и изкуство, 1981. — 493 с. (болг.)
• Под ред. Велкова, Велизара и др. История на България: В 14 тома. — София: Издателство БАН, 1979. (болг.)

Ссылки

• [vlib.iue.it/history/europe/bulgaria.html Материалы по истории Болгарии] В библиотеке World Wide Web Virtual Library  (англ.)
• [eudocs.lib.byu.edu/index.php/History_of_Bulgaria:_Primary_Documents Исторические документы по истории Болгарии] На сайте EuroDocs  (англ.)
• [en.wikisource.org/wiki/Essential_History_of_Bulgaria_in_Seven_Pages История Болгарии на семи страницах] На Викитеке (2007)  (англ.)
•  Викисклад: Атлас: История Болгарии 

Отрывок, характеризующий История Болгарии

[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.